Loe raamatut: «Дикари не выбирают принцесс»

© Лана Муар, 2022

ISBN 978-5-0055-5960-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Проверка на безответственность

Стоя перед шкафом, я придирчиво выбираю в чем пойти на последний в этом году экзамен. И вроде бы мне не нужно волноваться по поводу английского – в доме на нем разговаривают едва ли не чаще, чем на русском, но все же какая-то нервозность заставляет передвигать вешалки, отметая и легкие платья с сарафанами, так идеально подходящими по погоде, и слишком строгие для простого экзамена, уже по моим меркам, костюмы. Хочется чего-то летнего, одновременно с этим классического и радующего глаз. Практически невыполнимая задача. Все не то, но когда перед моим взглядом оказывается песочный костюм двойка с юбкой карандашом, достаю его, подбираю блузку с коротким рукавом и, положив на постель, улыбаюсь. Скромные гвоздики Gucci в ушах, в пару к ним тонкий браслет белого золота на запястье – мамин подарок на восемнадцатилетние, – и из зеркала на меня смотрит чуть ли не классическая студентка-первокурсница с едва заметным намеком на статус. Я иду сдавать английский, а не демонстрировать то, что и так известно Ольге Андреевне – как-никак и папа, и мама учились у нее. Плюс фотографии обоих родителей висят на доске почета, а фамилия Милославских давно и прочно ассоциируется у всех, от рядовых преподавателей до ректора, никак иначе, как Меценаты. С придыханием и трепетом в голосе. В благодарность за свою, более чем успешную, карьеру родители ежегодно жертвуют баснословные суммы университету. На развитие, гранты, новое оборудование для аудиторий. Как и все те, кто «выбился в люди и не забыл тех, благодаря чьему труду этому обязан, своих учителей». Дословная папина фраза-тост, неизменно повторяющаяся из года в год на торжественном банкете по поводу встречи выпускников факультета международных отношений. И вряд ли кого-то может удивить, что я пошла по их стопам. Преемственность в наших кругах вполне закономерна и логична. Отступления случаются крайне редко, что только подтверждает эту самую незыблемую преемственность.

– Ma chérie, ça te va bien,¹ – мама целует меня в щеки на французский манер и продолжает весело щебетать с кем-то по телефону, приглашает в гости, посмотреть, как я выросла.

– Жан-Поль? – спрашиваю ее и улыбаюсь, услышав:

– Oui.²

– Bonjour, vieux libertin,³ – громко произношу я, чтобы мамин знакомый непременно услышал.

Родители на эту выходку дружно и громко смеются. Мама ни капли не смущается моего юмора, а папа укоризненно грозит пальцем. Только по его выражению лица прекрасно вижу, что мое определение идеально совпадает с его личным мнением на счет француза, которого несмотря на прошлое всегда рад видеть. Жан-Поль немногим моложе отца, может на пару лет, но его ухаживания за женой тогда еще советника посла едва не закончились совсем не дипломатичным мордобоем. И если бы не мама и ее умение в любой, даже самой, казалось бы, безвыходной, ситуации находить компромиссы, то папины кулаки гарантированно оставили бы на лице советника принимающей стороны несколько синяков и жирный крест на карьере обоих мужчин. Мой отец жуткий ревнивец и собственник, а мама и сейчас даст фору многим моделям. Красивая, утонченная, изысканная и ухоженная женщина. Лишь спустя годы та давняя история превратилась в байку, мусолимую при каждом звонке или визите Жана. Мамины чары и красота чудодейственным образом сдружили конкурентов. Но за спиной друг у друга они все так же продолжают шутливую войну за ее руку и сердце.

– Все еще ревнуешь? – спрашиваю отца, усаживаясь за стол.

– Естественно. С этими лягушатниками никогда нельзя расслабляться. Только и ждут, когда ты отвлечешься на мгновение и оставишь жену или дочь без присмотра. Уведут, и поминай как звали.

– Фи, па! Как ты мог о нас с мамой так подумать? Жан-Поль нам обеим абсолютно не подходит. Для мамы он слишком ветренен и не интересен, как мужчина, а для меня – приторно слащавый и ужасно старый, – я морщу нос и хохочу, когда родитель выгибает бровь на последнем эпитете. Обнимаю его и по секрету шепчу на ухо, – Мы от тебя никуда не сбежим ради круассанов и комплиментов на каждый чих. Даже не мечтай. А мама просто играет на твоих нервах, чтобы ваша страсть не угасала.

– Лизавета, – он снова грозит пальцем, смотрит на часы и мягко касается моего лба своими губами. – Андрей тебя отвезёт. Удачи на экзамене.

– Спасибо, па, и к черту.

На парковке перед корпусом прошу водителя остановить машину не у входа, а рядом с ядерно-розовым «Мини Купером» кабриолетом, стоящим во втором ряду поперек линий разметки. Среди всех припаркованных автомобилей этот сразу же бросается в глаза. Ровно так же, как и его владелица. Яркая, эпатажная и безумно взрывоопасная при малейшем намеке на вторжение в собственное личное пространство, границы которого то распространяются на километры, то сужаются до интимного неприличия. Сабрина Мальцева – дочь одного из папиных коллег, моя лучшая подруга с детства и по совместительству сошедший с ума, но так и не признанный никем, кроме меня, дизайнер-бунтарь, превращающий любое правило или ограничение в личное оскорбление. Форменный пиджак в школе в первый же день был садистски превращен в короткую жилетку, за что родителям Сабрины пришлось час оправдывать выходку своей единственной дочери ранним переходным возрастом и бушующими не на шутку гормонами. Что никак не мешало Сабрине быть лучшей ученицей в классе, а потом и в группе. За это все ее закидоны прощались и принимались как «временные», только время шло, а закидоны никуда не уходили и иногда даже для меня казались перебором. Тараканы в голове у Сабрины явно радиоактивные, как и новая прическа, формой напоминающая термоядерный гриб, переливающийся всеми цветами радуги.

– Лизи, – с обязательным ударением на второй слог и не менее обязательным критическим взглядом на мой костюм поверх огромных солнцезащитных очков. – Что это?

Пару раз поворачиваюсь, не скрывая улыбки. Если Сабрина скажет, что я отвратительно выгляжу, это будет означать кардинально противоположное мнение у всех окружающих. Я облокачиваюсь на крыло ее авто и жду вердикт подруги.

– Полнейшая безвкусица, Лизи, – Сабрина морщится, вскидывает ладонь ко лбу и дует губы. – Ты невозможна! Никаких акцентов, Лизи. Где буйство красок? Где твоя энергетика? Где твоя женственность? Законопатилась в одноцветное нечто. Похоронила свою изящность! Кошмар! Моя подруга – обычная серая мышь…

– Песчаная. Не путай, – смеюсь я. – Я сегодня специально в образе мыши-песчанки, Саби, – пародирую ее произношение имени, что подбешивает Сабрину до нервного тика. – Все для того, чтобы ты на моем фоне выглядела эффектнее. Да и разве кто-то сможет конкурировать с тобой? Даже если я и попробую, то получится тот самый кошмар, о котором ты говоришь, – складываю ладони в молитвенном жесте и, уронив голову, выдыхаю, – Я обещаю сегодня быть самой яркой песчанкой, моя фееричная. Только не ругайся.

– И ещё поехать на вечеринку, – категорично добавляет она. – Никаких «не хочу» и «не могу»!

– Сабрина, но я действительно не хочу…

– Даже не обсуждается, – выпрыгнув из кабриолета, снимает солнцезащитные очки и произносит с восторгом, – Вау! Я только сейчас заметила… Лизи, ты бесподобна! Моя героиня!

Проследив ее взгляд, вскрикиваю. По правому чулку расползлась длинная стрелка. Где и когда я могла зацепиться, даже не представляю, но показываться в таком виде на экзамене?

– Прикрой.

Нырнув в машину решительно стягиваю оба чулка под бурные аплодисменты Сабрины. Для нее это зрелище едва ли не маленькая победа. На ее глазах я вношу хаос в классический образ, делаю маленький акцент на своей женственности, оголяя ноги, и провокацию. Хотя в порванном чулке смотрелась бы гарантированно лучше. Для нее, но не для меня. Все это она начинает проговаривать по-английски, потом перескакивает на немецкий, а заканчивает на французском.

– Merci, mon brillant! Du bist mein Chaos. And i love you for this!⁴ – возвращаю в обратном порядке ее языковые пристрастия на сегодня и шлю воздушный поцелуй. – Обещаю подумать на счет вечера, но ничего не обещаю.

В холле-рекреации здороваемся с уже пришедшими одногруппниками, бурно обсуждающими не предстоящий экзамен, а ту самую вечеринку по поводу закрытия сессии. Ни у кого нет сомнений, что она будет сдана – деньги и связи родителей для одних автоматически поставят необходимую оценку, а у оставшейся, большей части группы ещё в школе предстоящая карьера была распланирована заранее и едва не по дням, а английский язык практически родной, благодаря занятиям с репетиторами и кругу общения. Плюс заграничные поездки. Я и Сабрина из вторых, что положительно сказывается на положении в негласном табеле, но из-за «странностей» моей подруги на нас всегда немного косятся и стараются держаться чуть поодаль – изгоев нет. Есть четкое понимание того, что в будущем любой из знакомых может оказаться крайне нужным человеком. Поэтому есть лёгкое дистанцирование, но и оно едва заметно. На любую вечеринку всегда приглашается вся группа без исключений и лишь на дни рождения допускается сортировка. Небольшая.

– Елизавета, Сабрина.

– Оу, какие туфли!

– Сабрина, твой образ сегодня сногсшибателен!

Лесть, завернутая в сладкую патоку меда и присыпанная карамельной крошкой. Неизбежная часть «дружбы с замашкой на время». Будь мы простыми смертными и меня, и Сабрину уже давно облили помоями с головы до ног, а не купали в восторженных оценках. Быть дочерью министра далеко не худший вариант. Быть умной и все понимать – вот настоящая проблема. Истинные эмоции всегда фильтруются перед тем как скажется хоть слово. Неизбежность.

– Мирославская Елизавета?

Голос Ольги Андреевной, стоящей в дверях аудитории, спасает меня от дальнейшего участия в обмене любезностями, и я спешу к ней, как корабль попавший в шторм на свет спасительного маяка.

– Доброе утро, Ольга Андреевна.

– Лизонька, проходи.

Она делает приглашающий жест ладонью в сторону стола с разложенными на нем билетами – дань привычному процессу экзаменовки, не более того. Тяну первый, переворачиваю и вижу всего два слова: «Free conversation»⁵. Демонстрирую преподавателю и она кивает на пару кресел, стоящих около чайного столика.

– Tea or coffee?⁶

– Coffee, please,⁷ – опускаюсь в кресло, принимаю поданную чашку и делаю крохотный глоток.

– And now I want to hear all about your day.⁸

С тихим ужасом смотрю на себя в зеркале и не могу поверить, что согласилась на уговоры Сабрины. Я даже более чем уверена, что такая бредовая идея родилась именно в ее голове, а остальные подхватили и ничто другое уже не рассматривали. VIP клубы? Закрытая вечеринка на колёсном параходе? Лимузины? О, нет. Всем это давно приелось, все хотят чего-нибудь новенького, а фантазия у моей подруги сделала стойку на это самое новенькое и выдала предложение, свойственное ее разошедшейся фантазии.

– Бришечка, это же тихий ужас! – с содроганием в голосе произношу я, рассматривая какие-то непонятные джинсы, застиранные и явно давно кем-то выкинутые на помойку, футболку с аляповатым принтом и кроссовки. – Можно я хотя бы надену туфли?

Все настолько безвкусное и ужасное, что хочется выкинуть без раздумий, а ведь кто-то покупает этот кошмар, носит, считает красивым. И я тоже купила под чутким руководством подруги, надела под неизбежным и неусыпным контролем, но назвать красивым… Язык не поворачивается. Это кошмар, одним своим существованием убивающий само понятие красоты.

– Кайфово выглядишь, чика. Чё кипишуешь?

От одного только сленга, на котором Сабрина говорит в последние два часа, смакуя каждое слово, словно это изысканное вино, меня передергивает по новой. Как я вообще согласилась? Как?

– Ветунь, расслабься. Представь, что это, – она делает в воздухе круговое движение рукой и щелкает пальцами, – костюмированный бал.

– Бал уродов?

– Хоть бы и так, называй как хочешь, – перевернувшись на спину, Сабрина разваливается на моей постели, раскидывает ноги и руки в стороны, превращаясь в выброшенную на берег морскую звезду и многозначительно добавляет. – Это всего лишь маскарад, фикция, ирония. Вот скажи мне, когда ты ещё что-нибудь такое попробуешь? Ни-ког-да. Оу, это будет незабываемый опыт для всех. В задницу правила и нормы! Только попробовав на вкус настоящие эмоции, мы сможем получить полное понимание себя настоящих, вылупиться из скорлупы и стать личностями.

– Не начинай. Я не хочу таких эмоций! Я хочу быть собой, а не этим убожеством, – кривлюсь в зеркало. – Бришечка, ну хотя бы футболку, а? Эта колется.

– Нет! Ты впервые шедевральна до такой степени, что я не верю своим глазам!

– Поверь мне, я тоже.

– Охренеть! Забойно, фуфло, отстой, кайфушно, бесперспективняк…

– Господи, где ты этого нахваталась? Мурашки по коже!

– Лажа! Чума-а-а!!!

– Сабрина, я тебя умоляю, не надо так громко! Алевтина услышит, и что я скажу родителям?

– Что мы шкандыбаем на тусу!

Подскочив на кровати, Сабрина вскидывает руки вверх и начинает дергаться, как припадочная, повторяя: «Тыц-тыц-тыц!» Если кто-то назовет это танцем, который мне предстоит исполнять, то я хочу провалиться сквозь землю прямо сейчас.

Похоже, что у меня одной после поездки на такси, вызванном через приложение, появилось непреодолимое желание залезть в ванну с антисептиком. После Майбаха с личным водителем, прокуренный до тошноты автомобиль кажется повозкой везущей меня в ад, на котором бал правит сам Сатана, а его правая рука – Сабрина. Ее счастью нет предела, и улыбка становится все шире по мере того, как подъезжают остальные одногруппники. Мне неуютно просто стоять рядом с выбранным подругой клубом, а предстоит туда зайти и ещё высидеть пару часов перед тем, как можно будет сбежать домой.

– Моя Императрица! Неужели я имею честь лицезреть тебя? Все же пришла? – поворачиваюсь к подходящему и настроение окончательно падает.

Дима. Гордеев. С ухмылкой блуждает взглядом по моему наряду, и ощущение наготы захлестывает с головой. Он шикарно выглядит в своем маскараде – свободных брюках с десятком карманов, кричаще-красной футболке и толстовке застегнутой на треть. Что говорить, есть такой тип мужчин, на которых любая одежда, даже самая несуразная, выглядит феноменально. Младший сын нефтяного магната, модель. И мы вроде как пара. По крайней мере в глазах общества наше общение выглядит, как-то так. Уже с намеком на большее. И его и моим родителям возможное родство откроет новые горизонты, а я… Я не уверена, что хочу такого для себя. Безусловно он красив, подтянут, умен, ухожен едва ли не больше меня. Только в каждой позе чувствуется показательная демонстрация себя. Все окружающее – лишь сопутствующая декорация. Подставляю щеку под дружеский поцелуй, развожу руками, будто говорю, что сама понимаю как убого выгляжу.

– Я ей хотел сказать, что свет Луны померкнет, увидев стан ее, свечение чела. Но мой язык в восторге к небу липнет. Елизавета, ты сожгла меня дотла, – улыбается шире, поправляя челку. Отвешивает легкий поклон аплодирующим слушателям и после решительно направляется к дверям в клуб, – Народ, самое время отрываться!

Грохот басов заставляет чуть ли не кричать, наклонившись к уху Сабрины, но она сегодня решительно настроилась не отпускать меня до самого конца.

– Ещё рано, Лизи! Поедем вместе.

– Бришка, – смотрю с мольбой в осоловелые глаза, только в ответ вижу все тот же отказ.

– Ещё часик и четыре коктейля. Это мое последнее слово.

– Черт с тобой.

Откинувшись на спинку диванчика, допиваю свой через соломинку, и лютая концентрация алкоголя бьёт в голову – я не поела, а надо было. Выждав несколько минут пока появится возможность встать из-за стола, иду к бару и зову бармена:

– Извините! – кричу, перегнувшись через стойку, – у вас есть что-нибудь съедобное?

Кивает, хлопает небольшой ламинированной картонкой и отходит в сторону.

– Девочки, освободите место!

Я удивленно смотрю как две девушки без пререканий отходят, освобождая пятачок в метр шириной рядом со мной, а через мгновение на стойку падает кожаная куртка и в поле зрения появляется сам Сатана. Черная майка, обтягивающая широкую грудь, от запястий на шею вьются какие-то замысловатые татуировки, отдаленно похожие на буквы или языки пламени, завивающиеся в подобие текста. В немом шоке поднимаю глаза выше и инстинктивно сглатываю – ноздри щекочет терпкий, по-мужски тяжёлый запах.

– Блад, как обычно?

Молча кивает, показывает два пальца, и бармен наполняет высокие шоты чем-то без сомнения крепким. Парень по очереди выпивает оба, не закусывая, и обводит пустые стопки, теперь уже демонстрируя три пальца. Один полный шот небрежно подталкивает в мою сторону:

– Лучше выпей, а не пялься.

Только я никак не могу оторвать от него взгляда. Силюсь, но он, как магнит, дикое животное – завораживает одним своим присутствием и не отпускает. Хмыкнув, выпивает, придвигает к себе лист меню и пальцем показывает в одну из строчек:

– Закажи острые ребра и «Гиннес».

– Хорошо… – киваю, отлепляя язык.

А парень сгребает свою куртку, забирает оставшуюся стопку и направляется куда-то вглубь бара, разрезая толпу танцующих, словно раскаленный нож масло.

2. Щепотка перца

Возвращаюсь со своим заказом к столу, за которым одиноко сидит Сабрина. Остальные отрываются в центре танцпола, захваченные в плен зубодробительными ритмами и алкоголем. Присаживаюсь, придвигаю тарелку с ребрами к подруге, но она не торопится пробовать. Ее взгляд, неожиданно цепкий и пристальный, направлен в сторону одного из столиков, за которым сидит тот парень.

– Уф… – выдыхает Сабрина, немного наклоняет голову и продолжает пожирать глазами обладателя татуировок. – Очень, очень плохой мальчик.

Звучит, как комплимент, и я украдкой бросаю взгляд в сторону парня. Плохой – мягко сказано. Вокруг него отчётливо видны клубящиеся черные вихри, от которых все проходящие стараются инстинктивно держаться подальше. Зазевавшихся обжигают жадные и голодные протуберанцы, а на губах парня в этот момент появляется довольная ухмылка. Он чувствует и упивается чужими пугливыми эмоциями. Задумавшись, обмакиваю одно ребрышко в соусе, отправляю в рот и судорожно хватаю бокал с пивом – губы, язык, горло вспыхивают от нечеловеческой концентрации перца, но холодный напиток только на мгновение притупляет это жжение, а потом оно разгорается по новой. Я снова и снова глотаю пиво, машу рукой в открытый рот, а парень, словно ждал этого момента. Находит меня своим взглядом и вскидывает бровь в немом вопросе. Лишь по ухмылке догадываюсь, что я не первая кто купился на эту маленькую пакость.

– Хочу с ним пообщаться, – Сабрина решительно поднимается, невзирая на мой вялый протест.

Сказать что-то членораздельное я не могу при всем своем желании – язык горит огнем, а подруга уже настроена на знакомство, обречённое на провал. Не знаю откуда чувствую это, но ощущение слишком сильное и чем меньше расстояние между парнем и Сабриной, тем ярче оно становится. Бришка подходит к его столику, что-то спрашивает, оперевшись на спинку диванчика, и буквально через секунду возвращается обратно со странной улыбкой на губах.

– Уф! Он меня одним взглядом сожрал и выплюнул, – выдыхает она, – Демон. Хочу себе такого же. Только вряд ли приручу.

Берет ребрышко с моей тарелки, обмакивает в соус, практически подчерпывая его, и решительно отправляет в рот, игнорируя мои предупреждения. Мазохистка. Выпучив глаза, вскакивает и летит к стойке бара, я бегу следом и слышу хохот бармена, когда Бришка залпом выпивает бокал пива и хрипя просит второй.

– И как вам халапеньо? Остренько?

– Очень, – Сабрина делает жадный глоток и несколько раз выдыхает, что вызывает новый приступ хохота у парня за стойкой. Достав карточку показывает ей в сторону шутника, – Ему. Двойную порцию.

– Не вопрос, – бармен оборачивается и призывно свистит, – Костян, двойную фирменных ребер для Блада!

– Блад!? Вкусненько, – Сабрина пальцем манит смеющегося парня и спрашивает. – И кто у нас такой этот Блад?

– Подойди к нему и спроси. Хотя… Тебя же уже отшили.

Новый приступ хохота, только Сабрина демонстративно пропускает его мимо ушей. С вызовом смотрит на бармена и кладет на стойку стодолларовую купюру:

– У любого ответа есть своя цена.

– Мимо кассы, – парень, словно издеваясь отходит в сторону, но Бришкины тараканы уже понеслись вскачь.

Она достает следующую купюру, опускает ее поверх первой и выразительно смотрит на бармена. Ноль реакции, лишь улыбка становится шире. Очередная купюра, следом ещё одна, дальше уже по две – упорство Бри требует ответа, но парня либо откровенно забавляет происходящее, либо такие суммы для него вообще не интересны. Подходит, наполняет два бокала «Гиннессом» и ставит их между собой и купюрами, отрезая дальнейшие торги холодным:

– За счёт заведения. Удачного вечера.

– Уф… Становится все вкуснее и вкуснее, с каждой минутой…

– Сабрина, пойдем, – забираю деньги, засовываю их в задний карман джинс подруги, пробую увести.

Только затылком чувствую, цепкий взгляд, от которого волосы на загривке начинают шевелиться. Я не оборачиваюсь, а Бри, наоборот, смотрит в сторону заинтересовавшего ее парня с вызовом и через мгновение раздраженно шипит:

– Демону не вкусно, а жаль.

– Пойдем?

– Лизи, подойди к нему ты, – вцепившись в мое запястье, Сабрина умоляюще смотрит мне в глаза, но я отрицательно мотаю головой:

– Не хочу и не пойду. Он только этого и ждёт, а ты слишком пьяна…

– Да, наверное, ты права, – соглашается она, вздыхая. – Но Демон же такой восхитительный, правда?

– Да-да-да, замечательный Демон, – киваю, уводя ее к нашему столику.

Все, что угодно, лишь бы спрятаться от жгучего взгляда, исследующего мой затылок.

Рядом с Гордеевым легче не становится, я ерзаю, стараясь хоть немного прикрыться им, как щитом. Взгляд Демона прошибает его насквозь, даже не заметив преграду. Дискомфорт с каждой секундой растет, кто-то предлагает заказать текилу, и на волне всеобщего счастья поддаюсь на уговоры выпить. Бришка пьет шот за шотом, не пьянея, возюкает холодным ребрышком по тарелке, задумчиво смотря на получающиеся узоры, а потом резко встаёт:

– Лизи, я хочу танцевать!

Иду на танцпол, чувствуя себя в его центре в большей безопасности, чем за столом. Сабрина вскидывает руки вверх, когда из колонок начинает звучать что-то этническое, очень похожее на африканские мотивы, щедро сдобренные чем-то современным и электронным. Не знаю как у диджея получается сплести два диаметрально противоположных направления в одно, но музыка завораживает, вгоняет в какой-то транс. Я практически чувствую на кончиках пальцев ее волны и по примеру подруги поднимаю руки, чтобы усилить эти ощущения, а тело начинает самостоятельно двигаться в такт барабанам, унося меня куда-то далеко. Туда, где горит высокий костер, разрезающий своим светом темноту. Туда, где шаманство и привороты. Туда, где под босыми ногами песок. Я, словно лоза, сполох безумного огня, облизывающего огромный котел, в котором варится зелье со вкусом текилы. Бришка скидывает свои кроссовки, я, смеюсь, но повторяю за ней. Отбрасываю куда-то джинсовку и снова извиваюсь, закрыв глаза. Демоны боятся света, демоны боятся ритуальных плясок. Они замирают на краю света и не могут войти в круг. Только чья-то рука выдергивает меня в темноту, и я по запаху догадываюсь, что это Бришкин Демон.

– Ты под чем?

Его глаза сверлят, прожигают мозг. Пробую вырваться и сбежать обратно к тамтамам, но железная хватка слишком сильна для меня и я кричу первое, что приходит в голову:

– Дима! Дима!

– Он тебе дал? – парень жестоко поднимает мою голову, сжав подбородок пальцами.

Мне больно и смешно, а ещё хочется вдохнуть его запах.

– Бри сказала, что ты Демон, – хохочу ему в лицо. – Ты правда вкусный, Демон? Но я тебя не буду есть. Не хочу! Ты пахнешь, – притягиваю его к себе и вжавшись носом в шею жадно втягиваю носом запах, – вкуснее, чем Дима.

– Андрей, выволакивай эту шушеру на хер!

– Эй, урод, руки убрал!

– Дима! – я расплываюсь в улыбке, фокусируясь на лице Гордеева. – Понюхай его!

– Твоя? Забирай и улепетывай отсюда!

Демон грубо толкает меня и я лечу, словно воздушный шарик, не чувствуя рук и ног. Подношу к глазам свои пальцы, они так смешно шевелятся, а за спиной разворачивается какая-то потасовка. Зрение щелкает вспышками-слайдами. Бришка надевает на меня кроссовки, заразительно хихикая. Темнота. Яркий свет фонаря, гудящая толпа, стоящая плотным кольцом вокруг Демона и Гордеева. Оба что-то орут друг другу, Дима толкает Демона в грудь, показывая пальцем в мою сторону, а потом внезапно оказывается на земле, зажимая нос ладонью. Бри визжит от счастья, я тоже. Нас оттесняют все дальше от центра веселья, разворачивающегося со стремительностью цунами. Руки Демона мелькают то тут, то там, оставляя после себя пустоту, прореживая напирающих на него моих одногруппников. Я кричу, срывая голос, Бри заходится от смеха, когда рядом с вкусным Демоном возникает тот самый улыбчивый и неподкупный бармен и кто-то ещё. Драка – это, оказывается, так весело! Мне даже не жалко Гордеева. Я болею за Демона с разбитой губой. Он восхитителен в своем истинном обличии. Хочу потрогать его, ещё раз вдохнуть запах, но чьи-то руки тянут меня, увлекая все дальше и дальше. Злой, колючий взгляд впивается в самый центр головы, и в ней щелкает темнота.