Британские СС

Глава 4

Пиво с каждым днем становилось все жиже, а тот, кто верил россказням об уничтоженных в ходе боев полях хмеля, явно не пробовал экспортных марок, которые разливали в столовых для немецких солдат. Но Дуглас все равно заказал еще пинту и щедро залил горчицей безвкусный сэндвич с сыром, прежде чем приниматься за еду. В «Красном льве» у Дерби-гейт сидели еще несколько офицеров убойного отдела. «Красный лев» был собственным пабом Скотленд-Ярда. Здесь раскрыли больше преступлений, чем во всех кабинетах, прозекторских и архивах вместе взятых – по крайней мере, так утверждали некоторые завсегдатаи после третьей кружки.

Подошел мальчишка, разносящий «Ивнинг стэндарт». Дуглас купил газету, отыскал на последней странице рубрику «Срочно в номер».

В РОСКОШНОЙ КВАРТИРЕ В ВЕСТ-ЭНДЕ НАЙДЕН ТРУП МУЖЧИНЫ

Сегодня район Шепард-Маркет в Мейфэре посетили детективы из Скотленд-Ярда после сигнала о том, что в одном из тамошних домов найден труп. Погибшего обнаружил сосед, по своему обыкновению с утра принесший бутылку молока. Имя жертвы пока не разглашается. Из полиции сообщают лишь, что он антиквар и бесспорный знаток хорошеньких вещиц. Дело расследуется как убийство, и ведет его сам Дуглас Арчер по прозвищу Скотленд-ярдский снайпер. Именно он раскрыл прошлым летом жуткое дело «убитых извращенцев».

В заметке определенно чувствовалась рука Гарри Вудса. Гарри прекрасно знал, что Дуглас терпеть не может это прозвище. И комментарии он явно давал по телефону: наверняка обозвал убитого «знатоком хорошеньких девиц», а потом возмущенно это отрицал, когда репортер зачитал ему записанный комментарий для подтверждения.

Когда Дуглас вышел из «Красного льва», лил дождь. Собираясь переходить через улицу, Дуглас увидел на другой стороне Сильвию, ту самую секретаршу. Подстерегает… Дуглас переждал пару автобусов и стал перебегать дорогу. На разделительной полосе пришлось остановиться и пропустить два штабных автомобиля с флажками немецкого командования. Дугласа окатило водой из оставшейся после бомбежки рытвины. Он выругался, но дождь остался глух к проклятиям.

– Милый, – в качестве приветствия сказала Сильвия.

Прозвучало это без особой теплоты, но Сильвия вообще была дамой прохладной. Дуглас приобнял ее за плечи, и она подставила ему холодное лицо для поцелуя.

– Я весь день с ума схожу. Ты написала, что уезжаешь…

– Прости, милый. Не стоило отправлять тебе это дурацкое письмо. Ты ведь простишь?

– Так ты беременна?

– Не знаю наверняка.

– Черт побери, Сильвия, ты написала…

– Не надо кричать посреди улицы, милый. – Она прижала пальцы к его губам; пальцы были ледяные. – Напрасно я пришла, да?

– Через три дня мне пришлось заявить о твоем отсутствии. Буфетчица начала выяснять, куда ты пропала. Дальше скрывать было нельзя.

– Мне жаль, что тебе пришлось рисковать, милый.

– Я звонил твоей тете в Стретэм, но она сказала, что много месяцев тебя не видела.

– Да, я бессовестная, надо ее проведать.

– Сильвия, ты меня вообще слушаешь?

– Пусти руку, больно. Слушаю я.

– Но явно ничего не слышишь!

– Я слушаю тебя так, как всегда.

– Пропуск у тебя?

– Какой пропуск?

– Пропуск сотрудника Скотленд-Ярда. Ты пьяна, что ли?

– Разумеется, нет. А что ты так забеспокоился насчет пропуска? Думаешь, понесу вашу бумажку на Петтикоут-Лейн и продам тому, кто больше предложит? Да кому охота лезть в твой мерзкий Скотленд-Ярд, кроме тех, кому за это жалованье платят?!

– Давай-ка прогуляемся, – решил Дуглас. – Уайтхолл-стрит патрулируется жандармерией, сама знаешь.

– Ну чего ты такой бука? – Она улыбнулась. – Лучше поцелуй меня как следует. Ты что, не рад меня видеть?

– Конечно, рад. Пойдем в сторону Трафальгарской площади.

– Ладно…

Они зашагали по улице мимо вооруженных часовых, неподвижно стоящих у дверей правительственных зданий, в которых теперь размещались совсем другие люди. У театра Уайтхолл пришлось остановиться – впереди солдаты начинали спонтанную проверку. Поперек дороги стояли три грузовика с опознавательными знаками штаба немецких вооруженных сил по лондонскому округу: схематичное изображение Тауэрского моста над большой буквой «Л» готическим шрифтом. Солдаты были в полевых куртках, у каждого за плечом – автоматическая винтовка. Они быстро разворачивали на проезжей части ленту с шипами – так, чтобы свободной оставалась лишь одна полоса в обе стороны. Опорный пункт размещался в машине, припаркованной у основания статуи Карла Первого. Дуглас про себя отметил, что немцы быстро учатся: именно в этой точке полиция Большого Лондона всегда проводила проверки в случае необходимости. Он обернулся. Позади улицу тоже успели перекрыть.

Не выказывая ни малейшего волнения, Сильвия предложила свернуть в сторону набережной. Дуглас покачал головой.

– Нет. Боковые выходы блокируют в первую очередь.

– У меня ведь пропуск.

– Ты в своем уме? – не выдержал Дуглас. – В здании Скотленд-Ярда находится служба безопасности рейхсфюрера, гестапо и все прочее! Ты говоришь «бумажка», а для немцев это почти самый ценный документ, который могут выдать иностранцам. Ты не появлялась на службе, не предоставив уважительной причины, и не сдала пропуск. Если бы ты прочитала договор о приеме на работу, прежде чем его подписывать, ты бы знала, что это равносильно краже. Теперь твое имя и номер твоего пропуска наверняка значатся в списках розыска гестапо, а списки эти моментально оказываются у каждого патруля по всей стране!

– И что мне делать? – Даже теперь в ее голосе не было испуга.

– Сохранять спокойствие. У них есть люди в штатском – следят за теми, кто ведет себя подозрительно.

Солдаты тормозили и досматривали всех – служебные автомобили, двухэтажные автобусы, даже медицинский фургон остановили и проверили документы у водителя, фельдшеров и больного. Солдаты не обращали никакого внимания на дождь. От воды их каски блестели, а полевые куртки стали темными. Гражданские в ожидании очереди сгрудились под козырьком театра Уайтхолл. Над входом висела афиша – «Вена в гостях у Лондона», и на ней обнаженные женские фигуры прятались среди белых скрипок.

Дуглас схватил Сильвию за руку и, прежде чем она успела запротестовать, вытащил наручники и защелкнул у нее на запястье – достаточно резко и жестко, чтобы это было болезненно.

– Какого черта?! – заорала Сильвия, но Дуглас уже силком тащил ее мимо очереди.

Народ вяло завозмущался, но Дуглас лишь уверенней стал работать локтями.

– Командир! – крикнул он. – Кто тут главный?

– Что надо? – отозвался прыщавый юный фельдфебель в металлическом нагруднике, какие носили военные полицейские при исполнении.

Полевой куртки на нем не было, и Дуглас предположил, что это и есть начальник патруля. Так что он продемонстрировал юнцу полицейское удостоверение и быстро заговорил по-немецки:

– Вахтмейстер, я веду эту женщину на допрос. Вот мой пропуск.

– А ее документы? – бесстрастно спросил фельдфебель.

– Утверждает, что потеряла.

Фельдфебель равнодушно взял у Дугласа пропуск, тщательно изучил, сверил лицо с фотографией.

– Давайте, давайте! Мне весь день тут торчать? – нетерпеливо поторопил Дуглас, зная, что военная полиция может расценить вежливость как признак нечистой совести.

– Хватит дергать, больно! – огрызнулась Сильвия. – Синяки будут! Вот, погляди, скотина!

Фельдфебель смерил их обоих злобным взглядом и проорал:

– Следующий!

– Пошли. – Дуглас быстрым шагом миновал кордон, таща Сильвию за собой.

Вымокшие до нитки, они молча пробирались между машин, стоящих в ожидании досмотра. Через арку Адмиралтейства на Трафальгарскую площадь выехал комфортабельный туристический автобус. К окнам приникли физиономии молодых солдат. Они глазели по сторонам и посмеивались над экскурсоводом, который пытался вещать в микрофон на ломаном немецком. Один парень помахал Сильвии из окна. Распугивая мокрых голубей, Дуглас волок ее через пустую, омываемую дождем площадь.

– Мне вот интересно, ты сам себя слышал? – Сильвия растирала запястье под наручником. – «Самый ценный документ, который могут выдать иностранцам». Иностранцам! Каково?

Дуглас подумал, что это очень по-женски – прицепиться к какой-нибудь уже забытой фразе и устроить сцену.

– Хватит. – Он огляделся, раскрыл наручник и отпустил ее локоть.

– По-твоему, это мы иностранцы?! – не унималась Сильвия. – Немчура тут, значит, у себя дома, а мы так, шваль подзаборная, которая должна ползать на брюхе и сапоги им лизать!

– Хватит уже, Сильвия, – повторил Дуглас.

Ему претила грубость из уст женщин, хотя, работая в полиции, давно бы следовало к таким вещам привыкнуть.

– Отвали от меня, подстилка гестаповская! – Она толкнула его ладонью в грудь. – У меня есть друзья, которые не станут пресмыкаться перед фрицами! Но где уж тебе понять! Ты ведь так занят! Столько надо сделать за них грязной работы!

– Чую, компания Гарри Вудса не прошла для тебя даром, – проговорил Дуглас, тщетно пытаясь обратить разгорающийся скандал в шутку.

– Ты жалок! – выкрикнула Сильвия. – Понятно тебе? Жалок!

Она была хорошенькая, но сейчас Дуглас будто увидел ее другими глазами. Молоденькая девчонка со слипшимися от дождя волосами, с размазанной помадой, в плащике не по размеру через десять лет станет склочной мегерой с громким голосом и вечно поджатыми губами. Дуглас четко понял: у них никогда ничего не вышло бы. Просто стечение жизненных обстоятельств: ее родители погибли под бомбежкой за несколько дней до того, как Дуглас потерял жену. Вполне естественно, что они с Сильвией потянулись друг к другу в отчаянном поиске хоть какого-то утешения, принятого ими обоими за любовь. То, что прежде воспринималось им как обаятельная юношеская самоуверенность, теперь выглядело скорее упрямым эгоизмом. Вероятно, у нее уже другой, и наверняка кто-то помоложе, но выяснять Дуглас не стал – она бы в любом случае заявила, что так и есть, просто из мстительного удовольствия.

– Мы оба жалки, Сильвия, – только и ответил он. – Вот в чем дело.

Они стояли у одного из бронзовых львов Ландсира; в потоках дождя зверь казался выточенным из черного дерева. Площадь почти обезлюдела – к тому моменту даже самые стойкие из немцев попрятали фотокамеры и ушли под крышу. Сильвия грела одну руку в кармане, а другой откидывала мокрые волосы со лба. Она улыбалась, но в глазах ее не было ни капли веселья и ни толики доброты или сочувствия.

– Ты бы воздержался от шуточек в адрес Гарри, – заметила она едко. – Он единственный друг, который у тебя остался. Сам хоть понимаешь?

– Гарри тут ни при чем, – устало отмахнулся Дуглас.

– Ты ведь понимаешь, что он – один из наших?

– Из каких наших?

– Из Сопротивления, болван! – выпалила Сильвия и расхохоталась при виде его реакции.

Какая-то женщина, толкающая перед собой тележку с мешком угля, оглянулась на них и заторопилась дальше.

– Гарри?!

– Да, Гарри Вудс, помощник самого Скотленд-ярдского снайпера, прихвостня гестапо, неусыпно следящего за всеми, кто осмелится показать язык вслед оккупантам!.. Представь себе, этот человек смеет противостоять фрицам!

Она подошла к фонтану и посмотрела на свое отражение в воде.

– Ты точно напилась, – констатировал Дуглас.

– Разве что пьянящего воздуха свободы.

– Смотри, как бы голову не вскружило.

Ее мелодраматичное позерство было даже почти смешно. Вероятно, так находил выход страх, который она пережила во время проверки.

– В общем, ты пригляди там за нашим дорогим Гарри, – крикнула она нервно. – И передай ему вот это – со всей моей любовью.

В ее руке мелькнул пропуск. Прежде, чем Дуглас успел опомниться, она размахнулась и зашвырнула красную «корочку» в самую середину фонтана. Тяжелые капли дождя так сильно ударялись о мостовую, что над ней зависло серое облако мелких брызг. Сильвия быстро зашагала в сторону Национальной галереи.

Сквозь пелену дождя Дуглас едва различил под водой красный уголок среди брошенных туристами монеток, коробочек из-под фотопленки и оберток от мороженого. Если пропуск найдет какой-нибудь немецкий офицер, выволочка будет всему отделу. Пару секунд Дуглас колебался, а потом все же полез, рассудив, что все равно уже вымок до последней нитки, так что купание в фонтане погоды не сделает.

Глава 5

Вернувшись в кабинет, Дуглас едва успел привести себя в порядок и сменить мокрую обувь, как получил сообщение со второго этажа. Генерал Келлерман желал переговорить с ним, если это удобно. Дугласу было удобно. Он бегом поднялся наверх.

– А, инспектор Арчер, как мило, что вы зашли! – воскликнул Келлерман, словно Дуглас был высокопоставленным гостем, почтившим его своим визитом. – Я смотрю, денек у вас сегодня выдался насыщенный.

Старший офицер штаба положил перед ним распечатку с телетайпа. Келлерман бегло проглядел ее и сказал:

– Насчет этого нашего нового товарища… штандартенфюрера Хута… Помните, я вам о нем говорил?

– До последнего слова, сэр.

– Вот и чудно. Штандартенфюрер получил внеочередной билет на сегодняшний рейс из Берлина в Кройдон. Прибудет, как мне думается, около пяти. Не могли бы вы встретить его в аэропорту?

– Конечно, сэр, но… – Дуглас осекся, подбирая слова.

Он хотел спросить, не сочтет ли штандартенфюрер СС из центральной службы безопасности Гиммлера оскорбительным, что его встречает простой британский инспектор полиции.

– Об этом попросил он сам, – добавил Келлерман.

– Чтобы его встретил лично я?! – изумился Дуглас.

– Его задача здесь – разведывательного толка. Поэтому я решил, что будет уместно выделить ему в помощники своего лучшего детектива. – Келлерман улыбнулся.

На самом деле Хут действительно потребовал себе именно Арчера. Келлерман сопротивлялся изо всех сил, однако спор оборвало прямое вмешательство Гиммлера.

– Благодарю вас, сэр.

Келлерман вынул из кармана твидового жилета золотые часы и посмотрел на циферблат. Дуглас тут же понял намек.

– Я поеду прямо сейчас.

– Да, будьте любезны. Только сперва зайдите к моему секретарю, он введет вас в курс дела по поводу всех приготовлений.

У «Люфтганзы» было три ежедневных рейса между Лондоном и Берлином – это не считая сообщения менее удобными и менее престижными военными самолетами. Штандартенфюрер доктор Оскар Хут получил одно из пятнадцати мест на рейсе, вылетавшем из Берлина в середине дня.

Дуглас ждал в неотапливаемом здании аэропорта, наблюдая, как оркестр люфтваффе готовится приветствовать ежедневный самолет из Нью-Йорка. Только немцы располагали авиацией, способной на длительные беспосадочные перелеты, и министерство пропаганды стремилось выжать из этого все возможное.

Дождь продолжал лить, но на горизонте в облаках появился просвет. Берлинский самолет кружил над полосой, пилот принимал решение о посадке. Наконец, после третьего круга большой трехмоторный «Юнкерс» с ревом прошел над зданием аэропорта, аккуратно сел на мокрый асфальт и, блестя вручную отполированными боками, подъехал к терминалу.

Дуглас почти ожидал, что человек, упоминающий в своем официальном ранге докторскую степень, будет отличаться хотя бы подобием врачебного такта. Однако Хут оказался доктором юридических наук, и Дуглас сразу опознал в нем самого непримиримого офицера СС – уж он таких успел повидать немало. В отличие от Келлермана, этот был в военной форме и, похоже, не имел никакой склонности к ношению штатской одежды. И форма у него была не черная, какую носили члены так называемых «общих войск» СС – в большинстве своем средних лет деревенщина, щеголяющая погонами на местечковых пьянках по выходным. Нет, на докторе Хуте был светло-серый китель, галифе и высокие сапоги. На манжете виднелась нашивка RFSS – знак личного штата подчиненных рейхсфюрера Гиммлера.

Чем-то этот долговязый человек напоминал портновский манекен – несмотря на то что форма, безукоризненно чистая и отутюженная, была отчетливо старой. Дуглас предположил, что лет ему около тридцати пяти. Из-за нависающих век глаза смотрелись полусонными, однако это с лихвой компенсировалось энергичной походкой, прямой осанкой и мощной атлетической фигурой. Под мышкой Хут зажимал короткую трость с серебряным набалдашником, а в руке нес большой чемодан. Проигнорировав дверь, ведущую на иммиграционный и таможенный досмотр, он принялся долбить тростью по стойке и долбил до тех пор, пока не появился сотрудник «Люфтганзы» и не пропустил его в зону прилета.

– Арчер?

– Да, сэр.

Хут без особого энтузиазма пожал ему руку, как будто эта формальность была прописана в руководстве по обращению с местным населением, и спросил:

– Ну чего мы ждем?

– Э-э… ваш багаж.

– Какой еще багаж? В смысле, охотничьи ружья, клюшки для гольфа, рыболовные снасти? У меня нет времени на подобную ерунду. Вы на автомобиле?

– Да, машина ожидает.

Дуглас указал на стеклянные двери терминала, за которыми был припаркован блестящий «Роллс-Ройс» с личной маркировкой Келлермана и водителем в форме.

– Надо же, Келлерман выделил свою личную тарантайку, – прокомментировал Хут, устраиваясь в салоне. – А сам-то сегодня во что пересел, в королевскую карету?

Английский у него был превосходный. Такое безукоризненное произношение можно перенять только от англоговорящих родителей – или любовницы. И все же, несмотря на внешний лоск, Дуглас чувствовал, что в изучение языка этим человеком вложен тяжелый труд.

Как выяснилось в последующей беседе, отец Хута был профессором современного языкознания. Оскар Хут родился и жил в Шлезвиг-Гольштейне до тех пор, пока эти земли не отошли к Дании по итогам Первой мировой войны. Тогда семья переехала в Берлин. Хут изучал право сначала там, а затем в Оксфорде – куда Дуглас поступил несколько лет спустя. Несмотря на некоторую временную разницу, у них даже обнаружились общие знакомые и общие вспоминания об университетских стенах. К тому же мать Дугласа в юности служила гувернанткой в Берлине, и Дуглас немного знал этот город по ее рассказам.

– Над чем вы сейчас работаете? – как бы между прочим поинтересовался Хут, глядя в окно.

В Норвуде был затор, машина замедлила ход. Длинная очередь ожидала под дождем, когда привезут хлебный паек. Дуглас был почти уверен, что Хут это как-то прокомментирует, но Хут лишь сжал кулак и постучал кольцом-печаткой по стеклянной перегородке между пассажирскими местами и водителем.

– Сирену включи, остолоп! – крикнул он. – Мне до вечера тут торчать?

– Сейчас в работе двое погибших во вторник на станции метро «Кентиш-таун», – начал отчитываться Дуглас. – Упали на контактный рельс. Сперва классифицировали как убийство, затем я пришел к выводу, что это двойное самоубийство – мужчина был беглым из лагеря британских военнопленных в Брайтоне. – Дуглас поскреб щеку. – Перестрелка в ночном клубе на площади Лестер-сквер в субботу ночью. Стрельбу вели из автоматической винтовки, около ста пятидесяти выстрелов – патронов у них явно хватало. По всем признакам конфликт между бандами. Собственник заведения утверждает, что выручка составляла около шести тысяч фунтов – учитывая, что он наверняка скрывается от налогов, я бы эту цифру удвоил. Управляющий и кассир погибли, трое посетителей получили ранения, один все еще в больнице.

– А что там с убийством Питера Томаса? – спросил Хут, продолжая глядеть в окно на улицы под серым дождем.

– Это случилось только сегодня утром, – поразился Дуглас.

Хут кивнул.

– Пока из опрошенных соседей лишь один заявил, что слышал выстрел, хотя врач предполагает, что смерть наступила около трех часов ночи. При убитом найдены документы на имя Питера Томаса, но есть основания предполагать, что документы поддельные. В полицейских архивах имя не значится. С отпечатками пальцев сейчас работают. Также при нем был железнодорожный билет из Брингл-Сэндс. Это небольшой прибрежный курорт в Девоне.

– Я прекрасно знаю, где находится Брингл-Сэндс, – резко сказал Хут, не отрываясь от окна.

И опять Дугласа поразила такая осведомленность – сегодня утром он сам понятия не имел, что такое Брингл-Сэндс, и разыскивал городок по атласу.

– Продолжайте, – велел Хут, не глядя на него.

– В квартире найдены предметы из военного снабжения. Ничего особенного. То, что в наибольшем ходу на черном рынке: сигареты, алкоголь, талоны на горючее. Сосед дал письменные показания, что в квартире часто бывал некий фельдфебель люфтваффе. Предоставил описание. Я отправил сержанта в полевую жандармерию выяснять этот вопрос. Теперь остается ждать, сочтут ли они необходимым вести расследование своими силами или мы можем продолжать.

– Давайте подробнее про убийство.

– По всем признакам, убийца проник в пустую квартиру и подкараулил жертву.

– По всем признакам… Но вы так не считаете?

Дуглас пожал плечами. Как объяснить немецкому офицеру, сколько трудностей с такими расследованиями? За малейшую провинность теперь полагаются настолько суровые наказания, что даже обычно законопослушные граждане готовы отчаянно врать. Дуглас Арчер понимал это и вместе со всей британской полицией закрывал на многие мелочи глаза.

– Я предполагаю, что убийство как-то связано с махинациями на черном рынке, – только и ответил он, хотя чутье подсказывало ему, что не все так просто.

Хут повернул голову от окна и улыбнулся.

– Думаю, я начинаю понимать ваши методы, инспектор. Значит, убийство связано с махинациями на черном рынке. В субботу был конфликт между бандами. Во вторник – двойное самоубийство. Так у вас в Скотленд-Ярде принято? Рассовывать по таким вот ящичкам дела, которые в противном случае пришлось бы сложить в большую некрасивую папку с надписью «не поддающиеся раскрытию»?

– Я не утверждал, что они не поддаются раскрытию, штандартенфюрер. По моему мнению, такие дела как раз довольно просты – если в них не вовлечен персонал вермахта. При таких обстоятельствах у меня связаны руки.

– Какой убедительный предлог, – произнес Хут.

Дуглас подождал. Продолжения не последовало.

– Будьте добры пояснить, сэр.

– У вас в мыслях нет связывать это убийство с «махинациями на черном рынке», – презрительно бросил Хут. – Человек на вашем месте знает в лицо каждого проходимца в Лондоне. Если бы это имело хоть малейшее отношение к черному рынку, вы бы уже взяли под локоток кого-нибудь из воротил и распорядились бы выдать убийцу в течение пары часов, а иначе пригрозили бы впаять лет десять для острастки. Ну? Можете объяснить мне, почему вы этого не сделали?

– Нет.

– Что значит «нет»?

– Я не могу объяснить вам, потому что сам не знаю. Все указывает на черный рынок, но… у меня есть ощущение, что не все так просто.

Внимательно глядя на Дугласа, Хут большим пальцем приподнял надо лбом козырек фуражки. Он был красив, однако слишком бледен – как свойственно людям, проводящим жизнь за конторским столом в плохо освещенных помещениях. Его лицо почти сливалось с воротником зеленовато-серой полевой немецкой формы. Не имея возможности прочесть, что творится в голове у этого человека, Дуглас испытывал неприятное ощущение, что его-то Хут как раз видит насквозь. Но взгляда отводить не стал. Прошла, казалось, целая вечность, и Хут наконец произнес:

– И что вы намерены делать?

– Если полевая жандармерия установит личность этого фельдфебеля, решение будет принимать военно-полевой суд люфтваффе.

Хут пренебрежительно махнул рукой.

– Из Берлина передано распоряжение вернуть дело к вам.

Вот это уже было совсем поразительно! Вермахт ревностно оберегал право самостоятельно расследовать все дела, касающиеся своих людей. То есть служба безопасности рейхсфюрера – разведывательный орган СС – достигла практически невозможного, распространив свою юрисдикцию не только на СС, но и на штурмовые отряды и членов нацистской партии. И даже они никогда не пытались вести дела против состоящих в армии. Приказать люфтваффе передать дело на рассмотрение полиции мог лишь один человек – вождь немецкого народа и верховный главнокомандующий вооруженными силами Германии. Адольф Гитлер.

Дуглас не знал, что и предположить. Преступление совершил кто-то из высших нацистских эшелонов? Или, может, родственник, помощник, любовница кого-то влиятельного?

– А есть версии о личности убийцы? – осторожно поинтересовался он.

– Ваше дело – этого человека найти, – отрезал Хут.

– Но почему такое внимание именно к этому преступлению? – настаивал Дуглас.

– Совершено преступление, – устало ответил Хут. – Думается мне, для англичанина этого должно быть достаточно.

В голове Дугласа роились страхи и противоречия. Ему совсем не хотелось расследовать это жутко важное убийство, да еще и в компании дышащего ему в затылок офицера СС. Увы, его мнения на этот счет не спрашивали.

Робкие солнечные лучи пробивались сквозь тучи и сияли на мостовой. Под звуки громкой полицейской сирены водитель гнал мимо высоких стен крикетного стадиона «Овал».

– В половину восьмого я приеду отвезти вас в отель «Савой», там будет прием в вашу честь, – сообщил Дуглас. – Ваша квартира в Мейфэре, на Брук-стрит. Генерал Келлерман предположил, что по пути вы захотите взглянуть на Букингемский дворец и Парламент…

– Генерал ваш – деревенский мужлан, – светским тоном изрек Хут по-немецки.

– Следует ли понимать, что ехать нужно мимо дворца или…

– Следует понимать, мой дорогой инспектор, что у меня нет ни малейшего желания проводить вечер в компании офицеров и их расфуфыренных жен, которые будут заедать шампанское копченым лососем и советовать мне, где лучше закупаться стаффордширским фарфором. – Все это Хут произнес по-немецки, использовав слово fressen, каковым обычно описывают поглощение пищи домашним скотом. – Показывайте мне мое рабочее место. А еще пригоните лучшего патологоанатома, чтобы сегодня же вечером провел вскрытие. – И добавил, заметив ошеломленное выражение на лице Дугласа: – Ничего, инспектор, скоро вы привыкнете к моим методам.

Дуглас подумал, что и к желтой лихорадке можно привыкнуть, хотя многие в процессе умирают.

– То есть мне отменить прием?

– Хотите лишить Келлермана и его друзей вечеринки? Ну что вы за человек, инспектор! – Издав короткий смешок, Хут снова забарабанил по стеклянной перегородке. – Вези в Скотленд-Ярд! – крикнул он водителю.