Loe raamatut: «Кадиш»

Посвящается моему сыну

 
Зачатие моё видели очи Твои;
в твоей книге записаны все дни,
для меня назначенные,
когда ни одного из них ещё не было.
 

Псалом 138, 16

Глава 1. Подарок, или О чем, собственно, идет речь

Малыш, в будущем месяце тебе исполнится 13 лет. Ты здорово потрудился, чтобы довести до моего сознания один простой факт: ты больше не ребенок, ты – подросток. Даже не поленился заглянуть в «Websters» и показать мне, что, собственно, означает слово «Teenager».

Этот день рождения является, таким образом, очень специальным и заслуживает особого подарка. Я не могу подарить тебе ни большого дома, ни кругосветного путешествия, ни даже обыкновенной собаки – у меня нет денег, нет постоянной работы, нет планов на будущее и чтобы обеспечить себе сегодняшний кусок хлеба, мы с тобой вынуждены жить вместе с психически больным человеком и к нему приспосабливаться. У нас нет родственников, которые могли бы помочь, и все мои друзья и бывшие коллеги живут теперь в других странах. Так много «нет» и «не» во всех главных областях человеческой жизни у меня еще никогда не было, хотя нельзя сказать, что жизнь моя была очень легкой.

Я не знаю, почему так случилось. Мне 42 года, я жила, я грешила, как и другие люди; я выполняла свой долг и старалась принести в мир больше красоты; я помогала людям, как могла, и радовалась, что в состоянии помочь; я любила и меня любили; я много танцевала и прочла много философских книг; я шила красивые платья и создавала научные теории; я любила математику и старинные украшения; я пела. Иногда мне бывало так плохо, что я думала – Бог меня оставил, но откуда-то брались силы жить дальше. Я смеялась, плакала, сердилась и ошибалась, стыдилась, врала и искала истину. Я была человеком. Я тебя родила.

И вот сегодня я хочу сделать тебе очень необычный подарок к твоему тринадцатилетию. Какой? Все дети и взрослые всегда любили получать на день рождения какую-нибудь игру или игрушку. Но самую лучшую игрушку – наш мир – каждый человек на свой первый день рождения уже получил. Эта игрушка такая интересная и такая сложная, что человек играет с ней всю жизнь. Некую замысловатую смесь компьютерной игры и переводной картинки получили мы в подарок.

Поначалу функционирует всё в точности как в обычной компьютерной стратегической игре. Очень упрощённое описание может, к примеру, так выглядеть. Уровень 1, простой: человек учит основные правила игры, а именно: пить, есть, сидеть, стоять, ходить, говорить, писать… Уровень 2, немного сложнее: человек изучает общие подсказки и советы, которые другими людьми про эту игру уже написаны: науки, искусства, религии… Уровень 3: человек играет, т. е. живёт и в некоторый момент умирает. Тогда переходит он на следующий уровень, но так далеко я ещё не заходила и поэтому рассказать, что там дальше делается, не могу. А может и заходила, да забыла, кто знает?

Но есть одна очень существенная разница между нашей игрой – назовём её Мировой – и обычной, компьютерной.

Эта разница связана по сути своей с самим автором игры. Компьютерная игра придумана людьми и те советы или подсказки, которые дают её авторы, всегда верны. За исключением ошибок программирования, понятное дело. Божью Мировую игру никакой человек не создавал. Некоторые из правил, советов, указаний, что за тысячелетия существования игры были людьми сформулированы, могут однажды оказаться просто неправильными. Например, утверждение «Земля плоская» считалось когда-то абсолютной правдой, но сегодня таковою не является.

Другие правила и советы могут потерять свою общность. Ньютонова механика описывала всё на свете, пока теория Эйнштейна не показала нам, что на свете ещё кое-что есть. Раньше люди просто не бывали в этих отдалённых уголках своего мира и поэтому ньютонова механика была для них абсолютной истиной.

А сколько советов, замечаний, предположений написано о самой природе игры! Один автор, несколько авторов, никакого автора; общая цель для всех людей, собственная цель для каждого человека, никакой цели; понятия добра и зла, прекрасного и ужасного абсолютны, эти понятия относительны; количество уровней бесконечно, количество уровней конечно; один человек может сыграть только одну роль, можно сыграть несколько ролей; человек играет один раз, человек играет много раз…

Ты видишь сам, что Мировая игра – штука сложная, и что в ней, как в любой компьютерной игре, нужно ограничить себя каким-нибудь подходящим занятием по вкусу – в твоих играх это называется миссией. Например, быть хорошим мужем и отцом. Или изучать жизнь в качестве учёного. Или Богу служить. Нынешние миссии имеют, по большей части, довольно запутанную структуру. Например, человек должен заработать много денег и тогда он становится автоматически хорошим мужем и отцом. А также выполняет свой долг перед Богом. Некоторые, правда, утверждают, что для того, чтобы Богу служить, человек должен сначала деньги и имущество раздать. Ничего не понятно.

Бывают и ещё более сложные миссии: человек полагает, что у него вообще никакой миссии нет. Он гуляет себе спокойно по своему миру, оглядывается по сторонам, пытается обходить опасные места, и, в общем и целом, наслаждается жизнью. Постепенно – а иногда и сразу – разрушается этот так хорошо знакомый и привычный ему мир. Xoтя нет ни войны, ни землетрясения, ни нашествия инопланетян. Другие люди живут, как прежде, а этот человек видит: стены рушатся, камни летят, всё пылает, огромные части его мира куда-то бесследно исчезли…

В этот самый момент, который может занимать несколько лет жизни, видит человек – если выжил – то самое, что я выше назвала переводной картинкой. Прежние воззрения, идеи, цели представляют собой теперь просто толстый пыльный слой, который исчезает и открывает новую картинку. Этот процесс можно сравнить также с занавесом, который постепенно становится прозрачным. Картина нового прекрасного мира, где тысячи красок блестят и переливаются, мира, который наполнен волшебными ароматами и так непривычно совершенен и соразмерен, что можно испугаться. Может быть, это вообще не мир для жизни, может быть, это конец игры?

В любом случае это пока только картинка. Старый мир тоже превратился в интересную картинку. Прежде всего, изменились масштабы. Картина старого мира маленькая, чётко прорисованная и напоминает больше всего план какого-то дома, на котором показаны все мои пути и дороги. Дом огромен, в нём много этажей, и его помещения, коридоры и лестницы имеют сложную структуру. Естественно, много дверей. Люди там тоже есть, двух типов. Одни находятся там, чтобы дать мне возможность пройти часть пути. Другие, как огромные факелы, освещают весь путь или большую его часть. Некоторые события моей жизни выделяются светящимися пятнами на общем нейтральном фоне. Я вижу эту картинку как в перевёрнутую подзорную трубу.

Вся картина наполнена смыслом и внутренней логикой. То, что я раньше оценивала как бессмысленные и скучноватые блуждания, выглядит теперь как целеустремлённый марш вперёд. Нужен пример? С удовольствием. Это случилось, кажется, в 1985 году. Откуда мой начальник брал свои идеи, я никогда не знала. На этот раз он хотел, чтобы наша группа математиков немедленно занялась изучением теории баз данных и затем объяснила бы программистам, как эти базы данных можно программировать. Реляционные и иерархические базы данных, простые и первичные ключи, таблицы и запросы – это было нетрудно понять и простыми словами объяснить, но лично для меня было это занятие скучным и в тогдашней почти бескомпьютерной русской жизни – бессмысленным.

Математики изучали теорию баз данных несколько месяцев и ещё несколько недель объясняли её программистам. Ещё через пару месяцев первая база данных была готова и математики занимались теперь не базами данных, а Лиспом, Прологом и Лямбда-конверсией. Конец базам данных в моей жизни, думала я.

Это и был конец, но только до лета 1995 года, когда я из Америки приехала в Австрию и обнаружила, что твой отец получает «чистыми» примерно 1.700 $ в месяц, платит 1.000 $ за квартиру и имеет долгов на 20.000 $. Единственной на тот момент возможностью как-то изменить эту ситуацию, стало программирование баз данных. Сегодня я могла бы, пожалуй, сказать, что изучение теории баз данных за десять лет до того было делом скучным, но бессмысленным оно точно не было.

Возвратимся назад к нашей новой картине старого мира. Все вещи изменили своё значение. То, что когда-то было очень важным, не имеет больше никакого значения. Я не могу без значительных усилий вспомнить фамилию моего первого мужа (это заняло у меня вчера почти 8 минут), а Марк, которого я только один раз в жизни видела, является неотъемлемой частью этой картины.

Какие-то мелочи, о которых я лет тридцать не вспоминала, оказываются важнее, чем кровью и потом оплаченные победы. Тот факт, что однажды в продуктовом магазине маленького русского городка закончился кефир, на самом деле важнее всех диссертаций, защит и полученных званий вместе взятых. Красивое платье, научная теория и хорошо спетая песня одинаково важны. Слова и мысли равнозначны деяниям.

Многих людей, которые играли когда-то огромную роль, больше не видно. Другие, как Мани, занимают в этой картине твёрдое место, хотя я с ним только однажды лично беседовала. Но его ученики были всегда поблизости.

Помнишь, что происходит, когда ты в какой-нибудь игре закончил один уровень и отдыхаешь перед началом следующего? Ты слушаешь какую-нибудь приятную музыку или видишь на экране мультфильм или просто красивую картинку и готовишься к следующему уровню. Именно в таком положении я сейчас и нахожусь. Я сижу у экрана и рассматриваю две картинки. Мой старый мир больше не существует – он превратился в картинку. Новый мир пока тоже только картинка и я не вижу двери, в которую можно было бы войти.

Мне дано время подумать о моей старой жизни.

Мне дано время сделать тебе подарок.

Эта книга – мой подарок. В ней описана моя игра – мои пути, мои стратегии и ошибки, мои мысли и занятия, все эти коридоры и двери, через которые я пробегала. Ты найдёшь здесь также и некоторые рекомендации, хотя иногда их не так легко понять. Но ведь в лёгкую игру скучно играть, правда? Некоторых историй здесь нет, а одна история приобрела новую, более подходящую для детей концовку.

Жизнь, которую я прожила, – не твоя жизнь. Ты будешь бегать по другим коридорам и открывать другие двери. Но то, что за этим стоит, всегда одно и то же. Доказательства? Как сказал однажды один знакомый по имени Ицка,

доказательство есть процесс передачи уверенности от человека, который ею обладает, человеку, который готов её воспринять.

Я думаю, ты готов.

Процесс пошёл.

Дверь

Глава 2. Начало, или Какие опасности подстерегают нас иной раз в библиотеке

Ухаживать за мной твой отец начал осенью 1980 года. Где? В Государственной библиотеке им. Ленина, в самой большой московской библиотеке. Он учился тогда в аспирантуре МГУ и должен был готовиться к сдаче кандидатского минимума. Я работала в одном вычислительном центре и по вечерам тоже готовилась к кандидатскому минимуму, чтобы сдать его как соискатель и поступить в аспирантуру без вступительных экзаменов. Мои прежние попытки сдать эти вступительные экзамены по независящим от меня причинам оказались безуспешными. Общее мнение было таково, что на кандидатских экзаменах знания важнее происхождения, и я надеялась. Общее мнение, как это часто бывает, оказалось ошибочным, что я своим порядком и выяснила.

Осенью 1980 я этого ещё не знала и старательно грызла гранит науки. Твой будущий отец этим занятием тоже не пренебрегал, однако очень быстро обнаружил он неподалёку от книг новый источник знаний. Меня. Я не знаю, сколько километров прошли мы с ним по коридорам ленинской библиотеки, обсуждая его проблемы. Он считал, что я их все могу решить.

Я вообще не понимаю, почему столько людей всегда думали, что я могу решить их проблемы. В школе, в университете, на работе, в больнице – всегда одно и то же. Иногда я чувствую себя не человеком, а просто одним большим ухом. Моя мать была первой, кто меня так использовал. Почти в каждом трамвае найдётся какая-нибудь старушка – а иногда и старик – которые хотят рассказать мне что-то из своей жизни. На диалекте. Или по-итальянски. Я не понимаю, как правило, ни одного слова, но похоже, что это и не требуется. Я улыбаюсь и в правильные моменты издаю подходящие звуки. Это всё. И этого достаточно. Невыносимую боль человеческого одиночества должен же кто-то облегчать.

Эта проблема с трамваями тебе тоже знакома, хотя с тобой заговаривают чаще старики. Может быть, это у нас генетическое?

У меня бывало, к примеру, так. Общежитие московского университета, 3 часа ночи, раздаётся стук в дверь. Обычно я сплю очень хорошо и студенческая вечеринка с танцами в той же комнате мне не мешает. Тут я, однако, просыпаюсь. Жду немного – вдруг ошибка? В конце концов, открываю дверь и вижу студентку нашего факультета, некую Таню, которая заявляет очень нервно: «Лена, мне нужно срочно с тобой поговорить. Это очень важно.» Я понимаю, что делать нечего – только умыться и что-нибудь на себя накинуть. Чтобы не разбудить мою соседку, выходим в коридор, садимся и тут, наконец, я слышу вопрос: «Лена, вот ты мне скажи: есть любовь на свете?»

Мысленно проклинаю я всё, что вообще на этом свете есть, но усаживаюсь поудобнее и начинаю выяснять, что случилось. После полутора часов и нескольких сигарет всё как на ладони. Во время летних каникул на Чёрном море завела она роман с одним футболистом. Потом они разъехались: он уехал играть в каком-то турнире, а она – навестить своих родителей в маленьком приволжском городке. Встретиться договорились через месяц в Москве. Сегодня ночью она вернулась в Москву и немедленно ему позвонила. «И ты представляешь – он был не очень рад!»

Остальное было делом техники. Я выяснила, что этот бедный футболист только сегодня днём вернулся домой после турнира, что живёт он в однокомнатной квартире со своей матерью, и что он попросил Таню встретиться с ним завтра. «При таких обстоятельствах,» – заявила я твёрдо, – «сам факт, что он твоему звонку в два часа ночи вообще обрадовался, показывает такую большую любовь, какой никто от обычного смертного и ожидать-то не смеет!» Осчастливленная, ушла она на рассвете. Я хотела только одного – спать.

Так что, вообще говоря, твой отец был не первым человеком, который пришёл ко мне со своими проблемами. Но такого, как он, я раньше никогда не встречала – опасности окружали его со всех сторон.

Идёт дождь. Какой ужас! Можно простудиться и умереть.

Идёт снег. Какой ужас! (Смотри выше.)

Экзамены. Какой ужас! Провалишься на экзаменах – потеряешь место в аспирантуре и умрёшь. А ещё от этой учёбы можно инсульт получить и тоже умереть.

Кошки. Какой ужас! Они могут оцарапать, получишь инфекцию и умрёшь.

Собаки и все другие звери. Какой ужас! (Смотри выше.)

Родители. Какой ужас! Он их ненавидит и не хочет жить с ними вместе. Но без их денег он, конечно же, умрёт.

Невеста. Какой ужас! Он её не любит и не хочет на ней жениться. Но если он не женится, друзья его осудят, и тогда он умрёт.

Аспирантура. Какой ужас! Ему не хватает ума, чтобы написать диссертацию. Но сказать это своему научному руководителю, всемирно известному Мани, он тоже не может – потому что от стыда умрёт.

Плавание. Какой ужас! Могут случиться судороги, пойдёшь под воду и умрёшь.

Темнота на открытом месте. Какой ужас! В темноте можно просто от страха умереть.

Писать. Какой ужас! Одну страницу от руки переписать так трудно, что умрёшь раньше.

Неожиданный звук. Какой ужас! Что-то страшное идёт, чтобы со мной разделаться.

Какой ужас!

Какой ужас!!

Какой ужас!!!

Ты знаешь сам, увы, даже слишком хорошо, что конца у этого списка нет. Сначала я не верила, что всё это он имеет в виду серьёзно. Я считала его очень умным человеком. Ещё бы! Он прочёл множество книг и цитировал их наизусть целыми страницами. Он знал с десяток иностранных языков, изучил разнообразные науки и искусства, знал имена писателей, философов, психологов, поэтов, художников, про которых я никогда даже не слышала. Он рассказывал мне истории из китайской философии, которые мне очень нравились. Он пересказал мне множество книг, которые я никогда не смогла бы прочесть, потому что не знала языков, на которых они были написаны. И много чего другого.

Конечно, я думала, что он очень умный. А что ещё я могла думать? Мне понадобилось 20 лет жизни и помощь психолога, чтобы понять, что он психически болен.

Ты сказал мне как-то, что твой отец – это ходячая энциклопедия, и что с такой энциклопедией удобно, например, ходить в гости. Очень удобно не было. Честно говоря, карманный компьютер с дюжиной словарей и энциклопедий мне бы больше подошёл. Компьютер не интересуется алкоголем, наркотиками, другими женщинами, другими мужчинами, промискуитетом и т. п., которые были твоему папе очень интересны и знакомство с которыми он называл «приобретением жизненного опыта». Я же должна была выполнять роль его советчика на этом пути, объяснять ему его ошибки, залечивать полученные шишки и праздновать свершения.

Карманный компьютер и точно был бы лучше, только их тогда ещё не придумали…

Самые главные интересы твоего отца я поначалу не знала и думала, что интересуется он только возвышенными и духовными вещами. Во всём, что касается возвышенного, он был очень умным и имел лишь некоторые проблемы с пониманием вещей простых и материальных. Конечно, я могла ему помочь! Всё, что он говорил про человеческую жизнь, было настолько смешно, что я могла бы за несколько часов навести порядок в его голове. А наводить порядок всегда было моим любимым занятием.

Несколько часов превратились в несколько недель, несколько недель в несколько месяцев, несколько месяцев в несколько лет…

У меня были ещё и другие дела. Я жила тогда отдельно от моего первого мужа, но мы всё ещё были женаты. Я хотела развестись. История этого брака очень простая и очень глупая. В начале 1980 я его встретила и в июле вышла за него замуж. Он был фотожурналист, он весело болтал и хорошо танцевал. Друзья называли его барон Мюнхаузен. У него была замечательная мать – интеллигентная, умная, мудрая женщина лет 80. Я могла часами с ней разговаривать.

Я всегда испытывала необходимость в общении со старыми людьми и никогда не имела такой возможности. Моя мать вообще не умела общаться с людьми. Она всегда делала то, чего хотела в данный момент, и всё другое для неё просто не существовало. Так называемая теория стакана воды (производства Розы Люксембург) в модернизированном варианте была её жизненным кредо. Краткое содержание выглядело так: всё, что хочешь, можно делать так же легко, как выпиваешь в жару стакан воды. Это «всё» включало многое: ложь, взятки, наркотики, все формы секса и др. Теоретические обоснования этому я выслушивала всё моё детство, а практические применения наблюдала во множестве до 1982 года, когда видела свою мать в последний раз. Кодекс законов, понятия морали, какие-либо запреты были для неё не более чем платья, так что в соответствующий момент она просто выбирала подходящее. Так, например, она работала несколько лет народным заседателем, была этой работой очень воодушевлена и делала её хорошо.

Друзей у неё не было и спорадические попытки наладить отношения с родственниками были обречены с самого начала.

Свою бабушку по материнской линии я увидела в первый раз, когда мне было 8 или 9 лет от роду. Я обращалась к ней на Вы. В следующий раз мне было уже 16 лет и я хотела привести всё в порядок, а именно, помирить маму с бабушкой. Я сотворила это чудо, но чуда хватило только на год. Так что я училась в Москве, жила в общежитии и только иногда навещала бабушку. Встречались мы большей частью не у неё в квартире, а в других местах, потому что она очень боялась моей матери. Как правило, я просто звонила ей и узнавала, всё ли в порядке. В тайне от матери. Мой дед по материнской линии был расстрелян в 1937 или 1938 году.

Свою бабушку по отцовской линии я встречала чаще, хотя она и жила в Измаиле. Этот город расположен примерно в 1450 км от Москвы и в 1000 км от Содомово, где я родилась. Мой детский сад каждое лето переезжал на Чёрное море, туда приезжала бабушка, которая была хорошим детским врачом, и работала там каждое лето. Несколько раз приезжала она и в Содомово. Позже я навещала её в Измаиле, и она меня в Москве. Она и её второй муж – единственные мои родственники, которые тебя видели. Мой дед по отцовской линии поссорился с моей матерью задолго до моего рождения, и она твёрдо заявила свёкру, что тот никогда в жизни не увидит своих внуков. Так и случилось. Мне было лет 11 или 12, когда он умер, но мы ни разу не встречались.

Итак, я хотела общаться с пожилой дамой и потому вышла замуж за её сына. Во время своего свадебного путешествия я внезапно обнаружила, что жить я должна вовсе не со своей свекровью, а со своим мужем. Жить же вместе с этим бароном Мюнхгаузеном оказалось абсолютно невозможно. Я поменяла свой билет на самолёт на более раннюю дату и вернулась в Москву одна.

Это были сумбурные времена.

Я сняла себе новую комнату и в очередной раз готовилась к вступительным экзаменам в аспирантуру МГУ. Через две недели всё было позади – как и раньше, безуспешно. Я помню, как после экзамена поехала домой и вдруг сообразила, что ни с кем не хочу разговаривать. Мой отец был как раз в Москве и ждал меня дома. Поэтому я пошла в метро и часа два каталась по кольцевой линии. Когда какой-то пьяный решил составить мне компанию, я поняла, что пора ехать домой. Я встала и пошла к выходу. Он тоже встал и схватил меня за руку. Я развернулась и ударила его. Он упал и закричал: «Милиция! Милиция! Помогите!» Нас забрали в милицию.

Когда мы пришли в отделение милиции, мой компаньон немедленно заснул, так что его положили на лавочку до протрезвления. Но одна проблема у милиционеров всё же была – что делать со мной? Ситуация была, конечно, очевидная, но, строго следуя букве закона, я устроила драку в общественном месте и мне полагалось как минимум 10 суток принудительных работ. И судимость. Милиционеры потребовали мои документы. Их у меня не было. Они хотели узнать мой адрес и телефон, но я их не помнила, так как жила в этой квартире всего дней десять. Тогда они попросили номер телефона кого-нибудь, кто мог бы подтвердить мою личность. Я помнила на память только телефон моей свекрови, но не хотела звонить ей из милиции. Милиционеры были уже очень раздражены и один спросил сердито: «Да кто вы такая?» «Я математик,» – последовал незамедлительный ответ. В отделении милиции воцарилась нездоровая тишина, и в воздухе явственно запахло сумасшедшим домом.

Неожиданно один из милиционеров воскликнул: «Это-то мы сейчас проверим!» Он куда-то позвонил и спросил: «Что там тебе сегодня задано по математике?» Телефон был очень громкий, и я услышала детский голос, который диктовал условия задачи. Когда он закончил, я автоматически сказала ответ. Милиционер повторил этот ответ в телефон и велел сыну свериться с ответом в задачнике. Счастливый голос ребёнка услышали мы все: «Папа, папа, откуда ты знаешь?!»

Судимости я не получила.

Я решила все эти детские задачки, пришла в себя и рассказала милиционерам про мой экзамен. Счастливый отец лично проводил меня до трамвая, спросил, точно ли я помню, где живу, и посоветовал не принимать всё так близко к сердцу.

В аспирантуру я, следовательно, опять не попала. Зато нашла себе работу в Москве – прежде я работала за 40 км от Москвы. Правда, пару месяцев пришлось потратить на то, чтобы получить открепление от моей старой работы. Дело в том, что по закону я должна была по распределению отработать там три года. Чтобы уволиться, мне необходимо было получить разрешение своего непосредственного начальника. Всё остальное было рутиной, включаяподпись самого директора. Непосредственный начальник заявил: «Ни в коем случае!»

На этот счёт я кое-что придумала. Вычислительный центр, где я тогда работала, находился в большом московском аэропорту. Там работало несколько тысяч человек и, естественно, несколько сотен из них являлись разного рода начальниками. Административная структура была сложной и порядок, в котором я должна была собирать подписи на заявление об увольнении, был не очень-то понятен. Непонятно было также и то, кто именно должен был подписывать. Со своим заявлением об уходе я обошла начальников таких отделов и подразделений, которые вообще не знали, что такое компьютер. Это их и не интересовало. Они должны были только написать, что не имеют ничего против моего увольнения. И до чего же любят люди свою власть демонстрировать и свою подпись разглядывать! Только двое из этих начальников заметили, что, быть может, они не совсем те официальные лица, которые должны были бы подписывать моё заявление. Я ответила просто, что всегда лучше всё делать наверняка, что в данном случае означало собрать побольше подписей. Моя детская физиономия без всякой косметики завершила картину маленькой девочки, растерявшейся в страшных бюрократических джунглях. Эти двое тоже подписали. Когда директор получил моё заявление, украшенное 18 или 20 подписями, он поставил свою без всякой задней мысли. Не заметив, что подписи моего непосредственного начальника там не было.

Я бы сказала, что привычка обходиться без косметики по большей части давала мне преимущества, хотя иногда могла принести и неожиданную проблему – например, мне не продали без паспорта бутылку вина, которую я покупала на свой 24-й день рождения. Я всегда с удовольствием смотрела, как другие женщины красятся, но мне самой это как-то не подходило и я красила только ногти и иногда ресницы.

Теперь я жила в Москве и работала тоже в Москве. Свои обеденные перерывы я часто проводила в одном букинистическом магазине, который находился поблизости от моей новой работы. Это был маленький магазин с директором и двумя продавцами. Директор Гор, приятный молодой человек, бывал там нечасто. Один из продавцов знал про книги только цены по каталогу и на чёрном рынке, но другой, Сур, был очень интересным человеком. Его любовь к текстам – не важно, печатным или рукописным – завораживала меня. Тексты были для него живыми существами. Это могла быть книга стихов, или частное письмо 18 века, или собрание японских гравюр – тексты радовали его глаз так же, как глаз других людей радует их любимая кошка. Или, скорее, первый внук. В конце концов, семь поколений раввинов в семье не проходят бесследно. Его знания в области поэзии, литературы, истории вообще и печатного дела в частности были немеряны и каждая беседа с ним была настоящим чудом. Он был влюблён, я была в восхищении – хорошее начало. Если бы я познакомилась с ним на несколько месяцев раньше, если бы я встретила твоего отца на несколько месяцев позже… Если бы… Как любил когда-то говорить мой отец, если бы у моей бабушки были колёса, это была бы не бабушка, а паровоз.

Второй продавец исчез, как только заработал достаточно, чтобы купить себе место директора овощного магазина. Гор бывал теперь в магазине чаще и поначалу относился ко мне с подозрением: что делает у него в магазине эта чужая девица? Ему понадобилось всего несколько недель, чтобы понять – Бог лично послал ему меня, чтобы спасти от безвременной смерти.

Это было и вправду смешно. Я как-то пришла в магазин и обнаружила на дверях надпись «Инвентаризация». Гор, который сидел внутри, увидел меня через окно, открыл дверь и сказал как-то очень сердито: «Ага, ты вечно говоришь, что ты математик. Вот и хорошо, ну-ка заходи!» Я зашла. Такого беспорядка я там ещё не видела – пол был завален бандеролями с книгами, повсюду валялись какие-то бланки и смятые листы бумаги со следами неразборчивых вычислений.

Гор объяснил мне, что случилось. Оказалось, что магазин получал большую прибыль от различных музеев, которые заказывали здесь редкие книги. Обычно всё было очень просто. Гор собирал бандероль и устанавливал цену – например, 100 рублей, тогда почтовые расходы, которые по закону составляли 2 % от цены, оценивались в 2 рубля. Гор посылал музею счёт на 102 рубля и на этом история заканчивалась. Теперь же закон изменился и почтовые расходы составляли не 2 % стоимости книг, а 2 % от общей стоимости бандероли. С математической точки зрения это выглядело так:

(цена книг) + 0.02*(цена бандероли) = (цена бандероли)

и следовательно, цену бандероли нужно было теперь подсчитывать по-другому:

(цена бандероли) = (цена книг) /(1–0.02) = (цена книг)/0.98.

Государство получило примерно 40 копеек прибыли на каждые 100 рублей, а Гор приобрёл постоянную головную боль, поскольку преобразовать словесную формулировку нового закона в математическую формулу оказалось ему не под силу. Как человек предприимчивый и не бедный, он купил себе карманный программируемый калькулятор за 250 рублей, надеясь, что тот сам всё посчитает. Но калькулятор, к сожалению, этого не мог – сначала кто-то должен был его запрограммировать. Это было уж слишком – за свои деньги ещё и программировать! В любом случае, программировать Гор не умел. Поэтому он просто выбирал какие-нибудь цены для книг и для бандероли – с шагом в 1 копейку! – и проверял на калькуляторе общую сумму. Вдруг совпадёт!

Сизифу было легче.