Loe raamatut: «Целую, Макс»

Любые совпадения являются случайностью. Суждения не отражают мнение автора, поведение героев не является примером для подражания. Затрагиваются тяжелые, триггерные темы.

Если бы любовь была книгой, ты был бы вырванной страницей, без которой содержание не имеет смысла.

Пролог

Три года назад

Выпускной класс, героям 18 лет

Свернув за угол, понимаю, что допустила ошибку. Глупо было думать, что маска из бумажных снежинок спрячет меня от тех, кого я не хочу видеть. И еще глупее было надеяться, что они не придут на Снежный бал. Школьное событие года, как-никак. Сама я идти не собиралась, но миссис Клери убедила меня, что на балу я найду новых друзей. Дескать, рождественские праздники пробуждают в людях самое лучшее. Как может учитель психологии так сильно ошибаться?!

Навстречу мне направляется Макс Райт. Замедляет шаг, кривит губы в недоброй усмешке. Судя по злому взгляду, ему нужна жертва, чтобы выместить на ней плохое настроение.

И он выбрал меня.

Рождественские праздники не могут пробудить лучшее в человеке, в котором нет ничего хорошего.

Говорят, директор пригрозил Максу отчислением несмотря на то, что его родители спонсоры школы. Макс ввязался в драку и отправил кого-то в больницу ударом в челюсть, а это намного серьезнее, чем его прошлые прогулы и хулиганство. Его отстранили от занятий, однако он наплевал на грядущее отчисление и явился на Снежный бал.

Я перешла в эту школу три месяца назад. У нас с Максом всего один общий предмет – психология, и, хотя он пропустил половину занятий, уже успел вовсю наиграться на моих нервах. Гадкий, избалованный мажор бесится от вседозволенности, по-другому и не скажешь. Новенькая не обратила на него внимания, не пала к его обутым в дорогущую обувь ногам, вот он и задирает меня, и пялится волком, будто впивается в кожу огненными иглами. Сказать честно, меня пугает неукротимая ярость его взгляда. Однажды на уроке психологии миссис Клери велела нам описать одноклассников одним словом. Для Макса я выбрала слово «слишком». В нем всего в избытке, сплошной вызов всем и вся.

И вот мы сталкиваемся на Снежном балу.

Макс останавливается так внезапно, что его друзья еле успевают затормозить. Шатаясь, как кегли, хватаются друг за друга и смеются. Не иначе как уже отпраздновали у Макса дома. Благодаря неограниченным финансам и попустительству родителей, он постоянно устраивает буйные вечеринки.

Замедляю шаг, но не останавливаюсь. Если Макс почует мой страх, его это раззадорит.

– Смотрите, как Коваль вырядилась! – Али, главный подхалим, сражающийся за внимание Макса, показывает на меня и усмехается. Али и сам нарядился, в смокинге и черной резной маске, в отличие от Макса, который явился на бал в потертых джинсах и футболке.

– Вот и ходила бы все время в маске, чтобы не видеть ее постного лица! – скалится София. Тут же обнимает Макса за пояс, тем самым обозначая территорию, на которую претендует.

Макс не сводит с меня взгляда, ждет реакции. Ему и делать ничего не надо, его друзья с радостью накинутся на меня, чтобы выслужиться. У его отца деньги, огромная власть и связи в бизнесе и политике, и это покупает Максу безграничную популярность и вседозволенность.

– Нарядная овца все равно овца! – выделывается Али.

Кудрявая – значит, овца. Очень оригинально.

Если грядущее Рождество и пробудило в них что-то хорошее, они не дали этому шанса.

Я бы не сказала, что они совсем уж плохие люди. По отдельности они так себе, обычные. Когда мы встречаемся в школьных коридорах один на один, они не задирают меня, не грубят, а просто отворачиваются. Может, и стыдятся того, как ведут себя в присутствии Макса, но этот стыд ничего не меняет в их поведении.

Мы в узком коридоре, за моей спиной только раздевалки. В спортзале громкая музыка, до учителей не докричаться.

– Ма-акс, пойдем, я хочу курить! Фига на нее время тратить? – ноет кто-то.

Им всем уже восемнадцать, и они убеждены в своей безнаказанности. На улице дождь, поэтому они откроют окна в раздевалке и будут курить там, пока их не поймают учителя. Будет скандал, конечно. Макс не курит, он спортсмен, но чего только не сделает, чтобы нарушить школьные правила. Да и ему вообще здесь не место, раз его исключают.

Пытаюсь пройти мимо, но Макс загораживает проход. От него пахнет холодным дождем и терпким парфюмом, наверняка несусветно дорогим. Высокий, с мускулистой фигурой гребца, он кажется старше своих восемнадцати, особенно глаза, накопившие слишком много презрения.

По спине бегут ледяные мурашки, во рту сухо. Злой, испытывающий взгляд Макса давит на нервы.

– Пропусти меня! – выкрикиваю нечто среднее между просьбой и приказом.

Он не двигается с места. Пытаюсь протиснуться мимо и случайно касаюсь его плечом.

Внезапно Макс толкает меня к стене, одной рукой удерживает запястья, а другой давит на ребра. Его взгляд пустой, затягивающий.

От его близости по телу пробегает волна ужаса, дыхание сбивается. Изо всех сил пытаюсь вырваться, но он сильнее…

– Макс, пойдем! Мне скучно, – ноет София, разглядывая себя в зеркальце пудреницы. Ведет себя так, будто не происходит ничего необычного. Будто это не ее парень напал на меня и удерживает против воли.

Макс не обращает на нее внимания, не видит никого, кроме меня. Угрожающе скалится, удерживая меня на месте.

Внутри меня сверхновой вспыхивает ярость, растекается по телу, превращаясь в нечто безудержное. Отталкиваю Макса с такой силой, что он чуть не сбивает Софию с ног, и бросаюсь бежать.

2

Маска соскальзывает с лица. Комкаю ее, все равно это бесполезная маскировка. Меня узнают по длинным волнистым волосам.

Мы с мамой переехали в этот город, когда после долгих поисков ей наконец удалось найти работу. Мне повезло попасть в подходящую школу, принявшую меня в выпускной, тринадцатый класс. Последние три месяца я терпела выходки Макса и старательно избегала конфронтации. Не хотела проблем, и маму расстраивать тоже не хотела. Во-первых, у нее проблемы со здоровьем, а во-вторых, она работает на заводе, которым управляет отец Макса. Он генеральный директор, а мама – диспетчер на десяток уровней ниже его по корпоративной лестнице.

Я познакомилась с Максом на уроке психологии, и начались насмешки, провокации, грубые шутки. Все произошло постепенно, слово за словом… И только сегодня, прижатая к холодной стене, я с кристальной ясностью осознала, что не должна была терпеть ни одной его выходки. Говорят, самое страшное зло случается постепенно, и мы не замечаем его начала, его вкрадчивых шагов. А потом вдруг открываем глаза и ужасаемся тому, как многое терпели. Мы с Максом виделись не каждый день, и я надеялась, что вскоре он потеряет ко мне интерес. Надеялась справиться с ним, не жалуясь учителям и маме.

Я игнорировала его и терпела, потому что до сегодняшнего дня он ко мне не прикасался.

Но теперь все изменилось. Избегая неприятностей, я заработала себе проблему.

Макс направляется следом за мной, но друзья его удерживают.

– Плюнь на нее! У овцы бешенство началось. На фига она тебе?

С их точки зрения не произошло ничего из ряда вон выходящего, но для меня все изменилось, и для Макса тоже.

Его взгляд прожигает мою спину, угрожает продолжением.

Не знаю, что ему от меня надо, но он этого не получит. Если кому-то и нравятся «плохие парни», то уж точно не мне. Тем более, что Макс не просто плохой, а…

Ежусь, вспоминая его пустой немигающий взгляд. Наверняка и у Макса есть хорошие стороны, но они не могут отбелить плохое.

Так же, как никакое количество серпантина и снежинок из фольги не превратит школьный спортзал в место, подходящее для события с гордым названием «Снежный бал». Пахнущий пылью и потом, обшарпанный, со сложенными у стены столами для настольного тенниса, зал выглядит жалко в попытке казаться лучше, чем есть.

А Макс даже не пытается казаться лучше. Наоборот, выпячивает свои недостатки.

Зайдя в спортзал, осматриваюсь в поисках директора. Все еще ощущаю на себе руки Макса, его взгляд, его запах. Как мазут, от которого не отмоешься. Слишком взбудораженная случившимся, хочу срочно поговорить с директором и обо всем ему рассказать. Пусть подтвердит, что Макса исключают из школы. Пусть успокоит меня и пообещает защиту.

– Если ты ищешь Макса, то его здесь не будет, его отстранили от учебы. – Моя подруга Сара подлетает ко мне ураганом, по-другому она не передвигается.

– С чего бы мне искать Макса? – Потираю ладонью ребра, где зудят отпечатки его пальцев.

Сара фыркает и закатывает глаза.

– Уж передо мной-то можешь не притворяться! Думаешь, я не замечаю, как вы переглядываетесь?

Я не жаловалась ей на Макса, а она не ходит на психологию, поэтому не была свидетелем его выходок. Саре нравятся «плохие парни», в том числе и сам Макс. Она считает, что у привлекательных парней должен быть отвратный характер, чтобы было интересно их перевоспитывать.

– Макс, конечно, красавчик, и с такими успехами в гребле его ждет большое будущее, но характер у него взрывной. Его трудно будет усмирить. – Сара мечтательно улыбается. Она сама бы с радостью занялась этим мифическим усмирением.

– Я не собираюсь с ним связываться.

Поднявшись на цыпочки, высматриваю в толпе седую шевелюру директора. Жаль, я пропустила его выступление. Как Золушка, опоздала на бал, но не потому, что нечего было надеть, а потому что не хотела сюда приходить. И ведь не зря не хотела. Верьте шестому чувству, оно не обманет.

Уже вовсю играет музыка, но никто не танцует. Старшеклассники тусуются по углам, обсуждая, где и как будут праздновать дальше. Такие мероприятия не доставляют учителям ничего, кроме головной боли, однако сейчас в толпе не видно никого из взрослых.

– Томас только что с тренировки и теперь набивает живот чем попало. – Сара тянет меня к столам с едой, где стоит ее брат-близнец.

Мы обходим елку, трехметровую, пушистую с серебристыми украшениями. Эту красавицу наверняка подарил кто-то из спонсоров, скорее всего, отец Макса. Ее не сравнить с кособоким чудищем у входа в школу. Мятую и плоскую, как детский рисунок, ту елку хранили в подвале под завалом инвентаря.

Залпом выпиваю стакан воды, но во рту по-прежнему сухо. Ежусь от неприятных ощущений. Кожа кажется слишком чувствительной, запачканной прикосновениями Макса.

Хочется отмыться от случившегося.

Сара тычет меня локтем в бок.

– Посмотри на Айлу! Она бледная, как мел. В начале фуршета ее вырвало, а позавчера ей было плохо после тенниса. Я тебе точно говорю, она беременна.

– От кого? – Томас вклинивается между нами, с любопытством глядя по сторонам и жуя пиццу.

– Мы не знаем точно, беременна Айла или нет. Может, она отравилась, или у нее какой-нибудь вирус, – возражаю со вздохом. Школьные слухи беспощадны к своим жертвам.

– Хотите, я ее спрошу? – усмехается Томас, слизывая с пальцев томатный соус.

– Ага, и живот пощупай! Я вам точно говорю, она беременна. Они с родителями ходили к директору, и она вышла вся в слезах. А мать звонила ее подругам, пыталась разведать, с кем Айла встречается. Вот так! – Сара округляет глаза, усиливая эффект сказанного.

Я почти не знаю Айлу. В отличие от меня, Сара в курсе школьных сплетен и часто становится их источником. Симпатичная и юркая, как зверек, она экстраверт по призванию. Мы с ней дружим, но не настолько, чтобы я с ней особо откровенничала.

– Вы видели Вильямса? – спрашиваю, снова сканируя толпу в поисках директора.

Лицо Сары расплывается в ухмылке.

– Собираешься пригласить директора на танец? Он хоть и староват, но наверняка еще о-го-го…

– Я же ем, блин! Скажешь тоже… – Состроив брезгливую мину, Томас фыркает. Потом поворачивается ко мне и показывает на дверь. – Я только что разговаривал с директором, он шел к себе в кабинет. Ты же знаешь, он терпеть не может школьные вечеринки.

– А кто их любит… – Беру салфетку и стираю соус со щеки Томаса. Брат Сары похож на медвежонка, забавного и веселого, так и хочется его тормошить. – А о чем ты разговаривал с директором? Есть новости о стипендии?

– Не-а, еще рано для новостей. – Томас морщится, будто я задела его больной зуб.

Как и многие в нашей школе, да и во всем городе, расположенном на берегу Темзы, Томас помешан на гребле и даже в декабре не вылезает из клуба. Их с Сарой мать в одиночку растит четверых детей, поэтому с деньгами у них туго. Томас очень надеется получить стипендию в университете за счет своих спортивных достижений.

– Зачем тебе директор? – спрашивает Сара, но тут же отвлекается на проходящих знакомых.

Бросаю на нее косой взгляд, решая, рассказать о проблеме с Максом или нет. Нет, не сейчас. Во-первых, Макс сродни божеству для школьных гребцов, и я не хочу обсуждать его при Томасе. А во-вторых, если Сара распустит слухи, станет только хуже. Она никому не желает зла, но чужие секреты сыплются из нее, как рис из дырявого пакета.

3

Невдалеке раздается шум. Макс заходит в зал, за ним хвостиком тянутся друзья. Его тут же окружают восторженным вниманием, как будто исключение из школы и нанесение тяжких телесных повреждений являются подвигом. Учителей рядом нет, никто не спешит выгонять Макса, и он растворяется в толпе.

Выбросив бумажную тарелку, Томас вытирает руки салфеткой.

– Танцевать будем? – С интересом разглядывает разряженных одноклассниц. Теперь, когда он наелся, ему не терпится повеселиться.

– А то! – Сара тоже высматривает в толпе подходящую жертву.

Пользуясь моментом, незаметно выскальзываю из спортзала и поднимаюсь на четвертый этаж.

Сейчас я расскажу директору о том, что случилось. Все с самого начала, с первой встречи с Максом. Расскажу о каждой грубости, каждом прозвище. Директор мне поможет, защитит…

По плечам пробегает неприятный холод.

Наверное, будет лучше, если я пойду не одна.

Поднявшись на четвертый этаж, достаю телефон и печатаю сообщение маме. Мы в Англии уже давно, но общаемся по-русски.

«Можешь за мной приехать?»

«Так скоро?!» – сразу же отвечает лучшая в мире мама. Она никому не позволит меня обидеть, и сейчас мне нужна ее поддержка.

«Напиши, когда подъедешь, и я выйду»

Когда она подъедет, я расскажу ей о случившемся, и мы вместе пойдем к директору и все решим. Если Макса исключат, то и волноваться не о чем, не будет проблем ни мне, ни маме на работе.

Все будет хорошо.

Старый дуб хлещет ветвями по оконному стеклу, будто старается привлечь внимание и предупредить о чем-то важном. Дуб считается символом школы, поэтому его не срубают несмотря на то, что кора осыпается с расщепленного ствола гниющей массой, а корни разрушают фундамент.

Прижимаю руку к оконному стеклу. Кажется, дождь бьется в мои пальцы, царапает ладонь. Снаружи буря, а внутри тепло и безопасно.

Да, все будет хорошо.

Пройдя по коридору, захожу в туалет. Закрываюсь в кабинке, не подозревая, что последующие события изменят мою жизнь навсегда.

– Открой! – раздается внезапно. По-русски.

Не знаю, что пугает меня сильнее: вид мужских ботинок под дверью кабинки или голос Макса. Зная, что я родилась в России, он иногда употребляет русские слова, но обычно ругательные.

Не успеваю отреагировать, как дверь с треском распахивается. Скоба щеколды, звякнув, приземляется у моих ног. Пытаюсь поправить одежду, но Макс хватает меня за плечи и выдергивает из кабинки.

– Помогите! – кричу изо всех сил. Даже на четвертом этаже воздух пульсирует музыкой из спортзала, однако кабинет директора рядом. Меня услышат, мне помогут. – Помогите! – Кричу, бьюсь в руках Макса, как ветви дуба об оконное стекло, но он выше и намного сильнее меня, и мне не удается высвободиться.

– Никто не придет, Элли. Никто и никогда не приходит на помощь, помни об этом. Нет смысла ждать и надеяться. Есть только ты и я. Ты шла жаловаться Вильямсу, но его здесь нет. – Выплевывает все это мне в лицо.

– Дай мне одеться! – требую, но голос звучит сипло, сорванный криками о помощи.

– Для того, что я собираюсь с тобой сделать, трусики не понадобятся, – усмехается. Презрение в его взгляде обжигает.

– Ты не посмеешь меня тронуть! – Меня колотит от гнева и страха.

– Еще как посмею! Неужели ты не слышала, что меня считают плохи-и-им мальчиком? – Посмеивается, будто находит эту жуткую ситуацию забавной.

– Ты не плохой, ты…

Не знаю, что сказать. Макс ужасен, я его ненавижу…

– Хочешь, докажу, что я плохой? – поигрывает бровями.

Моя жизнь висит на волоске, а он веселится. Играет со мной. Упивается моим ужасом.

– Отпусти! Если ты меня тронешь, я заявлю в полицию!

Он только смеется в ответ, как будто моя угроза – лучшая шутка сезона. Да еще и пошатывается, и говорит невнятно, явно нетрезвый. Если он не в себе, мне с ним не справиться.

– Макс, сколько ты выпил? С ума сошел? Ты же спортсмен! Помогите! – С диким остервенением дергаюсь в его руках, пинаюсь, кричу. В моем крике дрожат слезы.

Макс отпускает меня так внезапно, что еле удерживаюсь на ногах. С ужасом смотрю на него, не зная, чего ожидать дальше. До двери пять шагов, но он загораживает проход. Быстро поправив одежду, готовлюсь драться за свою честь.

Внезапно Макс заходится хохотом. Леденящий, жуткий смех вызывает во мне волну паники.

– Вот, смотри, Элли Коваль! Ты хорошо получилась на этом снимке, – показывает мне экран телефона и скалится.

Он успел сделать снимок, пока вытаскивал меня из кабинки.

На фотографии я растрепанная, в мятом платье, с трусиками и колготками у колен. Смотрю с экрана широко распахнутыми умоляющими глазами.

Умоляющими, потому что я умоляла Макса меня отпустить.

Смех Макса звенит, эхом отражается от стен. Кажется, этот страшный звук разносится по всему этажу, громче музыки и моего крика. Меня простреливает ужасом, парализует от происходящего и возможных последствий.

– Я отправлю твое фото всей школе и выложу в сеть. За мной многие бегают, но чтобы так… полуголая в женском туалете умолять… такого еще не было! – В голосе Макса звучит холодная жестокость. Дикая, гадкая, ненормальная… незаслуженная!

– Ты не имеешь права! Я пожалуюсь, и фотографии сотрут. Что ты пытаешься доказать? Что ты сильнее? Ты ничтожество! – Набрасываюсь на него, но он удерживает меня и смеется. Громко, с вызовом, и от этого ярость во мне кипит все сильнее. – Думаешь, ты нужен твоим друзьям? Никакие они не друзья тебе, а лживые подхалимы! Им наплевать на тебя! Ты никому не нужен! Ни-ко-му! – Кричу и рыдаю одновременно, в голосе ярость, ненависть и острая паника.

Внезапно Макс меняется в лице, в глазах вспыхивает что-то жуткое.

4

А дальше все происходит так быстро, что кажется нереальным. Диким ночным кошмаром. Жаль, воспоминания о случившемся до сих пор кажутся очень реальными. Каждая фраза, каждая сцена запечатлена в памяти в мельчайших деталях. Навсегда.

Макс хватает меня поперек талии и тащит в коридор. Распахнув окно, забрасывает меня на широкий подоконник и запрыгивает следом.

Порыв ледяного ветра с дождем выбивает воздух из легких.

Стоя на краю подоконника у самого отлива, Макс обхватывает ладонью мою шею. Его лицо так близко, что я вижу свое отражение в его глазах. Ощущаю бешеный пульс на запястье, которым Макс прижимает мои руки к стене над головой.

– Ты свихнулся?! Мы сейчас упадем… здесь высоко, это верная смерть… Макс! Ты слышишь меня?! Мы разобьемся! Макс, ты совсем идиот? Если тебе приспичило сдохнуть, делай это без меня. Отпусти меня! Ма-а-кс!

Кричу ему в лицо, но он не реагирует. Его взгляд то и дело теряет фокус, неровное дыхание оседает на моем лице паром с запахом алкоголя.

– Помогите! – кричу на улицу, в промозглый декабрь, но внизу нет никого, только опрокинутая бурей рождественская елка подмигивает мокрыми огнями. Задыхаюсь от ветра. Слезы и ледяной дождь стекают по лицу. Не могу вырваться, боюсь пошевелиться.

На подоконнике расплывается лужа. Одно неловкое движение – и мы сорвемся вниз.

– Я никому не нужен, говоришь? Никому? А ты, думаешь, нужна?! На фиг мне такая сучка, как ты? Что ты из себя возомнила?! – воет Макс.

Паника сковывает мышцы, зубы выбивают ритм страха, слезы застилают видимость. От праведной ярости не осталось и следа. Только безумный слепой страх, больше ничего.

– М-м-ма-акс, к-к-конечно, я тебе на фиг не н-нужна! И-и-извини, если я тебя обидела. П-пожалуйста, отпусти меня! Я б-боюсь… – Заикаясь, с ужасом смотрю вниз на отмытый дождем асфальт. Ветви дуба совсем рядом, но они слишком тонкие, за них не ухватиться, не спастись. – Я ник-к-кому не скажу. Все будет хорошо, вот увидишь! – клянусь бездыханно.

Макс хватает меня за плечи и трясет изо всех сил. Его правая нога соскальзывает с отлива и зависает над землей.

– Ничего не будет хорошо! Никогда! – Скалясь, смотрит, как дрожит ужас в моих глазах, как тучами сгущаются слезы. Мокрые ветви дуба хлещут по его голым рукам, но он не замечает холода. – Теперь веришь, что я сделаю с тобой все, что хочу? Я же говорил, что бесполезно звать на помощь, никто не придет. Никто никогда не приходит на помощь, – добавляет тихо, но я слышу его сквозь бурю.

– Макс, умоляю тебя…

– Я могу сбросить тебя вниз, сделать тебе больно, опозорить тебя, и никто не вмешается. Никто не поможет.

Он говорит с ненавистью, жгучей и больной, уходящей корнями глубоко в его жизнь. Эта ненависть не связана со мной, но сейчас она вынужденно стала моей, эта ненависть, и хлещет меня по рукам мокрыми ветвями. Грозится отнять у меня жизнь.

Балансируя на краю, Макс отстраняется и кладет мои ладони себе на грудь. Пронизанный бурей, замороженный дождем, он чего-то ждет, и я не сразу понимаю, чего.

А когда догадываюсь…

Ужас взрывается во мне ледяными осколками, прошивая насквозь.

Макс ждет, когда я столкну его вниз. К его смерти.

– Давай же, сучка! Чего ты ждешь?! Сама же сказала, что я никому не нужен. Столкни меня вниз, и тебе нечего будет бояться! – кричит.

– Нет! Боже мой, нет! Макс, давай спустимся, прошу тебя! Все будет хорошо, клянусь! – Заледеневшие губы еле двигаются. Тяну Макса внутрь, чтобы спуститься с подоконника, но он грубо толкает меня к самому краю.

– Нет! Никогда не было хорошо и не будет! Давай, выбирай! Либо ты меня столкнешь, либо я сделаю с тобой что хочу. Тебе и в страшных снах не привидится, что я сделаю. Решай!

Хватаюсь за скользкую раму, ломая ногти. Лихорадочно ищу выход из кошмара, мысли взрываются петардами. Страшно представить, что Макс может со мной сделать. Безумно страшно. Он слишком большой и сильный, мне с ним не справиться. Я не могу ему сдаться. Не могу. Если Макс упадет вниз, меня не обвинят. Он напал на меня, принудил. Все знают, какой он… В нем всего слишком. В избытке.

Макс шатается, еле держась на самом краю.

Либо он надругается надо мной, разрушит мою жизнь, либо… я его столкну. Страшный выбор, насилие или убийство. Я или он.

– Решай! – ревет Макс, захлебываясь дождем. – Раз! Два!..

Мои руки на его груди, а в голове звон-звон-звон… На лице дождь, и слезы, и ужас…

– Три! – орет.

Я не вижу ничего вокруг, только бешеный взгляд Макса и мои ладони на его груди.