Loe raamatut: «Заказ исполнен», lehekülg 5
– Эй, нарисуешь меня?
Голос предательски дрогнул. Громила оторвался от мольберта, на котором углем выводил черты лица незнакомой красивой девушки, и удивленно посмотрел в сторону посетителя. Лицо скрывалось под капюшоном, руки грелись в карманах черной куртки. Нельзя было даже с уверенностью определить его возраст. Он жестом показал на стул и теперь ждал, пока незнакомец усядется.
Малькольм немного замешкался, не решаясь показать свое лицо, но все-таки снял капюшон и повернулся к свету.
Тени легли на изуродованной коже, делая его даже не страшным, а омерзительным. Но, на удивление, карикатурист даже не дрогнул и сразу начал водить углем по листу бумаги.
Точно такому же, какой был приколот на гвоздь, всего на миллиметр не дотянувший до воспаленного от боли мозга, что и позволило Малькольму Родери выжить.
– Не спросите, что у меня с лицом? – ухмыльнулся посетитель.
– Я художник, а не следователь, – парировал громила. – Чужие истории мне неинтересны.
– Да что ты. А в прошлым раз мне показалось, что тебе уж больно интересно влезть в чужую историю – в мою семью. Это же ты сказал моей дочке повесить рисунок на окно, чтобы…
– Ах вот оно что, – на лице мелькнула заинтересованная улыбка. – Ты видел Его! И как же ты выжил?
– Кого, Его? – проигнорировал вопрос Малькольм.
– Никто не знает его имени. – пожал плечами громила. – Я узнал о Нем от бабки, она от своей бабки. Какое-то время я думал, что все это слухи, но потом…
– Кого, Его? – прорычал снова Малькольм.
Громила замер, переводя взгляд с посетителя на его жалкую копию, выведенную на бумаге.
– Демон, злой дух, падший ангел… Не все ли равно? В любом месте, где накапливается слишком много злости, страха, боли, гнева, зависти или обиды обязательно закрутится водоворот темных сил, сотканный из самого мрака. Энергия не рождается из ниоткуда и всегда должна во что-то вылиться, разрядиться, как тучи разряжаются грозой.
– Ах ты, подонок. – процедил сквозь зубы Малькольм. – Ты знал, что из-за тебя гибнут люди. Знал! И продолжал нашептывать детям…
– Люди гибнут из-за себя. Он забирает только тех, в ком есть страх, порожденный чувством вины.
– Что? – злость, клокотавшая в нем последние два года, достигла своего апогея. Малькольм еле сдерживался, боясь, что его план провалится, если он кинется и вцепится в глотку этому недоумку.
– Страх не появляется ниоткуда. Он всегда лишь отражение правды. Отражение мыслей, похотей, желаний. Чего ты боялся? Стать плохим отцом? Бросить семью? Ты не боялся этого – ты хотел. Ты хотел этого и мучился чувством вины, не находя ему выхода, тайно мечтая о наказании. Твое лицо теперь – отражение твоих желаний и мыслей глазами твоей дочери – такое же уродливое. А Он… Он всего лишь порождение горя маленькой девочки, которая выместила всю свою боль в рисунок.
Громила сорвал листок пожелтевшей бумаги с мольберта и в два шага оказался рядом с Малькольмом. Всунув ему в руки рисунок, он развернулся и, не оборачиваясь, скрылся в шатре.
Шатер, в котором проходило “Шоу уродов”, выпустил из своего чрева последних посетителей. Люди спешили к выходу, облегченно вздыхая и разглядывая друг друга, словно хотели насмотреться на нормальные лица. Брезентовый полог приподнялся снова, и на размешенную бесчисленными ногами грязь, вышли те, кто последний час стояли в лучах софитов, подставляя свои обезображенные лица под выжигающий глаза свет. Первой шла тощая, обтянутая кожей прямо на костях, девушка с большими глазами, глубоко сидящими в темных глазницах. За ней появились мужчина с двумя сросшимися головами и толстуха, явно перешагнувшая отметку в триста килограмм. Она еле передвигала ногами, но все-равно несла на руках маленькую девочку, не больше грудного младенца, с лицом взрослой женщины. Тут были и просто калеки, и настоящие мутанты. Последним ковылял, опираясь на палочку, совсем молодой пацан с коленями, вывернутыми назад, как у кузнечика. Все они были одеты в красивые старинные платья и костюмы. И все они смеялись, собираясь пропустить по стаканчику чего-нибудь крепкого и посидеть у костра, разведенного старым цыганом чуть поодаль от площадки с мольбертами.
Малькольм Родери вернулся в машину и достал из “бардачка” помятый, перепачканный его собственной запекшейся кровью рисунок маленькой Лауры – карикатуру, которую она нарисовала там, на ярмарке, два года назад.
Карикатуру, точь-в-точь похожую на него, отражающегося в зеркале заднего вида.
Внезапно навалилась усталость и пришло осознание, что, возможно, он может найти свое место здесь, на этой ярмарке, примкнув к труппе уродов, дающих представление каждый день, доводя изумленную публику до страха и отвращения – уж в этом он преуспел за последние два года. Равнодушная реакция карикатуриста на его искалеченное лицо была самым приятным моментом за последние два года, так может быть у него получится простить и забыть? Стереть из памяти это недоразумение и начать все сначала?
