Качалка

– Ладно. – Саныч с трепетом взял парня за руку. – Хватит о противном. Вечерами заходи в зал, где мои подопечные тренят – и будем писать тебе тренировочку. Лады?

– Лады. Спасибо вам большое. – Глеб машинально протянул тренеру руку, но тут же одернул.

– Пожалуйста, – Саныч со смехом пожал парню руку, похлопал по плечу. – Как звать тебя?

– Глеб.

– Ну, до встречи, Глеб. Пойду я. Удачи.

Глеб провожал Саныча взглядом, пока тот не удалился из зала. Потом созерцал взглядом богатыря, выполняющего приседы в силовой раме. Когда атлет закончил и стал стягивать блины с грифа, воодушевленный Глеб помог ему. Затем повесил на гриф по пятикилограммовому блину с каждой стороны. С остервенением начал присед.

Присед дался тяжело. Получилось пять повторений, из которых последнее было с большой погрешностью и кряхтеньем. Снимая блины с грифа, Глеб услышал за спиной шушуканье. Обернувшись, увидел Ирину, которая с жеманной гримаской что-то щебетала подружке.

– Что, поговорил с профи-треном? Поможет?

– Поможет, – Глеб невозмутимо пожал плечом. – А почему же нет. Я вообще, как он говорит, все по плану хреначу. Только надо подкорректировать кое-что.

– В питании? – продолжала злорадствовать Манукада. – Вместо борща с телятиной есть креатин с гормоном роста?

– Креатин с гормоном роста, – ухмыльнулся Глеб. – Это тебе бы не помешало. А то реально одни косточки. Ты потому и не замужем – костьмигремелок даже такие как я не любят.

– Ну-ну-ну! – Фитоняшка обиженно выпятила нижнюю губу. – Выбирай выражения, когда с дамой разговариваешь. Я ведь мясо не качаю.

– Ну да, – послышался низкий женский голос из-за спины Глеба.

Парень обернулся, увидел пышнотелую молодую женщину. Она была в легком спортивном костюме, и, судя по выражению лица и тяжелому дыханию, была не в духе и уже подуставшей.

Подружка Иришки по мере приближения этой агрессивной особы менялась в лице. А когда она приблизилась к ним, метнулась к первому попавшемуся тренажеру.

– Ты не качаешь мясо. – Спокойно, но с потаенной обидой выдохнула женщина в лицо Манукаде. – Ты его откачиваешь.

– И тебе бы тоже самое посоветовала.

– Вот только это ты и умеешь – советовать! – не унималась пышка. – А надо не советовать, а помогать делать.

– Чего же тебе никто не поможет?! – с холодной яростью парировала Иришка. – Неужели никому не нравится общаться с…

– Иришка, – Глеб положил обе руки на плечи Манукаде, отвел ее в сторонку. – Чего ты так! Лояльнее надо быть. Ты в культурном заведении. И Любка тебя не так уж обижает.

– Вот, – резко оттолкнув парня, Ирина показала неа него пальцем: – Вот, только дитя освенцима тебя уважает! Сарделечка!

Любка, недолго думая, подошла к Манукаде, попутно оттолкнув Глеба, тщетно преграждающего ей дорогу. Взяв фитоняшку двумя пальцами за рукав топика, пробасила: – Слушай, ты-то на себя в зеркало смотрела?! Тебя разделать – как нехрен делать! Давай, не выводи меня, ладно?

– А это кто кого? – как можно тише, уже почти без злости буркнула Иришка, аккуратно убирая руку Любки. – Я тебя вообще не знаю и не трогаю.

– Ну вот не знай и не трогай. В твоих же интересах.

Подождав, пока пышка удалится и снова усядется на велоэргометр, Иришка ядовито усмехнулась Глебу: – Вот, вам нужно обменяться диетами, и всё у вас будет вау-вау.

– Че ты такая злая, Ириш? – парень с деланой нежностью взял фитоняшку за руку. – Я почти такой же тощий как и ты – и то вот, вишь какой добрый. Даже от пышки тебя защищаю.

– Спасибо! Я в следующий раз сама, можно?!

– Боюсь, в следующий раз язычок тебе не поможет… Она ведь рукопашкой занималась.

– Да-да, – за спиной Глеба снова появилась Любка. – Выведешь меня из себя – по стенке размажу. При всех! Хотя, что там размазывать – одни кости.

– А двоих? – крикнула подруга Манукады, слезая с тренажера.

– Двоих тоже, но не легко, – недолго подумав, ответила Любка. – У тебя вроде как не одни кости.

– А у Иришки…

– Да, – мягко перебила пышка. – Да, у нее одни кости. Мясцо откачала, один суповой набор остался. Ой, нет-нет. Еще желчь. Да, желчи больше чем крови. Будет чего размазывать.

– Ирка, – подруга, нервничая и немного заикаясь, спешно подошла к Иришке, отвела ее в сторонку, на ушко прошептала: – Давай ее счас вдвоем отлупим?..

– Не надо. – Манукада ответила громко и с презрением, чтобы видела и слышала Любка.

– Не надо. Пожалуйста! – с притворной боязнью взмолилась пышка. – Ой, спасибо, суповой набор! А я уж стою-теряюсь!

Иришка с подругой агрессивно смотрели вслед Любке, пока та не подошла к стойке со штангой.

Глеб наблюдал за женщинами, стоя чуть поодаль, изредка оглядываясь на тренирующихся. Увидев, как в зал входит Вован, он побежал к нему на встречу. Обменявшись рукопожатием и теплым приветствием с коллегой, он рассказал ему о недавнем разговоре с Санычем. Затем спросил: – Вовчик, а чё ты уже два месяца тренишь – а результата ноль?

– А ты? – мягко отчеканил Вовчик.

– Я и сам по себе, и не дезю. А ты – на курсе… Нет, ты только мне не трынди, что не так. Я ведь знаю, кто начинает заниматься с Аскольдом, тот обязательно подсаживается.

– Ну, Аскольд сказал мне сделать базу без "химии". Вот я и треню. Вообще, анаболики не так опасны, если грамотно дезить. А чтобы без анаболиков больше массы и силы сохранялось, надо больше набрать ее в натурашку. Это мне тоже Аскольд сказал. Так что ты с Санычем трень, пока позвоночник не рассыпется. Не пожалеешь. Или ты тоже собираешься соревноваться?

– Нет. Я для себя.

– Ну, раз для себя, тогда фигачь с Санычем, пока он те в ладошки не похлопает. Ладно, пойду я…

– Погоди-погоди, – Глеб дернул за руку Вована, который направился к пек-дек-тренажеру. – Ты смотри, – Украдкой кивнув в сторону подруги Манукады, друг Вована расплылся в широкой улыбке. – Не хочет тебя видеть. Убегает на тренажер.

– Да нет. Она просто серьезная. Позавчерась сидели с ней в "Бизе", так даже ни грамма не потребила. Даже, блин, поговорить цивильно не получилось.

– А чего ты за ней вьешься, Вовик? Она ведь – тоже самое, что Манукада. Только что выглядит лучше и трещит меньше. У нее цели те же – быть топовой, везде сувать фэйс. Она даже сюда в качалку за сто километров ездит – чтобы качаться в брендовой качалке. В качалке под "Паддингом"!

– Ну, мне Аскольд сказал: чтобы нравится дяде Палычу, надо быть лицом своего коллектива. А мужское лицо – это, в первую очередь, котирование у прекрасного пола… Дядя Палыч – это Валентин Павлович. Гуманоид.

– Это я понял, – без энтузиазма и не сразу ответил Глеб. – Ну, с этого и начинаются победы. Победа гендерная стимулирует к тренингу, к одержимости победы физической… Ну, как-то так, да?

6

Войдя в кабинет главного механика, Яков поздоровался, пожелал Василию Кузьмичу приятного аппетита. Кузьмич учтиво кивнул, положил в тарелку вилку с корнишоном, который собирался надкусить. Указал рабочему на стул рядом со столом.

Главный механик предпочитал обедать прямо за своим рабочим столом. Обед носил в дипломате, который, собственно, и носил ради обеда.

– Здрасьте еще раз, Кузьмич. – Присев на стул, Яков щелкнул по стакану с чаем: – Прямо как пивко, Кузьмич, а?

– Да. Как пивко. Хош, на, – механик подвинул слесарю коробку с пакетиками "липтона", – заваривай. Вареньице будешь?

– Нет, Василий Кузьмич, благодарю. Как-то не хочется.

– Да, у вас там всё как надо быть – и вареньице, и чаек. Или у тебя режим – колеса, молоко, мясцо, яйки? Чего лыбишься, ты вроде как качаться ходишь…

– Дык я ж и традиции не нарушаю. У нас вторник, четверг, суббота – треня, а пятница – как положено, праздник.

– И после пьяной пятницы – треня? Ты чё, самоубийца?

– Нет. У меня ведь и там, и там – по чуть-чуточки. А треня в субботу просто так, велосипедик, мешочек, потом поплаваю чуток. И все выходные так здоровски отдыхается. – Поняв по лицу Кузьмича, хрустящего огурцом, что тот его не особо слушает, Яков побегал глазами по углам кабинета, суетливо потер ладони. – Ладно, Кузьмич, еще раз те приятно естьки, я апасля зайду.

– Нет, нет, Яшка. погоди. Чайку все ж себе налей… Разговор у нас серьезный и долгий.

– Во как! – Суетливый слесарь чуть не подпрыгнул на стуле. – Я даже ума не приложу, дискуссия на какую тему?

– На тему… – Механик сурово прищурился, поднял руку с кусочком хлеба. – Спортивную!

– Кузьмич, дай-ка угадаю… Мы будем ходить в качалку, а нам за это будут платить… Нет?

– Холодно, Яшка. – Кузьмич усмехнулся, глядя как слесарь обернулся на дверь. – Да нет, не в кабинете. Не интуитивный ты ни хрена, Яков Ильич. И объявы на проходной не читаешь.

– Да я шучу, Кузьмич. Неужель я настолько идиот – чтобы думать, что нам бугор будет платить за здоровые развлечения!

– Да ладно тебе, – механик неприятно поморщился, замахал на слесаря руками: – Что вы все на бугра тычете! Спартакиада планируется.

– Ух ты, как в старые добрые времена.

– Вот, видишь, не такой и козел наш бугор, правда? – с довольной усмешкой Кузьмич откусил бутерброд, сделал глоток чая. – Будешь принимать активное участие?

– Смотря, в чем… Ну и, смотря, какая премия!..

– Премия. – Главный механик от негодования поперхнулся. Быстро откашлялся. Отвел руку слесаря, который уже собирался хлопать его по спине. – Вы в первую очередь, дрогой товарищ рабочий, должны быть коллективными… Нет?!

– Вообще-то, да, – не сразу ответил Яшка. А сам подумал: легко тебе, товарищ пенсионер, вот так рассуждать, получая зарплату, которая раза в полтора больше зарплаты рабочего, и которую ты не очень-то и заслуживаешь, и получая пенсию, которая тоже заметно больше той, что будет у меня – рабочего, который разбирается в своей работе куда получше тебя!

– Вообще-то, да, – с легкой издевкой передразнил Кузьмич, разрезая сардельку на кусочки. – Ну, так в чем вопрос тогда?

– Ну, хотелось бы, сам понимаешь, Кузьмич, стимула!..

– А че, стимул – бабло? Ты вот слесарь, можно сказать, от бога, – за бабло, что-ли?

– В том и дело, товарищ механик, что слесарь я – по интересу. А участвовать, где нашему высокому начальству надо, надо за бабло. А все эти первые места, грамоты, душевнушающие похвалы – пусть он себе их засунет в…

– Ну-ну! – Главный механик жестким жестом прервал рабочего. – Ты убиваешь два зайца, когда участвуешь. Ты стимулируешь весь коллектив заниматься здоровым делом и ты же, елопень двуличный, помогаешь всем, кто организовывает спартакиаду…

– Зарабатывать вот это растреклятое бабло! Извините, товарищ механик, что нагло перебиваю! – Яков вскочил со стула, не глядя на механика, буркнул: Я не участвую!

У самого входа слесарь резко обернулся, холодно бросил недоумевающему шефу: – А елопень, Кузьмич, не может быть двуличным. Кстати!

7

– Ванго! К ноге!

Услышав властный крик хозяина, Вэйж Ванг встрепенулся, чуть не выронил ноутбук, который держал на коленях. Чуть ни бегом вышел из комнатки.

– Да, Аскольд… – Китаец с привычным благоговением сомкнул ладони перед лицом, сделал полуприсед.

– Сэнсэй, – бодибилдер с деланым сочувствием подошел к домработнику, положил ему руку на плечо, другой рукой указал на Мишку Манцурова, сидящего в кресле с баночкой пива, который тщетно пытался подавить приступ смеха. – Гляди-ка, даже вот такому сверх-серьезному человеку с тебя ржать хочется. Че ты все время кланяешься?

– Я – обслуга. Это – мое приветствие. Уважение к хозяину.

– Ты у меня уже больше года, Ванго. Если бы ты меня не уважал, честное-пионерское, я бы тебя прогнал. Не из дома. Из страны на хрен бы выгнал.

Китаец бросил на Аскольда недобрый взгляд, но сразу же радушно улыбнулся, часто закивал: – Да, это вполне. Вполне. Влияние у вас есть.

– Вот здесь ты прав, – бодибилдер тепло обнял слугу, с прищуром посмотрел на Мишку: – Вот, видишь, даже Михаэль не смеется. В общем, Сэнсэй, не в службу, а в дружбу, нам еще по такому же чайку и свои травяные лепешки сваргань, штучки по три. Блин, с ними так хорошо тортики идут, если бы ты знал, Ванго.

– Аскольд, тортики с лепешками, а еще много-много чая! – китаец тяжело покачал головой.

– Да, – с притворным сожалением промычал Аскольд. – Не к добру это. Верю, старина Сэнсэй, верю. Но я ведь сам тебя прошу. Верно?.. Верно. Ну, вот, сготовь, пожалуйста. Начиная с завтра умеряю аппетит. Бросаю коньяк… Чего лыбишься? Да, не на долго. Но бросаю. Честное-пионерское… Чего стоишь? Варгань, давай.

– Простите, Аскольд…

– Прощаю, Ванго, – не дав старику высказать, Аскольд взял его за плечи, развернул к выходу. – Прощаю все твои грехи, старче. Прошлые и будущие. Только вот если не будешь готовить, не прощу. Да иди ж ты, Сэнсэй…

Китаец без особого усилия выдержал толчок хозяина. Медленно повернулся к Аскольду.

– Вы не правильно планируете режим… – Вэйж Ванг виновато потупил взгляд. – Я должен вам сказать это. Простите…

– Сэнсэй, – атлет положил ладони на плечи слуги. Улыбнулся широкой улыбкой: – Прощаю, старик. Какие базары. Иди, варгань. Потом прочтешь нам с Мишаней лекцию о вреде ночных клубешников и… И чего там еще, Мишань?

– Да того самого! – Мишаня нервно скомкал пустую банку. Подошел к Аскольду и его слуге. – Ванго, как вас нормально звать-величать?

– Как вам удобно. Друзья моего хозяина – мои друзья. А мои друзья могут звать меня хоть обезьяной.

– Вот это нет, – слегка рассерженный Манцуров поднес к лицу китайца указательный палец. – Вы ни разу не обезьяна! Вы…

– Ну, ладно, ладно, Мишань. – Аскольд аккуратно оттолкнул друга. – Понимаешь, Ванго, это не ты, а я обезьяна – потому что хожу по кабакам, по бабам… Ой-ой-ой, вижу, ты того же мнения?!

– Нет, нет, Аскольд. Вы не обезьяна. Но так не надо.

– Вот, иди варгань, потом прочтешь нам… – поймав недобрый взгляд Михаила, Аскольд потупил взор, медленно выдохнул. – Ладно, не нам. Мне прочтешь лекцию о вреде баб, клубов, пива и так далее. А Мишок посидит рядом, послушает. Окей?

– Это мой долг. – слуга снова сомкнул ладони. Аскольд помешал ему сделать полуприсед, снова развернул к выходу: – Быринько, Сэнсэй. Быринько!

Подождав, пока старик удалится, Манцуров резко обернулся к товарищу: – Аскольд, ты ведь в самом деле как дикарь. Это старик, доктор, верный слуга. Лебезит перед тобой. А ты ему тычешь своей властностью, связями!

– Ты прав. Больше не буду. Ладно, давай еще по…

– Может быть, хватит алкоголя! – Михаил убрал с плеча руку Аскольда. – Или, хотя бы подожди, пока Сэнсэй тебе почитает лекцию?..

– Может и хватит, – не сразу, но очень охотно согласился атлет. – А тортика?

Михаил перевел взгляд на журнальный столик с начатой бутылкой коньяка, тумблерами и тарелками, с двумя кусочками торта в каждой. Тяжело покачал головой: – Бр-р, Аскольд! Лично я уже в ауте.

– Мне тоже надо завязывать, – после недолгого тяжкого раздумья ответил Кононов. – Вот я и с завтрашнего утреца завязываю.

– Честное-пионерское?

– Да, Мишаня, честное-пионерское. Я если слово Ванго даю, я исполняю. Я, знаешь, специально ему честное-пионерское даю – чтобы исполнять. – Подойдя к трюмо, бодибилдер стянул джемпер, оголив торс. Попозировав перед зеркалом, заключил: – Лишнячка вроде почти нет. Но все равно надо с легенькими углеводами завязывать. Ведь нездоровая пища. Да и режиму мешает.

На самом деле причина, побудившая Аскольда резко прекратить потребление сладостей крылась вовсе не в его истинном отношении к вредной пище, а в недавнем инциденте.

Аскольд сидел в ресторане, с аппетитом поедая пирожные и запивая их молочно-ванильным коктейлем. Когда с пирожными было почти покончено, в бар зашел пожилой джентльмен. Пройдя мимо столика с атлетом, он остановился, заторможенно обернулся. Он поглядел на Аскольда, который уже через силу уминал последнее пирожное, взглядом крайне строгого но справедливого начальника. Затем подошел поближе.

– Добрый день… Аскольд… простите, не знаю, как вас по отчеству…

– Зато знаете, как по фамилии, – Аскольд, еле сдерживая отрыжку, небрежно усмехнулся. – Присаживайтесь, гостем будете.

– Спасибо. – Джентльмен, крайне удивленный дружелюбностью атлета, присел рядом. – Вы, конечно, извините, Аскольд…

– Просто Аскольд. Без отчества. Извиняю. Только вот, позвольте… За что?

– А вы с юмором, Аскольд. Ценю. – Мужчина со смехом поднял большой палец. – Только, вот, знаете… Как бы вам сказать?

– Попроще. Если можно.

– Вот неудобно – так сразу, и попроще…

Аскольд замер на месте. Звучно отрыгнул. Развязными жестами попросил, как ему самому показалось, прощения. Сдержал очередной позыв отрыжки. Резко выдохнул.

– Деловой разговор?

– Пожалуй, да…

– Ну так это можно присесть вон за тот столик. – Атлет указал на пустующий столик в самом углу ресторана. Собрался встать из-за стола. Но джентльмен жестами попросил его остаться на месте.

– Нет, Аскольд. Не на столько деловой разговор… Понимаете, вы кумир моего мальчика…

– О, как. – Аскольд, сдерживая порыв смеха и позыв к отрыжке, старался выглядеть как можно серьезнее. – У меня, знаете, киндеров своих нет. Но я их обожаю. Я всем племяшам покупаю игрушки, вожу их на курорты. Или просто деньги своим братьям-сестрам даю на курорты, чтобы они своих дурынд возили… Да нет, вы так строго-то не судите. У меня "дурында" – это самое любовно-ласкательное слово.

– Да нет. – джентльмен казался неким сосредоточенным и в тоже время ушедшим в себя. Он выразительно смотрел на собеседника, но сомкнутые руки неопределенно поигрывали на коленях, а на лице блуждала вялая, будто виноватая, или просто несмелая улыбка. – Вовсе нет. У меня тоже для связки слов такие любовные эпитеты, молодежь за голову хватается. Дело в том, что вы – кумир моего мальчика. – Потупив взгляд, мужчина резко дернул плечами, сомкнул губы, указал на бодибилдера пальцем: – И вы – кумир моего мальчика – вот так зверски уминаете тортики!

– А мальчику сколько? – недолго подумав, спросил Аскольд, с трудом перебарывая желание перейти на снисходительный тон.

– Шестнадцать. Поздний ребенок. Но, благодаря мне – позднему и более-менее разумному отцу – знает, что атлет – это пример благородства, характера, конечно же силы, мужества. Ну и, сами знаете, здорового образа жизни!

– Товарищ, как вас-то звать-величать?

– Вячеслав Григорьевич. Но можно просто Вячеслав. – Старый джентльмен помолчал. Затем нервно шлепнул себя по колену: – А вообще, зачем я представился… Мы ведь больше не увидимся!

Аскольд развел руками. Хотел сказать нечто успокоительно-компромиссное, вроде "ну, кто его знает, земля круглая…" Но Вячеслав Григорьевич резко вышел из-за стола. Даже не глядя на атлета, двинулся к официанту. Сделав заказ, уселся за тот самый столик, на который ранее указал Аскольд, и сосредоточенно переводил взгляд с "плазмы" на меню, пока бодибилдер не сообразил, что старый джентльмен его таким образом открыто игнорирует, и не удалился.

Аскольд пересказал Михаилу в подробностях этот инцидент недельной давности. Манцуров слушал сосредоточенно. Только в самом конце усмехнулся в усы. Сказал: – Да. С одной стороны, это хорошо – что сейчас нас, бодибилдеров считают не только потребителями анаболиков и бездумными качками, но еще и примером мужества, силы, и даже, надо же, прототипом крайне здорового человека! Но с другой стороны, он и не хочет знать того, что после поджарочного цикла нам нужно много-премного углеводов и сахаров.

– Но с той же стороны, это и хорошо, – заключил Аскольд, надкусывая кусочек торта. – Потому что если они будут знать, что надо жрать торты вот так как я, что надо терять энергию, когда сушишься, тогда хрена с два они приведут своих продвинутых деток в качалку. Так что пусть не читают и не знают всех этих хирургических подробностей. А я с пирожными завяжу. Не буду подавать дурной пример.

– Будешь есть невкусную аптечную глюкозу? Как я?

– Придется, чё делать. И ты, Мишок, давай тоже со своими премудростями завязывай… Чего ты косишься? Да-да! Завязывай! Сам видишь, отсыпаются от тебя потиху дети.

8

– Здравствуйте, Евгений Антонович. – Высоченный молодой человек, пригнувшись, вошел в дом.

– Добрый день, Аркадий. – Беликов с двусмысленной улыбкой пожал протянутую руку молодого человека. – Ты уж прости, потолки низковаты… Нет, Аркаша, я не выеживаюсь, нет-нет. Правда, немного неудобно, когда гостям неудобно. Ты, хоть уже для меня подчиненный, а все равно товарищ. Ну, заходи, присаживайся.

– Благодарю, Евгений…

– Ладно, Арканоид, давай у меня дома хоть просто по-товарищески, а. Да и сколько тебе годиков?

– Скоро возраст Христа. – Гость повесил плащ на вешалку, сел за стол.

– Ну, вот, всего десярик разница. Так что можешь панибратствовать. Но в коллективе, уж так и быть, со всеми учтивостями – на вы, по отчеству, с улыбочкой и шепотом.

– Даже так?

Беликов собирался выкинуть очередную плоскую шутку, но, увидев в окно сына, выезжающего на кабриолете из гаража, засуетился. Схватил смартфон, набрал номер. – Вованчик, сынок, я те не сказал, а ты вот сам и не додумался! К деду не надо ездить на машине… Да нет, ни пешком. Ты чё, первый раз что-ли?! На автобусе! Всё. Ни пуха, ни пера, Владимир Евгеньевич.

Бросив смартфон на подоконник, Евгений Антонович наполнил чашки кофе. Поставил на стол тарелку с блинами. Уселся напротив гостя.

– Сначала – по кофейку. Потом плавненько переходим на виски. Как всегда, да?

– Как желает директор… Ай, забыл, Евген. Забыл. Да, как всегда. Уговорил.

– Во, забыл, у меня ж варенье есть. Тоже самодельное. Валька лично делала.

– Хорошо, когда жена всё делает. – Аркадий мечтательно улыбнулся, отхлебнул кофе.

– Всё-не-всё, но готовит вкусненько. На, – Беликов поставил на стол блюдце и баночку с вареньем. – Клади сколько хочешь. Чувствуй себя, вообще, как дома. А ты сам-то, Аркадий Ильич, когда женишься-то?

– Хороший вопрос. – Отстраненно промямлил Аркадий, нехотя размазывая варенье на блин.

– Вопрос риторически-безответный. Поговорим лучше о делишках. Я правильно понял?

– Разве директор может ошибаться…

Они говорили о делишках, пока не перешли на виски. После первой рюмки Беликов вспомнил, что блины не самая лучшая закуска к виски. Поставил на стол бутерброды с ветчиной, блюдце с нарезанным лимоном. Снова наполнил рюмки.

– Ну-с, теперь, если хотите, коллега, поздравьте меня с законным повышением.

– Да, – Аркаша взял рюмку, встал. – Ты… Ой, нет. Вы, Евгений Антонович, остались средним бизнесменом, но… – Ощутив легкое опьянение, Аркадий покачал головой, резко выдохнул. – Но, зато, концепт-директор… Да-да. Вы держите концепт, Евгений Антоныч! Кафе, галантерея, шмоточный магаз, качалочка, сауна. В общем, все капризы для социально здорового человека. И вы, товарищ директор, директор вот этого концепта! С чем вас и поздравляю… Что-то не так?

Новоиспеченный директор изменился в лице, опустил руку с рюмкой, Нервно пожевал губами.

– И с этим ты меня и поздравляешь?

– Да. Что не так-то?

– Ну, в общем, все так. Следующий тост будет за то, что с вашей помощью я директорствую этой концепцией. Ты только сам не забудь, а то я забуду. Ну, давай, товарищ… Кстати, как твоя-то должность точно называется?

– Пусть будет менеджер.

– Чё, просто так – менеджер?

– Да, просто менеджер. – Аркадий меланхолично улыбнулся, дзынькнул рюмкой о рюмку в запотевшей руке хозяина. – Ну, за генерального директора концепта.

За второй рюмкой почти без промедления последовала третья. Аркадий пытался мягко протестовать, просил растянуть удовольствие.

– Нет, Аркадий, дружочек, извини! Такие взаимо-уважающие тосты должны быть без долгих пауз!

"Надо же, с одной стороны – хочет отблагодарить меня за свой успех, но с другой – хочет побыстрее забыть об этой самой помощи!" – только и успел подумать Аркаша, вставая из-за стола и принимая рюмку от директора. Чтобы не высказать эти мысли вслух, предложил после тоста:

– Товарищ директор, а может, по чаю? Промежуток сделаем между алкогольной процессией. Растянем удовольствие.

– Достал ты уже с этим растягиванием удовольствия, – беззлобно буркнул Евгений Антонович. – Да ладно, давай.

– Что вы там говорили, папаша у вас – пролетарий?

– Да. Пролетарий старой закалки. Видишь-ли, мой сынок, если ездит на машине папы – это значит, он балованый мажорчик! А ты, смотрю, прям разделяешь точку зрения пролетариев?

– Не сказать, что разделяю…

– Просто молча соглашаешься? Из солидарности?

– Понимаете, пролетарии, как и все фанаты, есть двух видов – потомственно-условные, и морально-социальные. Вот, первые, это, прошу прощения, такие как Антон… Как там по отчеству отца?

– Семеныч. Да ладно, ладно, Аркаш, я тебя понял. Но ведь он, когда дом купил, всех звал – поглядите, домина у меня. А купил его также с помощью – с помощью еще более-менее нормальной советской власти. В конце восьмидесятых это было.

– Вот-вот, – Аркадий потряс указательным пальцем, уронив вилку с наколотым грибом. – Вот ты, Евгений Антоныч, тоже пролетариат… Частично… Ну, что, разве не так?

– Поясни, – еле сдерживая внезапную вспышку ярости, буркнул Беликов.

– Поясняю. Вот ты не ругаешь советскую власть – значит, ты наполовину морально-социальный пролетарий.

– Да просто если сравнить ее с началом девяностых, это вообще рай. А если трезво посмотреть – бюрократически-идиотическое государство. Сейчас, конечно, легко о девяностых говорить. А мне тогда ай-ай как хреново было. Я школу заканчивал. Надо было экзамены сдавать – красивые шмотки покупать. И мы деньги одолжали у всех, кого только знали. Одолжали бешеные бабки – чтобы мне цивильно одеться на экзамены! Ты, Арканоид, себе такое представляешь?

– Представляю. А знаете, кто Горби помог сделать весь этот дебилизм?.. Не пролетарии!

– Ладно, это я знаю. Просто человеку годков уже за семьдесят – а умишка как у канарейки. Ну, почему авто – это роскошь?! Это ведь средство передвижения. Парнишка ездит на машине в универ, в качалку. Качалка – это ведь тоже нормальное увлечение. Это, е-мое, бизнес нормальный. Правда ведь?

– Правда. Это еще и университет, дядя Женя… Прошу прощения… Евгений…

– Да нет, нет, все нормалек. – Хозяин со смехом хлопнул нервно застывшегося гостя по плечу: – Ты просто скажи, почему – универ.

– Ну, знаете, чтобы накачать… Нет-нет… Нарастить. Правильное слово здесь – "нарастить". Вот, чтобы нарастить заметную мышечную ткань, нужно учиться этому… Ну, понимаете, тренироваться – и учиться. Атлет, не потребляющий анаболические стероиды, первые полгода растет. Первые пять кило у него – как с куста. Потом надо адски трудиться – и постоянно изучать. Изучать, изучать и изучать. Циклы, комплексы, упражнения, режим, – это всё не шутки. Это истории. Кстати, чего ваш сын не ходит в вашу качалку?

– Тренажерчиков там маловато. Ну это мы исправим. У меня уже отложено на другую качалочку. Размером с мой домик.

– Угу, только одноэтажную. А вот я, прошу прощения, товарищ директор, знаю, почему ваш Вовочка ходит не в вашу качалочку, а в качалочку Гуманоида…

– Это я тоже знаю. Потому что там профи. И особенно – потому что там великий-превеликий Аскольд Кононов.

– Вот. Вот это да. Потому что там – Кононов. И он тренируется под надзором Аскольда – чтобы уже заочно быть элитным. А там, глядишь, начнет тягаться с профи – и будет также халявно выигрывать…

– Также?! – Директор чуть не поперхнулся пиццей. – Также – как кто?

– Как великий-превеликий Аскольд.

– Откедова у тебя такие великие-превеликие познания?

– Работа такая. – Аркадий довольно улыбнулся. Допил чай. Потер руки, блуждая осоловелыми глазами по столу. – А давай, товарищ директор, просто за меня выпьем… Ну, по-товарищески: пили за вас – теперь за меня…

– Давай, – Наполнив рюмки, Беликов жестом остановил гостя, который собрался встать. – Пьем за тебя. Потом трещим серьезно о качалке!

– Ну, качалка – это, сам знаешь, Антоныч, дело техничное. Надо позвать более-менее спеца – чтобы помог грамотно ее обставить оборудованием. Или просто скопировать техно-концепцию самых лучших качалок. Вот, кстати…

– Кстати!.. – хозяин чуть не подскочил на стуле, потряс указательным пальцем. – О качалке Гуманоида и будем говорить! Чего стушевался?! У тя работа такая!

9

Сбросив штангу на стопоры, Глеб, шумно и тяжело дыша, отошел от стойки. Отдышавшись, беспокойно огляделся по сторонам. Его неприятно смущало, когда кто-то видел, как он еле-еле выполняет пять повторений со штангой, весом сорок килограмм.

С одной стороны, он – хардгейнер, и ничего смешного, что он начинает упражняться в самом солидном упражнении с таким несолидным весом. Но, с другой стороны, подруга Иришки делает с таким же весом жим лежа, а Любка в приседе берет в два раза больше. А ведь это – женщины… Крайне неприятно будет, если они начнут подтрунивать. Любка вряд ли будет – она серьезная, не зловредная. Подруга "китаяночки" также не начнет, если не начнет ее подруга. А Иришка не начнет – потому что сама вообще не работает со штангой. Серьезные атлеты не будут подтрунивать и подавно – они знают, что хардгейнер должен начинать с очень малого.

Увидев Вована, Глеб подошел к коллеге. Ребята машинально пожали руки.

– Приседаешь? – Вова кивнул в сторону штанги на стойке.

– Да нет, – замялся Глеб. – Дельтоиды бомблю.

– Приседаешь, я ж видел. Да ладно, чё ты, я тоже с таким же весом приседаю. Я ж тоже дрыщ. Сколько повторений бомбанул?

– Пять…

– Ты слегонца неправильно приседаешь. Надо…

– Нет-нет, глубоко надо приседать…

– Не перебивай. Надо делать по восемь-десять, и чтобы они были не отказные, подхода четыре-пять. И так доходить до…

– До хрен сколько кэгэ, и бомбить с ними до потери пульса один подход…

– Кто тебе такую муть сказал? Мишаня?

– Нет. Я просто позавчера сюда пришел вечерком – и видел такие приседы. Штанги ломятся. Сами билдеры…

– Тоже ломятся?..

– Не перебивай! – воодушевленный рассказом Глеб чуть не толкнул друга в плечо. – Сами билдеры – багровые, стонут, будто их жарят, потом стоят полусогнутые – будто им по хребту оглоблей долбанули.

– Ну, это…

– Не перебивай! Потом они делают, значит, жим ногами – тоже адски выкладываются. На них, честное слово, смотреть жалко. А потом – румынские тяги. В румынских тягах веса больше стольника – а они будто балдеют.

– И что за билдеры? Чьи?

– Вроде как Саныча…

– Саныча. – ухмыльнулся Вован. – Саныч тут сам – чей-то. Кого Гуман пошлет учить, того и ведет. А ты не спросил у него, зачем эта адская работа?

– Спросил. Говорит: тяжелый присед – безотказный прогресс. И главное – не часто.

– Что, приседать – раз в полгода?

– Да нет, крайне тяжело – не часто. Раз в цикл.

– Но, я вижу, ты не в айсе от общения с Санычем…

– Да нет, не в Саныче дело. Я перед приседом забегал в бытовку, увидел там одного из тех приседальщиков…

– Можно перебить, Глебушка?.. И он… Колол. Анаболик… Нет? Значит, ел. Или пил. Одно из двух.

– Ну, да. Колол нечто мутно-лимонного цвета.

Вовчик, глядя на недовольно-растерянную мину друга, рассмеялся.