Loe raamatut: «Ястреб халифа»
Автор выражает признательность
историку М. В. Нечитайлову за консультации
и неоценимую помощь в работе над книгой
Книга первая
Ястреб халифа
Пролог
Отпихнув ногой пару мандаринов, старый мулла уселся на коврик под садовым навесом.
В небе неслись сорванные ветром цветы миндаля, в ведро с водой, как всегда, спустился из-под стропил большой серый паук – попить.
Наконец-то можно спокойно сесть и прочитать письмо друга – из самой столицы, сколько ждал, между прочим. С письмом должен был прийти ответ на важный вопрос: можно ли поить осла водой, оставшейся после омовения? Старик на всякий случай попросил узнать мнение законников из столичной Пятничной мечети.
Кряхтя, мулла развернул большой лист бумаги. И, конечно, вместо ответа нашел всякую ерунду. Описание казни заговорщиков – в том числе и старшего брата халифа. Имена посредников, доставляющих во дворец невольниц. Сплетни о споре двух уважаемых шейхов – почтенные наставники веры чуть не выдрали друг другу бороды, выясняя, как лучше защитить халифат от набегов кочевников.
Прочитав про кочевников, старый мулла вздрогнул, на всякий случай поднялся на ноги и огляделся. В приграничье присловье «На Всевышнего надейся, а осла привязывай» помнили очень хорошо.
В заметаемой бело-розовыми лепестками дали безмятежно синело небо. В весеннем воздухе четко рисовались желтоватые стены форта на холме. Под ними – беленые домишки.
Вон – низенький купол мечети. Зеленые оливковые деревья на уступах террас колыхались под порывами ветра. На дне долины шумел огромный, в два человеческих роста камыш. А к югу долина раскрывалась – степью. Ровной, гладкой, нескончаемой степью. Великой степью, как ее называли купцы.
Сейчас серо-зеленая травяная гладь выглядела тихой и приветливой. Потому что там не было никого.
Старик облегченно вздохнул и сел. С ветки шлепнулся еще один мандарин.
Шейхи спорили. Один требовал повысить налоги и увеличить численность халифской гвардии. Другой кричал, что в пустыне ему было откровение и что ангел велел верующим искать защитника на западе.
Мулла сочувственно покачал головой – умалишенные. Безумцы. Да, мало того что защитника следовало искать на западе, так еще и не среди людей. Мол, Всевышний отдаст нам в руки военачальника из волшебного народа аль-самийа, сумеречников. Да-да-да. Конечно. Воистину, безумцы. Осла надо привязывать! Войско набирать, то есть! Идиоты.
Неожиданно в форте забил большой молитвенный барабан. Гулко, мерно, мощно – но в неурочное время. Ведь до вечерней молитвы еще…
Старый мулла ахнул, тихо поднялся с коврика и снова посмотрел на юг.
Теперь степь выглядела по-другому.
Над горизонтом росло серо-коричневое облако.
О Всевышний. Набег.
Как семь лет назад.
Черные, скрюченные от огня апельсиновые деревья. Раздувшиеся на жаре трупы. Кровь вместо воды в канавках дворика омовений.
Старик сглотнул. Руки тряслись, он не сразу смог запихать письмо в рукав. Тут он вспомнил про жену. Его старая Наджа наверняка собирала воду во дворе омовений мечети! А мечеть стояла на самой окраине! Южной окраине! Будь проклято это дурацкое письмо, которое он решил прочитать в уединении!
Когда, задыхаясь и хрипя, мулла выбрался из сада, улицы уже заволокло пылью. Люди выбегали из дворов, кричали и бестолково метались, хватая и бросая вещи. У глинобитного забора крутился верховой в кольчуге:
– В крепость!.. Все в крепость!.. На нас идут джунгары!
Прямо на старика выбежала молоденькая Зейнаб, жена шорника, – лицо перекошено, платок сбился, под мышкой орущий двухлетка. Мулла с силой развернул ее и пихнул обратно – вверх по улице.
– В крепость, о неразумная!
Из-под чалмы всадника тек пот. Воин замахнулся плетью:
– К-куда, о враг веры! Я сказал – в крепость!
Узнав, кто перед ним, раздумал бить:
– Я сказал – идти в крепость, о Абу Салам! Разве крепость там, куда ты идешь?!
– У меня жена, – держась за колотящееся сердце, выдохнул мулла, – во дворе омовений. Одна – в крепость не поднимется. У нее колени…
И кинулся прочь, не слушая ответную ругань.
На соседней улице его чуть не стоптал идущий на рысях верховой отряд – хорошо, калитка в чей-то двор была открыта. Звон, топот, крики. Во дворе валялись пестрые подушки и бродили, глупо кудахча, куры.
В небе засвистело. В навес над террасой воткнулась горящая стрела. Сухой камыш занялся сразу.
На крохотной площади с колодцем его настигли крики – женские. Женщина кричала где-то в садах. Истошно. Оттуда же, из садов, несся вой. Нечеловеческий, хотелось думать. Мулла знал, что это не так. Человеческий. Джунгарский. Вой и гиканье.
Вбежав во двор мечети, старик первым делом захлопнул и заложил засовом ворота. Кругом плавал дым, порывы ветра гоняли лепестки миндаля, но дыма все прибывало.
– Наджа! – со всей оставшейся силы закричал он.
Ему никто не ответил. Глаза слезились от дыма, над низеньким забором вдруг взметнулось пламя – сарай с дровами. Горит сарай.
– Наджа!!!
Держась за ходящую ходуном грудь, мулла поковылял через двор к ступеням входа.
– Наджа!..
С силой распахнув двери, он увидел то, что увидел, и тихо охнул. Они сидели – мужчины и женщины вперемежку – в молельном зале. Под куполом ходило эхо шепотков – и стояла тень страха. Увидев знакомую фигуру в просвете входа, Наджа жалобно вскрикнула – откуда-то от дальней стены. Как по команде заревели дети.
– Почему… почему вы здесь… – в ужасе пробормотал мулла.
– Всевышний… Нас защитит Всевышний… – это был голос Марьям, соседки.
Марьям сидела у самого входа, спиной к колонне – с совершенно черными от ужаса глазами. Под полами абайи1 шевелился младенец.
Треск и грохот за спиной заставили муллу обернуться.
Ворота во двор дернулись от страшного удара, выдохнув щепки и пыль. На улице переговаривались – взлаивая, как по-собачьи.
От следующего удара скобы засова вылетели, и ворота широко распахнулись. В них вбежали, все еще держась за деревянный столб-таран, низенькие мохнатые… люди. Почему-то на них были наверчены овчинные шубы.
Всадники на маленьких гнедых лошадках влетели во двор следом. Они радостно верещали.
Муллу просто пихнули в сторону – как досадное препятствие. Старик упал, навзничь растянувшись на каменном полу, потом все-таки отполз к стене. С затылка на спину текло теплое – кровь.
Ребенка Марьям они отбросили так же – как нечто ненужное. Маленький сверток ударился о стену – и упал вниз без звука. Марьям они обнажили грудь, потом сорвали платок. Муж ее сидел неподвижно и смотрел на это. И все остальные сидели и смотрели, молча смотрели, тесно прижимаясь друг к другу.
А потом Марьям вытолкнули наружу. Повалили, растянули, задрали платье, быстро, в четыре руки стянули шальвары. Марьям все еще молчала. И все молчали.
Закричали, только когда вонючий овчинный человечек ткнул копьем в старую Марджану. Старуха страшно захрипела. И все заорали.
Женщин джунгары выволакивали по одной, сдирали платки и абайи, крутили, вертели, потом хозяйственно накидывали на шеи веревки. Или принимались толкать, от одного к другому, смеялись и кричали, а потом валили на землю и распускали завязки штанов. Старых и некрасивых тыкали в живот ножами. Мужчин кололи на месте – только двух мальчиков связали за шеи и повели со двора. А маленькими детьми они кидались, как тряпичными куклами, – а потом поддевали на копья. Джунгары смеялись и кричали, словно это была веселая игра.
Наджу убили на месте.
Переступая через трупы и отпихивая растопыренные руки-ноги, степняки еще долго бродили по мечети, потроша ящики с книгами, опрокидывая лари с бумагой и письменными принадлежностями. Потом нашли ханьский шелк, оставленный на хранение прошлогодними купцами, и потащили полотнища на двор, разматывая локоть за локтем толстые свертки. Синие, оранжевые, зеленые ленты. Джунгары наверчивали их на шею лошадям, резали сикось-накось, набрасывали драгоценную материю на седла, как попоны.
В груди Марьям торчало копье. Одна из лошадей, пятясь, наступила на нее и брыкнула. Зухру – в окровавленном голом теле трудно было узнать дочку медника – джунгары, все также играючи, смеясь и перекидываясь шутками, зачем-то повесили на апельсиновом дереве. Зухра дрыгалась и задыхалась в петле долго – щупленькая была девушка, шея все не ломалась.
Распотрошив мечеть, джунгары двинулись к выходу. Вонючий степняк в волчьем малахае тряс переплетом – кожаным, куртубским, с золотым тиснением, – вытряхивая на пол страницы Книги Али. Ему был нужен только переплет.
Один из листков слетел прямо к старым кожаным туфлям муллы. Это был список Книги, выполненный божественной рукой великого каллиграфа ибн Муклы. Желтоватая от старости страница тут же заплыла красным – с правого угла. Справа лежал Абу Саиб. Ему распороли грудь, и лужа натекла порядочная.
– О Всевышний… – прохрипел мулла.
Услышав его хрипение, степняк обернулся. Улыбнулся, пожал плечами и поднял копье для удара.
В пустом небе безмятежно плыли облака. Летел миндальный цвет.
– О Всевышний… – снова прошептал мулла.
Джунгар ударил. Потом, морщась, выдернул наконечник копья из груди старика.
В небе ничего не изменилось.
Из рукава бессильно лежавшей руки высовывался клочок бумаги.
До того, как он пропитался кровью, любопытный взгляд мог бы прочесть последние новости, так будоражившие столицу.
«И представь себе, о Абу Салам, эмир верующих – да продлит дни его жизни Всевышний! – склонил свой слух к этим малоумным, поверившим в защитника-сумеречника! Мало того что сумеречника, так еще и сумеречника из племени нерегилей! Тебе приходилось слышать о нерегилях, о Абу Салам? Это истинное бедствие из бедствий, мятежники, упрямые и злобные, как дикие ослы, сражающиеся против всех из чистой ослиной злобы! Но словно и этого мало, захватить и привезти нерегиля отправили – кого бы ты думал?! Этого старого, выжившего из ума астролога Яхью ибн Саида!»
Написавший письмо еще долго возмущался и поносил глупость Яхьи и косность богословов, но, увы, оценить безупречный почерк и изящество оборотов речи было некому. К тому же лежавший в рукаве листок быстро намок от крови, и буквы расплылись.
В разоренный молельный зал влетели горящие факелы. Разметанная по полу бумага вспыхнула, огонь пополз по дереву разломанных ящиков и полок. Последними занялись брусья перекрытий.
К вечеру от мечети осталась груда обгорелых камней. Над ними все так же летели бело-розовые лепестки. В пустом закатном небе плыли облака и тихо кружили птицы.
Птицы, описывая круги, медленно снижались. Они знали, что их никто не прогонит. В вилаяте под стенами желтой крепости не осталось ни одной живой души.
1. Ночь договора
Мадинат-аль-Заура, 402 год аята
Дворец растревоженно гудел – и шелестел. Шепотками. Евнухи шептали невольницам, те – евнухам, сановники оглаживали бороды и важно кивали, подтверждая новость.
Истинно, истинно так: Яхья ибн Саид вернулся из путешествия на запад. Три года странствий завершились – старый астроном прибыл в столицу. И – против всех ожиданий и домыслов! – привез обещанное! Привез живого сумеречника из племени нерегилей! Многие считали, что это знак от Всевышнего. В конце концов, по слухам, именно такого самийа шейху Исмаилу обещал в пустыне ангел: мол, военачальник-нерегиль окажется в плену, а вы выкупите его жизнь. И купленный за золото чужой пленник не из числа людей станет служить халифату. Чудесное, чудесное избавление для аш-Шарийа…
В Львиный двор этим утром набилось столько людей, что на один молитвенный коврик садились трое. В левый зал за плотными занавесями прошли мать покойного халифа и ее доверенные невольницы. Говорили, что за место на коврах левого зала женщины харима платили две сотни динаров.
Все хотели увидеть чужеземного сумеречника.
И все остались жестоко разочарованы: Яхья ибн Саид не привез нерегиля во дворец, а почему-то оставил под стражей в пригороде. Зато с ним приехали двое сумеречных магов – один из Лаона, другой из Ауранна. Говорили, что их пригласили за огромные выплаты золотом и рабами – осмотреть иноземного самийа, доставленного Яхьей. Ну и присмотреть за ним, конечно. О нерегиле ходили самые разные слухи, и не все они были приятными.
Когда двое магов – в роскошной длинной парче, с надменными лицами, – шли в Львиный двор, их приближение угадывалось по вскрикам и возгласам: смотрите, смотрите, верующие, вот идут аль-самийа с острыми мордами и ушами, а за ними семенят крохотные джинны, придерживающие края расшитых золотом одежд!
Сейчас оба мага и астроном сидели перед халифом. За тройными шелковыми занавесями мелькали тени – по двору сновали невольники, разносившие шербеты.
Там, где изнывали от жары и ожидания охотники до последних новостей, бессильно плескался фонтан, в круглой мраморной чаше умирала вода, и солнечный свет ярился над полированными мраморными плитами.
В зале, где принимал халиф Аммар, стояла прохлада – поскрипывали опахала, на большом подносе медленно плавился лед. Маги сидели неподвижно – как большие кошки, сторожащие мышь. А вот Яхья ибн Саид явно тревожился – хотя и пытался не подавать виду.
– Я ожидал, что увижу свое приобретение, – недовольно поморщился молодой халиф.
В конце концов, он ждал три года.
– А ты, о Яхья, принес лишь это, – и Аммар ткнул в лежавшие на шелковом платке предметы.
Разорванная нечищенная серебряная цепочка, деревянная шкатулка и обрывок серебристой материи с цветочной вышивкой.
– О мой повелитель! – неожиданно спокойно улыбнулся в ответ старый астроном. – Я… опасаюсь моего… ммм… подопечного. Мы имели возможность убедиться – нерегилю не по нраву, когда на него глазеют.
– Но разве не ты сказал, о Яхья, что на границе он дал слово не набрасываться на стражу и подчиняться ее приказам?
Ответ халифу пришел с неожиданной стороны:
– Вот именно. Он дал слово не убивать стражу. Но о зеваках, придворных и случайных путниках нерегиль не говорил ничего. Мы уже сделали все необходимое – опечатали знаками отсечения выходы из внутренних дворов. Ты встретишься с нерегилем ночью, когда все разойдутся.
Произнесший это лаонский маг вежливо склонил голову и очень неприятно улыбнулся, сверкнуло навершие золотой шпильки в узле волос на затылке. Халиф почувствовал, что начинает закипать от гнева. Впрочем, улыбка аль-самийа, народа Сумерек, всегда казалась Аммару злой. Приподнятые к вискам глаза, высокие скулы, узкий подбородок – стоит глазам сощуриться и губам изогнуться, как на лице проступает недоброе веселье. А еще раздражала их поддельная молодость – вот этому лаонцу, к примеру, сколько лет? Пятьсот, восемьсот? Ни дать ни взять смазливый отрок с холодными расчетливыми глазами старика, составляющего завещание.
Лаонец между тем продолжил свою речь:
– Однако вы скоро увидитесь. Нерегиль согласился на… встречу с тобой.
Аммар нетерпеливо кивнул. Как известно, волшебные существа могут служить человеку добровольно. Но чаще всего их верность приходится завоевывать силой. По древним, еще до основания аш-Шарийа принятым установлениям, на такой бой отводится три ночи. Впрочем, какой уж тут бой – скорее, беседа. Нельзя заклинаниями захватывать разум – зато можно запугивать. Обманывать – тоже нельзя. Зато можно изводить хитростями. Да уж, хитрость – это исконная ашшаритская добродетель, что уж говорить. Но и сумеречники на плутни горазды, этого у них не отнимешь.
Выигравший получает власть над проигравшим. Все честно. Победит Аммар – нерегиль станет верным слугой престола. О другом исходе поединка халиф старался не думать. Лаонский и аураннский маги прибыли за тем, чтобы все подготовить – и засвидетельствовать исход боя.
Аммар спокойно спросил:
– Нерегиль присягнет аш-Шарийа добровольно? Или… нет?
Лаонец предупреждающе выставил вперед золотистую узкую ладонь – подожди, мол. Не спеши. И насмешливо, по-кошачьи, улыбнулся:
– Нерегиль согласился либо подписать договор служения халифату, либо вступить с тобой в поединок.
От этой чуши у Аммара пошла кругом голова, и он даже глотнул ледяной воды с патокой:
– Подожди, о самийа, – поморщился халиф – зубы свело от холода.
Как его зовут, этого лаонца? Морврин? Морврин ап-Сеанах? Нет, такое выговорить он не в силах, пусть ломает язык кто-то другой.
– Вы видели это существо?
– Да, – одинаково наклонили головы оба сумеречника.
– Вы его осмотрели?
– Да, – снова поклонились, как ханьские болванчики.
– Так он согласился принести клятву верности престолу?! Или он решил вступить со мной в поединок?!
– Нет, – золотая шпилька лаонца и черный хвостик волос аураннца снова нырнули в одинаковые поклоны.
– А на что он, во имя Всевышнего, милостивого, прощающего, согласился?!
– Он согласился, что либо подпишет договор без поединка, либо вступит с тобой в поединок, – невозмутимо ответил золотистый, как ханьский карп, лаонец.
Тут Аммар взорвался:
– А что, он мог отказаться?!
– Да, – безмятежно ответили сумеречники – и снова нырнули в поклоны.
Яхья вежливо кашлянул.
Аммар опустил занесенную было для проклятия руку.
– Нерегиль мог отказаться вообще от всего, – подтверждающе кивнул астроном. – Недаром это племя так и зовут – «нерегили».
Действительно, так на ашшари называли большой орех, произрастающий на кокосовой пальме. Что значило это слово на языке аль-самийа, халиф не знал, но слышал, что переупрямить нерегиля – сложнее, чем разбить кокос без железного инструмента.
– И что бы он тогда делал, о Яхья? – поинтересовался Аммар.
– То же, что и всегда, – грустно улыбнулся старый астроном. – Орал, сквернословил и рвался с цепи.
– Прекрасно, – пробормотал халиф.
– О, сейчас наш подопечный ведет себя на редкость пристойно, – поспешил успокоить его Яхья.
– Конечно, – подал голос молчавший до того аураннец. – Я думаю, он просто ждет поединка.
И тонкие губы на бледном, как смерть, лице изогнулись в ядовитой усмешке. Подобрав тяжелую парчу рукава, наглый сумеречный маг выбил тоненькую трубочку о край бронзового блюда с песком. Да, эта тварь курила какую-то едкую траву в присутствии халифа аш-Шарийа. И Аммар ничего не мог с этим поделать. Сейчас маги были нужны ему больше, чем он им. В том числе из-за возможного поединка.
– Я не думаю, что нерегиль согласится на то, что вы предлагаете, – бесстрастно продолжил аураннец, затянулся трубочкой – и выпустил тоненькую струйку дыма. – Я бы на его месте дрался до последнего.
Халиф лишь передернул плечами.
– И вот еще что, – невозмутимо проговорил аураннец, выпуская дымок сквозь синюшные губы. – Он совершенно безумен, этот ваш нерегиль.
– Что? – не веря своим ушам, переспросил Аммар.
– Нерегиль сошел с ума, – наморщив в ухмылке фарфоровое личико, подтвердил маг. – Я думаю, из-за того, что лишился волшебной силы.
– Что?!
Золотистый лаонец широко раскрыл янтарные глазищи и тоже подтверждающе покивал, позванивая подвеской на шпильке, – да, мол, истинная правда. Рехнулся и колдовать не может.
А Яхья облегченно вздохнул, как вздыхает человек, с сердца которого спало самое страшное. Аммар понял, что именно тревожило астронома с самого начала приема – конечно. Вот эти… новости.
– Это правда, о Яхья? – грозно привстав на большой тронной подушке, тихо проговорил халиф.
Его старый наставник вздохнул и ответил:
– Когда ангел говорил с шейхом Исмаилом в пустыне, он упомянул и об этом. «У воина отнимется многое, но взамен он обретет знание…»
– Какое знание, о ибн Саид?! Какой ангел?! И почему – во имя Всевышнего! – с нерегилем случилось такое несчастье?
В беседу снова вступил аураннский маг:
– Вот в этой шкатулке, – металлическая трубочка с крошечной глиняной чашечкой постучала о дерево коробки, – лежал его камень. Волшебный камень. А на этой серебряной цепочке камень висел. Нерегили надевают его на шею, как медальон. Через такой кристалл они направляют энергии. Без камня пользоваться силой они не умеют. А теперь, как видишь, в шкатулке – пусто.
– Почему? – резко обернулся Аммар к астроному.
– Увы, мой повелитель, – виновато развел ладонями Яхья. – Нам пришлось избавиться от этого предмета. Нас преследовали чудовища и чернокнижники, и шли они по следу камня. Мы выбросили кристалл в пропасть, когда переходили через горы.
При этих словах оба самийа поежились и сморщились, словно лимон лизнули.
– Он мне никто, – продолжая кривиться, заметил аураннец, – но лучше б вы его убили. Как убивают лошадь, которая сломала хребет.
– У нас не было выбора, – горько откликнулся Яхья и вытер лоб платком. – Либо избавиться от камня, либо избавиться от обоих – погоня не отставала и не отстала бы. Лучше так, чем возвращаться с пустыми руками.
– Почтеннейший, представьте себе горшечника, которому переломали пальцы и снова усадили за гончарный круг. Ваш нерегиль даже ореол проявить не может. И бесится – от боли, злости и беспомощности, – лаонца аж передернуло, когда он это сказал.
Аммар вспылил:
– Зачем нам сумасшедший калека?! За три кинтара2 золота! За них можно нанять и вооружить отряд храбрецов-самийа, знающих толк и в мечном деле, и в волшебстве! Кого ты мне привез, о Яхья?
– Того, на кого было указано! – неожиданно смело ответил астроном.
– А почему три кинтара? – вдруг озадачился Аммар.
– Потому что захватившие нерегиля мерзкие твари – да проклянет их Всевышний и лишит их потомства, впрочем, такие твари вряд ли вышли из утробы матери…
– Яхья…
– …так вот, эти порождения нечистого завалили его на весы закованным. А мы договаривались, что ценой будет вес нерегиля в золоте. Я думаю, что цепи весили больше, чем он сам. К тому же свирепое создание не желало лежать спокойно и брыкалось, как девять жеребцов сразу, так что уродливым слугам нечистого приходилось его придерживать, и я думаю, что на весы их навалилось тоже порядочно, и нам еще повезло, что он их частично раскидал к тому времени, как мы ударили по рукам.
Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Аммар перешел к делу:
– Мой нерегиль никогда не сможет… колдовать?
– А вот тут, – сложив губки, затянулся дымком аураннский маг, – и кроется самое любопытное.
Халиф почувствовал, как ногти вонзаются ему в ладони. Но сдержался:
– И что же это?
– Иногда, – выпуская синеватую струйку дыма, безмятежно откликнулся сумеречник, – у него получается.
– А когда у него получается, а когда нет? – сдерживаясь из последних сил, спросил Аммар.
– Это непредсказуемо, – сказал аураннец и расплылся в улыбке.
Халиф аш-Шарийа медленно разжал ладони. Они саднили.
– Где нерегиль? – сухо спросил он астронома.
Яхья, не скрывая облегчения, вскинулся:
– Мои воины должны доставить его к воротам квартала Карх ближе к…
Во дворе раздался грохот. Женщины закричали.
Оба сумеречника не изменились в лице, но явственно подобрались.
Вдруг Аммар понял, что в комнате темно – хотя время едва перевалило за полдень. Куда подевался солнечный свет?
Занавеси выдулись парусами и захлопали под порывами ветра. Женщины заголосили громче – евнухи наверняка кинулись подвязывать предательски взлетевшие ткани. Ветер дунул, и знатные ашшаритки оказались открытыми чужим взглядам.
Отстранив Яхью, халиф поднялся и быстрым шагом вышел во двор.
Над крышами, переходами и двориками Мадинат-аль-Заура быстро неслись тени – с востока надвигался невиданный, от земли до неба, прибой пенных и дымных облаков. Синюшно-фиолетовая туча просверкивала молнией, где-то далеко-далеко погромыхивало.
Аммар смотрел на темное подбрюшье неба с недоверием: никто не помнил, чтобы среди такого зноя вдруг пошли зимние дожди. В сизо-фиолетовом клубящемся небе с шипением вспыхнула ветвистая зарница. От последовавшего за ней удара люди во дворе присели и закрыли уши ладонями. Из левого зала послышался испуганный женский вскрик.
– Я думаю, о мой халиф, что тебе лучше не стоять на открытом месте, – тихо проговорил старый астроном.
По крышам рванулся ветер, и в Львиный двор слетели две черепицы. Их разбрызнуло на мраморе пола, на плитах остались рыжие сколы. Подошел командующий Правой гвардией:
– Я никогда не слышал, чтобы так выло и свистело…
– Это потому, что воет и свистит не ветер, – звякнул за спиной халифа сумеречный голос.
Аураннец стоял, запрокинув голову, и смотрел в небо – широко раскрыв глаза, словно завороженный.
– С моря летят Всадники – Дети Тумана вышли на охоту, – в пустых жутких глазах мага, казалось, тоже бегут тени.
Аммар поежился. Вообще-то, сумеречники боялись Детей Тумана, как огня, предпочитая даже не именовать эту напасть и обходиться невразумительными знаками и кивками в северовосточную сторону. Туда, где за холодными морями из тумана то выступали, то снова прятались населенные этими неназываемыми тварями Острова. Вон, лаонец так и остался в зале – халиф сквозь колышущиеся занавески видел, как сумеречник ломает руки и дрожит с головы до ног.
А этот так и стоит – запрокинув лицо и с легкой безуминкой во взгляде.
Халиф стиснул зубы.
Всевышний хранил земли ашшаритов, и заморские демоны не беспокоили ни верующих, ни их дома. Всадники обыкновенно скакали и исчезали с верховым ветром – тот сносил их в пустоши, к неторным тропам и заброшенным полям, подальше от человеческого жилья и призывов муаззинов.
С крыши опять слетела черепица и угодила прямо в голову каменного льва, поддерживавшего чашу. Аураннец уставился на Аммара со странной хищной радостью:
– Вот видишь, человек, – не один ты ждешь своего нерегиля! Им, – тонкая рука в опавшем парчовом рукаве остро ткнула в небо, – тоже не нравится ваш Договор!
Аммар выдержал взгляд злорадно оскалившегося существа. И, смотря прямо в фарфоровое личико с черными щелками злобных глаз, приказал:
– Подайте мне меч!
Халиф уже выходил из двора, когда его догнал нечеловеческий, бронзовый, звонкий голос аураннца:
– Иди к воротам Карха! Посмотри на твоего нерегиля, человек! Будешь знать, кто придет к тебе вечером побеседовать!
На злой, нечеловеческий, ненавидящий хохот Аммар не обернулся.
На улицах Карха метались и голосили. Стражники, бегущие перед халифом и его гулямами, нещадно лупили палками ополоумевших людей – расчищали дорогу. За стенами окраинного квартала тек канал, испуганная толпа из пригорода ломилась через плавучий мост в ворота.
– Эти твари коснулись земли, о мой халиф! – проорал халифу в ухо Сардар аль-Масуди, командующий Правой, дворцовой, гвардией. – Их видели очень близко! Твари из Тумана скачут прямо к мосту!
Сардар только что вернулся от ворот – до них, кстати, оставалось совсем чуть. Огромный куб первой башни уже маячил в заплывающем фиолетовым небе.
– Не может быть! – крикнул Аммар на пределе легких.
Твари из Тумана никогда не касались земли аш-Шарийа!
– Клянусь Всевышним! – заорал командующий.
– Дор-рогу! Дор-рогу повелителю верующих! – Бритые головы стражников блестели от испарины.
Над головами длинно покатился раскат грома. Кругом завизжали. По плоским крышам метались люди, спешно обрывая занавески и половики, сгребали разложенные для просушки финики. И выставляли – а как же! Дождь пойдет! – кувшины для сбора воды.
– Где воины Яхьи? Где сумеречник?! – перекрикивая свист ветра и вопли, заорал Аммар.
– Увязли в давке у ворот! – прикрываясь ладонью от секущих порывов, прокричал Сардар.
Он почти лежал на шее своей гнедой кобылы. Та косила круглым черным глазом и мотала башкой, с мундштука во все стороны летела пена – в том числе и в лицо халифу. Аммар утерся рукавом – сейчас было не до приличий. И дал шенкелей: напуганная шумом и давкой лошадь дичилась темного перехода под двумя воротными башнями.
В смрадной темноте коридора глохли крики – стражники безжалостно отжимали к стенам стонущих беглецов, гвардейцы отпихивали голосящих феллахов вверх, заставляли взбираться на скамьи, на которых обычно сидела охрана.
– Эмир верующих, оооооо! Всевышний, спаси нас!.. – Похоже, в город набилось все население пригородных усадеб…
С оглушающим грохотом копыт по камню Аммара вынесло наружу, на свет – в дикое месиво толпы и рвущих душу криков. Стражники увязли в плотной, обдирающей одежду с боков давке.
– Всадники! Всадники-иииии!..
Это они про него, Аммара?.. В небе ослепительно шваркнуло, сердце успело провалиться ниже желудка, потом ударило в уши – и на мгновение халиф оглох.
В следующий миг Аммар увидел – Всадников. Так, шипя и вставая все выше, закручиваясь гребнем, идет морская волна. Призрачные твари летели плотной, скрадывающей краски серой стаей – в рваной пене тумана белели скелеты коней и людей, посверкивала сталь.
Среди людей, бегущих по настилу моста – связанные между собой лодки под досками ходили ходуном от топота и волны на воде, – кто-то обернулся. И увидел, что неба больше нет – только набегающий вал теней.
Паника на мосту взорвалась, как горшок с нафтой. Колотя каблуками по бокам хрипящей кобылы, Аммар кричал от отчаяния – в воду темными кулями падали люди, вода кипела под бьющими в последнем усилии руками утопающих.
А потом мост накрыла тишина.
Она текла белесым маревом по доскам, затопляя людей и брошенную поклажу. Текла навстречу туману, в котором струились твари.
Увидев, как текущая тишина вплескивается в серую пену, Аммар понял, что тишина была светом.
– Ангел… – прошептал за спиной Сардар.
– Что?.. – откликнулся халиф.
Ангел.
Ангел шел по мосту – навстречу туману. Наливающаяся ослепительным блеском фигура. Темными пятнами оседали вокруг, съеживались люди.
Ангел света.
Предводитель призрачной охоты медленно въехал на расшатанные доски настила – ржавый налобник на черепе лошади поймал отблеск нездешнего сияния, и Аммар сморгнул слезящимися глазами.
Ангел поднял меч. И раскрыл огромные, полыхающие огнем крылья света.
Всё изогнулось, как в горлышке стеклянного сосуда. Аммар не сразу понял, что истошно кричит – вместе со всеми.
Клинок в руке крылатого вспыхнул тем же саднящим блеском. А потом Аммар понял, что кричит – ангел, на своем странном, неземном, нечеловеческом языке. Звук нездешней, человеку не предназначенной речи оказался невыносимым – вот почему все вопили, вопили от страха и боли.
И в зареве света, терзающем заплывающие слезами глаза, вспыхнуло нечто совсем уж непереносимое – и твари исчезли. Разом. Словно их и не было никогда. Ни теней, ни скелетов, ни стали в серой пене. А с ними исчезли сияние, крылья – и ангел.
Туман стлался низом, оседая на воду канала. На поверхности еще плавали доски и тряпки. Только ошметки поклажи и испуганно ворочающиеся на мосту люди свидетельствовали – здесь что-то произошло.
Словно просыпаясь, все оглядывались и задавали друг другу растерянные вопросы.
А на мосту среди копошащихся, ползущих к своим вещам людей один стоял неподвижно.
Уже без крыльев за спиной. С обнаженным, потухшим мечом в опущенной руке.
И смотрел в сторону Аммара.
– Я тебя вижу, – прошептал халиф.
