Я просто хочу, чтобы ты ПОМНИЛ…

Детство. Юность

Прежде чем я расскажу вам о своем детстве, я хочу чтобы вы поняли одну истину. Я не рассказываю это с целью осудить тех, о ком я собираюсь написать. Также не делаю я этого для того, чтобы заставить вас чувствовать жалость ко мне.

С высоты своих прожитых лет, а также бесценного опыта и знаний, приобретенных за последние пять лет , я могу сказать следующее: мы сами, еще на уровне души, выбираем себе тот опыт, который хотим получить в очередном своем земном воплощении. Да-да. Сами. К примеру, вы не можете простить свою мать или отца, людей которые причиняли вам боль, обиды и страдания. Но что, если я скажу вам, что вы САМИ выбрали этот путь и таким образом смогли стать сильнее? Что вы мне ответите?

Есть такое выражение, что Бог не посылает нам испытания не по силам. Истина же заключается в том, что вы сами выбираете свой земной Путь. Чем сильнее Душа, тем тяжелее путь она себе выбирает. Через боль, через испытания, мы становимся сильнее и мудрее. Я бы очень хотела, чтобы это было не так. Но это именно так. Испытав однажды голод, вы не останетесь равнодушным к голодному. Испытав отверженность, вы не станете отвергать без причины. Испытав боль, нормальный человек не захочет причинять ее другим, потому что знает на своем опыте, каково это. Мы учимся ценить солнечное тепло после сырой пещеры, а тепло и доброту человеческого сердца после того, как сами испытали на себе равнодушие или презрение других.

Я также хочу рассказать о своем детстве и юности, для того чтобы вы знали и понимали, что даже не осознавая того, что я была Близнецовым Пламенем, я с рождения была сильной, и никакие невзгоды не смогли заставить меня сдаться или сломаться.

И еще кое-что. Знаете ли вы о том, что находясь в том Измерении, где находятся души, никто и никогда не хочет возвращаться на Землю в роли Мучителя? В роли того, кто станет для кого-то настоящим ИСПЫТАНИЕМ. Никому не хочется жить для того, чтобы кого-то обижать. Но именно самые сильные берут на себя эту роль. (Сразу позвольте оговориться. Я не имею ввиду реальных преступников, маньяков и убийц. Эти существа не являются людьми вовсе, и тем, что мы называем Душа, они не обладают. Их совершенно верно называют НЕлюди. Но я не буду сейчас на этом останавливаться. Я говорю о других.)

Я говорю о том, что именно Сильные берут на себя роль тех, кто в нашей земной жизни будет мучить нас. Знаете почему? Школа. Уроки выживания и роста. Зачастую именно они, наши самые лютые «враги» в земной жизни, оказываются для нас самыми могущественными и мощными учителями. Они учат нас падать и подниматься, гнуться, но не ломаться, сгорать и восставать из пепла. Быть обиженными, измученными, истерзанными душой, и при этом не потерять способность любить и чувствовать боль других людей.

Это жесткая и жестокая школа, но я сама выбрала этих людей и события в ней, и я ее прошла. В моей жизни нашлась душа, которая взяла на себя роль палача в моей судьбе, мучителя, который стал моим самым мощным Учителем. Это был мой брат Алексей. Еще же одним испытанием, хотя и намного менее суровым, стала для меня моя мама.

Знаете, если есть во Вселенной душа, которая перед приходом на Землю может заявить Хранителям Судеб, что она способна пройти за одну жизнь 77 жизней, 77 самых суровых испытаний, 77 кругов ада и 77 уровней чистилища и не сдаться и не сломаться, то это точно будет моя мама.

И если бы можно было сказать, что бывают титановые и несломляемые Души, это снова была бы она, моя мама. Она напоминает мне Великие Пирамиды, которые стояли, стоят и будут стоять. Невозможно описать словами испытания, которые ее душа выбрала для себя. Но слово «сломаться» не существует в словаре моей мамы. Ее жизнь была борьбой. Нескончаемой, вечной борьбой за жизнь самых близких и родных людей, и она это делала молча, сцепив зубы и не жалуясь.

Пирамиды не жалуются. Они стояли и будут стоять тысячелетия. Но иногда бывает одиноко и зябко рядом с их величием и могуществом.

Моя мама

Моя мама Лидия родилась в августе 1936 года.

Ей было всего 5 лет, когда началась Великая Отечественная война. Ее отец ушел на фронт, и она осталась со своей мамой, моей бабушкой Таней, с маленькой сестрой и братом. Ее мама, моя бабушка, работала целый день в поле на тракторе. Заботиться о младшеньких должна была моя пятилетняя мама.

Об ужасах войны, о ежедневном подвиге фронта и тыла в течение долгих четырех лет я не буду рассказывать. Об этом уже сказано и написано много. Мой дедушка Александр вернулся с войны с тяжелым ранением, которое он получит под Сталинградом.

Жизнь не была легкой тогда ни для кого, но мама рассказывала что дедушка умел делать абсолютно все. И поэтому им было не так тяжело, как остальным. Но как бы там ни было и что бы там ни было, моя мама утверждала, что в их маленьком доме всегда была атмосфера любви. Ее родители очень любили друг друга. До сих пор мама вспоминает, как по вечерам родители пели вдвоём песни, и дети всегда знали и чувствовали эту любовь между ними и сами были уверены, что встретят такую же.

Тем страшнее оказалась та жизнь, которая ждала маму с ее первым мужем, отцом моих обоих братьев. У них вначале было красивое чувство, которое, к сожалению, впоследствии выгорело и превратило их жизнь в мучения.

Мама после школы уехала из деревни, в которой она родилась и выросла, за несколько сотен километров, в город Одессу. Там она поступила в Политехнический Университет и познакомилась со своим будущим мужем, рыбаком. Они долго встречались, как тогда было принято, гуляли вдоль берега, взявшись за руки, до утра сидели у ее дома на деревянной лавочке, говоря обо всем на свете. Через год они поженились. Маме тогда было всего двадцать лет. Они переехали жить в дом маминого мужа и его матери. И вот тут-то и начался самый настоящий ад, который длился 10 лет. Оказалось, что мамин муж не смог справиться с наследственной проблемой – алкоголизмом, и спивался день за днем. Моей молодой маме досталась тяжелая физическая работа на износ, страх за двоих маленьких детей перед всегда пьяным мужем и безуспешные попытки что-то изменить.

Многие женщины тогда жили точно так же и терпели, плакали, страдали и передавали эту страшную привычку – терпеть – дальше, своим детям. Мама любила своих сыновей, мечтала о лучшей жизни для них, но боялась пойти против мужа и свекрови, которая ее не приняла и всегда ненавидела. Часто бывало так, что ей приходилось хватать маленьких детей и прятаться с ними в огромном кукурузном поле, пока ее муж носился в пьяном угаре с ножом в руке и угрозами в их адрес. Протрезвев, он просил прощения и клялся, что так больше не будет. Он ее действительно очень сильно любил. По-своему. Но власть зеленого змия была сильнее, чем любовь к жене и детям. Все демоны мира вселялись в этого человека, стоило ему начать пить, и мучения семьи были бесконечны, и все это повторялось снова и снова.

Но вот настал такой день, когда мама, решив, что ей все равно, что скажут люди и как посмотрят на ее поступок: когда терпеть больше не было сил, она просто взяла обоих сыновей за руки и ушла из дома. Без денег и вещей, в ситцевом халатике. Законы этой страны всегда были несовершенны по отношению к женщине и детям. Алкоголика было невозможно убедить взяться за ум, заставить платить алименты и помогать бывшей жене и родным детям. Вернее, закон был, а выполнения закона не было. Потому мама просто ушла в никуда, скитаясь по углам у родственников и знакомых и работая по 16 часов в день. Но она не сломалась! Нет!

Через пару лет ей удалось «выбить», то есть получить бесплатно, от предприятия небольшую квартирку, которую все знают как «хрущевка». Это было двухкомнатное жилье (маленький зал и одна спаленка) на пятом этаже стандартного пятиэтажного дома без лифта, с крохотной кухонькой. Странно, что название этой улицы была и есть Радостная! (парадокс жизни). Но это была их квартирка, и скитаться больше было не нужно. Мама сама поднимала детей, моих братьев, работая с утра до вечера и при этом учась в университете. И вот когда ей было 36 лет, она встретила моего отца, с которым в ту пору вместе работала.

До сих пор для меня является величайшей загадкой, зачем мой любвеобильный и свободолюбивый отец закрутил роман с моей мамой, слишком серьезной, замотанной на работе, одинокой женщиной с двумя детьми.

Но я, видимо, этого никогда не узнаю. Мама долго не обращала на его ухаживания никакого внимания. В ее намерения не входили мужчины и браки. Она училась, работала и растила двух подростков. Думала, что уже сходила замуж, намучилась, хватит. Не верила, что еще может быть счастливой. Но мой отец оказался весьма настойчив. Настолько настойчив, что деваться от него было попросту некуда, он использовал клятвы, уговоры и даже шантаж. Так моя мама и дала согласие выйти за него замуж, возможно, опять, опасаясь пересудов и косых взглядов соседей. Да и жить в официальном браке тогда – это было в духе того времени правильно, «прилично». Они поженились. Но вскоре выяснилось что увы, мой отец любил всех женщин, попадавших в его поле зрения! А мириться с этим моя мама не была намерена. Прошло всего несколько месяцев после их свадьбы, и ей стало ясно как белый день, что жить она с ним не сможет. И когда она приняла решение развестись, выяснилось, что она беременна мною. Любил ли мой отец маму, я не знаю. Может и любил, по-своему. Любила ли мама моего отца? Думаю, что нет. Но и на этот вопрос точного ответа я не знаю. Мама молчит до сих пор. Знаю лишь, что жить со лжецом и гулякой она не собиралась, и в этом была абсолютно права.

Вопрос о том, рожать меня или нет, даже не стоял. Двое детей, работа по двенадцать часов в сутки, институт. Крохотная квартирка. Мужа нет. Рожать еще одного ребенка при таких обстоятельствах тогда было попросту чистым безумием. Да и маме уже 37 лет. Но вышло так, что когда она узнала о своей беременности, было уже поздно что-то менять. Много лет спустя она рассказывала мне, как со слезами на глазах просила врача прервать беременность. Объясняла ему свою безвыходную ситуацию. Но врач наотрез отказался, так как срок был слишком большой.

Меня никто не ждал и не хотел. Я не была ни желанным, ни любимым, ни долгожданным ребенком. Но я все-таки пришла в эту жизнь, родившись почти на 2 месяца раньше срока.

Мой отец подарил мне в этой жизни две вещи. Непосредственно само мое появление в этом мире и мое имя Алла. Он был мусульманином, и решил назвать меня в честь своего Бога. Более, увы, ничего. Его никогда не было в моей жизни, и я должна признаться, что до сих пор тихо завидую тем, у кого в жизни есть тот человек, которого они могут назвать этим удивительным словом «Папа».

Но ведь моя душа для чего-то выбрала именно его. Значит так было нужно. И теперь я знаю для чего. Для того, чтобы пройти испытания нелюбовью и ненужностью и опять же не сломаться, а стать сильнее.

Ох, сколько же этих испытаний я сама себе уготовила, или это те, кто меня послал, выбрали мне эту семью и эту судьбу? Не знаю. Но ведь никто не приходит сюда не по своей воле. Значит я сама согласилась. Сама. Наверное, когда мы находимся не в трехмерном пространстве, земная жизнь кажется нам молниеносной, а испытания не такими уж тяжелыми. Но стоит нам прийти в физический мир, как мы начинаем понимать, что не всегда готовы к тем тяготам, которые выбрали. Понимать-то понимаем, но уже поздно, и поезд назад не повернешь. Мы проходим то, что должны пройти. Должны.

Моя мама стала для меня как примером невероятной силы и выносливости, так и своеобразным испытанием. Я называю это «испытание одиночеством». Я всю мою жизнь провела рядом с моей невероятной, сильной и волевой мамой, но при этом я всегда чувствовала и знала, что по духу я ей не близка и не понятна. Даже более того. Я для нее была и есть «немного сумасшедшая». Я говорю какие-то странные вещи, на которые она всегда отвечает мне такими словами: «Лучше бы делом занялась».

О! Эта загадочная фраза «займись делом», которой можно просто отмахнуться от чего угодно, как от назойливой мухи. Эти два слова я не люблю до сих пор.

Мне, конечно же, как каждой маленькой девочке, хотелось всем на свете делиться с мамой (ведь папы у меня никогда не было). Но после моих нескольких неудачных попыток в детстве и юности поделиться с ней тайным, сокровенным, личным, я замкнулась. Мама не понимала меня. Да и не пыталась понять. И этому есть очень простое объяснение. Ей было просто не до этого.

Она боролась за жизнь моих братьев, которых безмерно любила. И боролась каждодневно, в прямом смысле этого слова.

Ей было не до моих невнятных желаний и спрятанных обид. Но я ведь была маленькой девочкой, и несмотря на то, что мне пришлось быстро и сразу повзрослеть, мне все равно сильно и беззаветно хотелось ласки. До боли, до слез. Да, простой, обычной материнской ласки. Странно, что этого мне хочется даже сейчас. Мне хотелось, чтобы меня иногда гладили по голове и называли «доченька» или «моя девочка», говорили бы «моя умница», «моя красавица».

Обязательно говорите это своим детям! Не жалейте времени, не жалейте добрых слов и чувств, дарите похвалы и комплименты ежедневно, даже если кажется, что пока и не за что. Дарите авансом. За то, что ваш малыш выбрал именно вас. За то, что он рядом, за то, что он вас любит. Вполне вероятно, что вашего ребенка больше не будет любить никто, а обидеть его будут стараться многие. Всю его жизнь. Хвалите, любите, обнимайте, пусть ваш ребенок растет любимым. И тогда он обязательно будет счастлив: и сейчас, и потом.

В детстве я страстно завидовала детям, у которых были ласковые мамы. Но моей маме было не до этого. Жизнь-выживание. Жизнь-борьба. Жизнь-испытание! Это то, чем была вся ее жизнь! Без радости и спокойствия.

Я все это понимаю, но мне все равно до сих пор хочется быть понятой, принятой и любимой моей дорогой мамой. Которая, наверное, принимает меня. И любит меня. По-своему.

Но я знаю, что до сих пор так и остаюсь для нее чем-то непонятным и очень странным.

«Моя мама меня не любит, не понимает и не принимает, и так будет всегда», – думала я. Все попытки объяснить мои чувства или поделиться с ней чем-то личным и сокровенным, почти всегда оказывались тщетными.

Внутри себя я всегда испытывала острое чувство одиночества и ощущение какой-то ущербности. С раннего детства я понимала, что со мной «что-то не то», «что-то не так», что я «какая-то не такая». Но что не то и не так, и как это исправить, у меня не было ни малейшего понятия.

Я была странным ребенком с самого начала. Когда я родилась, моим братьям на тот момент было 13 и 15 лет. Мама продолжала учиться и работать, и сидеть со мной пришлось моему брату Алексею. Своего второго брата Анатолия, в своем детстве я помню очень мало. Он редко бывал дома и очень рано женился, уйдя в дом своей жены Наташи.

Мои «странности» начались с того, что во мне напрочь отсутствовало умение плакать. Я попросту не знала и не понимала, как это делать. До трех лет я не плакала никогда. Говорить же начала очень рано. В год уже болтала вовсю. Точнее, сначала я начала петь, а потом уже говорить. Любую песню я запоминала с одного-двух раз и пела, даже не зная слов, а придумывая их на ходу. Я пела всегда и везде и пою до сих пор.

Пение стало для меня отдушиной и средством ухода от боли с тех пор, как я помню себя. Этим же стали для меня книги, музыка и кино. И у меня было всего два желания. Нет, три. Найти его. Стать актрисой. И изменить этот мир. Чтобы он был прекрасным и чудесным и искрился, как родниковая вода в лучах полуденного солнца. И чтобы обязательно радуга в этом новом мире. И люди улыбаются.

Но… Мало ли о чем мы мечтаем? Чему-то суждено исполниться, а чему-то нет. Я помню с раннего детства видения, где я посылаю воздушные поцелуи огромной толпе. Где я на сцене, а сцены и декорации сменяют одна другую. И я была уверена, что именно это меня и ждет. Что это я! Увы, сейчас в сорок лет я понимаю, что это было. Я всего навсего видела глазами моего Близнеца. Я видела то, что будет с ним, а не то, что будет со мной. Но я увы, этого не знала, да и знать никак не могла.

А пока что я была всего лишь маленькой девочкой. Плакать я не плакала, и каким-то образом абсолютно не испытывала никакого дискомфорта, находясь в полном одиночестве. Не испытываю я этого и по сей день. Возможно потому, что мы никогда не бываем по-настоящему одни, и рядом с нами существуют миры, невидимые человеческим глазом. Возможно, именно поэтому.

Когда мне было три года, произошло то, что позже повлияет на всю мою дальнейшую жизнь. Я помню, что мне было именно три, потому что утром мама сказала мне: «Тебе исполнилось ТРИ года! Уже не маленькая!»

В ту ночь, в первый раз в этой жизни, я увидела во сне его глаза. На тот момент ему было всего 12 лет. Но тот сон я помню очень смутно. Скорее, я помню ОЩУЩЕНИЯ от того сна. Такое странное тепло внутри. Однако я хорошо помню, что уже в три, четыре года, я всматривалась в лица мальчишек, играющих со мной на детской площадке…Я искала КОГО-ТО. Я четко знала, что я ищу кого-то! Но кого?

В день, когда мне исполнилось ПЯТЬ лет, я опять очень четко снова увидела его ГЛАЗА и запомнила их в мельчайших деталях, вплоть до каждой ресницы. Я знала, я попросту ЗНАЛА, что УЗНАЮ эти глаза среди миллионов. И тогда, будучи маленькой девочкой, я уже совершенно отчетливо понимала, что должна ЕГО найти. У меня не было никаких сомнений, что я его найду. А может быть ОН найдет меня. И вот когда это произойдет, все будет как в волшебной сказке… Глупая маленькая девочка.

Еще с раннего детства у меня появилась привычка, а точнее, даже непреодолимая страсть к звездному небу. Меня с невозможной и невероятной силой тянуло к нему. Когда было лето, я выходила на балкон или на улицу и часами могла смотреть на звезды. Меня иногда охватывала такая сильная, необъяснимая и невероятная тоска по чему-то далекому, что есть на звездном небе, которую нельзя было объяснить никакими словами. Я чувствовала себя оторванной от чего-то близкого, дорогого и родного. Хотя, положа руку на сердце, это ощущение оторванности от чего-то близкого и родного преследует меня всю мою жизнь.

Мне казалось, что лишь по воле судьбы я оказалась где-то очень и очень далеко от своего настоящего дома. Там, где все чужое, странное и непонятное. Это если бы вы вдруг оказались в маленькой китайской деревушке, где вам не понятен ни язык, ни обычаи, ни повадки, ни поступки людей. Но вы там, и вам нужно как-то привыкать, как-то уживаться, как-то приспосабливаться. И вот идет время. Моментами вам начинает казаться, что вы вроде бы уже привыкли… Но вот настает тихая летняя ночь и вы, глядя с Земли на звезды, лежа на траве, чувствуете, как вам невыносимо хочется плакать. Вам хочется плакать, потому что вы страстно хотите то, чего вы и сами себе не можете объяснить. Оно там, глубоко внутри, оно не дает вам покоя, и вы не знаете, что с этим делать.

С раннего детства у меня есть привычка говорить со звездами. Я была уверена и верю в это до сих пор, что именно так я могу говорить с теми, кто знает меня, слышит, и обязательно если не поможет, то поддержит, подскажет и придаст сил. А жизнь моя складывалась так, что силы мне были нужны, и немалые. Для меня все только начиналось. И в пять лет вместе со знаниями о его глазах кончилось мое детство.

Когда мне исполнилось пять, я должна была идти в детский сад, но там не оказалось свободных мест. Алексею, моему брату на тот момент было всего 18 лет. Он был, как это позже назвали, «ребенком индиго». Он обладал сильнейшими экстрасенсорными способностями. Телепатия, ясновидение, невероятнейшая интуиция. Он был ВИДЯЩИМ, то есть знал и видел то, что не знали и не видели другие «нормальные» люди. Он был почти таким же, какой была мною глубоко уважаемая и любимая Светлана Левашова. Но ему повезло намного меньше чем Светлане. У нее была поддержка ее семьи и «видящей» бабушки. Алексей же был наедине со своим даром. Хотя тогда, около 40 лет назад, это было скорее проклятием, чем даром. Такие люди должны были пройти сквозь тяжелые испытания. Они ВИДЕЛИ, они ЗНАЛИ вещи, о которых они даже не могли никому рассказать!

Он пытался, будучи ребенком, рассказать маме, но у него ничего не вышло… Наша строгая Мама таких вещей даже сейчас не воспринимает. Что было бы, попытайся он поделиться тем, что знал и видел, с другими людьми? Тогда, в то время, его бы положили в психиатрическую больницу. Медицинские светила поставили бы ему уйму диагнозов. Люди бы косо смотрели и криво улыбались, а за спиной крутили бы пальцем у виска. О! Я все это знаю, увы, слишком хорошо. Сама прошла через все это! Даже сейчас, когда ви́дением и ве́данием уже никого не удивишь, бывает что на тебя смотрят презрительно и улыбаются снисходительной улыбочкой. А тогда…

Тогда это было просто НЕЛЬЗЯ. Нужно было МОЛЧАТЬ. Брату нужно было замыкаться в себе, а среди своих сверстников притворяться быть таким, как все. Притворяться, что тебя интересуют только девочки, гулянки и прочая чушь, а вовсе не то, из чего состоит наша Вселенная и для чего мы приходим в эту жизнь. Мой брат напоминал мне Галилео, которого едва не сожгли на костре отцы церкви за его еретические идеи. За то что он, Просветленный, пытался объяснить религиозным фанатикам, что Земля отнюдь не является центром Вселенной, и что именно она вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Он знал, что он был прав, но попробуй это доказать толпе непросвещенных. Один Просветленный против толпы Спящих. Как такое выдержать? Увы, религиозные фанатики в своей слепоте сейчас такие же, какими они были сотни лет тому назад.

Итак, мой бедный брат оказался наедине с теми знаниями, которые он должен был держать в себе. Он запоем читал книги, и некоторые из них выбирал для чтения вслух своей маленькой сестре. На редкую книгу он мог потратить месячную зарплату! А так как я имела несчастье родиться с тем же даром или проклятием, что и он, то прекрасно понимала все, о чем он говорил! И кто знает, как бы сложилось мое детство если бы… Но этого не произошло.

Кажется, так много событий, так много воспоминаний, но мне все еще пять лет. Пять. И я все помню, как вчера. Брат просто не выдержал тяжести быть не таким, как все, он попытался уйти от проблем, знаний, от мира, в котором жил. Он начал употреблять наркотики. Он сломался. Наверное, я оправдываю его. Люблю. Потому оправдываю. Алла большая старается оправдать мальчика, который оказался слабым. Слабее младшей сестры. А маленькая Алла начала жить в таком аду, который мне страшно представить даже сейчас. В один день закончилось мое детство. Я помню этот день в мельчайших деталях.

Меня позвал мой брат, и я пришла к нему в комнату. Он спросил меня, зачем я взяла его сигареты, на что я ответила, что не брала. И тогда он одной рукой схватил меня за горло и поднял над землей. Я посмотрела ему в глаза. Это воспоминание до сих пор меня ввергает в такой ужас, который я не могу передать никакими словами. На меня смотрели глаза НЕ ЧЕЛОВЕКА. Я не знаю, как вам это объяснить, но не человека! Там не было НИЧЕГО человеческого и абсолютно ничего от глаз брата, которого я знала.

Мне стало страшно. Очень очень страшно. Он держал меня за горло и мне было трудно дышать. «Мама», – мне удалось тихо прошептать-прошипеть, и из моих глаз покатились слезы. Но мамы не было. Не было вообще никого. Никто не придет, не поможет и не спасет. Я это очень хорошо понимала.

Чудовище, которое стало моим братом, захохотало. «Тебе никто не поможет», – сказал он мне. Даже голос был не его! Он опустил меня на землю и велел принести из кухни нож. Это был нож-пилка для нарезки хлеба.

«Ты спрятала мои сигареты, и за это я тебе отрежу руки», – сказал он. Зверь взял мою руку, положил на стол и начал резать… Было очень больно, я заплакала. Но увидев кровь, на место «чудовища» вернулся мой брат.

Он с ужасом смотрел на глубокий порез на моей крохотной руке и на нож в своей. Он отбросил нож от себя и принес бинт, которым перевязал мою рану. Но при этом сказал мне: «Маме расскажешь – убью!»

И отпустил меня в комнату где жили я и мама. Я помню, что там висела занавеска, и я спряталась за нее. Мне было до обморока страшно. Мне хотелось убежать куда-то далеко-далеко. Спрятаться, и чтобы никто меня не нашел. Но уже своим маленьким детским сердечком я понимала, что произошло что-то очень страшное с моим братом, и что жизнь прежней не будет уже никогда. И что все самое страшное еще впереди. Я сидела там и боялась, что он опять придет, и чудовище опять вернется вместе с ним, и опять что-то жуткое сделает со мной.

И вот в этот момент, я не знаю почему – не знаю и все! – я вызвала в своей памяти глаза этого мальчика из своего сна. И зажмурилась, пытаясь вспомнить эти глаза в мельчайших подробностях. Красивые темные глаза, озера, в которых можно утонуть. Там, в них, в этих глазах, было что-то такое, что давало силы. Давало силы жить дальше. «Он меня обязательно найдет, или я его найду», – сказала я себе. – Найди меня, мальчик. Пожалуйста! Спаси меня. Меня некому спасти. Меня никто не любит»…

Слезы все катились по щекам, болела рана на руке и болело горло, так что было больно глотать, но я держалась за «эти глаза», как держится утопающий за соломинку. С той самой страшной ночи и всю мою дальнейшую жизнь меня держали эти глаза! Маме я сказала, что сама порезалась… Но детства у меня больше не было.

У нас в доме было три предмета, которыми меня бил мой брат. Провод от пылесоса. Черный, резиновый, бьет очень и очень больно. Полосы от него не заживают долго и болят. Толстый кожаный военный ремень. Бьет больно, но все же не так, как провод от пылесоса. И толстый длинный кусок резины для занятия спортом. Тоже очень больно.

Знаете, как пережить тот момент, когда вас бьют? Надо считать удары. Один. Два. Три. Кричать и звать на помощь бесполезно. Никто не придет. Кому-то об этом говорить и жаловаться нельзя. Будет хуже. Так меня убеждали. И я верила. Знала ли моя мама? Да, знала. Но ничего не могла изменить. Она пыталась. Я пишу это, и мое сердце обливается кровью. Ее дочь, маленькую девочку, избивали… Девочку, которую никто не хотел, не жалел, не любил. Но наверное, она делала все, что могла. Мама договорилась с нашей соседкой о том, что я буду часть дня оставаться у нее. Но это не понравилось моему брату. И если я, чтобы спрятаться от него, шла к соседке, дверь которой была рядом с нашей, брат возвращал меня и сильно бил за то, что я пыталась спастись!

Поэтому лучше было не уходить.

Знаете, чего я боялась больше всего на свете? УТРА. Утром наша мама собиралась на работу. Я тихонько сидела и смотрела, как она одевается и собирается. Я знала, что пока она дома, брат меня не тронет. Как только она уйдет, тогда и мой ежедневный ужас начнется.

Иногда мама брала меня с собой на работу. Это был для меня настоящий рай. Я могла тихонько сидеть в каком то уголочке, тихой молчаливой былинкой, сидеть вечно, ведь там меня никто не будет бить. А это для меня было равносильно пребыванию в раю. Но такое бывало нечасто.

И вот я вижу, как утром мама опять собирается на работу. Я очень хочу попросить ее взять меня с собой, но замираю от страха. А если она скажет «нет»? Это отказ. Это начало боли. «Нет» для меня – это как удар резиновым шнуром. Подтверждение нелюбви и моей ненужности. Наконец я собираю все свое мужество и говорю: «Мама, возьми меня с собой».

Мама чаще всего говорит «нет», оглашая маленькой девочке очередной смертный приговор.

Прошло очень много лет, но я все еще продолжаю каждое утро просыпаться в состоянии ледяного ужаса. Прошло много времени, а тот страх из детства так и не отпустил меня.

Вскоре я пошла в школу. И это было для меня еще одной возможностью на время убежать от брата. Но, увы, в школе я стала прекрасной мишенью для издевок. Я была классической жертвой, и маленькая сплоченная стая молодых и здоровых животных была готова рвать и терзать бессловесного больного зверька, который не мог ни дать отпор, ни постоять за себя. Когда на меня нападали сверстники, я имела привычку забиваться в угол и просто молчать. В школе я была настоящим изгоем. И длилось это много-много лет.

Зачем я выбрала эту жизнь и эти испытания? Почему душа моя решила, что я смогу это вытерпеть? Почему мне не дали при рождении сил сопротивляться, наказывая обидчиков? Я же всеми силами старалась не выделяться и быть как все. Точнее, я всеми силами пыталась быть попросту НЕВИДИМОЙ. Слиться со стенкой. Но увы, я не была «как все», а дети чувствуют эту «непохожесть» на уровне интуиции. На уровне подсознания. Увы, дети не любят «других». И к этим «другим» могут быть, к сожалению, очень жестоки. За 10 лет школы перетерпеть пришлось столько, что я говорить об этом не хочу, но и это сыграло свою роль в моей судьбе. В том чтобы научиться падать бесчисленное количество раз и суметь найти в себе силы снова и снова подниматься. Или для начала просто выжить.

Когда заканчивались уроки, все мои одноклассники, шумно радуясь, бежали домой. Как же я завидовала им! Всем и каждому! Сейчас они придут домой, переоденутся, сделают уроки. Пойдут на улицу гулять. Неужели можно так жить? Жить, не боясь каждую минуту, каждую секунду? Я же шла домой, и каждый мой шаг был наполнен ужасом. Я шла домой. А там, дома, был мой брат. На деньги, что давала мне мама в школу, я старалась купить ему что-нибудь. Мороженое. Булочку. Хоть что-то. Я несла это домой в трясущихся руках, брату. А вдруг ему понравится, и он не будет меня бить? Не будет мучить, не будет истязать. Ведь ему было очень плохо и очень больно. И легче ему становилось только тогда, когда больно было мне.

Как я выжила, я не знаю. Я вдыхала ужас и страх, и я его же и выдыхала. Но меня спасло пение! Да-да. Именно пение пришло спасать меня от ужаса моей ежедневной жизни. В школе быстро выяснилось, что я могу петь. И не просто петь, а петь хорошо и очень сложные вещи. Меня взяли в школьный хор, где очень скоро я начала петь все сольные партии. Это добавило мне «доброжелателей» среди сверстников. Но мне было все равно. Главное, что можно было петь, а для меня это было равносильно тому, чтобы дышать. Всю свою боль и страх я превращала в голос, в пение. Никто не мог объяснить тот странный факт, что стоило мне начать петь, взрослые, серьезные люди начинали плакать.

– Все что сердцу дорого, в песню так и просится. И рассвет малиновый и под небом рощица, – пела я. И люди плакали.

А ведь все было очень просто. Пела моя душа, а не я. А моей душе было больно, одиноко и страшно. Очень страшно. Но еще там жила затаенная надежда и память о чьих-то глазах. Я их обязательно найду, и все будет чудесно, как в сказке.