Loe raamatut: «Младший сержант Фредди Крюгер»

Font:

ISBN 978-5-0060-3472-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВСТУПЛЕНИЕ

– РОТА ПОДЪЕМ, – взорвало воздух, пропитанный сновидениями. Звенящий звук ударился о стену, звякнул стеклом окон и рикошетом отскочил от потолка, разметав в пух и прах застоявшийся дух сонной казармы.

– РОТА ПОДЪЕМ, – пронеслось вихрем, не давая никакого шанса на сон, никакой возможности быть не услышанным. Могучая энергия, пропитанная бесконечными подъемами, подхватила еще не проснувшиеся тела, столкнула с кроватей, всунула ноги в сапоги, предварительно обмотав портянками, смешалась с густым запахом гуталина и затихла, передав весь свой потенциал в солдат.

Мозг Дениса сопротивлялся и искал любую лазейку хотя бы на миг снова погрузиться в блаженный покой, и даже пробежка вокруг плаца после скоротечной утренней проверки не смога встряхнуть и воспламенить пламя сознания в стриженой голове, и только холодная вода немного освежила.

Денис, набрав в ладони очередную порцию холодной воды, плеснул в лицо и огляделся, всматриваясь в незнакомые лица. Как правило, первое впечатление на уровне бессознательного – более верное, чем осмысленные выводы логики. Денис это хорошо знал. Он не раз попадался в ловушки, наступая на одни и те же грабли, ошибаясь в людях, и на этот раз он решил быть осмотрительнее.

Зубная щетка куда-то подевалась, и Денис, выдавив немного пасты на указательный и средний палец правой руки, почистил зубы. Мята без жалости уничтожила остатки вкуса маминых пирогов, который ярко чувствовался на губах, вынесенный из сна.

Так начался первый день в четвертом дивизионе в сорока километрах от города Кемерово у младшего сержанта Ипатова. За плечами остались полгода учебной части, оставив напоминания о себе двумя блестящими полосками – лычками на погонах, которые кричали, что он младший сержант, и правами водителя многоосных гусеничных машин.

Денису как младшему сержанту доверили линейку во взводе. В подчинении оказалось четверо: два грузина, как и Денис, несущие службу уже полгода – по-простому «черпаки», узбек, отслуживший год, поэтому носит гордо неуставной статус «фазан», и русский, отслуживший полтора года. Полтора года – это не кто-то там, а целый «дедушка», еще рывок, а там дембель и домой.

Много баек и страшных историй о своем будущем наслушался Денис до прибытия в дивизион.

И вот он здесь, в войсках, и ему придется испытать на собственной шкуре правдивость этих страшилок.

Глава 1. МОЯ, ТВОЯ КОМАНДИРА

В семь часов утра, после зарядки и утренних процедур, личный состав выстроился для утреннего осмотра в центральном проходе казармы.

Рядом с Ипатовым стоял новоиспеченный подчиненный узбек Довлатов, или по-простому Пипр, и хлопал его по груди, приговаривая:

– Мой командира, мой командира.

– Твой, твой, – пытался отшутиться Денис, предпринимая неловкие попытки освободиться от назойливых приставаний подчиненного.

Шаркающей расхлябанной походкой к ним подошел ефрейтор – высокий узбек с одной лычкой на погоне, и с интересом посмотрел на Ипатова. У него было неестественно детское лицо с безобразным толстым шрамом, пересекавшим правую щеку от края глаза до челюсти.

«Кто же тебя так покалечил?» – подумал Денис.

Большой рот с пухлыми губами растянулся в улыбке. Схватив Дениса за воротник левой рукой, указательным пальцем правой руки указывая на него, он обратился к Довлатову:

– Твой командира, говоришь? – потом перевел взгляд на Ипатова и процедил сквозь зубы: – Смотри мне… командира. Шуршать будешь, как иплес.

– Салам, Фарход, – пропел Пипр заискивающим тоном, чем удивил Дениса.

– Смотри мне, иплес, – продолжал наезжать на Ипатова узбек. – Ты не командира. Твои сопли на погонах ничто – ноль. Учебка в зачет не идет.

Ипатов поначалу растерялся, но потом подумал: «Этот высокий узбек навряд ли много отслужил, слишком молодой с виду. Не вяжется только тон Довлатова. Наверное, хороший его друг, земляк, как ни крути, да ладно, разберемся потом. Струсить – значит расписаться в бессилии, а в первый день потерять репутацию ой как чревато в дальнейшем. Посмотрим, кто кому люлей отвесит».

Денис резко сдернул с себя руку Фархода и оттолкнул его от себя:

– Да пошел ты. Сопля ефрейторская.

– Ты что, иплес? Оборзел? – прошипел узбек, не открывая рта и выпучив глаза. Казалось, звук идет из шрама. Видно было, что он не ожидал такой дерзости, и его лицо покрылось красными пятнами от негодования.

Улыбка преобразилась в зловещий оскал, резкий удар, и кулак врезался в живот Ипатову. Денис выдохнул и сделал шаг назад. Упражнения на турнике закалили пресс, и удар не произвел тот эффект, на который рассчитывал Фарход. Это его разозлило еще больше, и он ринулся в наступление.

Ипатов приготовился к драке, но неожиданно между ними появились два сержанта славянской внешности. Папироса в уголке губ у одного, усы, расстегнутые воротники и низко висящие ремни из натуральной кожи, потертые временем, у обоих указывали на то, что они или старослужащие, или, возможно, даже дембеля.

Тот, что курил, остановил узбека рукой и, выпуская клубы дыма ему в лицо, сказал:

– Что за буча, Фарход? Хочешь кипишь поднять – ночь в помощь. А солнышко волновать не стоит.

– Жора! Постой! – сказал горячо узбек. – Иплес оборзел. Нюх потерял. Две сопли на погонах ничего не значат, должен наравне с новобранцами шуршать….

– На дембеля пер – неправ. Ответит, – стал рассуждать второй. – Но… но натягивать своих будешь. Ты дембель или что попало? Гнать на салаг – удел «черпаков» и «дедов». Ты же все… одной ногой на гражданке. Да что говорить… Короче. Ночью разбор полетов, а ща усохни.

– Толково говоришь, Саша, – поддержал друга Жора и обратился уже к Денису, понизив тон и ломая голос, склонив голову набок и прищурив глаза: – Военний, ты кто?

– Вчера прибыл – вечером. Младший сержант Ипатов.

– Да мне хоть младший брат Суворов. Звать как?

– Денис.

– Короче, Денис, ночь будет непростая. Дембелю биться с молодым западло… но… Фарход переживет. Переживешь же? А, Фарход?

Физиономия со шрамом перекосилась, и он буквально выплюнул слова в сторону Дениса:

– Живи пока. Жди отбоя, иплес.

Затем презрительно посмотрел на славян. Сплюнул в сторону и, оглядываясь, шаркающей походкой последовал в столовую.

– Значит, переживет. Не сдрейфишь – получишь уважуху. Сачканешь…

После этих слов Жора тремя пальцами смял остатки папиросы, щелчком метко отправил бычок в урну и продолжил:

– Да не ссы. Сейчас не стушевался – уже зачет. Накостыляют немного, но мы проследим, чтоб не поломали. На дембеля пургу нес, ответ должен быть. Ну а как ты хотел? По-другому никак. Если салаги будут нарушать субординацию… Непорядок.

Одобряющее похлопывание по плечу Дениса не успокоило, и у него похолодело в груди. «Кто же мог подумать, что он дембель? – крутилось в голове. – Салага салагой. Был бы ниже ростом, больше пятнадцати лет и не дал бы. Буду биться до последнего, а иначе мне тут не выжить».

Воображение разыгралась, рисуя разные варианты развязки, в основном трагические.

День прошел относительно спокойно. Ракетно-зенитный комплекс состоял из нескольких кабин, маркированных буквами. Ипатов весь день изучал кабину «А», напичканную всевозможной аппаратурой, которая требовала постоянной настройки и регулирования, под пристальным вниманием младшего лейтенанта Краснова.

В казарму Ипатов вернулся только к ужину.

В столовой Фархода не было, на кухне в окружении земляков он наслаждался свежеприготовленным пловом, и это Дениса обрадовало.

О предстоящей стычке Денис старался не думать, а тем временем ночь мерными шагами подкрадывалась, прогоняя солнце с небосклона, впуская темноту и приближая неизбежное.

После ужина к Денису подошел Смирнов, четвертый его подчиненный, отслуживший год. Он внимательно посмотрел на Ипатова и спросил:

– Я слышал, ты с Фарходом столкнулся?

– Да так. Пипр устроил представление некстати…

– Это он может. Шутник по жизни, – охарактеризовал Смирнов Довлатова и продолжил: – Теперь держись. Фарход мстительный, спуску никому не дает.

В разговор вклинился Буркадзе, грузин из линейки Дениса, и закачал головой:

– Ты что? Ты на кого полез?

Смирнов сразу потерял интерес к разговору и завалился прямо на застеленную кровать. Раздалось еле различимое похрапывание, а грузин продолжал:

– Ты ж никто, полгода в учебке, все равно что не служил, а он дембель. Понимаешь? Дем-бель. Домой лычки чистит… Шрам видел? Это он здесь заработал.

Денис кивнул головой. Буркадзе изогнул бровь до предела и многозначительно поднял указательный палец:

– Э-э-э, шрам – бандитская пуля. А слышишь, да…

Денис в недоумении посмотрел на грузина, а тот, добившись впечатления, которого хотел, продолжил:

– Ферма тут недалеко. Там бык. Страшный черный огромный племенной бык с кольцом в носу. Пришел в самоход к нашим коровам. Оторвался от привязи и пришел. Ну Фарход и решил его выгнать. У него в ауле много быков. Он их много видел. А этот – не бык, это зверь, понимаешь? Он Фарходу рог за щеку дал.

– Как дал?

– Боднул прямо в рот. Что непонятного? Щеку порвал. Поднял и бросил. Потом топтать начал. Водилы ЗИЛом его выгоняли. Фарход полгода в больнице валялся. А ты не бык. Тэгирхева. Тебе рога ночью оторвут на раз-два.

Тут появился Пипр и закончил фразу за грузина, поставив точку в разговоре:

– Люля-кебаб будет. Э-э-э, прощай командира. Хороший был сибиряк. Секир башка тебе, дорогой.

* * *

Наглые минуты пролетели пулей, пулей пронеслась вечерняя поверка. Команда ОТБОЙ врезалась клинком и расщепила реальность.

Была весны, и по ночам довольно прохладно, поэтому спали в нательном белье. Денис лежал под теплым одеялом и ощущал прохладную тяжесть пряжки, солдатского ремня, который надел на голое тело под рубашку. Ремень немного придавал уверенности и чувство защищенности. Стараясь не заснуть, он вслушивался и сквозь щелки едва приоткрытых век всматривался в темноту, ожидая нападения. В какое-то мгновение перед глазами поплыли датчики, мониторы, регуляторы и тумблера, на которые он насмотрелся днем.

Затем пронесся фильмом вчерашний вечер. Отбой давно прошел, когда он первый раз вошел в казарму дивизиона. Вместе с ним прибыл и новобранец, молодой армянин, только что принявший присягу в полку.

Ара – так звали молодого бойца – невысокий крепыш с черной короткой прической, с типичной армянской внешностью, явно контрастировал с высоким и светлым Денисом.

Дежурный по тумбочке уставился на них равнодушным взглядом, нахохлился и провалился в забытье.

Заспанный прапорщик Елдаш появился как призрак из полумрака в сланцах на босу ногу, окинул пополнение туманным взором и проскрипел:

– Штепсель и Тарапунька, твою. Двигай сюда. – Отвернулся и заковылял обратно в полумрак, непонятно что-то бормоча себе под нос.

Новоприбывшие, как на привязи, последовали за прапорщиком в каптерку.

– А? – спросил Ара, вертя головой с обезумевшим взглядом.

– Что «а»? – не поворачиваясь, процедил сквозь зубы прапор. – А… а постельное белье получите и спать. Все. Завтра вешаться будете. А-а-а, – зевнул он. – Ща спать.

Денис решительно отбросил видения, когда понял, что проваливается, и стал про себя твердить: «Не спать, не спать. Только не сейчас».

Борьба со сном продолжалась недолго, перед глазами поплыли фантастические картины, уводя от реальности все дальше и дальше.

Природа взяла верх, и сопротивление было сломлено. Незаметно он растворился в царстве Морфея, отдавшись на повеление судьбы.

Глава 2. СОН ПЕРВЫЙ. БЫК

Пыль едким облаком поднималась от удара копыт. Безжизненная, выжженная солнцем земля, покрытая сухими огрызками, остатками былой роскоши, упирается в край мира. Грустный хруст, напоминающий потрескивание костра в летнюю ночь, и глухие тяжелые шаги нарушали беззвучную пустоту прогретого воздуха. Копыта вдавливались в сухую корку, поднимая пыль, разъедающую ноздри. Денису снится, что он бык – могучее, не знающее усталости животное, изнывающее от жажды.

Инстинкт непреодолимой силой заставляет двигаться вперед по мертвой поверхности в поиске сочной травы или ручья.

Там, где земля прикасается к одинокому небу, – прогретый воздух манит к себе иллюзией, вселяя надежду, что там, на горизонте, океан – спасительная влага, дарующая жизнь.

Всматриваясь в край земли, Денис замечает приближающегося одинокого путника, который то растворяется, то появляется вновь, покачиваясь миражом.

Пульсация в висках сгустившейся крови сотрясает тело. Неописуемая ярость взорвала мозг и отключила разум, когда Денис узнал в мираже Фархода. Сухой обжигающий ветерок прошелся по потрескавшейся поверхности, и его шуршание отозвалось глухим, еле различимым голосом в голове: «Это сон. Это просто сон».

В мгновение ока Денис осознал, что спит. Реальность зазеркалья заискрилась яркими красками, логика включилась, разбудив внутреннего критика. «Это сон. Это просто сон», – вторил он за шепотом ветра.

Задолго до призыва он прочитал книги Кастанеды, перелопатил всю имеющуюся литературу по астральным путешествиям и люцидным сновидениям. Книги Роберта Монро и Лабержа стали главными книгами в его жизни. Упорные занятия научили его изредка осознавать себя во сне.

Но полгода до призыва, спиртное и девочки тормознули развитие. Призыв в армию окончательно прервал практику, и вот после долгого перерыва он испытал это снова.

«Может быть, бросить все и улететь к неведомым мирам? – пронеслось в мыслях. – Зачем тратить драгоценный миг на глупый сон, чужой, навеянный уставшим подсознанием?»

Но жажда воды переросла в невыносимую жажду крови. Но откуда такая ярость, несвойственная его существу? Еще никогда он не ощущал такую бурю эмоций, такую ненависть и такое неистовое желание крушить и уничтожать.

«Вот он, злодей – отозвалось в голове шуршанием песка, и гвоздь безумия пронзил мозжечок. – Враг, который с минуту на минуту разбудит меня, а там как масть ляжет. Наверняка Фарход уже склонился над моей кроватью и злобно ухмыляется в окружении своих подельников».

Новая волна ярости мощным цунами обрушилась на Дениса. Он кинулся на беззащитного узбека, потеряв наполовину осознанность, обезумев от желания крови, навалившись на него всей мощью. Потеряв контроль над своими эмоциями, он чувствовал каждую мышцу, каждую жилу, извивающуюся змеями под кожей. Он полностью сублимировался в животное, и даже кончик хвоста был под его контролем.

Бык топтал и топтал врага без устали и жалости, несколько раз поднял на рога, не обращая внимания на стоны и мольбы о пощаде.

«Никакой слабины, только расплата. Буйство гормонов и кипение адреналина, остальное второстепенное, несущественное».

Когда тело обмякло и перестало подавать признаки жизни, копыто вдавило голову Фархода в пыль.

Если бы Денис обернулся в этот момент, то заметил бы невдалеке на пригорке прозрачную фигуру обнаженного юноши, словно выточенного из голубого стекла, бесстрастно наблюдающего за происходящим. Его короткие волнистые волосы были взлохмачены, а глаза светились пронзительным таинственным светом.

* * *

Сон закружился калейдоскопом, вспыхнул и растворился, прогоняемый утренним солнцем. Денис открыл глаза. Казарма гудела ульем. На зубах отчетливо ощущался песок и запах пыли.

– Ты чё, спишь, командира? – тряс его Довлатов за плечо. – Подъем давно бил. Ай-я-яй, командира ленивий. Живей давай, шевели клешнями. Все уже построились, чэпэшка у нас.

Непривычное ощущение ремня на голом торсе воскресило события вчерашнего дня.

Хлопнула уличная дверь, и раздалось: «Смирно! Товарищ капитан, во время моего дежурства произошло одно происшествие. Дежурный по роте сержант Попов».

Звонкий голос дежурного подстегнул как плетью сонное тело Ипатова. Он по-молодецки соскочил с кровати. Гимнастерка, брюки и ремень, аккуратно уложенные на табурете, взметнулись птицей и покрыли тело с такой быстротой, на которую способны курсанты учебки после многочисленных тренировок по подъему и отбою.

Еще секунда, и ступни, обернутые портянками, скользнули в сапоги. Ушанка водрузилась на голову, выровненная с помощью указательного пальца, боком, прижавшимся по всей длине носа, а фалангой с ногтем к середине кокарды. Довлатов от такого представления невероятной юркости военного с удовольствием йокнул и высказал дань уважения такой способности:

– Койил, командира! Лихо ты это.

Денис сам удивился своей проворности. Хотя за первые полгода службы дрессировка сделало свое дело, но сегодня он был ловким как никогда, и чувство мощи ощущалось в каждом движении.

– Подъем? Что случилось? – спросил по ходу Денис Пипра, когда они мчались на построение.

– Каждое утро подъем! Командира. А сегодня ночью кто-то Фархода покалечил. Ну, теперь начнется жизнь веселая, – На мгновение узбеку показалось, что глаза у Дениса вспыхнули, как два уголька.

«Вот почему в эту ночь пронесло, – подумал Денис. – Кто это его покалечил? Видно, не я один в списке у дембеля и фортуна оказалась не на его стороне. А может быть, в списке у кого-то и Фарход был сам. В любые случаи это мне на руку – незапланированная отсрочка. Сегодня повезло, а дальше посмотрим».

Весь личный состав военной части, включая и тех, кто был в наряде, кроме караульной службы, выстроился на центральном проходе.

Офицеры были в полном составе, обескураженные срочным построением, они толпились в прихожей комнате, молча приветствуя друг друга, пожимая руки. Сквозняк гулял по помещению, потряхивая солдат беспардонными прикосновениями при каждом открытии дверей.

Капитан Бойчишин, командир дивизиона, невысокий поджарый крепыш с торчащими ушами по прозвищу Кабина П, – был как никогда взбешен, его импульсивные движения холерика приводили всех в гипнотическое состояние, а картавый голос с прыгающей интонацией заставлял вздрагивать.

Осознание, что спокойная жизнь в дивизионе закончилась, волновало всех. И что ожидать от непредсказуемого капитана, можно было лишь предполагать.

Бойчишина, убежденного материалиста, ночное происшествие, необъяснимое логикой и с мистическим подтекстом, обескураживало и выводило из равновесия. Все, что случилось, не вписывалось в рамки его атеистического мировоззрения. Вера некоторых офицеров в потустороннее укрепляла его убеждение, что мир кишит идиотами. Ладно женщины, у них в крови это: погадать, поворожить, но офицеры – это немыслимо.

После формальной и непривычно быстрой утренней поверки капитан Бойчишин провел опрос каждого, затем выгнал всех с помощью ярких выражений на утреннюю пробежку, оставив только тех, кто непосредственно, явно или косвенно участвовал в происшествии: четырех восточных братьев, которые пировали после отбоя вместе с Фарходом, дневального и одного молодого недавнего призыва, дежурившего по кухне.

Лица были помятые от бессонной ночи и крепленого красного. Ноги подкашивались. Желание спрятаться и забыться, обняв подушку, было написано на физиономиях. Глаза дрожали от напряжения, чтобы не захлопнуться, придавленные тяжелыми веками.

Только молодой, оказавшийся невольным участником, переминался с ноги на ногу и ожидал, что его отпустят на заслуженный отдых. Посуда блестит, уход за раненым уничтожил минуты заслуженного отдыха, и это веский аргумент, чтобы командир отпустил его незамедлительно в уютное объятие одеяла. Наивный новобранец. Служба есть служба.

Командир скользнул в кабинет, кивнул головой и, не скрывая раздражения, гаркнул:

– По одному!

Четверка в замешательстве начала толкаться, сталкивая друг на друга привилегию быть первым. Дежурный по кухне был не против быстрее отстреляться и скрыться за дверью, тем более он просто невольный свидетель, не вхожий в компанию привилегированных старослужащих, а значит, бояться нечего.

Опустилась напряженная тишина, и несколько пар ушей навострились, старясь расслышать, что происходит и о чем говорят в кабинете.

Допрос прошел каждый.

Выслушав версии каждого участника злополучного ночного происшествия, Бойчишин собрал всех вместе и прослушал еще раз перебивающих и дополняющих друг друга солдат. После чего он пришел к выводу: «Или все врут, или он сошел с ума».

За время службы он слышал разные чудеса, но про летающего солдата, при том еще и падающего, калеча себя, он не смог бы придумать и в страшном угаре, и это вывело его из себя. Отборный мат на сказочников немного его успокоил, но желание навалять лещей каждому не проходило.

Выглядело все надуманно и далеко от правды, а значит, за этим что-то скрывается. Выходило, никто не виновен, а Фарход сам по воле Всевышнего переломал себе кости и пробил череп – бред несусветный. Все как эхо повторяли одно и то же, доводя этим до белого каления мозг командира – попугаи, мать их, как по писаному стрекочут.

Бред было тяжело слушать, но ничего не оставалось другого. Из рассказа следовало:

После отбоя пять старослужащих восточного братства скооперировались и устроили посиделки в помещении кухни. После распития вина, присланного из Баку родственниками рядового Рахимова, заправленного в кружку Эсмарха, или по-простому в клизму, дождались плова и с удовольствием приступили к трапезе.

«Эту бы клизму – да по назначению, – подумал командир. – Скипидарчиком заправленную, тогда не несли бы пургу, а только правду, горькую, но правду».

Все шло, как и обычно, своим чередом: они мирно кушали плов, вспоминая родину, как вдруг Фарход закатил глаза и стал задыхаться.

Подавился. Старший сержант Каримов из Таджикистана не растерялся, так как прошел курсы медбратов на гражданке, и кинулся на помощь. Он дока в таких делах, и его движения были уверенные и ловкие: он несколько раз стукнул Фархода между лопатками, затем обнял одной рукой через талию, наклонил его вперед, сжал руку в кулак, приложив его к верхней части живота, другой рукой обхватил запястье на высоте желудка и, действуя руками, резким движением потянул его на себя несколько раз.

«Вот оно, – подумал командир. – Из него медбрат, как из меня балерина, здоровый как лось, да и форма черепа, как у неандертальца, медик – смешно. Вот он и поломал солдата, а остальные боятся и покрывают его. Зацепка есть, послушаем дальше».

Неведомая сила отбросила Каримова от Фархода. Фарход упал на плиточный пол и стал биться в конвульсиях, закатив глаза. В довесок ко всему его тело окутало голубое сияние.

Зрелище было не для слабонервных, и Каримов от неожиданности отпрыгнул и, ударившись поясницей о край плиты, выгнулся дугой, стараясь дотянуться руками до ушибленного места, закрутил бедрами, затем согнулся вперед, упершись руками в колени, и взвыл. Для подтверждения этого Каримов продемонстрировал командиру синяк на спине.

«Вот и следы драки, – отметил про себя командир. – Подавился?! Все давятся сплошь и рядом, куда ни глянь. Складно сказка сказывается».

Молодой, мывший посуду, испугался и повалил сложенные алюминиевые миски. Те с оглушающим грохотом рассыпались по кафелю, эхом отозвавшись по всей казарме.

Солдаты кинулись на помощь мотающемуся по полу ефрейтору, но в страхе отскочили, когда тот поднялся в воздух на метра полтора и рухнул вниз, потом еще раз и еще. Он поднимался и падал, калеча и раня себя.

«Идиота нашли, – мозг командира кипел. – Как в анекдоте: сам упал на нож и так двадцать раз. Я им устрою левитацию, еще никому не удавалось из меня идиота сделать».

Когда буйство невидимых сил прекратилось и стонущей Фарход остался лежать неподвижно, сослуживцы попытались привести его в чувство.

Они не сообщили о происшествии, так как боялись неизбежной кары за распитие спиртного сильнее, чем за здоровье друга. Только за несколько минут до подъема они решились доложить дежурному по части о случившемся.

Дослушав эту басню до конца, командир ощутил желание придушить каждого лично. С большим трудом подавив в себе гнев, он выдавил из себя:

– И кто еще из вас летать умеет? Рано или поздно правда всплывет, и тогда вы у меня точно будете светиться голубым сиянием.

* * *

Посовещавшись, командный состав решил не придавать огласке ночное происшествие и не доводить его до следствия. Дивизион превратится в цирк шапито, к гадалке не ходить, а посмешищем быть – нет уж, увольте. Непонятное и необычное происшествие, рвущее нить логики и здравомыслия. Проверками замучат и огребут все без исключения – а оно надо? Тут не проверки нужны, а хороший психиатр.

Фарход был в сознании, и при внешнем осмотре медики пришли к заключению: «Многочисленные повреждения в основном появились в связи с непонятным физиологическим сбоем в организме. То есть воздействие было изнутри. И лишь незначительные гематомы на теле подтверждали версию, что он несколько раз падал».

«Правда всплывет рано или поздно, – думал командир. – И кто его ронял, получит по полной. Научу его родину любить. Из Фархода тоже ничего не выловишь, но это ясно – стукачи не в почете. Утверждает, что не дрался, а каким-то чудесным образом оказался в пустыне, где напал на него бык. Видать, куку у него съехала после того происшествия год назад, да и врачи говорят, что это возможно. Он получил психологическую травму, а ежедневное созерцание шрама не дает избавиться от пережитого ужаса, вот и мерещатся теперь кругом быки».