Loe raamatut: «Собаки»

Font:

ISBN 978-5-4496-4818-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. _{Ветер. Собаки. Октябрь. Нельзя}

Он жил в доме на самом краю деревни. Его дом стоял, вроде, и не на холме, но там всегда, всегда дул ветер. Штиля, на его памяти, не было ни одного дня. И часа не проходило без ветра. Было такое чувство, что дом, впрочем, как и вся деревня, находится на пересечении ветряных путей. А самое странное было то, и заметил он это только тогда, когда прожил здесь уже больше недели, что каждый день ветер менялся. Точнее, не день. Каждые сутки. Ветер менялся в районе четырёх часов утра. Он выяснил это за несколько бессонных ночей. Постепенно ветер слабел, будто додувал остатки. Повисала какая-нибудь пара минут полного штиля, и поднимался другой ветер, новый.

Предугадать сегодня, какой ветер будет дуть завтра, было невозможно. Он мог быть в другом направлении и другого характера. Он мог быть тёплым или прохладным. Мог быть знойный суховей, словно прямиком из пустыни. Мог быть сырой и промозглый, как бриз с северного океана. Это, конечно, зависело от времени года, но, впрочем, не всегда.

Некоторое время он даже вёл дневник наблюдений. Он начал его вести, когда к переменчивости ветра, поразившей его, добавилось то, что было уже чересчур. Запах.

Через пару дней после того, как он обнаружил ежедневную смену ветра, он поймал себя на том, что ему везде мерещится запах котов. Это было невыносимо. Он сантиметр за сантиметром облазил и, буквально, обнюхал весь дом. Он обошёл весь участок у дома. Он обследовал изгородь и кусты. И даже пошёл на хитрость – поставил на крыльце тарелку с куском рыбы. Ничего. И никого. Но запах продолжал его преследовать. Даже за закрытыми окнами. Провозившись с этим до темноты, он решил завтра же утром поискать правды у главы местного инициативного комитета, который показывал ему дом перед покупкой. Но, когда он проснулся следующим утром, он с удивлением (и с облегчением) обнаружил, что вчерашний кошмар исчез без следа. Ни единого намёка. Даже наоборот. Сегодня всё было до того замечательно, что он просто диву давался. А потом сообразил. Пахло белой акацией. Не сильно, едва уловимо, но он почувствовал. Запах его детства. Бабушкин двор.

Он позавтракал в прекрасном расположении духа и пошёл осмотреться по деревне, найти акацию. На улице аромат чувствовался сильнее, чем в доме, и он смотрел по сторонам, ожидая вот-вот наткнуться на дерево из детства. Но наткнулся только на главу инициативного комитета. Глава комитета поздоровался с ним и любезно заметил, что выглядит он гораздо бодрее, чем всего несколько дней назад. Это всё деревня, покивал глава. Здесь особый воздух, такой, какого в городе давно не осталось. Согласившись насчёт воздуха, он добавил, что и пахнет изумительно – акацией. Они здесь растут? Он не был уверен, климат ли здесь для них. Глава комитета разулыбался и ответил, что это обычная реакция нового человека. Это всё шутки здешнего ветра. Сегодня акация, а вчера, вон, было хоть в петлю лезь от вездесущей кошатины. Он уставился на главу комитета в недоумении. Ветер, ветер, повторил тот. Каждый день новый. Мы уже не обращаем внимания. Разве что, когда из ряда вон. Главе пора было бежать, и они распрощались.

Так вот в чём дело. Никакая акация тут, к сожалению, не растёт. И владение его, к счастью, не облюбовали здешние кошки. Ветер. Вот тогда, за неимением ни обременительных, никаких вообще, дел, он и завёл дневник. Направления его мало интересовали, но он заносил и их, иногда.

19 мая. Липа. Холодно. Запад.

20 мая. Новая книга.

21 мая. Раскалённые камни. Очень жарко.

22 мая. Мокрая пыль. Восток.

23 мая. Клубника.

Он вёл его месяца два. Он надеялся уловить в их очерёдности какую-то закономерность, систему. Но так её и не нашёл. Потом, через год, день в день, он сверял новые ветра с прошлогодними записями, но они не совпали. А если вдруг дул ветер, который попал в его записи, то за ним следом никогда не дул тот, что следовал за описанным в дневнике.

Окна в доме можно было открыть настежь или закрыть все до единого – не было никакой разницы. Ветер проникал обязательно.

Он жил один. В доме с двумя собаками. Когда он въехал, собаки уже жили в доме. Большая и маленькая. Он пытался выяснить, почему они здесь живут, как долго и почему одни. Но никто ему ничего толкового не сказал. Живут и живут. Нет, дом действительно не имеет другого хозяина, у него же все документы. Собаки? Какие собаки? Ах, эти. А они разве мешают купить дом и жить в нём? Нет? Ну и прекрасно. Откуда? Да кто ж их знает. Живут и живут. Но он недоумевал. Откуда им тут взяться вдвоём и одним? Местные жители обращали на них внимания мало до странности. Он даже решил, что о них и знают-то не многие.

А ещё на крыше его дома был флюгер. Флюгер был затейливый, тёмно-серебристый и почему-то дракон. Он указывал направление ветра разинутой пастью с длинным раздвоенным языком, а к стойке крепился тоже длинным, свитым кольцами хвостом. Почему дракон? Да и зачем вообще нужен флюгер в месте, где ветер меняет своё направление по одному ему ведомым законам. Несмотря на это, флюгеры были у всех. Петушки, флажки, простые стрелки. А у него дракон. Дракон был, как собаки – всегда. А почему, собственно, и нет? Это эстетично и вносит некоторую долю экзотики в стройные ряды петушков и флажков. Не говоря уже о стрелках, снисходительно улыбнулся глава инициативного комитета, у него был золотой петушок. Ему даже показалось, что глава был несколько задет. Да, дракон. И да, собаки. Повезло, можно сказать! А он с расспросами. И он не стал больше тогда расспрашивать. Просто въехал.

Собаки, надо сказать, терпеливо отнеслись к его вторжению. Они по-прежнему спали в кухне под столом. Кухня была просторная, а стол большой. Он не возражал. Дверь из кухни во внутренний двор была с удобной ручкой, нажимала на которую большая собака, в то время как меньшая терпеливо стояла рядом, не задавая глупых вопросов и вообще не суетясь. Открыв дверь, большая пропускала меньшую, выходила сама и закрывала за ними дверь. Выйдя из дома утром, собаки возвращались только вечером – спать под столом до следующего утра. Он понаблюдал и выяснил, что каждое утро они, пройдя через внутренний двор, представлявший собой миниатюрный садик, выходили за калитку и направлялись дальше, на луг, уходивший далеко влево и вправо.

Собаки от него ничего не требовали, и он не вмешивался в их образ жизни. Когда он только въехал, по утрам они уходили как раз тогда, когда он спускался в кухню завтракать. Так совпало. А потому он как-то раз пришёл в кухню немного раньше, из интереса – что они станут делать? Свернут подъём и уйдут при его появлении? Или продолжат лежать под столом до своего обычного времени? Он вошёл и распахнул окно. Сегодняшний ветер был с нежным ненавязчивым ароматом жасмина, который вскоре воцарился в кухне, к его удовольствию. Он с минуту постоял, наслаждаясь, у окна и продолжил. Щёлкнул выключателем, зажигая свет над разделочным столом, и занялся завтраком. Собаки остались лежать под столом, наблюдая за ним. Он сварил кофе, поджарил тосты и намазал их ореховой пастой. Когда всё это с негромким деликатным стуком перекочевало на стол, собаки вышли из-под него, цокая когтями по полу, звук этот ему понравился, и сели рядом смотреть, как он ест и читает местные новости.

Он косился на них, хрустя тостом и листая газету. Они внимательно провожали тост глазами. Он вернулся к кофе, когда вдруг раздалось предательское урчание в животе одной из собак. Посмотрев на них, он увидел, что большая укоризненно глядит на явно сгорающую со стыда меньшую. Тогда он взял один намазанный тост, разломил его почти пополам и поставил в тарелке перед собаками. Собаки посмотрели на тарелку, на него, друг на друга и приняли угощение. После этого большая носом подвинула к нему пустую тарелку, меньшая вежливо махнула пару раз хвостом, и они вышли в дверь своим обычным образом. С того утра он делил с ними завтрак. Где и что они едят в остальное время – оставалось для него загадкой. К нему они с этим не подходили.

Всё это повторялось изо дня в день. Кроме двух недель в октябре. На эти две недели собаки уходили совсем. В первый свой октябрь здесь он забеспокоился, что с ними что-то случилось. Он ходил искать их на луг и даже в лес за лугом. За две недели он хорошо изучил окрестности, но собак так и не встретил. И никто их не видел, он спрашивал.

Вечером, на исходе тех двух недель, он, уже почти отчаявшись, сидел в кухне и ковырял вилкой свой ужин, когда вдруг дверная ручка наклонилась, дверь открылась, и собаки как ни в чём не бывало вошли в кухню. Он так обрадовался, что вскочил со стула. Собаки, кажется, оценив порыв, вежливо помахали хвостами и даже согласились на ужин. Со следующего утра жизнь в доме вернулась в своё привычное русло.

А в следующем октябре повторилось то же самое. Но он уже не переживал так сильно. Его занимало другое. В прошлом году он ничего такого не заметил. Вероятно, из-за пропажи собак. Но в этом, в этом обратил внимание. Ветер, меняющийся обычно каждую ночь, вдруг остался и на следующий день. И на следующий. И ещё на день. И ещё. Он поменялся только в те сутки, что вернулись собаки. Это был ветер с запахом сухих трав, сенника. Он ещё подумал, повезло, мог ведь задержаться и какой-нибудь с болота или с автотрассы. Или анисовый.

Он спрашивал у соседей и у главы инициативного комитета. Они подтвердили. Да, раз в году, в октябре, на две недели устанавливается один ветер. Вот, к примеру, в том году ведь был ветер без запаха. Весьма редкий здесь ветер, весьма. Вот ещё почему он не заметил. А за год до его приезда, да, ему повезло, был кошмар – запах горячего асфальта. Потом ещё две недели люди выветривали дома. Две недели – не шутка!

Почему так происходит, они не знали. А почему ветер каждый день в остальные пятьдесят недель года разный? То-то и оно. Порядок вещей. Ах, собак тоже нет две недели? И что? Уже второй раз ушли? Ну, так это же собаки. Странно, что чаще не уходят. Да и уходят, наверняка, он просто не замечал. Наверняка. А он что, следит за ними? Последний вопрос задал продавец газет, аж высунув кончик языка, довольный своей шуткой. А он подумал: интересная мысль.

Пока собак не было, он день ото дня всё больше укреплялся в своём намерении однажды утром пойти с ними. Мысли сделать это тайком он даже не допускал. Всё-таки собаки, от них не скроешься. Но, думал он, раньше ведь он просто не пробовал. А почему, кстати? Он удивился сам себе. Ведь правда. Они ни разу не шли ему в голову вот так – с вопросами об их ежедневном отсутствии. Ответить себе он не смог. Разве что – не время было. Да. Словом, надо просто попробовать. Что, если они и не будут против его компании?

По прошествии двух недель свежего сена, как обычно, вечером явились собаки, явно рассчитывающие на ужин. Удивительно, подумал он, на еду вечером согласились лишь раз, год назад, но дело посчитали стоящим и традицию установленной раз и навсегда. На ужин у него были овощи с курицей и карри. Несколько островато, но им понравилось. Большая подвинула к его ногам пустые тарелки, они помахали ему хвостами и ушли под стол.

Наступившее утро было полно каких-то мандаринов что ли. Во всяком случае, ему ветер навевал мысли о новогодней ёлке. Он спустился в кухню, полный решимости и ожидания. Намазал разрезанные пополам сдобные булки маслом на троих, порезав собачьи на кусочки, сварил себе кофе, обновил собакам воду, которую они, кстати, приняли сразу и благодарно ещё на заре их совместного проживания. Покончив со своим завтраком как можно быстрее, он остался сидеть за столом, листая газету. Когда большая подвинула к нему тарелки, он поставил их в раковину и направился за собаками к двери. Он подождал, пока они выйдут, и, едва большая закрыла дверь, вышел за ними во двор.

Собаки оглянулись на него, переглянулись и продолжили свой путь. Он, не веря в такую лёгкую победу в даже не начавшейся битве, двинулся следом. Так они дошли до конца сада, много времени это не заняло. За символическим забором шла узкая грунтовая дорожка, своеобразная деревенская кольцевая, за которой начинался луг. Собаки дошли до дорожки и обернулись. Посмотрев мимо него, они вдруг залаяли на что-то, на что-то у дома. Он мигом обернулся, сделал несколько шагов к дому и, поскольку истошный лай не прекращался, побежал через сад обратно. Он вбежал в кухню, обежал комнаты, выбежал через основной вход, сделал круг вокруг дома, ничего не обнаружил и тут понял, что вокруг стоит тишина. Он бегом вернулся на дорожку – так и есть, собаки скрылись. Провели его, как мальчишку, рассмеялся он. Он ещё постоял, пытаясь рассмотреть их в высокой траве, палевую и рыжую с белым, но без толку.

Улыбнувшись, он повернул к дому – отмывать следы своего позора, натоптал он по дому изрядно. Шутники. Второй раз он на эту удочку не попадётся.

Почти весь этот день он провёл в городе по поручению инициативного комитета. Его, человека в деревне нового, привлекли для очередной встречи с городскими чиновниками на предмет установки на центральной площади деревни памятника. Ветру. Главной их достопримечательности. Два года комитет бился за получение разрешения. А теперь, добившись, без конца согласовывал сам монумент, его конструкцию и внешний вид.

Новое утро принесло запах соснового леса. Спустившись в кухню, он застал собак мирно спящими под столом. Нарезав привезённый вчера из города пирог с капустой на троих, он снова побыстрее управился со своим куском и, допивая кофе, стал ждать собак. Те же явно не торопились уходить. Они сосредоточено доели, придирчиво оглядели и обнюхали свои тарелки, подвинули их, тщательно вылизанные, к его ногам, потом, как обычно, помахали ему хвостами и вышли из дома. Он вышел следом. Дойдя до калитки, собаки снова остановились. Остановился и он и, опершись о калитку, стал смотреть, что они предпримут. Собаки переглянулись и, поскольку он так и стоял за калиткой, собрались продолжить свой путь. И уже повернулись было к нему хвостами, но тут он вышел на дорожку. Удостоверившись, таким образом, что он всё-таки решил идти за ними и дальше, собаки сели. Яснее выразиться было бы трудно. Он ход оценил и вернулся в дом. Ему явно не разрешили идти.

Он потратил день на размышления о том, что ему следует делать дальше. И в конце концов решил завтра попробовать снова.

Следующим утром собаки вели себя как обычно, ничем не выдавая своих чувств и соображений по поводу вчерашнего. Втроём они позавтракали омлетом, он выпил кофе. Собаки вышли. И он вышел. Как и вчера, они дошли до дорожки и сели. Он решил последовать их примеру и тоже сел. Собаки смерили его долгим взглядом и отвернулись. Они действовали почти синхронно. Они разглядывали дорожку, смотрели по сторонам, с интересом нюхали сегодняшний ветер, принесший запах арбузов не ко времени. Умей они говорить, подумал он, это был бы чистой воды светский трёп. Так прошло минут десять. Тут собаки вдруг встали и направились на луг. Он тоже поднялся, разминая затёкшие ноги. Тогда большая обернулась и сурово посмотрела на него. Затем они продолжили путь. Ему снова не разрешили.

Он попинал ботинком камешки на дороге и пошёл к дому. Собаки, живущие в его доме, не разрешают ему пойти с ними. Хотя, по их мнению, подумал он вдруг, скорее уж, это он живёт в их доме. Непонятно, кстати, почему. Они его не приглашали. Хорошо хоть завтраком стал кормить и воду менять. Но ведёт себя нехорошо, вызывающе. Навязывается. Мда.

Чтобы как-то отвлечься от своего нового провала, он пошёл в деревенское кафе, где собирался местный инициативный комитет, полностью ли, частично ли или совсем частично, в лице одного главы, с двенадцати до часу почти ежедневно. Дело он порученное в городе сделал, городских убедил. Хотя в этот раз на его стороне был главный козырь – финансовый. Они собрали нужную сумму сами. Так что, строго говоря, его заслуга была не так велика, хотя привлечение нового лица тоже сыграло свою роль. Проект наконец согласовали. На бумаге всё выглядело красиво и необычно. Памятник предполагался из металла. В материалах и покрытиях для подобных целей он не особо разбирался, но мысль была высокохудожественная, работа тонкая, и ему было непонятно, удастся ли её вообще воплотить в жизнь. Он подозревал, что те, в городе, тоже этого не понимали, и согласование комитет получил только по причине самофинансирования.

Этими соображениями он и поделился с главой инициативного комитета. На что тот возразил – у них есть два человека, способные на настоящую красоту. Все ещё увидят. Спорить он, разумеется, не стал. Если глава прав, и всё будет так, как он говорит, их деревня обретёт настоящий шедевр.

На следующее утро он накормил собак тостами с печёночным паштетом. Они не возражали. Ему даже показалось, что меньшая махнула хвостом не два заведённых у неё раза, а целых три. Расценив это как добрый знак, он снова вышел в сад вслед за ними.

Они проделали обычный уже свой путь до дорожки. И, едва он дошёл до калитки, собаки сели. Он готов был поклясться, что большая вздохнула. Так что он снова остался за калиткой. Собаки с явным облегчением на мордах встали и двинулись через луг. А он остался смотреть. Собаки становились всё меньше. Трава давно была сухая, и большую он скоро перестал различать, только рыжую меньшую. В конце луга, довольно большого, у леса, ему было их уже совсем не видно, но он был уверен, что они вошли в лес.

Когда он искал их в прошлом октябре, он исходил весь луг вдоль и поперёк, но в лес далеко не заходил. С этой, его, стороны деревни он был просто непроходимый, настоящие дебри. Сгинуть. Местные жители не ходили в лес с этой стороны. С другой стороны был другой лес. Там водились грибы, ягоды и белки, был источник и красивый ручей. А в этом только овраги, болото, бурелом и крапива в рост. Не видели они нужды сюда ходить.

А собаки, значит, видели. И ходили. Ежедневно. Ещё и, надо полагать, на те две недели раз в году. Он тоже должен туда пойти. Он же поселился в этом доме? Значит надо идти. Но для этого ему придётся уговорить собак.

И он стал каждое утро провожать их до калитки. Если он оставался по ту сторону, в саду, собаки даже стали махать ему хвостами на прощание. Но, если делал попытку выйти на дорожку, тут же садились. Это противостояние продолжалось весь остаток осени и всю зиму.

2. _{Болезнь. Собачий чай. Сон. Зелень}

А в начале весны он заболел. Однажды утром он не спустился в кухню и не приготовил завтрак. Собаки прождали его у стола дольше обычного, но его не было. Тогда они поднялись по лестнице и подошли к его двери. Понюхав дверь, большая вздохнула и нажала на ручку, такую же, как в кухне. Собакам открылась тёмная комната, окно с задёрнутыми шторами. Он спал. Они подошли к кровати, и большая понюхала его лицо, от чего он проснулся. Он так удивился их приходу, что промолчал. Хотя у них и так слова были, в общем, не в ходу. Он сел, опустив ноги на пол. Меньшая внимательно посмотрела на них, отошла и вернулась с тапками. Он послушно сунул в них ноги и поднялся. Спал он сегодня не раздеваясь, поэтому был довольно помятым, но и одеваться не пришлось. Только вязаный свитер, который большая принесла ему с кресла у окна. Он надел его и в сопровождении собак спустился в кухню.

Собаки, как всегда, сели у стола и стали смотреть, как он, медленнее, чем обычно, варит в турке свой кофе, нарезает хлеб, намазывает готовые тосты ореховой пастой с мёдом, их любимой, и нарезает их тосты обычными квадратиками.

Когда завтрак был съеден, большая подошла к плите, встала на задние лапы и ткнула носом холодный чайник. Она оглянулась на него и ткнула носом чайник ещё раз. Он молча поднялся, налил в чайник воды и поставил его на огонь. Меньшая, всё это время неподвижно сидевшая у своей пустой тарелки, встала и подошла к этажерке у двери в сад. Там, на нижней полке стоял коробок с каким-то, как он считал, хламом от прежних хозяев. Честно сказать, он несколько раз думал его выбросить, но это было не к спеху, коробок не мешал ему, его вещам места хватало, и он каждый раз то забывал, то откладывал. Меньшая по-хозяйски сунула нос в коробок, порылась там среди старых газет, мятых свёртков, прищепок, пакетиков и пачек с истёртыми этикетками и вытащила в зубах пучок какого-то сена. С этим букетом в зубах она подошла и села у его ног, внимательно смотря ему в глаза. Он, начав уже слегка беспокоиться, не бредит ли он в жару, наклонился и взял предложенное. Обе собаки сидели у плиты и выразительно смотрели то на чайник, то на него с гербарием. Наконец он сообразил и положил траву в большую кружку. Когда чайник засвистел, он налил в кружку кипятка и сел с ней за стол. На мордах собак он прочитал удовлетворение. Собаки посидели ещё немного, потом посмотрели друг на друга, и большая вышла из дома. Одна.

А меньшая, значит, осталась за няньку, подумал он. Похоже на то. Меньшая осталась сидеть у стола и внимательно смотрела на него. Так они и сидели молча, пока отвар не остыл до того, что его можно стало пить. На вкус он был такой, каким и должен был быть. Чуть горьковатый, смолистый, травяной. Довольно приятный.

– Это из леса? – подал он голос.

Меньшая встала и пошла из кухни в коридор. Остановившись в дверном проёме, она оглянулась на него и нетерпеливо затопала лапками на месте, явно ожидая, что он последует за ней. Он взял кружку и тоже вышел. Таким образом она привела его назад в его спальню, подождала, пока он допьёт, и дала понять, чтобы он лёг, несколько раз завалившись на спину со всех четырёх. Он, улыбнувшись, последовал её настоятельному совету и тут же вырубился.

Ему приснился сон. Приснилось утро, ещё сумерки. Ранняя весна. Он выходит из кухни в сад. Выходит и останавливается. Осматривается. Сад ещё весь в снегу, только дорожка утоптана, и снег на ней подтаял. Небо всё в мокрой вате туч. Он набирает полные лёгкие воздуха. Сегодняшний ветер – сырой, прохладный. Вкусный. Ветер, в котором чувствуется весна. Угадывается сама собой, минуя сознательное, затылком. Такой ветер будит беспокойство в лопатках.

Проснулся он уже вечером. Дико голодный, весь мокрый и без температуры. Умывшись и переодевшись, он спустился в кухню, где меньшая лежала на коврике под столом.

Он сделал ей тост с ореховой пастой с мёдом и, присев на карточки рядом со столом, поставил тарелку перед ней. Она постучала хвостом об пол и приняла благодарность. Вернувшуюся большую тоже ждал тост. И этот был вежливо съеден.

На следующее утро он был уже практически здоров и после завтрака проводил обеих собак до калитки. Они помахали ему хвостами и ушли. Как на работу, подумал он. Самому ему на работу ходить уже не приходилось. Он решил, что совершил все свои подвиги, после очередного госпиталя подал в отставку и, никому ничего не сказав, уехал. Сюда. Остановился в городе, несколько дней провёл в номере с газетой объявлений и телефоном, неделю поездил по району и выбрал этот дом. Жил он на пенсию, перечисляемую ему ежемесячно. На скромную жизнь хватало. Прежние сбережения он истратил на этот дом, а больше собирать было не с чего, не на что и незачем.

Снег уже кое-где подтаивал на солнце, и он решил пройтись до площади. Там, как он знал, уже идёт сооружение постамента для памятника. Он видел памятник только на бумаге, да и то почти полгода назад, помнил его не особо детально, но, в общем, помнил. И ему было интересно, какой постамент выбрали для ветра. Ветер, кстати, сегодня был с полынью.

Он дошёл до площади, по центру которой действительно возвышалось нечто, накрытое брезентом чьей-то временно пожертвованной для дела плащ-палатки. Интересно, подумал он. Плащ-палатка. А под ней? Он подошёл к комитету, что-то горячо обсуждавшему тут же, поздоровался и попросил разрешения посмотреть постамент. Получив добро, он подошёл к постаменту и отодвинул край брезента. Под ним оказался огромный серый камень. Настоящий, с гордостью в голосе прокомментировал глава комитета, подошедший составить ему компанию. Местный, в лесу нашли. Еле дотащили. Краеведы говорят, с ледникового периода тут лежит, со времени таяния. Красавец! Правда ведь? Он посмотрел на камень ещё раз и согласился с главой, улыбавшимся огромному валуну. Правда, пока он не на своём месте. Он будет там, правее, ближе к мемориальной плите и шиповнику. Там соорудим небольшую кладку из камушков поменьше. Постамент для постамента. Открытие назначено в мае, в День деревни. Будет праздник и даже газетчики. Глава комитета раскачивался на пятках, как довольный мальчишка.

Неделю спустя ему снова приснился сон. Опять он выходит в сад. Опять смотрит вокруг. Опять видит клочкастое серое небо. Тучи гонит ветер, сырой и свежий, от которого становится легко в голове, светло внутри, и почему-то тянет поводить плечами.

Проводив собак, он сварил себе ещё кофе и, взяв с собой кружку, вышел в сад. Никакого крыльца или, тем более, веранды тут не было, только большой козырёк. Дверь из кухни выходила на забетонированную площадку, в которую расширялась отмостка с этой стороны дома. Поэтому он взял из кухни стул и сел посреди подсохшего пятна у двери. Он вспоминал сон. У него и раньше случались повторяющиеся сны, но все они были, так или иначе, связаны с работой, не с мирной жизнью. А тут второй раз. Правда, на первый он внимания не обратил. Когда он ему приснился? Точно, в тот день, когда собаки напоили его чаем. Собаки напоили его чаем. Он бы не поверил, да и температура была высоченная. Но в комнате была кружка, а в кухне – меньшая. И она съела тост. И большая, кстати, тоже. Значит было. Только что-то там было не так. Что-то такое вокруг было не таким, как в этом сне. Точно. Тогда снега было больше, вот оно. Но вообще, два раза, в конце концов решил он, ещё ничего не значат. А вот он завтра снова попытается пойти с собаками.

Наутро ничего нового не произошло. Пахло лавандой, приводившей на ум бабушкин шкаф. Собаки помахали ему с дорожки хвостами. А когда он взялся рукой за калитку – сели. Спокойно, привычно. Нельзя. Всё, как всегда. Он развернулся и вернулся в дом. Всё, как всегда. За исключением двух моментов. Во-первых, ему снова снился сон. Только сегодня он вдруг продолжился. Раньше такого не было. Раньше его повторяющиеся сны продолжений не имели. Они могли отличаться в деталях последующий от предыдущего, как в случае со снегом, но это всё равно были вариации на основную тему сна. А тут и темы-то пока не было. И продолжение было поэтому вполне отчётливое. Сегодня он вышел, огляделся. Утро. Небо. Тучи. Ветер. Свежий и бодрящий. Всё так. А дальше он пошёл через сад. Он прошёл сад насквозь, как делает каждое утро, и дошёл до калитки. Вот и всё. Но по отношению к сюжету всего сна – довольно много.

И ещё. Когда он утром ставил перед собаками тарелки с их омлетом с сыром, большая мельком встретилась с ним глазами, опустила взгляд в тарелку и тут же снова подняла. Затем, чтобы снова посмотреть ему в лицо. Как будто она что-то увидела, но осознала это мгновением позже и вернулась рассмотреть. Смотрела она на него так, словно у него вдруг открылся третий глаз. Будь она человеком, поскребла бы затылок. Что она увидела в нём?

Он встал со стула, занёс его в дом, оставил недопитый кофе на столе и подошёл к большому, в рост, зеркалу в коридоре. Оглядев себя, уделив особое внимание лицу и глазам, он не нашёл ничего нового и интересного. Собаки. Они каждый день ходят в лес, не едят, не берут его с собой и лечат его травяным чаем. Единственное, что он от них слышит, не считая того лая, это цоканье когтей и стук хвоста о пол. Да они и хвостами машут так, будто им и не надо, но сказали же: собакам так полагается. Вот и машут. Как отличники. Что она увидела в нём – знает только она.

Он снова прошёл через кухню в сад, по пути захватив кружку. Он тут сидел, думал, смотрел, ходил на себя посмотреть – собаки уже, конечно, в лесу. Вон он чернеет. С виду лес как лес. Через месяц зазеленеет. Непролазный, да. Гулять по такому – удовольствия мало. И странный он. Вроде, обычная неухоженная чащоба прямо от края. Но входишь туда, и ощущение, что вступил на частную территорию. С видеонаблюдением. Тебя здесь не ждали, тебя не звали сюда, ты нарушил границу, уходи. Неудивительно, что местные туда не ходят.

День он провёл в городе по своим делам. А вернувшись вечером, застал у своей двери главу инициативного комитета. Пригласив главу войти, он обнаружил, что, захлопнув уходя дверь, оставил ключи в доме. Он провёл гостя к двери из сада в кухню. Да, он её не запирает. Брать в доме нечего, входную просто по привычке. Да и случаев ведь не было? Не было, согласился глава комитета. А он, глава, пришёл лично пригласить его, когда ему будет удобно, посмотреть памятник. Пока его не устанавливают, конечно, но он ведь принимал участие в судьбе проекта, так что вот.

Тут в дверь заскреблись. Он не сообразил. Нашёлся глава комитета – собаки вернулись с прогулки. Весьма удивлённый и встревоженный, он, однако, оставил всё это при себе и просто открыл дверь. Большая чинно вошла в кухню, меньшая осталась на пороге, и он принялся стряхивать с неё налипший снег. Глава откланялся, сказав, что сам за собой закроет. Едва входная дверь хлопнула, он уставился на собак. Те молча ушли под стол и улеглись спать, не собираясь ничего объяснять. Дескать, умный, и сам догадается. И он догадался. Видимо, никто здесь особо не проявляет интереса к этим собакам, и они ведут себя на людях тише воды, ниже травы. К чему привлекать к себе внимание, запросто справляясь с закрытой дверью одной левой? А если бы он рассказал про чай, его вообще отрядили бы в деревенские дурачки. Как угодно, подумал он, секрет так секрет. Не его, в конце концов, не ему и решать.

Утро. Ещё совсем рано. Он выходит в сад и останавливается. Осматривается вокруг. Небо укрыто тучами от края до края. Серые, налитые водой тучи гонит ветер. Он глубоко вдыхает этот ветер. В голове проясняется. Ветер несёт сырость, свежесть. По спине пробегают мурашки. Он должен идти. И он идёт через сад. Идёт к калитке. И выходит на дорогу. Прямо напротив него на дороге сидят собаки. Они ждут его.

Он проснулся раньше обычного и смотрел в потолок, думая о своём сне. В его жизни случались вещи и поважнее, и посложнее, и пострашнее. По-всякому было. Вещи, которым он посвящал гораздо больше и внимания, и времени, и сил. Но они не находили продолжения в снах.