Loe raamatut: «Пиковая дама и благородный король»

Font:

* * *

1

Вот это да! Мало того, что Вероника была не одета, она, открыв ему дверь, ускакала в квартиру! Ни тебе здрасте, ни улыбки, ни хотя бы междометия, означающих, что тебя увидели, – нет! Открыла и – бежать, будто в квартире пожар или вода течет из всех кранов.

Сказать, что он озадачился – это ничего не сказать, но Стас переступил порог, оценил беспорядок в полутемной прихожей и прошел в комнату, где Вероника носилась, как гончая. Взору предстал реальный погром: вещи разбросаны… их не было разве что на потолке. При дневном свете Стас рассмотрел, что и Вероника напоминает беженку из горячей точки – волосы растрепаны, а они и так торчат во все стороны, потому что вьются, как после «химии», халат застегнут на одну пуговицу, босая, на лице ни грамма косметики.

– Ты не готова?! – позволил себе возмутиться он. – У нас не осталось и получаса, а ехать тридцать пять минут, если повезет не попасть в пробку.

– Визит к твоим родителям отменяется, – огорошила его Вероника, перебирая одежду.

Даже не извинилась, что не стояла при полном параде у проезжей части дороги, как договорились, из-за чего он прождал ее пятнадцать минут, потом вынужден был заехать во двор и подняться на пятый этаж. Его логика: не успеваешь, опаздываешь, а телефон для чего у тебя?

– То есть? – на взводе спросил Стас, он терпеть не мог изменений в планах. – В чем дело?

– Я сегодня улетаю, что-то случилось с моей сестрой. Звонила в аэропорт, самолет через три часа, а мне нужно много успеть.

– У тебя сестра есть? Ты никогда о ней не говорила, почему?

– Теперь ты знаешь о ней. Утром на мой мобильник позвонил следователь, интересовался, знакома ли я с Зинаидой Валентиновной Долгих, я ответила, что это моя старшая сестра. Он попросил меня срочно явиться в прокуратуру, но я ведь живу в другом городе, далеко, следователь потребовал немедленно приехать. На мои вопросы, что случилось, он ответил, что для меня будет лучше все узнать по приезде. Вот я и собираюсь.

Причина, бесспорно, уважительная, но перекроила не только сегодняшний день, под угрозой оказались более серьезные планы. Стас убрал нижнее белье с кресла, сел в него и, заметив почти заполненный чемодан на стуле, огорчился:

– Вижу, ты надолго собираешься, а как же наша поездка на Мальту?

– Я о ней позабыла… – Не менее расстроенная Вероника присела на стул, опустив на колени руки, в которых держала фен (это предмет первой необходимости, без него с ее копной волос не справиться). – Жаль… Но может, успею вернуться?

Стас, постукивая пачкой сигарет по подлокотнику, закатил глаза к потолку, высказывая вслух мысли:

– Звонили из прокуратуры? Значит, твоя старшая сестра серьезно влипла.

– В смысле? – не поняла Вероника.

– Прокуратура занимается тяжкими преступлениями, отсюда напрашивается предположение, что твоя сестра непосредственно связана с каким-то преступлением, но тебя зачем затребовали? Странно… Мальта у нас через пять дней, не думаю, что ты успеешь вернуться назад.

Вероника подхватилась, бросив на ходу:

– В таком случае, тебе придется лететь на Мальту одному, я не смогу. Может, Зине нужна помощь, а рядом никого нет.

Она занялась сборами, точнее, убирала в шкаф то, что, по ее мнению, не пригодится. Не желая мешать ей, Стас вышел покурить на площадку, заодно позвонил родителям и сообщил, что смотрины откладываются. Разумеется, не сказал об истинных причинах, а солгал: мол, непредвиденные обстоятельства заставляют Веронику лететь к сестре, которая находится в тяжелом состоянии. Прокуратура, следователь – звучит зловеще, отец с матерью после этих слов пристанут: ты родословную Вероники проверил, вдруг там сплошь дурная наследственность? Зачем ему потрясения?

Когда он вернулся, чемодан стоял посередине, да и в комнате Вероника успела навести относительный порядок, сама же переодевалась.

– Я отвезу тебя в аэропорт, – заявил Стас.

– Спасибо.

Наконец Вероника улыбнулась, но это всего лишь дань вежливости, на самом деле предложение Стаса неприятно кольнуло: разве только отвезти в аэропорт должен был предложить любящий мужчина? Вызов к следователю ничего хорошего не сулил, Вероника нервничала и терялась в догадках, что ждет ее в незнакомом городе и чем отличилась Зинаида? Не исключено, что и Веронике понадобится помощь, по логике Стас обязан все бросить и лететь с ней. Этот вариант не осенил его умнейшую голову, видно, он не понимает, что ей боязно одной лететь в неизвестность, а просить… зачем? Стас без того раздосадован, вероятно, потому и тормозит его сообразительность, но хотелось бы…

По дороге к аэропорту Вероника поглядывала на претендента в мужья чуточку новыми глазами. Нет-нет, она не перестала его любить, из-за ерунды не меняют резко своих пристрастий, просто они разные, только сегодня, сейчас посетила эта мысль. Стас почти никогда не выходит из себя, значит, умеет сдерживать свои эмоции, это редкое качество; он успешен, а Вероника относится к женщинам, которые чураются неудачников, распространяющих вокруг себя ореол негатива; он практичен, но не жаден, ведь хуже мужика-скряги может быть только алкоголик. Внешность меньше всего интересовала в мужчинах Веронику, предпочитавшую в тридцать один – а это возраст сознательности и трезвых оценок – ум, обхождение и стабильное положение, но и тут ему можно поставить высокий балл. А она? Она-то какая?

Вероника достала пудреницу и придирчиво изучала свое смуглое лицо, которое загорает, стоит лишь выглянуть солнцу, – таким образом, к осени она становится похожа на цыганку. В этом смысле Мальта совсем нежелательна даже в это время года, она поджарится там и станет словно негритянка, цыганка все же светлее. Но у «цыганки» серо-голубые глаза и русые волосы, безобразно завитые природой, подруга посоветовала отрастить их до лопаток, мол, будет стильно. Да, стильно получилось – грива, как у льва, к тому же возникли проблемы с расчесыванием, особенно после мытья, заодно возросли траты, так как всяческие пенки-гели-муссы покупаются мешками. Но все в восторге от ее волос. В исключительных случаях, когда появляется желание выглядеть нетипично, Вероника выпрямляет пряди в парикмахерской.

Если разобраться, у нее все не так: нос с горбинкой, а хочется прямой; глаза слишком удлиненные, ну, тут уж ничего не исправишь, как и скуластое лицо, еще хотелось бы иметь поменьше ротик… Ух, сколько недостатков! А окружающие считают эти недостатки достоинствами, уверяют, будто все это в совокупности смотрится красиво, кому же верить – зеркалу или чужому мнению? Зато фигура на ять, но какими усилиями! До параметров моделей даже не мечтала себя довести, не получится, однако периодически Вероника фигуру истязает диетами, значит, что? Ее тело несовершенно.

В общем, Стас – мечта незамужних девушек, правда, у мечты есть некоторые минусы: он замкнут, неразговорчив, чересчур чопорный и все равно мечта. Веронике стоило бы честно признать, что она-то как раз далека от идеала, следовательно, завышенные требования неплохо бы предъявлять прежде всего к себе. Да и как бы он полетел вместе с ней, а работа? Это у нее отпуск начался со вчерашнего дня, иначе так легко она не сорвалась бы, а Стас работает вплоть до отлета на Мальту.

Билет купили, во время посадки он попросил:

– Позвони, когда прилетишь.

Вероника крепко обняла его, искренне поцеловала в губы и наконец-то догадалась извиниться:

– Стас, прости, я не по своей воле…

– Иди, иди, – ободрил Веронику он.

– Если не вернусь, лети на Мальту с Аленкой…

– Разберемся, иди.

Она прошла кордон, оглянулась и махнула ему рукой, затем послала воздушный поцелуй, признав, что ей потрясающе повезло с ним. Мог бы и не обратить на нее внимания, мало, что ли, красивых девиц вокруг? Она-то сама уже, пардон, перестарок, а замуж хочется, ой, как хочется. Чтоб и платье, и фата, и праздник…

Сидя в самолете, Вероника дала себе клятву не поддаваться на провокации своего амбициозного характера, чай, не королевой уродилась.

Остановилась в гостинице, к сестре не поехала, потому что не знала, где та живет. Да, да, не знала, так случилось, в чем причина разрыва – вспоминать не было желания. И звонить Зине не стала, решив для начала выяснить, куда сестричка «серьезно влипла», как сказал Стас.

Утром она вошла в прокуратуру, огляделась с повышенным любопытством, ведь до этого дня Веронике не довелось бывать в подобных учреждениях. Ощутила дискомфорт: вероятно, от стен, пропитанных человеческими муками, шла отрицательная энергия, или это в ее представлении прокуратура казалась суровым застенком. Заметив дежурного, Вероника спросила, как ей попасть к следователю Ларичеву, тот сначала позвонил, потом объяснил, где находится кабинет. Пришлось подождать минут двадцать, что явилось настоящей пыткой, ведь ждать у цели, выстраивая в уме десятки жутких ситуаций и задаваясь вопросом, зачем вызвали, – это кошмар. Но вот ее пригласили в кабинет…

Основываясь на первом впечатлении от Ларичева, она пыталась определить, с кем ей предстоит иметь дело, ведь крайне важно угадать, что за человек перед тобой, особенно при полнейшем вакууме в сведениях. Не нравились Веронике раздвоенные подбородки у мужчин, утяжелявшие лицо и отвлекавшие от него, к тому же создавалось впечатление, что этот товарищ жесткий, непримиримый. Наверное, глупо по подбородку составлять мнение о человеке, но внутреннее устройство Вероники всегда искало нестандартные детали, по ним выстраивало образ.

Без сомнения, Ларичеву под сорок, темные волосы коротко стрижены, нос прямой (ей бы такой), рот прямой, брови прямые… Так-так, черты лица не только получают по наследству, в процессе жизни они тоже видоизменяются, на них накладывает отпечаток характер. Видимо, он привык строить всех, кто в подчинении, ибо властность Вероника рассмотрела без труда. Ларичев что-то писал, привычным жестом и без слов указал ей на стул, когда она присела, уточнил ее фамилию, имя, отчество, затем поинтересовался:

– Вы уже в курсе?

– Насчет чего? – последовал от Вероники встречный вопрос.

Он поднял на нее глаза – небольшие для такого широкого лица, светло-болотные, колючие, а в совокупности с прямыми бровями получился очень строгий вид.

– Вы что, ничего не знаете? – спросил он.

И голос у него низкий, но лишенный теплоты, Ларичев просто ужас наводил на нее, поэтому Вероника не ответила, а отрицательно качнула головой. Он бросил авторучку на стол и откинулся на спинку стула; расстегнув пиджак, поставил руку на бедро, оттопырив в сторону локоть, при этом уставился на Веронику, будто смотрел на студентку-первокурсницу, не знающую предмет. Она закусила губу, чтоб не сделать ему замечание по поводу бесцеремонности, да помнила, где находится. Говорят, войти сюда – запросто, а выйти – весьма проблематично.

– Значит, вы не были у нее, да? – уточнил он.

– Нет, – пришлось ответить, раз он не понимает кивков. – Я прилетела вечером, остановилась в гостинице.

Пауза начала нервировать Веронику: что он там себе измышляет?

– В гостинице, – наконец повторил Ларичев и что этим хотел сказать – одному ему известно, во всяком случае, Вероника не поняла, какой смысл он вложил в слово. – А почему не поехали на квартиру, в которой проживала ваша сестра?

– Да что случилось, черт возьми? – закончилось терпение у Вероники. – Что вы ходите вокруг да около? Прямо нельзя сказать?

– Можно. Но мне любопытно, почему родная сестра, то есть вы, которая прилетела издалека, не кинулась сразу к сестре выяснить, что произошло, а поехала в гостиницу.

– Потому что мы не общаемся с Зинаидой, давно не общаемся, – подавляя эмоции, ответила Вероника.

– Как давно?

– Лет пять. Да, пять.

– Вы состояли в ссоре? – допытывался он.

– Да, а что? Мы поссорились и не виделись пять лет.

– Что же послужило поводом?

А собственно, чего она перед ним трепещет? Он кто? Такой же человек с ногами и руками, с головой и туловищем, но завышающий свою значимость. А она кто? Преступница? Нет. Так в чем дело? Его надо поставить на место. Вероника закинула ногу на ногу, пальцы рук переплела, соединив их на колене, подбородок вздернула и сказала вызывающе, вместе с тем сухим тоном:

– Какая вам разница? Родственники часто ссорятся, иногда на всю жизнь, не вижу в этом ничего сверхъестественного. Почему вы до сих пор не соизволили поставить меня в известность, что натворила моя сестра и зачем вы меня вызвали?

– Вашу сестру убили, – поставил в известность Ларичев, как она того требовала. – Ей нанесли пять ударов предположительно ножом, три из них несовместимы с жизнью. Вам плохо?

Только идиот или конченый тупица, что вообще-то одно и то же, способен задать этот вопрос, к тому же абсолютно безучастно. Вероника почувствовала, как кровь прихлынула к поверхности кожи, а внутри стало морозно, словно там образовалась ледяная пустошь. Известия о смерти неожиданны даже тогда, когда человек долго и безнадежно болеет, а когда смерть внезапна, ее невозможно принять, посему первой мыслью было: он перепутал, Долгих фамилия распространенная.

– Вы уверены?.. – выдавила Вероника с трудом. – Мою сестру?..

– Если Зинаида Валентиновна Долгих ваша сестра, то убили ее. Но раз вы сомневаетесь, что вполне понятно, поедем на опознание, тем более эта процедура запланирована у нас, ведь однофамильцев много. Прошу вас, – указал он на выход.

На автопилоте Вероника следовала за ним, еще не осознавая полностью происшедшее, к тому же надеясь, что произошла досадная ошибка. Если б ошибка! Ей не было бы жаль потраченных денег, с радостью она купила б билет и улетела к Стасу, потом на Мальту, где солнце превратит ее в мулатку – пусть.

Но внутри ее нечто жгло, отнимая надежду и пугая предзнаменованием: с этого дня твоя жизнь изменится, все изменится, и ты в том числе. Будто некто, бесшумно кравшийся за ней, нашептывал страшные слова злорадным голоском. Вероника чем угодно поклялась бы, что слышала неопределенный тембр (не мужской, не женский) и вкрадчивые интонации. Может, это шептал осенний ветер, встретивший их на улице, а может, та самая интуиция, которую никто не видел, не трогал руками, тем не менее многие уверяют, что она есть.

Ларичев оказал ей услугу: не на общественном транспорте заставил трястись, а усадил в личный автомобиль и сел за руль, по дороге, к счастью, не приставал с расспросами. Иногда, во время остановок на светофоре, она ловила на себе его любопытные взгляды, но он не заговаривал, а ей тем более не хотелось открывать рот, Вероника готовилась к «процедуре».

Но когда тебе показывают замороженный, почти бесформенный, отсюда плохо узнаваемый труп и просят опознать: твоя ли это сестра Зина, чужие слова не доходят, их попросту не улавливает ухо.

Только всматриваешься и всматриваешься в искаженные смертью черты, но ищешь не сходства, а различия, чтоб успокоить прежде всего себя: это не она, не Зина.

– Девушка, вам валерьяночки накапать? – спросил кто-то.

Вероника не отреагировала, она смотрела, не мигая, не дыша, с каждой секундой убеждаясь против желания, что видит безжизненное тело Зины, Зинки-оторвы, Зиночки-шалуньи, хитренькой, умной и безбашенной. Сильные руки взяли Веронику за плечи, словно хотели поддержать, а она всего-то сделала шаг назад, да неудачно, пошатнулась.

– Вы не ответили, – раздался рядом знакомый голос следователя, – это ваша сестра Зинаида Долгих?

Наконец Вероника услышала, повернула голову и встретилась взглядом с глазами Ларичева, в которых заметила сочувствие, но сил хватило лишь утвердительно кивнуть. В следующий миг, когда она повернулась к Зине, ту полностью накрыли тканью, которая отделила мертвую от живых.

Ларичев вел ее, держа за локоть, хотя это было лишним, Вероника неплохо держалась на ногах, просто в голове бурлил хаос из обрывочных воспоминаний, только что виденного трупа и множества вопросов. Она позволила руководить собой, в молчании поворачивала в ту сторону, куда тянул ее следователь, и покорно шла дальше.

Он отвез ее в гостиницу, даже проводил до номера, что с его стороны было верхом галантности – все же Ларичев при исполнении и не обязан заботиться о родственниках зарезанных. Вероника поблагодарила его, а в номере упала на кровать и очень долго лежала без движений, глядя в потолок.

2

Следующий день мало-мальски вернул ее в нормальное состояние, настала пора подумать о захоронении, но этот вопрос без следователя, как догадывалась Вероника, решить нельзя, поэтому отправилась к нему. Она не представляла, сколько ждет ее неожиданностей. Но он не сразу огрел обухом по голове, вначале Ларичев, жизнь которого явно состояла из одних вопросов, отдал дань вежливости:

– Как вы?

Дежурная вежливость, не предусматривающая даже мизерного интереса к самочувствию человека, а Вероника к подобным проявлениям относилась с предубеждением.

– Могли бы не спрашивать, – буркнула она. – Или вы полагаете, что после вчерашней «процедуры» люди пляшут от радости?

– Ну, иногда. Да-да, иногда и пляшут – когда являются единственными наследниками всего имущества. Правда, на похоронах безудержно рыдают, но скорей всего от радости.

Циник, отметила про себя Вероника, слава богу, ей недолго предстоит общаться с ним. Она приступила к делу:

– Я могу забрать сестру и как это сделать?

– Можете. Труп у нас и без того задержался, я подготовлю соответствующие бумаги… Кстати, у вас есть в нашем городе знакомые, родственники?

– Никого. Я этот город не знаю.

– Значит, и друзей сестры вы тоже не знаете, – вывел он, кажется, разочаровавшись. – Трудно вам придется с организацией похорон.

– Справлюсь. Я могу идти? – И вскочила.

Она переоценила себя, в этом месте Вероника чувствовала все признаки западни, а Ларичев виделся ей коварным охотником, расставляющим невидимые ловушки. Уж неизвестно, с чего это вдруг у нее возникли такие ощущения, но, не выяснив и толики всех обстоятельств, при которых погибла Зина, она поспешила быстрее уйти отсюда.

– Сядьте, – приказал он.

Вероника плюхнулась на стул, замерла. Выпала сумочка из рук, она подняла ее, уложила на колени, сжав до боли пальцы, потому что Ларичев хладнокровно сканировал ее глазами. Под этим пристальным взглядом было не по себе, будто она в чем-то провинилась, а он готов огласить вслух ее вину. Вместо этого Ларичев удивил ее и бесстрастным тоном, и неожиданным поворотом:

– За три дня до убийства ваша сестра написала завещание и сделала вас единственной наследницей всего своего имущества.

– Меня?! – только и вымолвила Вероника.

– Вас, вас. Несмотря на ссору между вами. Странно, да?

Вон для чего он начал с прелюдии о наследстве, ему интересно поглядеть на реакцию Вероники – до какой степени она возрадуется. До чего же черствый человек.

– Какое имущество? – скептически фыркнула она. – У Зины?

– Квартира в элитном доме двухкомнатная, сто квадратных метров, в ней – все путем, то есть полный достаток, хотя ваша сестра нигде не работала. Не работала, а счет в банке имела приличный. Если не ошибаюсь, немногим больше миллиона, для многих это огромные деньги.

Вероника уловила в его фразах некий намек, а на что он намекал, не догадывалась, двойной смысл ее беспокоил, поэтому она излишне резко сказала:

– Не понимаю, к чему вы клоните?

– Я рассуждаю, – снисходительно усмехнулся Ларичев и, к ее радости, опустил глаза, чертил круги на листе бумаге, словно ему безумно скучно. – Не подскажете логику вашей сестры? Вы не общались, даже не перезванивались пять лет, что же побудило ее написать завещание на ваше имя за три дня до гибели? Она как будто чувствовала, что скоро умрет насильственной смертью.

– Никто не может знать, что она чувствовала, вы тем более, – дерзко заявила Вероника. – Где Зина жила? Скажите адрес. Надеюсь, соседи не откажутся проводить ее и помочь мне.

Ларичев быстро настрочил на листе бумаги адрес, подвинул к ней, она, читая, не обратила внимания на его последнюю фразу:

– Это в новом микрорайоне. Не думаю, что соседи помогут, но попытайтесь. Да, вот еще что… подпишите подписку о невыезде.

Шевеля губами и запоминая, Вероника прочла адрес, сложила лист и, засовывая его в сумочку, спросила:

– Все?

– Подпишите, – указал он глазами на листок, одновременно подавая авторучку. Когда она собралась поставить свою подпись, Ларичев упредил бездумный поступок: – Прочтите сначала.

Вероника начала читать… вдруг ее глаза из длинных стали круглыми – какие ей всегда нравились, в ужасе она выдавила:

– Подписка?!. А… а почему?!

– До конца расследования вам предстоит находиться в городе.

– Вы в своем уме?! – взвилась Вероника, забыв, с кем имеет дело. – У меня отпуск только две недели! А потом… потом работа… и… я выхожу замуж… Нет, я не могу торчать здесь до конца… тем более этот конец неизвестно когда наступит! Вы же годами ведете следствие, мне что же, все это время жить здесь?!

– Ничем не могу помочь, у вас есть мотив.

– Что? – подалась корпусом к нему Вероника, будто не расслышав. – Что-что у меня есть?

– Мотив.

– То есть вы меня…

Ее указательный палец то на Ларичева показывал, то упирался в собственную грудь, а в словарном запасе не находилось нужных слов. Если честно, то находились – ненормативные. И этот урод (моральный, разумеется), которому безразличны люди, явно получающий удовольствие, издеваясь над ними, сложил по-школярски руки на столе и произнес:

– Не стоит нервничать, так положено: все, кто имеет мотив, до конца следствия обязаны находиться в городе.

– Да меня вообще здесь не было!

– Верю. Вы свободны.

Вероника рванула к выходу, но, когда она распахнула дверь, ее остановил голос Ларичева:

– Вы забыли пропуск.

Ах да, без пропуска ей только в каталажку дорога, да и то под конвоем. Она оглянулась, Ларичев, установив локоть на стол, лениво потрясал листочком. Вероника рванула к нему, выхватила листок, зло рявкнув:

– Спасибо.

И ушла. Следом за ней в кабинет зашел молодой человек небольшого роста, с простоватым лицом, которому Ларичев отдал приказ:

– Видел? Глаз не спускать, тебя сменят.

– Черт! – взмахнула руками Вероника перед квартирой сестры.

Опечатана! К тому же Ларичев не дал ключа, следовательно, туда не войдешь, впрочем, не вошла б и с ключом – как она бумажку с печатями снимала бы без соответствующей визы? Чтоб потом ее обвинили во всех смертных грехах?

Вероника оперлась спиной о стенку, вздохнула – и что теперь? Она ведь понятия не имеет, с чего начинать, куда бежать и что нужно для захоронения. На площадке еще три квартиры, Вероника позвонила в одну – никто не откликнулся. За дверью следующей квартиры старуха ответила, что не знает Зинаиду Долгих, пришлось звонить в следующую.

– Вам кого? – выглянул мальчик лет десяти.

– Дома из взрослых есть кто?

– Ба! – позвал он. – Ба, тебя спрашивают.

Появилась миловидная женщина, которую и бабушкой-то не назовешь. Вероника, торопясь и запинаясь от волнения, выпалила:

– Я сестра вашей соседки… Зинаиды Долгих… Она в этой квартире жила… Не могли бы вы…

– Которую зарезали возле нашего дома?

– Д-да… – А сама-то так и не выяснила, где убили сестру, а также как и когда. – Ее пора хоронить, а я… не представляю, как это делается… мне не приходилось хоронить… Не подскажете, куда обращаться?

– В бюро ритуальных услуг, – охотно подсказала женщина. – Точно не помню, какие нужны документы, но свидетельство о смерти точно надо… Да вам подскажут в бюро.

– А где находятся ритуальные услуги? Я не знаю города…

– На кладбище. Погодите, сейчас уточню адрес, у нас ведь не одно кладбище.

Получив адрес и выйдя во двор, Вероника уселась на скамейку, совершенно расстроенная, несчастная настолько, что потянуло поплакать. Вчера не ревела, а сегодня собственная беспомощность наполнила глаза слезами, и не привыкшая к катаклизмам Вероника чувствовала себя никчемной. Тем не менее она съездила в бюро ритуальных услуг, выяснила, какие нужны справки, еще больше пала духом, потому что примерный счет за оказание услуг выставили кругленький, а это только начало. По дороге к остановке она ругала себя на чем свет стоит:

– Зачем я купила сапоги? Да еще две пары! Очень они мне нужны были по таким ценам? И сумки к сапогам… А пальто кожаное зачем? Могла обойтись, но не обошлась! А белье… Откуда у меня страсть к безумной роскоши? Вот дура! Если не хватит денег на карточке, что я буду делать?

А еще через некоторое время она воодушевилась, выход-то есть: позвонить Стасу. Вероника дождалась вечера в гостинице, ведь ее жених посвящает себя полностью работе, посему не любит отвлекаться, да и новость предстояло преподнести из разряда хуже некуда. Она провела несколько часов в слезах, горюя над своей участью и оплакивая глупую Зинку. Как она попала под нож? Нормальные люди доживают до старости, а ее почему-то прирезали. Кстати, тетка, воспитавшая их, не раз твердила старшей: «Ой, Зинка, ты своей смертью не умрешь, больно плутоватая». Как в воду глядела!

– Стас, это я, Вероника. – Услышав его голос, она снова разревелась. – Стас, тут такое… Мою сестру убили.

– Да ты что! Как? Кто?

– Ножом. Кто – не знают, идет следствие. На меня столько свалилось… Стас, прошу тебя, приезжай… я не справлюсь одна.

Пауза в трубке могла означать все, что угодно, например, ему необходимо хотя бы немного времени для анализа ситуации, а также просчитать свои действия. Каково ему перестраивать планы, если даже Вероника от шока абсолютно потерялась и туго соображала? Но не этих слов она ждала, нет, не этих:

– Ты понимаешь, что это невозможно?

– Почему невозможно? Я почти твоя жена, у меня горе, никто тебе слова не скажет против…

– У нас сейчас аврал перед сдачей, ты же знаешь, сколько наваливается забот с переделками, я не могу все бросить. И документы в путевке я успел выправить на сестру, как ты того хотела, Алена не поймет внезапных перемен.

Паника, что в тяжелых обстоятельствах она останется в полном одиночестве, оказалась сильнее слез, паника и волна негодования. Вероника судорожно утерла нос и щеки, собралась попрощаться, мол, катись хоть на Мальту, хоть к чертям собачьим, а твои тапочки я вышлю тебе по почте вместе с зубной щеткой, но сдержала порыв. Разрушать легко и просто, не пришлось бы потом жалеть. Вероника упавшим голосом выговорила:

– Стас, ты мне нужен, очень-очень нужен…

– Вероника… – Таким тоном начинают окончательный отказ. – Извини, это невозможно, слишком много завязано на мне людей. (О да! Особенно на мальтийском побережье! Как тут не усмехнуться? Горько усмехнуться.) Кстати, как у тебя с деньгами? Выслать?

– Да. Мне нужны деньги на похороны.

Вот, пожалуйста! Если б послала его минутой раньше, где бы деньги взяла? Вероника подобрела, когда слушала:

– Завтра утром перечислю на твою карточку. В общем, завершай всю эту бодягу с похоронами и возвращайся, не торчи там.

– Я не знаю, когда приеду, меня заставили подписать дурацкую бумажку… подписку о невыезде.

– Как-как?! Подписку? С какого перепугу?

– У меня есть мотив, так следователь сказал. Зина оставила мне свое имущество.

– Выходит, тебя подозревают в убийстве собственной сестры?

Вероника будто удар тока получила, до ее сознания полностью не доходило, что означает подписка, не до того было. Подозревают – звучит жутко, ведь известно, что если других подозреваемых не найдут, убийство повесят на нее. Впрочем, повесят без «если», у нее есть мотив, а органам нужны показатели, раскрываемость, почет и уважение, ну, еще очередные звания и прибавка к зарплате. Ничего себе! Зинка влипла, а вместе с собой и сестру потащила! Она всегда тащила ее… но что теперь об этом думать!

– Нет-нет, это не так серьезно, – промямлила Вероника в трубку, на самом деле не веря в то, что говорила. – Просто они ищут тех, у кого есть мотивы, потом проверяют… Я же была очень далеко! Как же могла… Короче, мне ничего не грозит, успокойся.

– Мне бы твою уверенность. Ладно, посмотрим, что там следователь надумает. Держись. Завтра позвоню.

И ей бы уверенность. Вероника бросила трубку рядом на кровать, на которой лежала, снова ее глаза сфокусировались на потолке, там хоть ничего не отвлекало от мыслей. Собственно, мысль была одна: ее подозревают! В убийстве?! Бред. Но учитывая, сколько по тюрьмам томится невиновных людей, бред перевоплощался в реальность. Ее положение хуже, чем казалось, а Стас не по-мужски устранился, он обязан приехать и защитить будущую жену, выходит, она долго искала и выбрала ненадежного человека?

Но «подозревают» – главнее, страшнее, эта мысль была убийственной. Нужно что-то делать, каким-то образом убедить Ларичева в своей невиновности, если только он захочет в этом убедиться, в чем Вероника сомневалась. Правда, сейчас на первом месте стоит Зина, как справиться с этой проблемой? Знакомых в городе нет, кроме… Неужели опять к следователю придется нестись?

Ларичев открыл дверь ключом, вошел на цыпочках, хотел сюрпризом явиться: опля, вот он я! Не вышло. Нинуся вылетела из комнаты, как из хлопушки конфетти, и столько же от нее шума:

– Почему так долго? Я жду, жду… Ночь на дворе, а тебя все нет! Не бросай пиджак, повесь в шкаф. Тапочки я помыла, не ходи босиком. Иди на кухню, кормить тебя буду. Руки не забудь вымыть.

– Нинуся, ты как сварливая жена, – робко пожурил он дочь по пути в ванную. – Эдак тебя никто замуж не возьмет, все женихи разбегутся.

– Ну и пусть разбегаются, – уже из кухни крикнула Нинуся. – И вообще, ты быстрее выйдешь замуж за жену.

– Не-ет, – пробасил он из ванной, – я больше не женюсь.

– Все так говорят, – сказала мудрая дочь. – А потом влюбляются и женятся.

– Нинуся, я теперь люблю одну-единственную женщину: тебя.

– И правильно. Тогда, когда вырасту, я с тобой буду жить, ты ж без меня пропадешь.

– Эт-точно, – констатировал Ларичев, заходя в кухню, да так и вытаращил глаза. – Суп? Котлеты? Откуда роскошь?

– Бабушка приезжала, – вздохнула Нинуся. Ей хотелось бы похвастать, дескать, это я приготовила, пробуй, но врать еще не научилась. – Заглянула в холодильник, а там все есть, но нужно готовить. Она и приготовила, а я помогала.

Бабушка – мать бывшей жены. Естественно, разведясь с ней, с тещей он не поддерживал дружеских отношений, поэтому озаботился:

– Маме не доложит, что я тебя голодом морю?

– Что ты! Она же любит меня, значит, не будет сердить.

Детская непосредственность – качество замечательное, отличается от взрослых игр бесхитростностью, а то иной раз взрослая непосредственность смахивает либо на умственную отсталость, либо на ту самую простоту, которая хуже воровства. В этом смысле ребенок открыт, он такой, какой есть, но и в своем восьмилетнем возрасте Нинуся неплохо усвоила, что на любви можно спекулировать. Как к этому относиться? А черт его знает! Ларичев слишком дорожит дочерью, чтобы заниматься воспитанием и грозить пальцем, читая длинные нотации.