я эмоционально опустошена и раздавлена,давно я такого не читала.Эту книгу нужно разбирать на занятиях со студентами-психологами.
Maht 650 lehekülgi
2003 aasta
Нам нужно поговорить о Кевине
Raamatust
Как жить, если твой сын расстрелял собственных одноклассников? Кого винить, если за шестнадцать лет материнства так и не получилось понять и принять собственного ребенка?
Спустя два года после трагедии Ева пытается разобраться в прошлом. Ее откровенная, полная самых разных эмоций история разворачивается в письмах к мужу. С помощью бумаги и ручки она подвергает тщательному анализу свой брак, карьеру, семейную жизнь и ужасающую ярость сына.
«Почему он это сделал?» – вопрос, который Ева задает себе каждый день, надеясь, что когда-нибудь она узнает ответ у Кевина…
Если говорить о «интересная ли книга», то да, невероятно интересная. Но вот это печальное мрачное послевкусие - не могу сказать, что мне нравится. Эта та книга, которая сильно ранит, не забывается, но и не оставляет радостного шлейфа. Книга заставляет в нее окунуться, о ней думать, задавать вопросы, искать ответы.
Вы думаете, что над этой книгой можно плакать? Нет, над ней можно только выть, орать, биться головой или молиться. Если вы просто плачете, то у вас или еще нет детей, или вы пребываете в счастливом неведении, как иной раз поворачивается жизнь... Меня книга просто разорвала... Честно скажу, у меня замечательная дочь, практически беспроблемной она была всегда, любимой — уж точно, но после этой книги, все мои ужасы встали стеной. Впрочем, уже все я описала в истории. Это же книга оживших родительских кошмаров! "Цена нелюбви" — плохое название. Знаете почему? Потому что не про любовь и нелюбовь она, про это нет ни слова в этой книге. Матери изначально не нужен этот ребенок?! Вот только когда вы сами пройдете весь путь от беременности до родов, а потом до (хотя бы) подросткового возраста, вот тогда мы и поговорим! Опять же озвучиваю: у меня с дочерью не было проблем, но то, что я видела и вижу, дает мне право это говорить! Я верю Еве. Безоговорочно. Я ей сочувствую. Я ее жалею. Женщина, которая безумно любит своего мужа, сильная, умная, жестокая, справедливая, принципиальная... Женщина, которая хочет любыми путями сохранить свою семью и подстраивается под мужа (хотя материальные блага все от нее)... Женщина, которая честно признается, что боится своего новорожденного сына... Которая буквально препарирует всю свою жизнь, чтобы понять свою вину... Которая буквально умирает от этого чувства... Которой в этой жизни уже нечему радоваться... Которая понимала своего ублюдка-сына с рождения и ненавидела-любила вопреки всему... Которая потеряла все, что дорого... Которой жить под гнетом того, что натворил ее сын, жить среди людей, которых он же сделал несчастными...
Это кошмар! Кевину намного легче, он в тюрьме. А мать на свободе, там, где воздуха уже нет.
А я вот хочу сказать только об одном. Эта мысль бьется во мне, и только в этом я могу обвинять родителей. А если Кевин все же психически болен? А вовремя не среагировали, не изолировали, не поняли?! - Ребенок, который до шести лет ходит в памперсах. Просто так не бывает. Либо физиологическая потребность, либо психология. Подчеркивалось, что болезни физиологической не было. Тогда это просто ненормально!!! Ведь самому ребенку это стыдно, неприятно и противоестественно, особенно, когда он еще и общается с другими детьми! -Когда ребенок ломает руку (открытый перелом!!!), а он не плачет!!! Ну не надо рассказывать, что это из-за его выдержки! Открытый перелом, кость наружу, а у шестилетки выдержка, чтобы досадить маме??? Не верю! -Когда ребенок провоцирует другого, чтобы тот расчесал болячки псориаза... Кто хоть раз это видел, согласится, что нормальный малыш заревет от вида крови и жуткой картины... -Промыть сестре глаз химическими отбеливателями — за гранью...
Я — не врач! Я — не психиатр! Но ведь странно!!!
Ради чего все это? Чтобы ждать? Чтобы держать комнату с "Робин Гудом" и свежими простынями?... Ну, закидайте ее камнями... Я думаю, она будет счастлива...
Я много читаю, но редко пишу о прочитанных книгах. В роли критика, рецензента и даже просто комментатора я весьма посредственна, но иногда случаются прорывы. Как сейчас. Уверена, многие и очень многие смотрели фильм, поставленный по этой книге. Отличный фильм. Разве Тильда Суинтон не хороша? Разве не убедителен Эзра Миллер? Вот только прекрасный фильм оставил для меня много вопросов, а книга ответила на каждый из них. Даже на те, которые я не осмеливалась задать. Ровно на середине книги я ещё поджимала губы, шокированная её откровенностью. Шокированная тем, как автор, Лайонел Шрайвер, вытаскивает на свет божий и раскладывает под увеличительным стеклом то, что принято прятать в самых далёких уголках души. То, что не принято, табу, даже упоминать в «приличном» обществе. Да и в любом другом. Мне не нравится (теперь, после прочтения) перевод названия книги. «Цена нелюбви». Цена, как и оценка, предполагают платёж или расплату, а также возможность избежать этой расплаты, посредством отказа от совершения приобретения. Но такой возможности у героев не было. Невозможно заставить себя любить. Но возможно полюбить, причём тогда, когда, казалось бы, уже совсем, безнадёжно, безвозвратно поздно. Для героини путь от нелюбви к любви оказался мучительным, долгим, заполненным болью и горем. И всё же она никогда не оставляла попыток понять того, кого не смогла полюбить так, как велит общественная мораль, природа, весь жизненный уклад… Если кто-то и любил Кевина, то, разумеется, мать. Всегда. Вот только понимание пришло очень и очень поздно. Вся книга – письма героини к мужу. И снова – о любви. О другой любви. О той, которая не рассуждает (как в случае с сыном, где всё упиралось в стремление понять его мотивацию, проникнуть в его внутренний мир, постичь его – странного, страшного, отчуждённого). Мужа она любит просто и обыденно, смиряясь с его простоватостью, неглубокой прямотой и пропастью между ними двумя, через которую перекинут ненадёжный мостик прошлого счастья. Любит, закрывая глаза на все его ошибки, на непонимание и нежелание понять истинного положения вещей. Так что нельзя сказать, что она холодна, или лишена способности любить. Вот тут я утыкаюсь в тему, которую и писать страшно. Мне, через себя – мать-наседку, квочку, и бабушку уже… Ещё одна табуированная тема – дети, априори – цветы жизни. А Кевин? Кевин – результат воспитания? И то, что произошло в четверг – следствие того, что мать его не смогла полюбить? Но если исходить из моей уверенности (а я уверена) в том, что она и только она любила его по-настоящему (ибо знала), то весь ужас этой темы встаёт перед читателем в полный рост. Не все дети – цветы. Некоторые – монстры. А Кевин, безусловно, монстр. Монстр разрушения. Монстр ненависти. В первую очередь – к себе самому. Отвергнутый? О, нет. Отвергающий. Монстр, больной любовью к матери, ненавидящий себя за эту слабость и презирающий себя, и весь мир в придачу. Монстр с рождения. Он последовательно и успешно разрушает вокруг себя всё, что отождествляет собой общественные идеалы. Он не вписывается в общество, хотя внешне весьма хитроумно к нему приспосабливается. Но он, как раз и символизирует общество, все его пороки. Он является и его частью, и его продуктом – глубоко одинокий и отчаянно желающий быть понятым. Со своей кривой любовью и неоправданной ненавистью. У него есть единственный зритель, единственная цель. И он её поражает. Буквально, стрелами. И умирает. Не в физическом смысле, нет. Но того Кевина, про которого написана книга больше нет. Сказать, что я потрясена? Мало. Помимо глубоких исследований человеческой души и человеческих же заблуждений относительно правильности и незыблемости моральных установок (я ни в коем случае не оправдываю преступление Кевина, он – монстр, и для меня это просто факт).Как всегда, я добралась до этой книги с гигантским опозданием, но рада, что добралась.
Спойлеры. Не хотите ли чашу с ядом? Именно ей и является этот роман. У меня, по крайней мере, точно все признаки отравления на лицо – тошнит и неудержимо тянет блевать. Внутри меня кипит черная вонючая жижа, которая рвется наружу бранью. У. Берроуз сказал, что «писать – это как срать, только буквами». В некоторых случаях трудно не согласиться с данным утверждением. Люди, отойдите, меня сейчас стошнит «рецензией».
Роман в письмах. Длинных, подробных, написанных живо и ярко, и от этого только еще страшнее. Это до анатомичности правдивая книга. И имейте ввиду, что она может сделать больно. Даже, если кажется, что всё это не про вас, она все равно найдет щель в броне и загонит туда иглу. Или, в данном случае, будет правильнее сказать стрелу из арбалета. После такого молекулярного разбора жизни и мыслей героиня должна быть понятна, но Ева для меня осталось непостижимой. Честь и хвала Лайонел Шрайвер. Давно никто не вызывал во мне такой ослепительно чистой, без оговорок и полутонов, такой самозабвенной ненависти, как созданная ею героиня Ева Качадурян. Да, она прошла через ад. Это могло бы вызвать сочувствие. Но она втянула в него других людей. Она пишет свои письма мужу почти каждый день. Без ответа. Напишу и я одно.
4 декабря 2013г. Скажу откровенно, Ева, всю первую половину истории я искренне вам сочувствовала. Воспитание детей – процесс неоднозначный, иногда не контролируемый, иногда совершенно напрасный. Приход новой личности в мир – своеобразная лотерея. Должна признать, ваш первенец – адово отродье. Согласие родителей, единство во взглядах – еще один (из множества) краеугольных камней. Когда от вашего внутреннего мира осталось одно пепелище, я сначала никак не могла понять, что вас удерживает? Чувство ответственности перед Кевином? Любовь к Франклину? Отрицание Франклином очевидных вещей, запихивание реальности под свои умозрительные стандарты (совершенно железно-бетонные, потому что другие стандарты такая реальность давно порвала бы в клочья. Но по заповеди их семьи – «материалы – всё!», и стандарты тоже сделаны на совесть), знаете ли, бесит. Жертва рекламы и сериалов, он как тупоумный робот-семьянин фигачит по единственной возможной программе с полным игнором всего, что в неё не вписывается. Но это всё ваше личное дело, каждая семья живет по своему кодексу.
Но я не могу простить вам Селию. Её кровь, Ева, на ваших руках и не пытайтесь вытереть её о других. После семи лет ежедневной скучной муки материнством вы огорошиваете мужа заявлением, что вам надо второго ребенка. В самом желании нет ничего странного. Но вы как никто знаете всю исключительность своего случая. Вы давно поняли, что ваш сын садист. Хладнокровный, хитрый садист. Вы не понимали, что рожаете жертву к нему на алтарь? Тогда вы еще более слепы, чем ваш муж . Вас Кевин ведь прямо предупредил, что придет время, и вы пожалеете о своем поступке. Его угрозы нельзя игнорировать. Вы хотели второго ребенка – пожалуйста. Берите его и уходите из дома. Вы богаты и независимы. Вы обязаны были так сделать. Это был вопрос выживание девочки. Вы обрекли её на муки. Как вы могли остаться с ней в вашем жутком доме после того случая? Всё же прекрасно поняли. Вы могли её спасти. Это малодушие, трусость и эгоизм.
Я присоединяюсь к вопросу ваших свекра и свекрови (которых вы так любили высмеивать) – зачем? Зачем вы нанимали адвоката? Какое оправдание можно было найти той бойне? Как вы могли искать для него защиты, после… Селии? После так горячо любимого вами Франклина? Как?
Arlett несколько раз она упоминала, что хотела бы, чтобы сын был внешне похож на мужа, но родился похожим на неё и больше перенял армянскую внешность. Но, я думаю, что он был не только внешне похож на неё, но и внутренне, впитывал её, как губка. Муж любил и не видел "червоточин" ни в ней, ни в сыне. Только сын пошёл дальше матери, чтобы "развеять" свою и её скуку, шёл к тому, чтобы изменить банальную действительность. Она в этом ему помогала своей не любовью, стала чувствовать подобие любви к нему и гордости по мере пути к его самому ужастному преступлению. При прочтении несколько раз проскальзывало, что она гордиться его "гением" на пути к самому страшному преступлению, когда он переступил порог, она ему в своём арендуемом разрушенном доме приготовила комнату (Кто там в виде порога выступал в конце, в спортзале? Улитка или слезняк? Не хочу перечитывать). Дочку она изначально родила для жертвы.
Jätke arvustus
Я лежала на диване, а ты возвышался надо мной, держа на руках своего сына. Ты был похож на один из тех мощных символов крестьянской преданности семье и родине, которые изображали в советских настенных росписях.
Arvustused
319