Loe raamatut: «Анамнез»

Font:

«Штукатурка валится с потолка…»

Штукатурка валится с потолка
с нарисованным небосводом.
К нему с кровати протянута чья-то рука,
точно просит милостыню у Бога.
Под кроватью обломки отживших миров
формируют клубы новых микро-вселенных,
где простор для стихов и для песен простор
ненаписанных – значит уж точно бессмертных,
как и мы…
Как и мы,
что погрязли в кромешной пыли
городов,
возведённых в углах этой круглой галактики,
создавая всё новых подобных себе.
И, стремясь перейти от теории к практике,
мы ломаем мозги,
и летят на куски/
шестерёнки/осколки/молекулы/атомы
наши мысли и чувства в другие миры —
в бесконечную тьму
у богов под кроватями.

Принцесса

Я строю замок на песке,
Как в детстве,
И представляю, будто я —
Принцесса.
Надёжна крепость, высока
Башня,
И стережёт меня дракон
Страшный.
Сразиться с ним ни у кого
Не хватит духа!
Но он урчит, когда чешу За ухом.
И полнятся его глаза
Светом.
Я строю замок на песке.
Лето.

Арагорн

Рука скользнула на эфес
И обняла его над гардой,
И свет распахнутых небес
Застыл в пронзительности взгляда.

Из пепла сумрачных эпох
Воскресли древние заветы,
И прошлое отозвалось,
Звенящим голосом воспето.

Чей путь отмечен серебром
Во тьме, раскинутой над миром —
Под стать найдёт венец и трон,
Своё увековечив имя.

Блестит начищенный клинок,
Веками трепетно хранимый.
Как в зеркало глядишь, и в нём
Отнюдь не видишь пилигрима.

Красавица о чудовище

Остры, как иглы, своды
Огромного дворца,
А в розах скрыта память
Тернового венца.
И в клятвенном молчании
Через любую боль
Судьбы своей отчаяние
Проносит мой король.
В его незримом взгляде —
Пронзительность стрелы,
И жертв её нечаянных
Угасшие миры.

__

Его душа в руках моих
Алеющим цветком
Дрожит, вот-вот рассыпется.
Мне страшно – что потом?

Атлантида

В глубинах вод таится свет
Волной раздробленного солнца,
Скрывая зыбкий силуэт
Иных миров, подобно кольцам,
На Божию надетых длань.
И в них, сквозь временную ткань,
Сквозь поволоку безглаголья
Струится мощь былых эпох,
Отныне наделённых ролью
Мечтательный тревожить дух
И серебристой тонкой нитью
Прошить в истории Земли
Канву стремительных событий.

Саломея
(по одноимённой картине Поля Антуана де ла Буле)

Скользнула на пол кисея,
Явив плечей точёных мрамор.
Царю казалось: фимиамом
Овеяна её краса.

Расшитый золотом подол
Волной сверкающей вздымался,
И царь всё больше опьянялся
Ей, точно чашею хмельной.

Звон драгоценных обручей
По залу тихо рассыпался,
И, зачарован дивным танцем,
Царь подозвал её к себе.

«Что хочешь? Щедро одарю!» —
Шептал, её любуясь станом…
«Всего лишь малость: Иоанна
Усекновенную главу».

Клеопатра. Предчувствие
(по картине Фредерика Артура Бриджмена «Клеопатра на террасе в Фивах»)

Звёздная пыль золотым порошком
Сыплется к лапам вальяжного Сфинкса.
Тёплая ночь закипает огнём.
Свет расплескался в покоях царицы.

Собраны в сложный высокий убор
Локонов иссиня-чёрные волны,
И головы томно-властный наклон
Выдать не может души беспокойной.

Очи очерчены тушью, и в них
В кольца свернулись пустынные змеи.
Накрепко связаны сети интриг,
Пряча грядущее в зыбкие тени.

Грёзы мятежной идут чередой:
В крике последнем застывший Антоний…
Август… Триумф под имперским орлом…
Бледные руки в предсмертном изломе…

…Как от пчелы отмахнётся платком,
Флёр рокового виденья сдувая.
Тёплая ночь закипает огнём,
Сладостной негой лицо озаряя.

Последний день Помпеи
(по одноимённой картине Карла Брюллова)

И разразился гром
Над городской громадой,
И пепла пеленой
Покрылись небеса.
Приобретая цвет
Калёного металла,
Бурлящую толпу
Укутывала мгла.

И сквозь прозрачный крик
Оглохшие Помпеи
Глотали едкий дым
Оплавленной земли,
Биением сердец
Отсчитывая время
И сразу всем богам
Превознося мольбы…

Над гулкой тишиной
Гудел солёный ветер,
И плачь его летел
Средь каменных руин.
Немая красота
Рассыпалась в столетия
Жемчужной чередой,
Сорвавшейся с груди.

Мария Антуанетта
(по одноимённой картине Элизабет Виже-Лебрён)

На руках королевы – кастет колец.
Рукава королевы алей огня.
Королева знает: падёт венец.
Королеве править ещё полдня.

Королева видит, как люд простой
Подошел вплотную к стене дворца.
Звук шагов королевы впитал ковёр,
Вслед за каплей пролитого ей вина.

Королеве ведом закон толпы:
Ради зрелищ можно забыть про хлеб.
И дрожит на губах её злой кармин,
Как предвестие скорых и страшных бед.

Королева может бежать сейчас,
За границу Франции, в отчий дом.
Но садится молча за свой пасьянс —
Королева останется с королём.

Лишь прощальной нежности скорбный миг
Закрадётся в память, покой даря.
…Будет суд над мужем. Консьержери.
Блеск метала в сумраке октября.

Будут руки, рожи, ухмылки, грязь
Под её шагами на эшафот.
Но последней волей, идя на казнь,
Королева зрелищ лишит народ.

Утро станет пасмурным и пустым,
И немым – в отсутствие новостей.

__

Молчаливо молятся в Сен-Дени
Две фигуры, впредь не считая дней.

Круговорот

Мы были землёй плодородной, а прежде – листвой,
Опавшей с высоких деревьев, сплетённых корнями.
И мы были чащей таёжной, и иглами хвой
Царапали полог, раскинутый над головами.

И мы были птицами, с веток взлетавшими ввысь,
На крылья свои синеву и ветра собирая.
И мы были небом. И миром. И каждую жизнь
Несли, точно чашу, налитую светом до края.

Мы стали людьми. Мы изведали страсть и печаль.
Мы шли по планете и вышли у самого моря.
И видели в небе над морем закатную даль.
И море алело, как будто предчувствуя горе.

А после его захлестнули, как розги, шторма.
И волны упругие рушили строй корабельный.
Мы знали, что где-то, как прежде, чернеет земля.
И пели о листьях и птицах в своих колыбельных.

Мы видели ночь, что накрыла сияющий мир.
Мы тьму познавали на запах, на вкус и на ощупь.
И нас привлекал этот странный и страшный кумир,
И мы забывали, как выглядят птицы и рощи.

И строили башни, как иглы, пронзавшие высь,
И, солнце теряя, на башнях огни зажигали.
И пламя синело, в нём небо и море слились.
Мы в зеркале этом едва ли себя узнавали,

Но помнили много и ведали всё наперёд,
Что станется с нами, где вечное пламя потухнет.
Что будут кинжалы звенеть, точно тающий лёд,
И башни, пронзившие небо, в расщелины рухнут.

И воина могучее тело положат на щит,
Расколотый в жаре бессмысленных братских сражений.
И вечность в алькове Вселенной мгновеньем почит,
В безмолвии звёздном найдя, наконец, утешение.