Loe raamatut: «Кооп-стоп»

Font:

⁂

Все имена и события, описанные в книге, являются исключительно плодом фантазии автора, все совпадения случайны.

1

Утро в середине лета 1971 года Анне Ивановне далось мучительно. Еще с вечера она погладила Фиме постиранную накрахмаленную белоснежную рубашку, старательно проутюжила стрелки на выходных брюках, но встать и приготовить мужу завтрак, когда невыносимо болит зуб, было невероятно тяжело. Всю ночь напролет эта боль не давала уснуть, как ни пыталась отвлечься она, считая до полчетвертого. И потом что только ни делала – полоскала больной зуб настоем ромашки, прополисом, спиртом, как когда-то учила любимая тетя Клава, однако острая пронизывающая боль не унималась. С раскалывающейся головой Анна Ивановна усилием воли влезла в халат и, шаркая тапочками, двинулась на кухню ставить чайник.

– Фима, мне нужно к доктору!

В ответ из ванной комнаты только гремел брызгами душ.

– Ты слышишь, Фима, мне нужно к доктору! Ты будешь яичницу?

– Буду, Аннушка, мне глазунью!

– Ну конечно, про завтрак он сразу слышит, – пробормотала женщина, доставая чугунную сковороду из духовки.

И колбасная нарезка из ароматных деликатесов на столе, и скворчащая глазунья, что глядела на Анну Ивановну во все три глаза, никак не могли унять зубную боль.

– Фима, мне нужно к доктору! – повторила, распаляясь, Анна Ивановна, глядя, как муж расправляется с завтраком. На округлившийся животик мужа упала капля растекшегося желтка, едва не задев сияющую белизной майку, названную в народе майкой-алкоголичкой.

– Аннушка, ты опять беременна?

– Очень смешно. Прошу тебя, позвони стоматологу!

– Анюта, ты же знаешь, какой сегодня день, у меня ревизоры! Машины не будет!

– Разве нельзя взять другую?

– А может, ты вызовешь скорую? Или поедешь на троллейбусе?

– Ну как ты можешь, Фима! У твоей жены болит зуб, а тебе хоть бы что! Правильно говорила твоя мать, царствие ей небесное, на тебе где сядешь, там и слезешь! У меня мысли путаются – да, я тебе не нужна, когда у меня возникают какие-то проблемы! Чтоб ты хоть на минуточку понял, я не спала всю ночь, а все-таки встала и приготовила тебе завтрак! Господи, ну за что мне все это!

– Аннушка, не надо так волноваться! Я, конечно же, позвоню и пришлю за тобой машину!

Пока просьба жены, за несколько минут превратившаяся в истерику, окончательно не испортила настроение, расправившись с утренней трапезой, Фима нервно набрал номер телефона.

– Барышня, соедините меня с Рудольфом… Да, спасибо, жду.

Ожидая ответа, Фима надел наглаженную рубашку, галстук, застегнул запонки. Наконец на другом конце провода ответили:

– Алло, Рудольф у телефона!

– Рудик, это Фима Рыжиков, назначь время для моей жены! Сегодня! У нее острая боль!

– Фима, только завтра! Я не в городе!

– Значит, потерпит до завтра!

2

Выскочив из подъезда, Фима Рыжиков, едва успев намочить ноги от проливного утреннего дождя, юркнул в служебный автомобиль. «Несмотря ни на что, в эту весеннюю пору дождь не сможет омрачить мне обедню», – буркнул про себя Фима и приказал водителю побыстрей рулить к заготовительной конторе. Фима спешил подготовиться к важной встрече с представителями партийной верхушки и будущими ревизорами. За окнами автомобиля мелькала молодая листва густо посаженных деревьев. Горожане, снующие туда-сюда по делам, мало привлекали внимание Фимы, как и дежурные фразы водителя. Фима расчетливо прикидывал в уме, чего, кому и сколько нужно успеть передать, чтобы погасить внезапно назревшую бурю. Он проделывал это сотни раз, раздавая подарки номенклатурным работникам разных мастей и ревизорам, готовым за продуктовый или коньячный паек поставить нужную подпись там, где требуется, не замечая ничего лишнего. Но сегодня Фиму почему-то не покидало необъяснимое чувство тревоги. И дело было вовсе не в том, что с самого утра его любимая Аннушка скатилась до истерики, что на природе, где предстоит встречать важных людей, скамейки будут мокрыми от дождя… Он давно уже ничего не боялся и спал крепко и спокойно, так почему же сегодня так муторно на душе? Неужто от того, что в прошлый раз на него положила глаз одна почтенная дама и он позволил себе лишнего? Можно было бы списать неуклюжую и гадкую связь на алкоголь, но после дурацкого флирта дама несколько раз звонила в контору, явно добиваясь продолжения… Примерный доселе семьянин от подобной навязчивости старался убежать, но как бы не навредить делу грубым отказом партийному лидеру в юбке?

Все мужчины в семье Рыжиковых становились бухгалтерами, эта участь постигла и отца Фимы. Стоит ли удивляться, что мальчик с юного возраста научился не просто считать костяшки на семейной реликвии, искусно вырезанных прадедом деревянных счетах, – выполнял все базовые арифметические операции: сложение, вычитание и даже умножение с делением, а бумажные купюры и вовсе считал с такой непостижимой скоростью, что эдакому мастерству могли позавидовать как работники сберегательных касс, так и авторитетные шулеры. Впрочем, по стопам своих предков Фима не пошел, смущала мизерная заработная плата, разумеется, если служить честно. А поскольку Ефим Ильич в силу своего характера слыл человеком чрезвычайно мягким, услужливым, но трусливым, нарушать закон в начале карьеры, да еще в одиночку, воровством, приписками или каким-то иным способом было не для него. Как это часто бывает, помогла случайная встреча, определившая дальнейшую судьбу Фимы Рыжикова. Однажды в магазине юноша стал свидетелем скандала с продавщицей, которая, ничтоже сумняшеся, обсчитала пожилую покупательницу, и поскольку обе дамы были так взволнованы, что позабыли арифметику, Фима с присущим ему изяществом подсчитал все верно и разрулил конфуз до прихода начальства. За филигранным движением пальцев при подсчете доверенных Фиме купюр, как и за всем происходящим, наблюдал руководитель местной кооперативной торговли, так что очень скоро Рыжиков был принят на работу на склад заготовителей Оршицкой районной потребительской кооперации, в которой через несколько лет дослужился до заведующего складом.

Машина остановилась во дворе заготовительной конторы Оршицкого райпотребсоюза, Фима выскочил, забыв про свой затертый кожаный портфель:

– Толян, жди, скоро поедем!

– Ефим Ильич, портфель!

– Ах да, спасибо, – Фима вернулся за портфелем, мельком бросая взгляд на уже припаркованную «Волгу» начальства.

К этому времени секретарша уже успела разложить у входа в кабинет начальника заготовительной конторы пухлые свертки с провизией. Фиме оставалось дать команду рабочим на загрузку со склада ящиков с французским элитным коньяком и приготовленной снедью для банкета на природе.

– Люсенька, сообразите что-нибудь этакое, чтобы постелить на скамейки, – все мокрое от дождя!

– Ефим Ильич, а может, ресторан заказать, он совсем рядом от вашего излюбленного места?

– Поздно, Люся, не успеем, – Фима на ходу прикинул, всего ли хватит для банкета, и приказал грузить продукты по машинам.

Майский дождь закончился весьма кстати, и весеннее солнце почти успело высушить молодую листву. Уже через полчаса слегка влажные скамейки лишь напоминали об утреннем ливне.

– Видать, и накрывать не придется лавки клеенками, скоро все высохнет… А вдруг опять закапает? – прикидывал Фима, одновременно командуя грузчиками и официантами, нанятыми на обслуживание вечера на природе.

– Так, девчата, вот еще что: нарежьте мясных деликатесов, да не скупитесь! За хорошую работу и вам достанется! Не понимаю: стелить клеенку или не стелить…

Девицы в колпаках и передниках тут же засуетились, тонко нарезая фирменные колбасы с деликатесными рулетами, украшая тарелки розочками из вареной морковки и ароматной ветчины. Поодаль раздался торжественный звон бутылок, вероятно, редкого французского коньяка. Как бы опомнившись, Фима откупорил одну из них, наполнил карманную походную рюмку, выпил залпом и, морщась, занюхал лимоном:

– Французский, армянский – все из одной бочки!

Из-за поворота показалась сверкающая на ярком солнце бежевая 21-я «Волга».

– Ребятки, мигом заканчиваем, шеф едет!

Шедевр отечественного автопрома въехал на пятачок меж двух березок рядом с импровизированной банкетной поляной. Стремительность в линии кузова, декоративный контур заднего крыла, ниспадающий багажник, антенна по центру крыши и сверкающая на солнце порывистая фигурка оленя на капоте излучали почти буржуазную роскошь. Не менее роскошно выглядел и владелец автомобиля в длинном светлом плаще и неотъемлемой части модного гардероба тонком свитере с воротником-стойкой.

Как только в пышущей глянцем щеголеватой легковушке заглох мотор, Фима по-лакейски отворил дверцу:

– Марк Наумыч! Как я рад вас видеть! К приему высоких гостей все готово!

– Да ты, Ефим Ильич, я гляжу, тоже уже готов!

– Ну что вы, Наумыч, как можно, я, так сказать, только пробу снял. И что я вам скажу – армянский от французского, да еще отборного, можно отличить только по внушительной цене!

За шефской «Волгой» прибыли несколько «Москвичей», и на открытую поляну гурьбой высыпали коллеги из Оршицкой районной потребкооперации.

– Фима, видать, сегодня не простые ревизоры пожалуют, раз ты тут так расстарался, – подал руку еще один Фима, он же директор районной заготовительной конторы Ефим Шлесинберг.

– Да уж, наш Наумыч толковый, хитрый и умелый, знает, с кем устанавливать связи, на кого опереться и кого подкормить в нужный момент для всеобщего блага.

Через полчаса накрытые столы на вытоптанной поляне ломились от изысканных блюд, а собравшаяся вокруг партийная элита из области громко чокалась с устроителями импровизированного банкета на природе. Чуть поодаль томились ревизоры – после роскошной вечеринки за городом им предстоит проверить Оршицкую районную потребительскую кооперацию на предмет всяческих торговых нарушений. На правах хозяина первым слово взял Марк Наумович.

– Дорогие друзья! Система потребкооперации в СССР создавалась для того, чтобы в сельской местности организовать настоящую торговлю, без дефицита, так сказать. Но наша работа – это не только склады, где хранятся закупленные у населения продукты, не только перерабатывающие цеха, скотобойни, колбасные цеха и магазины. Наша цель – создание огромной хозяйственной системы, в которой руководящая и направляющая роль принадлежит вам, мои дорогие гости! За вас!

Трудно сказать, кто больше верил в слова тостующего: сам ли, излучая дикую усталость, верноподданные его или все-таки многочисленные властные любители халявы.

После третьей рюмки первый секретарь Витебского обкома партии звякнул рюмкой коньяка, зацепил вилкой сочную буженину и, не сильно прожевывая, молвил:

– Я слышал, что твой райпотребсоюз признан лучшим в Союзе. Мне даже по секрету сообщили: скоро в гости к тебе сам Косыгин пожалует!

Марк Наумович от нежданной новости поперхнулся.

– Готов встретить высокое начальство на высшем уровне?

– Ну что вы, Владимир Николаевич, мы никогда не подводили, – затянулся сигареткой Наумыч.

– Только не вздумай курить при нем.

– Не выносит дыма?

– Легенды рассказывают про министра. Будто бы он бросил курить сразу после войны. И как-то, принимая построенную табачную фабрику где-то в Грузии, попросил у директора сигарету. Тот почтительно протянул высокому гостю пачку американских, которые курил сам. Косыгин внимательно посмотрел на директора, развернулся и уехал. Ему стало ясно, что фабрика высоким требованиям не соответствует, а ее директор явно на посту оказался по ошибке.

– Ну, мы точно на своем месте, и у нас американских колбас Косыгину никто не предложит! – парировал Марк Наумович под общий хохот коллег.

Тем временем Фима искал повод укрыться от глаз уже известной ему грузной дамы, сопровождавшей партийного руководителя области, однако чем больше он старался исчезнуть из ее поля зрения, тем настойчивее не ведающая отказов женщина к нему приближалась:

– Ефим Ильич, ваше здоровье! – еще немного, и подвыпившая дама может просто повиснуть на Фимином плече.

– Минуточку, извиняюсь, я сейчас…

Фима ускользнул, дабы вновь не перебрать лишку и, пока при памяти, раздать драгоценные продуктовые наборы не менее драгоценным гостям. По давней кооператорской традиции – чтобы и дальше работа спорилась, полагалось нагрузить высоких покровителей не только французским коньяком, но и отменной колбаской. И завтра, когда для реагирования на очередную анонимку прибудут ревизоры в потребительскую кооперацию и составят акты о мелких недостатках, они с легким сердцем и сытым желудком подпишут необходимые бумаги, а в огромной системе по перемещению благ туда, где их нет, но есть деньги, все начнется сначала.

– Ну что ж ты весь вечер от меня уворачиваешься? – не успел Фима рассовать подарки, как перед ним нарисовалась все та же партийная грузная дама.

– Нет, ну что вы… просто занят немножко… Простите… прости, голубушка! – бормотал Фима, пытаясь вспомнить, как зовут навязчивую знакомую, с которой давеча на пьяную голову позволил себе лишнего.

– Как стемнеет, освободишься? – напирала партократка с пышной грудью и высокой куксой. Обливаясь потом, столбенея, Фима изо всех сил старался придумать хоть какую-нибудь отмазку, но, так ничего и не придумав, безнадежно выдохнул:

– Да, дорогуша, как стемнеет, непременно… освобожусь.

Ловко затесавшись между многочисленной жующей публики, Фима устремился искать водителя, ибо отлично понимал: он не настолько пьян, чтобы и дальше совершать глупейшие поступки. И потом, Рыжиков всегда был примерным семьянином, прекрасно обеспечивающим семью. «Боже мой, ну как можно? Променять красавицу Аннушку на эту огромную бабу-цербера, да еще с такими связями! Скандала не оберешься!»

Неожиданно быстро уносившему ноги бедняге на глаза попался Ефим Шлесинберг, и это могло стать спасением. В свои 38 лет тезка так до сих пор не женился, поскольку все детство, отрочество и юность был маменькиным сынком, а когда внезапно родительницы не стало, самостоятельно найти спутницу жизни оказалось выше его сил. Нравились ему в основном женщины властные и рослые, слегка напоминающие маменьку, но подойти к ним не хватало духу.

– Тезка, я могу помочь тебе со свиданием с одной напористой партийной дамой средних лет, при хорошей должности и связях!

– Хорошенькая?

– Ну разве это главное? Вспомни, когда в последний раз ты притрагивался к женской груди? Пять или десять лет тому назад? – Фима старался бить по самому больному. – Прямо сегодня, как стемнеет, у того дуба тебя будет ждать ОНА! – в этот момент Фима заметил своего водителя и, не дожидаясь ответа, ринулся в его сторону.

– А как ее зовут? – успел вдогонку прокричать Шлесинберг.

– Вот и познакомишься, – садясь в автомобиль, вымолвил Фима, но маменькиному сынку уже не суждено было это услышать. – Домой, Толян, живо! Устал что-то я сегодня.

3

Сутки напролет промучившись от зубной боли, Анна Ивановна, вынужденная ожидать визита к врачу еще столько же, нашла в закромах мужа дорогой коньяк и, осушив половину бутылки, уснула на диване.

К тридцати годам ухоженная женщина в самом расцвете сил добилась всего, чего хотела, – тихого и обеспеченного замужества, которое позволяло не работать и наслаждаться жизнью.

Ее отец, талантливый и остроумный театральный режиссер, умер, когда девочке едва исполнилось десять. Оставшись с двумя детьми на руках, мать Аннушки, недолго думая, чтобы как-то свести концы с концами, одну комнату в столичной трехкомнатной квартире сдала квартирантке, студентке института иностранных языков. Жилица была невероятно стройна, красива и ухоженна, но главное – одевалась в модные импортные вещи, чем вызвала в маленькой Аннушке не только восхищение, но и простую зависть. Девочка ненароком наблюдала за студенткой и училась тонкому искусству ухаживать за волосами и кожей. Райское время начиналось, когда квартирантка отправлялась в институт, – тогда Аннушка проникала в ее обитель, брала косметику, духи и устраивала примерку всего того, что висело в шкафу. Когда девочке исполнилось тринадцать, и она стала похожа на девушку, чопорное материнское воспитание не смогло сломить вырывающийся наружу дух экстравагантного авантюризма, который, по всей вероятности, она унаследовала от отца.

Аннушка забралась в чужую обитель тот час же, как только квартирантка уехала на каникулы в Сочи. Черное шикарное платье с четко очерченной талией и летящий роскошный подол, напоминающий раскрывающийся бутон цветка, высокий каблук, изысканный желтый плащ и писк сезона – миниатюрная шляпка – добавили шарма к умело накрученным локонам, искусно нанесенной декоративной косметике, превратив неуклюжего тринадцатилетнего подростка в обворожительную даму лет двадцати пяти.

В свой первый выход в свет, отправившись в центр Минска к институту иностранных языков, ибо в ее понимании только там можно было встретить настоящего английского денди, Аннушка тут же познакомилась с усатым студентом четвертого курса в однобортном пальто с бархатным воротником. Будущий переводчик Валерий недавно вернулся из Лондона, где на протяжении двух месяцев не без протекции отца-дипломата проходил практику. Денди отметил Аннушкину экстравагантную внешность и тут же пригласил на свидание. Целую неделю тринадцатилетняя школьница пудрила мозги студенту четвертого курса, бегая на свидание в обновках «француженки» из местного иняза, пока на пути не повстречалась соседка Алла из десятого класса, по уши влюбленная в Валерия с прошлого лета, в бытность пребывания в пионерском лагере, где «лондонский денди» подрабатывал в качестве вожатого. Усатый рослый парень в модном слегка расклешенном пиджаке из темного сукна и белоснежной рубашке симпатизировал Алле, но встречаться с десятиклассницей наотрез отказался по причине ее несовершеннолетия.

Когда страшная тайна актерского мастерства Аннушки раскрылась, обманутого Валерия и след простыл. А вскоре вернулась из Сочи квартирантка и обнаружила на своих одеждах признаки чужой носки. Ларчик закрылся просто, потому что студентка съехала на другую квартиру.

Однако Аннушка тосковала недолго. Окончив восемь классов минской средней школы, она окончательно вышла из-под маминого контроля, сбежав в Москву. Три месяца гастролировала девчонка, покупая и продавая с наваром заморские шмотки, пока, наконец, за фарцовку не угодила за решетку. Из колонии для несовершеннолетних была выслана в районный городок под названием Оршица, где вскоре познакомилась с Фимой, очаровала его и вышла замуж, родив двух прелестных детишек. Через несколько лет Фима стал заведующим овощным складом Оршицкой районной заготовительной конторы, и теперь у Аннушки появилось все, о чем можно было только мечтать: парижские журналы мод и великолепная модистка в ателье, шубы, кольца, чешский сервиз и мебельный гарнитур. К тому же няня, присматривающая за детьми на даче в Молдавии, освободила ее на полгода и от воспитания отпрысков. Единственное, что удручало в эти дни, – зубная боль.

Фима, обнаружив спящую жену на диване рядом с полупустой бутылкой коньяка, заботливо перенес ее в спальню и укрыл одеялом. Завтра водитель отвезет Аннушку к Рудику, который все сделает хорошо, потому что Фима ему весьма полезен.

– Принес, что я просил? – с порога вместо привычного приветствия спросил у Фимы Рудик, одновременно указывая Аннушке на кресло стоматолога. – Я договорился, ваш доктор придет через минуту!

– Обижаешь, как можно забыть, держи! – протянул Фима небольшой сверток из грубой льняной ткани. Рудик развернул его, утвердительно кивнул. В этот момент зашел стоматолог и занялся больным зубом Аннушки.

– Иди работай, через час водителя пришлешь за женой!

Когда-то Рудольф Раскин служил чиновником райисполкома небольшого сибирского городка, что позволило ему через несколько лет по блату устроиться на более прибыльную должность заведующего продуктовой базы. Но навыков в торговом деле не хватило, и за растрату он получил 10 лет колонии. От звонка до звонка отсидев в местах не столь отдаленных, на свободе сделал себе новый паспорт, чтобы переехать в другой город и с легким сердцем заняться новой деятельностью. Специальность зубного техника от нечего делать приобрел на зоне. И теперь Раскин промышлял тихой нелегальной практикой в Оршице, покупая золото для коронок у частных лиц, потому что хорошо знал, что золотые червонцы царской чеканки, которые принес Рудику Фима, был, есть и будет лучшим материалом для зубных коронок.