Стук в дверь привел в полное замешательство: когда же это он успел побриться?
За дверью стояли два усатых дядьки цвета воронова крыла. Маленький держал на вытянутых руках вазу с цветами, высокий, похожий на Саддама Хусейна, прикатил столик с фруктами и шампанским.
Усатые уставились так, как будто дверь им открыла не студентка третьего курса Таня Киреева, а сама божественная Афродита. Застывшие в тупом восхищении взгляды, конечно, очень льстили, но когда низкорослый, ослепший от неземной красоты, зацепился за ковер и чуть не грохнул вазу, «Афродита» посчитала за лучшее отвернуться. Глаза нашли на стене картину местного живописца – парочка усталых верблюдов в пустыне – и решили на них и отдохнуть, пока излишне впечатлительные коридорные не выкатятся вместе со своим столиком… Ну, слава аллаху, выкатились!
Овальное блюдо с горой прозрачно-желтых абрикосов и черной, как глаза южан, черешни посылало импульсы страсти, а чарующий аромат колоссального – словно для примадонны! – букета роз, по-восточному пышных, вобравших все оттенки долгого солнечного дня, с бархатно-красной серединкой, придающей им сходство со спелым персиком, наполнил сердце сумасшедшей нежностью к сбежавшему мужчине: ему хотелось, чтобы это по-настоящему первое свидание было романтичным, сказочным, незабываемым!.. Что ж, да будет так!
Контрастный душ добавил пурпура в щеки, расчесанные щеткой колечки волос надо лбом распушились и образовали нимб. Новая бирюзовая маечка превратила серые глаза в почти синие и не так уж плохо сочеталась со светло-кофейными брюками, хотя безусловно не могла конкурировать с эксклюзивными нарядами тех стильных девчонок, что порхали внизу, в холле, словно яркие бабочки.
Тук, тук-тук!
Если она, неожиданно для себя самой, вдруг невероятно смутилась, услышав этот стук, то протиснувшийся в едва приоткрытую с перепугу дверь мужчина, кажется, был смущен еще больше. Либо великодушно подыгрывал.
– А я это… шел мимо. Дай, думаю, зайду. Ты не против?.. Нет?.. В принципе, ты такая куколка, что мне тут вроде и делать нечего.
– Почему? Вы тоже очень даже ничего себе.
– Точно? Вообще-то я старался!
На сей счет не возникло никаких сомнений. Выбритый до блеска, в свежей бледно-голубой рубашке, он выглядел на все сто! И с большим гаком.
Усевшись в кресло, он поставил на пол красный пакет SAKS FIFTH AVENUE и скосил глаза на блюдо с фруктами:
– Можно ягодку? А сама почему не ешь?
– Еще не успела.
– Это ты зря. В принципе можно и не успеть.
Черешни начали исчезать одна за другой. Надо думать, все с той же целью – разрядить напряженность. Не глядя на свой пакет, он постучал по нему носком ботинка.
– Слушай-ка, я тут чемодан разбирал, нашел кое-что. Вот принес. Только ты мне сразу скажи, что не разозлишься. Если разозлишься, тогда я все это барахло лучше с балкона выкину. Или обратно в Америку отвезу. Неграм отдам.
– Это, я так понимаю, те самые злополучные подарки из Америки?
– Угу, они, проклятые… – Вложив в глубокий вздох, кажется, всю меру своих «жутких страданий» двухнедельной давности, шутник задумался, насупился и, подхватив пакет, решительно направился к балкону. – Выкину, и дело с концом! Я такого больше не переживу!
Разве можно было допустить, чтобы довольно-таки внушительного вида пакет упал на чью-нибудь невинную голову?
– Успокойтесь! Зачем так горячиться? Дайте… ну дайте же!
– Нет проблем, держи!.. Но тогда давай уж примерь, а? Дверь в ванную в принципе можешь не запирать, я не буду подглядывать. Если только совсем чуть-чуть…
Тонкие бретельки завязывались на шее, а вся пока еще не загорелая спина оставалась открытой. Отражение в зеркале – и на общем плане, и на крупном – доказывало со всей очевидностью, что синий махровый сарафанчик идет так, как не шло ничто и никогда. Сшили Тане сарафанчик, нет такого у подруг… Волосы были закручены в толстый жгут и заколоты на макушке.
– Ух ты, какая хорошенькая! Обалдеть!
К янтарным трикотажным шортам с коротким топом больше подходила косичка, заплетенная тоже от макушки.
– Класс! Надо же, как тебе идет!
Стильный белый комбинезон с широкими брюками требовал раскованности – распущенных волос, рук, с вызовом засунутых в боковые карманы, приподнятых плеч.
Эффект получился ничего себе! – потрясенный зритель поперхнулся абрикосом.
– Кхе-кхе!.. Купальник не мерь, а то подавлюсь! Кхе-кхе! КХЕ!!! О-о-ох… вроде я уже подавился… Скорей стучи мне по спине! Умираю… Кхе-хе-хе-е…
Кто бы мог подумать, что хриплый, смертельный кашель – всего лишь хитрая уловка, что умирающий поймает на лету кинувшуюся к нему со всех ног доверчивую девчонку, подхватит ее на руки и долго-долго будет кружиться с ней по номеру! Целуя и смеясь. Смеясь и целуя.
С пляжа доносилась зажигательная музыка, но музыкальный мужчина не включился в ее ритм. Задумчивый, он ел экзотическую рыбу с салатом, отлично орудуя ножом и вилкой, отпивал из бокала минеральную воду и время от времени посматривал на свою молчаливую сотрапезницу каким-то странным, исподлобья, словно бы испытующим взглядом. Чтобы не встретиться с этим взглядом, не разгадать его смысл и вдруг не расстроиться, она сосредоточенно отрезала кусочки шашлыка, прятала глаза в бокале с красным вином или рассматривала пестрые петунии на балюстраде веранды.
Хотя мысль о том, что он, взрослый мужчина с определенным жизненным опытом – а если верить Анжелке, очень даже богатым опытом! – имеет возможность сравнивать, казалась нестерпимой и не следовало думать об этом, непослушная голова снова и снова задавалась вопросом: испытал ли он тоже нечто особенное, необыкновенное или «Татьяна» ничем не отличалась от других его подружек?.. Судя по его меланхоличному спокойствию, скорее всего, – ничего новенького.
На фиолетовую скатерть легла белая пачка «Парламента». Тонкая золотая зажигалка. Появился неплохой повод нарушить молчание, которое чересчур затянулось и могло уже сказать гораздо больше, чем лихорадочный блеск ревнивых глаз.
– Вы курите разве?
Меланхоличный мужчина, оказывается, только и ждал кокетливой улыбки, чтобы самому заулыбаться:
– В принципе нет. Просто чего-то со мной такое… сам не пойму какое. Короче, надо малость приземлиться. Как в анекдоте про выхлопную трубу. Но если тебе не нравится… – Сигарета тут же очутилась в пепельнице.
– Нет-нет, курите на здоровье!
Своим ответом он снял все вопросы и подвопросики. Почувствовав себя единственной и неповторимой, она наконец-то распробовала вкус густого, темного «бордо» и на радостях обмакнула большущий кусок горячего шашлыка в обжигающе острый соус.
Выпуская дым шутливыми колечками, он не отрываясь смотрел на жующие мясо губы. Полчаса назад такие податливые под его губами и такие самостоятельно настойчивые, что ого-го! Между тем его манера стряхивать пепел резким движением указательного пальца неожиданно напомнила о другом мужчине. О папе… Кошмар! Если папа когда-нибудь узнает, что его сугубо положительная дочь отправилась не в археологическую экспедицию, а отдыхать с женатым мужчиной, у папочки определенно будет инфаркт. Про Инусю и говорить нечего.
– Татьяна, ты опять загрустила? Что не так? Жалеешь, что поехала? Ну… я имею в виду со мной.
Прозвучавшая в его интонации нотка неуверенности в себе ошеломила настолько, что из головы мгновенно улетучились все мысли не о нем. Похоже, неотразимый мужчина сомневался в своей неотразимости. С ума сойти!
– Представляете, я вдруг вспомнила, что впопыхах оставила дома включенный утюг!
Он не захотел допытываться до истинных причин грусти – с готовностью рассмеялся:
– Ох, какая же ты приколистка! Почти как я. Что тебе заказать на десерт? Как насчет мороженого? Какое ты любишь?
– Всякое. И много-много!
Заговорщически подмигнув, он по-новорусски надулся, сделал отмашку официантам, и к столику мгновенно примчались два черно-белых джигита при галстуках. Один загремел грязными тарелками, другой, с сахарными зубами, склонился в ожидании распоряжений.
– Короче, кишкильдыр, притащи-ка нам мороженого. Много-много! И ходчей давай, одна нога здесь, другая там! – Командирский бас и суровое, непроницаемое лицо воинствующего славянофила ужасно смешно не сочетались с текстом, однако, чтобы не обидеть официанта, со смехом и веселым комментарием стоило повременить, дождавшись, пока белозубый парень не удалится на расстояние абсолютной глухоты.
– Интересно, а если бы мы с вами находились, скажем, в Буркина-Фасо, вы тоже изъяснялись бы исключительно по-русски?
– В Буркина-Фасо? Был я как-то раз в этом Буркине. Название больно занятное. Дай, думаю, смотаюсь на недельку, посмотрю, вроде никто не был, а я, один такой умный, был. Неслабая, я тебе скажу, жарища! Короче, я там вообще изъясняться не мог. Так всю неделю и провалялся в этом чертовом Уагадугу с мокрым полотенцем на голове.
Официант уже летел обратно, по-восточному держа высоко над головой поднос с двумя огромными порциями мороженого. Выставив их на стол, парень вдруг жадно сверкнул маслинами глаз, а по дороге обратно на кухню, воспользовавшись тем, что суровый русский господин сидит к нему спиной, совсем обнаглел – без конца оглядывался и скалил зубы.
– Вы не знаете, почему все работники местной сферы обслуживания смотрят на меня так, как будто хотят съесть? Какие-то ненормальные!
– А я разве что-нибудь другое тебе говорил, когда ты меня ксенофобом обозвала? Ты думаешь, наш полоумный водила чего так забубенивал? Перед тобой выпендривался. Вот я и разозлился. Жуть как к деду приревновал! Короче, ты смотри, Татьяна, без меня ни шагу! Чует мое сердце, украдут тебя эти чурки!
– Не волнуйтесь, никто меня не украдет. Ешьте лучше мороженое. Вы какое больше любите, шоколадное?
– Как это ты угадала?
– Во-первых, вы не сводите с него глаз и облизываетесь, а во-вторых, шоколадное априори вкуснее. Но ради вас я готова пожертвовать им.
– Ха-ха-ха!.. Ешь, ешь, не бойся, я пошутил! – Придвинув обе порции, он подпер кулаками щеки и начал выдумывать всякие смешные глупости, сопровождая их устрашающей мимикой. – Вот выйдешь без меня погулять, а эти темпераментные дети Востока как выскочат из кустов! Накинут тебе пыльный мешок на голову, на коня и – фью! – в горы. Будешь тогда кричать: Николай Иваныч, родненький! Помогите! Спасите! Ой, мамочка! Ой-ё-ёй! Ай-я-яй!.. Зря смеешься. Ты думаешь, они тут дураки? Уже, небось, прикинули, кто здесь самая хорошенькая девчонка.
– А вы, я смотрю, тоже уже успели разглядеть всех девчонок?
– Ну, это минутное дело. Когда глаз наметанный.
Ветер трепал светлые волосы. Словно Пенелопа, она вглядывалась в зеркальную даль Эгейского моря, и сердце разрывалось при мысли, что он не вернется. Когда солнце определенно сместилось правее, а море у горизонта по-прежнему осталось пустынным, охватил прямо-таки животный страх. И не в последнюю очередь уже за себя: а вдруг он, правда, не вернется? Что тогда делать – одной, в чужой стране, с мизерным количеством денег, без обратного билета и, кстати, паспорта, который заботливый спутник предъявлял везде вместе со своим и забыл отдать?.. Кроме околачивания порогов в российском консульстве воображение нарисовало еще и унизительный допрос в местной полиции: а вы, собственно, кем приходитесь господину Швыркову? Любовница? – и грандиозный скандал по возвращении в родное отечество. Как же можно быть таким безответственным эгоистом, черт бы его побрал!
У горизонта показалась малюсенькая точка. От сердца немножко отлегло, но затуманенный слезами взор еще долго был прикован к морю. До тех пор, пока точка не обрела отчетливых очертаний знакомой дурной головы. Теперь уже не потерянная, а страшно злющая из-за тех бессмысленных, горьких слез, которыми оплакивала утонувшего бедняжку, а он, здрассьте-пожалуйста, возвращается с того света неспешным, размеренным брассом, она поскакала на цыпочках по раскаленному песку немноголюдного в послеобеденный зной пляжа и уселась на лежак с твердым намерением устроить «Одиссею» крупное аутодафе.
Он вышел на берег, разбрызгивая ладонями искрящуюся воду, какой-то сам по себе счастливый, и повернулся лицом к солнцу. Капельки воды сверкали на широких, чуть вздымающихся после дальнего плавания плечах и мускулистой, загорелой спине. Вспомнился полутемный номер на четвертом этаже, сладкий запах роз цвета спелого персика, и, чтобы не утратить воинственного пыла, пришлось устремить взор в другую сторону – туда, где валялись две бронзовые особы того неопределенного возраста, который начинается после сорока и тянется до бесконечности, законсервированный пластическими операциями и прочими достижениями современной косметологии.
Подумать только! Несмотря на свои, по меньшей мере, сорок пять, одна из теток, та, что выставила на всеобщее обозрение колоссальную, не иначе как силиконовую грудь, едва прикрытую купальником, чрезвычайно заинтересовалась стоящим у воды мужчиной – беззастенчиво разглядывала его из-под руки. Мало того, что сама насмотрелась, проклятая, так еще и толкнула в бок уткнувшуюся носом в полотенце подругу:
– Жанк, глянь, какой мужик сексуальный!
Так называемая Жанка – курносый мопс в широком золотом ошейнике, стремительно оторвалась от надувного матраса, нацепила очки и скривилась:
– Морда не очень.
– Зачем тебе его морда? Ты глянь, тело какое! Супер! И с главным там все в порядке!.. Ха-ха-ха! Я б такому прямо здесь дала!
Впору было провалиться сквозь землю, а необузданное воображение, по-видимому, задавшееся сегодня целью выдавать сплошной негатив, еще и преподнесло иллюстрацию к услышанному: песок, жадные, кроваво-алые губы и он. Громкий смех за спиной повторился и стих: предмет вожделения вернулся на свой лежак.
– Ты чего такая красная? Ну-ка, быстренько намажься кремом!
– Вместо того чтобы без конца руководить, вы бы лучше задумались о собственном поведении! Зачем вы уплыли черт-те куда? Я из-за вас чуть с ума не сошла!
Изумленно вскинув брови, он тут же заулыбался, придвинулся вплотную и потерся прохладным лбом о сердито вздернутое плечо:
– Извини, не сообразил… Понимаешь, я не привык, чтобы за меня кто-нибудь особо волновался… Короче, я и представить не мог, что такая классная сероглазая девочка будет сходить из-за меня с ума! – Рассмеявшись, он откинул прядь волос с пунцовой щеки, и стал чувственно, не по-пляжному, целовать щеки, плечи, шею, губы.
– Не нужно, пожалуйста… смотрят.
– Кто смотрит? Эти две кошелки, что ли?.. Ишь, уставились! Видать, неслабо истосковались телки по мужику. Давай подзаведем их, а? Чтоб им мало не показалось. Пусть подергаются!
– Можете заводить кого угодно, только без меня! – Еле увернувшись от настойчивых ласк, после его неожиданно пошлых, плебейских выражений, вызвавших приступ брезгливости – и к нему, и к себе самой, она подскочила и передвинула лежак подальше. Однако через полсекунды поехала обратно.
– Я сказал, намажься кремом, обгоришь!.. Ах, мы не желаем? Ну заяц, погоди! Сейчас я тебя сам намажу! – Насев на ноги, он принялся водить ладонями по спине. Вовсе не так, как положено при размазывании крема для загара.
Бронзовые тетки, наверное, получали несказанное удовольствие, наблюдая, как по-хозяйски уверенно обращается «этот мужик» со спиной своей «девки» – именно так, скорее всего, они и определили ее статус.
– Отпустите меня сейчас же!
У кромки воды, прежде чем тоже уплыть черт-те куда, она повернула руки к солнцу белой-пребелой изнанкой и демонстративно застыла в позе вольной птицы, которая сейчас взмахнет крылами и улетит в голубую высь. В чистый, светлый мир, где нет ни телок, ни кошелок, ни сексуальных мужиков. Но… ах попалась, птичка, стой! Не уйдешь из сети, не расстанусь я с тобой ни за что на свете! – господин птицелов закрыл зону свободного полета своим выдающимся телом.
– Кончай загорать! Правда ведь обгоришь. Блондинкам в первый раз нельзя так долго на солнце. Давай-ка лучше уйдем. Погуляем в парке или смотаемся в поселок, купим тебе что-нибудь веселенькое.
– Веселенькое? Мерси, конечно, но с вами и так не соскучишься. Все-то вы знаете – и про блондинок, и про истосковавшихся телок! А насчет «купим» я, кажется, уже ясно дала вам понять, что эта тема меня не волнует!
По-кошачьи желтоватые на ярком солнце глаза превратились в щелочки. Как у Анжелки, когда она злится.
– Пардон, запамятовал. Обычно ведь девчонки сами пристают – купи то, купи это.
Вполне возможно, это была всего лишь очередная шуточка, но невыносимо обидная.
– Бедненький! Так ведь и разориться недолго! Девчонок-то у вас, говорят, несть числа, и каждой купи!
Он отшатнулся, будто от удара наотмашь:
– Кто это говорит? Кто?!
– Никто.
Конечно же, он догадался кто, презрительно хмыкнул – то ли «нашла, кого слушать!», то ли «какие же вы все дуры!» – и ушел на свой лежак. Растянулся на нем как ни в чем не бывало, однако его пятки с налипшим песком смотрели с укоризной: от тебя, Татьяна, мы такого не ожидали! Если честно, она и сама не ожидала, что способна на такую низость: непримиримая Анжелкина оппонентка, она не нашла ничего лучше, как использовать в ссоре с ним информацию, полученную от Анжелки.
Но он, между прочим, тоже был виноват. Еще как! Зачем он вел себя так развязно? Зачем нес какую-то пошлую чушь, намекал на каких-то там блондинок, девчонок? Будь он убогим коротышкой, тогда понятно. Нормальный, и даже более того, мужчина, по логике вещей, не должен хвастаться своими победами. И что это за странное желание подзаводить каких-то великовозрастных баб? Другого слова не подберешь!
Неожиданная догадка все расставила по своим местам, объяснила его развязность, пошлость и агрессию: он тоже слышал их гнусные комментарии в свой адрес и невероятно разозлился. Еще бы не разозлиться, когда тебя оценивают как животное!
Маленькие ладошки эротично помассировали горячую спину, добрались до влажной стрижки, и, как только обиженный на весь свет бедняжка обернулся:
– Ну что тебе? – нежные девичьи руки стальным обручем сомкнулись на его шее. Ого-го! И напрасно, зацелованный, он крутил головой, пытаясь вырваться, напрасно снова и снова молил о пощаде: – Татьяна… пусти… задушишь!
– Потерпите… еще чуть-чуть. Сейчас кошелки скончаются, и я вас отпущу… Ура! Смотрите, они спасаются бегством! Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!
Багровый, всклокоченный, он вытаращенными, ничего не понимающими глазами обвел пляж, увидел, как волокут за собой матрас и нервно оглядываются поспешно покидающие насиженное местечко ненавистные ему телки – в полный рост удивительно похожие на сохранившиеся от первобытно-общинного строя статуэтки тяжеловесных палеолитических венер – и, громко расхохотавшись, заключил свою мучительницу в наикрепчайшие объятия. Так, что косточки затрещали.
– Ух, какая же ты..! Короче, лучше всех!
Серебристое парео развевалось на ветру, ноги утопали в золотистом песке. Сильная мужская рука обнимала за талию «девочку-лучше-всех» в самом красивом на всем пляже перламутрово-белом купальнике очень по-хозяйски, но это отнюдь не раздражало. Напротив, создавало приятную возможность сначала завладеть вкусной-превкусной родинкой под смуглым ухом, потом переключиться на солоноватый подбородок с ямочкой. Оторваться от него можно было лишь в одном случае – если беспокойную голову посетит грандиозная идея.
– Предлагаю вместо шопинга залезть вон на ту гору!
– Ну, уж нет! Там жарища знаешь какая! Смертная.
– Пожалуйста! Оттуда наверняка открывается умопомрачительный вид, и потом, я ни разу в жизни не была в горах.
Соседняя подушка еще хранила гипнотический запах парфюма. «Я не смогу с тобой уснуть, а мне обязательно надо выспаться. Иначе я не человек. Пойду к себе, ладно? Ты не обидишься? Точно? Тогда пока, целую, спи».
Натура мучительно впечатлительная, она, само собой, тоже не могла уснуть. Ни с ним, ни без него. Перед закрытыми глазами взлетали самолеты, мелькали горы, волна набегала на берег, в одно яркое, бесконечное видео сливались все эпизоды и эпизодики необыкновенно длинного прошедшего дня, вместившего так много солнца, ветра, моря, серьезного и смешного.
Они все-таки полезли на эту чертову гору. По узкой, каменистой тропке. Выжженная трава, сухой ковыль, колючки. Жара. Градусов тридцать пять по Цельсию. Здорово! Горячий песок и острые камешки забивались в шлепанцы. Не беда! Ближе к вершине цеплялись руками за раскаленные камни – ни деревьев, ни кустов. Господин-великий-путешественник, покоритель Северного полюса и Центральной Африки, пытался непринужденно насвистывать сзади, но про себя, наверное, ругался отчаянно – жарища, и правда, царила смертная!
Однако мероприятие того стоило. Вид с горы действительно был умопомрачительный: за тонкой дымкой, далеко в море, словно уснувшие медведи, лежали острова.
– Да, Татьяна, классно! – Моментами весьма романтический мужчина, он обнял сзади, положил подбородок на плечо и замер, тоже зачарованный многомерной синевой.
– Знаете, я сейчас подумала… чтобы постичь величие мира, нужно взглянуть на него с высоты. Внизу нас отвлекает множество некрасивых, будничных деталей…
– Вроде мы в самолете это уже проходили? Или я чего подзабыл? – Вредный насмешник расхохотался, и громкий смех эхом прокатился по всей лысой горе. Но и его перекрыл истошный вопль:
– Змея! Ой, мамочка!
– Ты чего, Татьяна, какая змея? Небось, ящерица.
– Нет, змея! Кобра! Или удав! – Дрожа от ужаса, она вцепилась в футболку своего единственно возможного спасителя и в полуобморочном состоянии повисла у него на шее: по тому самому камню, на которой только что опиралась рукой отважная исследовательница гор, чтобы совершить последний шаг и достичь вершины, проползла здоровенная змеища! – Как хотите, я обратно не пойду. Все! Я больше вообще не сдвинусь с этого места!
– И что теперь делать? Вертолет вызывать? Говорил я тебе, нечего по джунглям шляться. А если б тигр вышел перекусить?
Господин-шутник все подхихикивал, чрезвычайно довольный тем обстоятельством, что теперь ему уж точно больше не придется шляться ни по каким раскаленным горам и джунглям, и игриво постукивал пальцами по голой спине глупой искательницы приключений, отправившейся в опасный поход в малюсеньком сарафанчике и шлепанцах.
– Умоляю, придумайте что-нибудь! Я панически боюсь пресмыкающихся!
В ту же секунду она почувствовала себя в полной безопасности – на руках у храброго мужчины, для которого и кобры, и удавы – тьфу, так себе, мелочь, ящерицы. Однако на всякий случай, чтобы снова не увидеть какое-нибудь ползучее чудовище, несчастная трусиха обвила руками горячую шею героя своего романа и спрятала глаза под его щекой. Осторожно переступая с камня на камень, милый, добрый, славный, истинный джентльмен, он начал спускаться вниз. Тесная близость двух тел под палящим солнцем очень скоро привела к тому, что пассажирке стало совершенно нечем дышать, а по его горячей щеке заструился пот.
– У вас есть носовой платок? Дайте, пожалуйста. Я давно собиралась провести некий эксперимент.
Багровая щека была насухо вытерта чистейшим носовым платком, и эксперимент начался. Приятный во всех отношениях. И змей не видно, и время в пути летит побыстрее.
– Надо же! На вашей правой щеке уместилось семнадцать поцелуев! Я была уверена, что никак не больше пятнадцати.
– Давай-ка теперь посчитай на левой! – Притормозив, он на миг опустил свою ношу на землю и – опаньки! – ловко перекинул с руки на руку. Зашагал веселее, не без иронии насвистывая: Лучше гор могут быть только горы… – чем нарушал чистоту эксперимента… – Так сколько?
– Восемнадцать с половиной! Сдается мне, у вас асимметричное лицо!
– Это ты считать не умеешь. По арифметике, небось, двойка была?
– Я отличница! У меня, между прочим, золотая медаль.
Последние шагов пятьдесят до шоссе, несмотря на повторные, проверочные подсчеты, скорость все уменьшалась.
– Слезай, отличница. Ишак сейчас сдохнет! – Усевшись прямо на пыльный асфальт, он обхватил голову руками и простонал нечто похожее на «зачем только я с тобой связался, идиот?».
Чувство солидарности и, разумеется, вины требовало приземлиться рядом, в пыль, атрофированными после подсчетов губами прошептать: «Извините меня, пожалуйста!» – и ласково отбросить слипшийся чубчик с сизого лба. Всего этого оказалось достаточно, чтобы в неживых глазах загорелись лукавые огоньки:
– Не, в принципе мне на этой горе очень понравилось!
Чтобы больше не огорчать его ничем и никогда, пришлось «с радостью» согласиться на вечерний шопинг. В каждой лавочке важный господин морщился: «Тоска!» – и тут же наметанным глазом высматривал что-нибудь «веселенькое». Длинную полосатую юбку из американского флага. Бейсболку с громадным козырьком – утиный нос. Белоснежную тунику, точно такую, как на римлянках в учебнике Древнего мира. Соломенную шляпу с большущим лиловым бантом. Восточный медный чайник – «придем, Татьяна, чайку попьем». Папуасский браслет из разноцветных ракушек. И, что уж никак не вписывалось в рамки «веселенького», толстую золотую цепочку.
– По-моему, мы с вами так не договаривались!
– Да это… это подарок от фирмы. Раз дают, надо брать. Что мы, дураки, что ли?
– Напротив, мы хитренькие-прехитренькие.
А какой был ужин! На белой веранде, увитой розами. Респектабельный мужчина в белом костюме от «Гуччи» и очень даже ничего себе блондинка в белом комбинезоне.
Впрочем, все это ерунда! Антураж. Гламур. Гораздо более важными были взгляды, улыбки и полуслова. И если это не любовь, то что это?.. В своем белом костюме он выглядел точь-в-точь, как тот влюбленный капитан, что снился.
За балконной дверью грозно шумело и вздымалось безобидное, плоское днем море и где-то далеко-далеко мерцали тусклые огни. Скорей бы утро! Утром все проще, легче, понятнее.
2
Щебетали птицы в кронах низких сосен, море сверкало, а глупенькие обитатели дворца все еще покоились в объятиях Морфея. Лишь какой-то парнишка в маске и ластах, будто неуклюжий пингвин, заходил в море возле горы. Ее тень делала воду черной. Раннее солнце еще не добралось туда и не успело прогреть песок пляжа.
Пестрые камешки у воды – плоские, продолговатые, круглые – были совсем ледяными. На сыром песке из них сложился кружок. Небольшой камешек посередине – нос, два длинненьких – узкие глаза. Каменные губы заулыбались: привет! – Привет, господин весельчак! – Это что еще за «господин»? – А как прикажете вас называть? Николаем? Доброе утро, Николай! Спокойной ночи, Николай! Извините, но это полный идиотизм! Колей вас тоже не назовешь. Согласитесь, ну какой вы Коля?
С именем, правда, крупно не повезло: утратив свою царственность вместе с крушением российского самодержавия, Николай без отчества ассоциировался исключительно с участковым милиционером или сантехником, Коля – с гундосым Колькой Бороненко, прозванным за свою выдающуюся тупость Коляном-Бараном.
Эврика! Колян-Баран, спасибо ему большое, подарил бывшей однокласснице отличную идею о прозвище. Ласковом или шутливом прозвище – разумеется, для внутреннего пользования – вместо скучного местоимения «он», в последнее время по понятным причинам вытеснившего «бизнесмена», «нефтяника», «Анжелкиного отца» и так далее.
Казалось бы, чего проще придумать производное от Николая? Так нет же, милицейское имя не поддавалось модификациям. Во всяком случае в голову не пришло ничего, кроме металлического никеля и вредного для здоровья никотина.
С Колей дело пошло веселее: колокольчик, колобок, колечко, колючка… Стоп-стоп-стоп! Между прочим, первый, незабываемый, поцелуй с небритым мужчиной в утонувшем в проливном дожде «мерседесе» был именно колючим. Сладостно-колючим. Однако Колючка звучало не ласково и не шутливо. Тогда – Колючкин! Господин Колючкин. Господин К. Из города N. Откуда ни возьмись набежала волна, сдвинула пестрые камешки, и весельчак заулыбался еще шире. Стало быть, ему понравилось!
Золотистый песок уже приятно согревал ступни, замерзшие после долгого топтания у воды, но по рукам все еще бежали мурашки. Быстро переупаковавшись в сухой сарафанчик и погрузившись в солнечный шезлонг, уже в который раз за сегодняшнее только-только начавшееся утро она испытала состояние легкой эйфории.
Парень у горы, похоже, нанырялся. Задом наперед выбравшись из моря, он стащил свои гигантские ласты и, засунув их под мышку, зашагал к единственному на всем пляже непустому шезлонгу. Длиннорукий и длинноногий, издали он казался гораздо старше своих пятнадцати-шестнадцати, не больше.
– Привет! Я – Кирив. – Контактный картавый мальчик, по масти напомнивший Павлика, но в отличие от Павлика некрасивый – узкий лоб, непропорционально тяжелая челюсть, – плюхнулся на песок и посмотрел на свою новую знакомую, лаконично ответившую: «Таня», – глуповато-небесными глазами.
– Тебе здесь нвавится? Да? А мне нет. Скучно. Я с отцом приехав. Он с утва до вечева режется в префеванс. На дискотеке одно старье немецкое. А ты в настовник игваешь? Свазимся сегодня? Ты с кем приехава? С водителями?
Вопрос насчет «водителей» мог бы насмешить, если бы не смутил необходимостью отвечать на него: сказать правду этому мальчишке, который, не задумываясь, обращался на «ты», было неловко, но любой иной вариант ответа стал бы малодушным предательством Колючкина.
Далекий парус первого серфингиста, очень вовремя выплывший из-за горы, позволил вместе с Кириллом заглядеться на него и промолчать. Парус одинокий недолго занимал внимание разговорчивого мальчишки: вероятно, посчитав, что наконец-то нашел себе подружку для совместного времяпрепровождения, он начал настойчиво приглашать пойти вместе завтракать и тяжело вздохнул, получив вежливый отказ с мотивировкой: завтракать еще, пожалуй, рановато.
– А я все время кушать хочу! Мама от меня даже ховодивник на замок заквывает. Здововый такой замок, как на савае!
Голод – не тетка! Мальчик с «фефектами фикции» подхватил ласты и понесся к отелю. Оглянулся, призывно махнул, но «подружка» решительно покачала головой: нет, нет и нет! Разве могла она потратить на какого-то мальчишку хоть минуту этого розового утра, наполненного радостью предстоящей встречи и предвкушением завтрака вдвоем с господином К? Он будет прихлебывать дымящийся кофе с густой пенкой, не сводя смеющихся глаз со зверски проголодавшейся после купания Татьяны, подносить к ее губам крупные, черные маслины, закармливать хрустящей пахлавой и потчевать трагическими историями из жизни великого путешественника и неутомимого выдумщика. К примеру, как в Индии упал со слона и переломал ребра, а в Китае «с голодухи» объелся сырых трепангов и чуть не помер. Но, в принципе, ему там очень понравилось!
В половине двенадцатого и белоснежная туника, и золотая цепочка, три часа назад превратившие девчонку с обгорелым носом в знатную римлянку, и высокая патрицианская прическа начали раздражать. Прежде всего своим явным смыслом – стремлением понравиться. Понравиться тому, кто вовсе не спешил постучать в дверь, проспал завтрак вдвоем и, кажется, собрался спать до ужина.