Кольцо с рубином

"Подари той, к кому рвется сердце, рубин цвета пламени

и возгорится в ней любовь!"

ЧАСТЬ1. ДЖУЛИЯ

Аэропорт

Я очнулась. В комнате пахло лекарствами, от чего меня стало подташнивать. Несколько женщин в чёрных платках, стоя надо мной, о чем-то беседовали, однако я не понимала их речи. Приглядевшись, я поняла, что они не были суоре.

– Джулия Пудду? – спросила меня одна из женщин на английском.

– Да.

– Вы потеряли сознание в аэропорту Тегерана. Как вы себя чувствуете?

Память начала выдавать отрывки событий, которые произошли со мной в последние несколько дней. Я не могла ответить на вопрос, как я себя чувствую: охватившая меня тоска была гораздо сильнее моего физического недуга.

– Мы просмотрели ваши документы. Среди них был ваш итальянский паспорт, авиабилет и свидетельство о расторжении брака. У вас есть кто-то в Тегеране?

У меня всё еще кружилась голова, от чего казалось, что узоры на белом потолке постоянно смещались на несколько градусов.

«Есть ли у меня кто-то в Тегеране?» – думала я.

– Послушайте, мы сделали экспресс-анализ вашей крови. Вы, наверное, знаете, что беременны. И еще ваше состояние похоже на истощение. Видимо, поэтому вам и стало плохо. Сейчас с вами уже всё в порядке, хотя вы пропустили свой рейс и вам нужно будет обратиться в информационный пункт.

Я медленно встала, всё еще чувствуя тошноту и легкое покачивание. Забрав со стола документы, я огляделась в поисках своих вещей. Одна из сестёр заботливо повесила сумочку на мое плечо и проводила к двери, около которой стоял мой чемодан.

– Вот, мэм. Может быть, вы хотите еще остаться?

Мне хотелось лежать, но я всё же решила выйти, скорее всего, чтобы избавиться от расспросов медицинских работниц. Я прошлась по узкому коридору, откуда попала в водоворот международного аэропорта. Продвигаться было трудно. Возможно, поэтому мне казалось, что я тащила за собой невидимую длинную шаль, завязанную на шее, которая всё больше и больше затягивалась на ней.

Вернуться в Италию я не могла, для этого у меня не было денег. Но главное, у меня не было желания ехать домой, в свою страну, которую совсем недавно покинула счастливой и влюбленной. Но сейчас в Иране тоже у меня не было никого, к кому я могла поехать… Уже не было.

Надев солнцезащитные очки, я старалась больше закутаться в платок. Мне нужно было понять, что происходит, и решить, как быть дальше. Я присела на скамейку, рядом с которой крутился пухлый малыш лет трех. Он периодически улыбался мне. Но я не была в состоянии послать ему ответную улыбку или весело подмигнуть, как сделала бы это раньше. Мой взгляд неосознанно следил за пуговицей, свисающей с его жакета, которая болталась, почти готовая оторваться.

Нет, я не знала, что беременна…

«Неужели я вообще ни на что не годна в этой жизни?» – думала я. Почему всё пошло не так?

Возможно, я настолько ослепла от любви, что не разглядела очевидных вещей? Или я стала жертвой «заговора», атаки зловещих сил, которым не способна противостоять?

Раньше в моменты сложных переживаний, когда мне было очень плохо, у меня срабатывала защитная реакция, которая вытесняла абсолютно всё туда, в бессознательную часть моей головы, как бы откладывая до лучших времен принятие решения. До тех времен, когда хватит сил справиться. Я пыталась сделать это и сейчас, объясняя себе, что не могу пережить потрясшие меня события в данный момент, что нужно отодвинуть всё, растянуть боль, переместить её в длинный чёрный тоннель, через который я потом буду пробираться медленно, осторожно, на ощупь. В этом тоннеле я смогу найти стены, о которые буду опираться, и иногда переводить дух, я буду вглядываться в даль, чтобы найти свет, который и выведет меня из сложившейся ситуации. Но это случится потом, не сейчас, не здесь. Сейчас, сидя на скамейке зала ожидания, мне хотелось только одного – мне хотелось исчезнуть. Я старалась упорядочить свои мысли, каждая из которых, рождаясь, быстро угасала, рассеивалась, как звёздочка на небе, оставив после себя пустоту не только в голове, но и в моей душе.

Возможно, стремление жить в мире своих иллюзий, желание не допустить неприятных сюрпризов как раз и обрекли на гибель наши отношения. А кто способен заранее предсказать будущее? И даже если я была бы постоянно настороже, то как могла по-настоящему любить, быть свободной?

Солнце за большими окнами аэропорта светило не так ярко, как утром. Рядом уже не было малыша и его большой семьи, удобно устроившейся в ожидании своего рейса. Кругом менялись люди и лица пассажиров, торопящихся каждый на свой самолёт. Их движения казались мне замедленными, а пространство нереальным. Только на бетонном полу я заметила салатовую пуговицу от жакета мальчишки, которая валялась, словно давая мне понять, что в действительности реален только этот крошечный предмет, подающий мне знак. Я машинально подняла пуговицу с пола.

В сумочке зазвонил телефон – это была София. Я вспомнила, что она должна была встретить меня в Риме. Что я могла ей сказать? «Пришли мне деньги на новый билет?» «Позвони моему бывшему мужу за помощью?» Как я должна была объяснить сестре, что не хочу возвращаться в Италию? К тому же, я не имела никакого понятия, что делать дальше и как остаться в Тегеране. Телефон всё ещё звонил. Я хотела отключить его, но, сжимая пуговичку в руке, задела не ту кнопку, и он выдал мне список контактов. Амир Хасанзаде стоял в нём первым. Я вглядывалась в это имя и пыталась что-то решить для себя. Пожалуй, Амир был единственным человеком, которому я могла довериться. После некоторых раздумий я набрала его номер. На другом конце послышался знакомый голос:

– Алло, Джулия?

Друзья

Мы ехали по серпантину лесной гущи. Дорога была хорошо объезженной, видавшей немало четырёхвальных монстров, зелёной и свежей. В открытом окне развивалась моя шёлковая косынка, которую я намотала на шею, не опасаясь полиции нравов.

– Масуд, посмотри сюда, в камеру.

– Привеет! – помахал мне рукой Масуд, обнажив белоснежную улыбку.

Масуд был не просто красив, он был умен и невероятно обаятелен. Объектив моей камеры скользил по его зачесанным назад волосам, затем остановился на расстёгнутой на загорелой груди рубашке и опустился к его мускулистым рукам, сжимающим руль внедорожника. Казалось, невозможно было представить себе мужчину более притягательного, чем он. С первого же дня знакомства меня покорила его открытость. Масуд легко мог очаровать своей яркостью и непредсказуемостью, он обладал прекрасным чувством юмора, был страстным, живым и далёким от стереотипов и предрассудков.

Мы поженились почти сразу. С первой нашей встречи я поняла, что не просто влюблена, а всё гораздо глубже. Я потеряла голову. Когда Масуд сказал мне, что не собирается жить в Европе, а вернётся в Иран, я согласилась переехать с ним не раздумывая.

– Я люблю Иран, потому что там живёшь ты, – сказала я.

Он улыбнулся и сказал, что несмотря на то, что его страна закрытая и там куча проблем, Иран прекрасен. А главное, мы будем вместе!

– Только вот, ты точно не будешь скучать? Иран – исламская страна, очень отличается от твоих законов, культурой. Ладно, ладно, знаю твой ответ. Я обещаю, что сделаю всё, чтобы ты не чувствовала себя чужой в моей стране. Обещаю, ты будешь счастлива со мной где бы мы ни были. Обещаю, Джу.

Что ещё нужно девушке, которая получила самое главное предложение своей жизни? Обдумать всё, взвесить за и против, быть рассудительной, не торопиться, не быть безрассудной? Да, да, очень многое. Но меня поймёт лишь тот, кто знает, что означает слово "страсть", тот, кто сам испытал эти чувства. Кто-то сказал, что страсть – это "сочетание эмоционального и сексуального влечения к партнёру, которое не включает в себя ответственность, принятие и многие другие компоненты настоящей любви." Как смешно звучит это определение и какой же бесчувственный философ, замёрзший в своём ледяном замке, мог написать это? Как можно было дать такое нелепое определение самому мощному чувству, которое способно как разрушить человека, так и создать из него совершенство? Раньше я никогда не любила. Была как-то влюблена в мальчика из параллельного класса. Это была платоническая любовь, которая приносила скорее грусть, непонимание того, что делать с этими чувствами, нежели радость. Что общего может иметь тоска по кому-то с агонией, когда ты бежишь, задыхаясь, чувствуя, как твой почти сломанный каблук вот-вот отлетит в сторону, как боишься не успеть и не думаешь о том, что скажут люди вокруг? Я знаю, как можно сойти с ума от взгляда, от голоса, от лёгкого прикосновения. Испытав эти чувства, я поняла, что страсть – это высшая форма любви, её самая безумная точка накала, и ни одно из пережитых до этого эмоций не сравнится с её силой. Получив предложение руки и сердца от человека, к которому я испытывала страсть, я приняла решение быть с ним. Что бы ни произошло потом, как бы ни сложилась наша жизнь, я хотела только одного – быть рядом с ним.

Масуд остановил машину.

– Какой воздух! Выходи!

Я давно не была на природе без покрытой головы. Это было, пожалуй, одним из самых больших неудобств в Иране для меня, человека, который вырос в совершенно свободной среде, где не было практически никаких запретов.

– Скоро будем на месте, а там я не смогу поцеловать тебя.

Под ногой Масуда хрустнул сучок, но это его не остановило. Он притянул меня к себе.

– Иди сюда, что ты там снимала?

От объятий Масуда я потеряла равновесие. Кроны вековых деревьев закружились с нами, навечно запечатлев в моей памяти момент абсолютного счастья. Мои чувства, словно сделав полный оборот, сомкнулись в точке начала и конца, наполнив пространство вибрацией нашей любви. В тот момент я ощущала себя лишь душой – основой моего существования, единой и неизменной сутью, которая и была со мной вечность. Зачем осмысливать любовь? Лучше окунуться в неё, ступить, любить каждую её грань, прожить каждый её миг. Ведь только заслужив её, сумев превозмочь все сомнения и страхи, отдавшись ей, мы попадаем на новую территорию, где чувства раскрываются с невероятной силой.

– Я люблю тебя… – был слышен шёпот в лесу. И не важно, чей это был голос.

Мы приехали в небольшой загородный домик, построенный приблизительно в 50-60-х годах прошлого столетия. Он был довольно старым снаружи, впрочем, как и окружающие его другие дома, которые, скорее всего, ни разу не ремонтировались после строительства. Думаю, это было связано скорее с экономическими проблемами, нежели с нежеланием обновляться. Но мне они нравились. Старые иранские дома были гораздо интереснее, чем современные постройки. В них присутствовал дух периода шаха, а значит, надежда на лучшие времена.

Мы зашли в раскрытые ворота, где в небольшом зелёном саду о чём-то беседовали молодые люди с бокалами вина в руках. Увидев нас, они весело направились встречать нас. Это были друзья детства Масуда, с которыми он ещё будучи в Италии обещал познакомить меня. Плотного телосложения Бахроз и его небольшого роста пышная жена Амина были хозяевами дома. Они приветствовали нас широкой улыбкой.

– Джулия, рада знакомству! Какая у тебя красивая жена, Макс! Просто шикарная. Брюнетка! А мы вот гадали – блондинка или брюнетка! – обняла меня Амина.

– Дорогой брат, добро пожаловать! – также обняв Масуда, воскликнул Бахроз.

За ними подошла и вторая пара, которая произвела на меня очень приятное впечатление.

– Амир, – протянул мне руку высокий харизматичный молодой человек. Его смуглое лицо прикрывали очки в широкой чёрной оправе. Рядом с ним стояла его невеста Наз, которая показалась мне моложе всех остальных и была очень мила и приветлива.

– И мне очень приятно познакомиться, – сказала она, приглаживая свои длинные светлые локоны.

В саду хозяева уже разожгли барбекю, от которого исходили запахи готовящейся еды. Я заметила, что возле ворот к дереву был привязан чёрный ягнёнок с красной ленточкой на шее. Бахроз куда-то позвонил, вошёл крупный мужчина, похожий на сельского жителя. В руке у него был нож. Отвязав ягнёнка, мужчина приволок его к ногам Масуда. Уложив животное на траву, он повернул его головой в сторону и произнёс какие-то слова. О нет! Нет! Я успела только отвести взгляд. Что-то тёплое брызнуло на меня, от чего я вздрогнула.

– Дорогая, это наш обычай. Так мы встречаем особых гостей, – сказала Амина, которая, по всей видимости, заметила мой шок от происходящего.

Нет, я никогда не была фанатичной защитницей животных. Также как никогда не примыкала ни к каким движениям – против войны, против насилия над женщинами, разрушения экологии или против ботокса. Я ела мясо и прекрасно понимала, что оно не производится человеком. Но всё же присутствовать и видеть, как убивают животное на твоих глазах, оказалось для меня невыносимым. Пока все суетились, я пыталась подавить волнение.

– Вот, возьмите, – я обернулась. Амир стоял с протянутой салфеткой в руке. – У вас на руке кровь.

– Благодарю.

Вино оказалось домашнего приготовления, которое, как рассказал Бахроз, было незаконно приобретено им у соседа по даче. Мы расположились в гостевой комнате за круглым столом, так как уже начало темнеть. Масуд был голоден, и я наблюдала за тем, как он один за другим поедал куски ягнёнка, который очень быстро превратился в знаменитый иранский кебаб. В сердцах я простила друзьям Масуда эпизод с животным и присоединилась к ужину, который для меня состоял из салата и рыбы.

– Мой сосед по даче гонит фруктовую водку, почти шнапс. Джулия, вы не скучаете по мартини и вообще по Италии? – обратился ко мне раскрасневшийся Бахроз.

Я улыбнулась.

– По мартини я не скучаю. По Италии тоже пока ещё не скучаю, – сказала я, невольно взглянув на Масуда.

– Какая ведь штука любовь! Мы думали, наш Макс навсегда останется холостяком, – продолжил Бахроз.

– Представляете, как нам всем было интересно взглянуть на его выбор, а вот теперь мы понимаем, почему он так внезапно женился, – прервала его Амина.

Все зашумели, а Масуд, как всегда, был рад находиться в центре внимания.

– Друзья, я так рад вас видеть. Сколько у нас счастливых воспоминаний. Помните, как мы воровали сливы у дяди Ашрафа? Нам было где-то по 10-12 лет. Бахроз уже тогда был влюблён в Амину. Самое смешное было то, что его терзала совесть. Пойти на сделку с нами или встать на сторону отца возлюбленной.

– Да, покойный папа любил свой сад, – сказала Амина.

Друзья Масуда подняли руки и произнесли слова за упокой души отца Амины.Мне было приятно, что несмотря на сложности, все старались говорить на английском и проявляли уважение, поддерживая разговор на понятном мне языке.

– А помните, как Амир вытащил Макса из пруда? Все перепугались не на шутку, когда Масуд стал тонуть, – продолжал Бахроз.

– Да, не очень весёлый случай… – отметила Амина.

– Может, стоит нам тоже рассказать? – обратилась к Амиру Наз.

– Дело было так. Мы вчетвером – я, Амир, Бахроз и Амина – поехали на озеро, на пикник, – начал Масуд.

– А с нами больше никого не было? – фыркнула Амина.

Ребята переглянулись.

– Нет. Первым в воду полез Амир и быстро вышел, предупредив нас, что вода местами холодная. Но на это, естественно, никто не обратил особого внимания, тем более я – профессиональный пловец, – Амир и Бахроз ухмыльнулись.

– Я пошёл купаться и тут же заметил, что действительно идут полосы то тёплой воды, то резко холодной. А когда я нырнул с поверхности поглубже, то погрузился в совершенно ледяную воду. Тут-то и случилось то, что случилось.

– Подожди, дальше расскажу я! – прервал рассказ Бахроз. – Мы видим такую картину: Макс, не доплыв до другого берега метров пять, что-то крикнул. Что происходило, мы понять не могли – он лежал на спине и плыл от берега в сторону глубины пруда. Ну, думаем, бесится. Но когда мы увидели, как Макс, подняв руку, исчез в воде, все поняли, что он тонет. Амир рванул по берегу, чтоб добежать до другого конца, а я прыгнул в воду и изо всех сил погрёб к Максу. В итоге решение Амира оказалось правильнее – он добрался до Макса быстрее, обежав озеро, и прыгнув с другой стороны в воду. Но моя подстраховка тоже была полезной, – Амир хитро улыбнулся.

– Что? – встрепенулся Бахроз. – Не так что ли?

– Так, так, – улыбался Амир.

– Ок, Амир вытащил Макса. Когда наш профи "пловец" отдышался и отошёл от шока, то сказал, что ему свело ногу судорогой.

– Я чуть не убила его. Это сейчас всё так комично выглядит, а в тот день было не до смеха, – возмутилась Амина.

– Зато после этого вы все меня ещё больше стали любить, – радостно добавил Масуд.

– Вот тупица! – отвернулся Амир.

– И всё же кто был пятым? – поинтересовалась Наз.

– Какая разница. Чья-то милашка. Сейчас это не имеет значения. Амир, а вы когда собираетесь делать свадьбу? – спросил Бахроз.

Амир, взглянув на Наз, положил руку поверх её руки.

– Мы не торопимся. Я считаю, что для брака нужно созреть, как созревала та самая слива дяди Ашрафа, которую мы срывали ещё зелёной и потом, попробовав, выкидывали. Она почти всегда оказывалась кислятиной. Тогда мы были детьми и повторяли свою ошибку раз за разом. Мне кажется глупо делать необдуманные поступки во взрослом возрасте. Для чего наши родители дали нам всем образование? Вот Бахроз инженер, Амина педагог, Макс строитель…

– Амир лечит тело, а его прекрасная Наз – душу, – вставил Масуд.

– Да, Наз очень хороший специалист, психолог. И она как никто другой понимает, что мы разумные люди и нам нужно точно знать, что пришло время строить семью, – продолжал Амир.

– Вот Макс не ждал никакого созревания. Взял и женился! На тебе! Тихо расписался без пышной свадьбы и ритуалов! – засмеялся Бахроз.

– Я думаю, не всем дано так сразу понять, что перед тобой та самая, с которой ты хочешь прожить всю жизнь и без которой нет тебе ни дня ни ночи, – сказал Амир.

– Как поэтично. А мы ждём стихов от Макса! Джулия, ты знаешь, что твой муж невероятно красиво читает стихи? – обратилась ко мне Амина.

– Да…

– Как интересно, – произнесла Наз.

– Нет, ребята! Не сегодня! – стал отнекиваться Масуд.

– Перестань ломаться! – громко воскликнул Бахроз.

Все снова зашумели и стали хлопать. Амина принесла кофе и сладости. Мы расселись на старинном диване напротив Масуда, который, устроившись в кресле, шутливо поглаживал воротник рубашки, демонстрируя свою готовность к выступлению. Я заметила, как нежно Амир обнял Наз за плечи. Наблюдать за влюблёнными парами – это как заглянуть в чужое окошко, угадывая, кто кого больше любит, кто любит без оглядки, а кто лишь позволяет любить себя. Ведь в паре всегда кто-то больше любит, а кто-то меньше. А возможно, у каждого любовь своя и нет шкалы её измерения. Впрочем, какая разница, в любом случае отношения – взаимный обмен, в которых часто влюблённость приводит к тому, что один из партнёров подстраивает свои интересы под другого, и речь не о запретах и разногласиях, а о естественном желании иметь больше общего с любимым человеком. Я не хочу даже думать о том, что нашими чувствами управляют гормоны. Но, глядя на чужие пары, зачастую задумываешься, не движет ли ими инстинкт и есть ли чувства. Говорят, что эволюция превратила прозаическую цель в возвышенную и современные люди, находясь в романтических отношениях, обладают биологической потребностью концентрировать свою энергию на одном человеке. Но как оставаться хладнокровным, когда речь идёт о чувствах и когда вследствие действия «гормона любви» человек теряет голову? Возможно ли умом приказать не любить сердцу, которое представляет собой всего лишь механический насос для перекачки крови? Скорее всего, нет, так как “сердечные чувства” живут не в сердце, а у нас в голове, в нашем уникальном “устройстве”, которому нет подобия в живой природе. Мы практически не изменились за миллионы лет, а наш мозг, отвечающий за инстинкты, выполняет свою функцию без ошибок. Но всё же мне кажется, что у современного человека всё устроено намного сложнее. Благодаря чувствам наш мозг, отвечающий за анализ реальности, бесконечно конфликтует сам с собой. Ведь мы испытываем удовольствие от жизни во всех её проявлениях – от простых до самых высоких – благодаря нашим чувствам, отрицательным и положительным, которые рождаются в голове на стыке функций разных отделов. И вот в одном из них случается химия любви, которая оказывается сложнейшим клубком абстрактных умозаключений и гормонов, выбрасываемых в кровь. И только после этого происходит магическое действо, в результате которого оживает влюблённая душа, тайну мистического преображения которой никто ещё не смог раскрыть.

Наступает время, когда мы уже не можем контролировать свои чувства, которые и определяют человеческое поведение, но маскируются под иллюзией, что мы знаем, что делаем. Нам только кажется, что мы контролируем ситуацию, взвешиваем все за и против и принимаем обоснованное решение. На самом деле всё ровно наоборот – решение принимает наше животное начало, а гуманистическое лишь придумывает обоснование, в которое человек потом сам же искренне верит. Заколдованный любовью, наш мозг принимает решения задолго до того, как мы это осознаём. И даже расставание, к которому мы не готовы, оказывается запланированным шагом нашего подсознания.

И всё же возникает вопрос, где первой рождается любовь – в голове, вырабатывающей гормон любви, или в душе, которая, приняв химию, создаёт новую реальность? В любом случае, мы не способны управлять ни тем, ни другим. Так если всё уже решено за нас, не лучше ли прекратить пытаться понять, почему так, а не иначе, и принять старейший божественный дар, который предназначен не для каждого из нас?

Я очнулась от мыслей, когда Бахроз подлил вино в мой бокал. Я думаю, что никто из присутствующих не подозревал, насколько волнительными были для меня эти минуты. Масуд читал стихи на персидском так нежно и так проникновенно, что казалось, я, не зная языка, понимала гораздо больше, чем это возможно. Я понимала всю их суть. Каждое слово звучало для меня как магическое заклинание, как код нашей любви.

Ba to che zendegihai

Ke too royaham nadashtam…

У меня никогда не было друзей. Таких друзей, как у Масуда, которые стали родными друг другу, которые знали друг о друге почти всё – знали родителей своих друзей, их корни, знали откуда они и куда идут. Такая близость душ возможна только в том случае, если каждый из друзей чист по отношению к другому, если нет банальной корысти. Я не исключаю, что возможно, кто-то из них и может закусить губу, когда узнает об успехе другого, или сказать: "Эх, а у меня пока ничего." Но в любом случае между истинными друзьями есть надёжность, тихая солидарность, умение без лишних слов поддерживать друг друга. Друзья Масуда понимали его с полуслова, отчего ему было комфортно находиться с ними. Я была рада за него. Ведь с годами многие теряют друзей, а дружба заканчивается без особых причин, просто каждый идёт своей дорогой. Но те, кто остались, становятся больше чем друзьями, своего рода семьёй, в которой каждый имеет ключик от сердца другого.

В моем мире не было таких друзей. В Италии все были сами по себе, дружили парами, и даже те, кого считали близкими друзьями, не были истинно близки. По иронии, сам итальянский язык уровнял слова знакомый, приятель, друг, объединив их одним общим словом – amico. Это потому что в Италии нет и не будет знакомых и приятелей – есть только друзья или совсем уж чужаки. В итальянском есть слово “знакомый”, но нет разделения на малознакомых, знакомых получше, приятелей и друзей разной степени близости. В Италии для всех есть одно слово – друг, и не имеет значения, познакомился ты с ним час назад или знаешь его всю свою жизнь. Для нас друг – и бывший одноклассник, с которым ты поддерживаешь связь уже сорок лет, и бухгалтер в офисе, и бармен, который варит утренний кофе. В Италии уже давно даже самые близкие друзья не ходят друг к другу в гости без предупреждения. Они будут неделями договариваться о том, как наконец соберутся и отправятся все вместе на пикник, в ресторан или к одному из них домой. И если вдруг кому-то уж очень приспичит заскочить к приятелю на кофе без звонка, то ему могут просто не открыть дверь. Но итальянцы никогда не страдали от отсутствия друзей и тем более общения. А вот для приезжих всего лишь небольшое знание языка, общие интересы и работа творят чудеса. Они очень быстро находят себе итальянских друзей и искренне верят, что это надолго. Хотя возможно, именно мне не посчастливилось иметь друзей в таком широком понимании этого слова. И где-то на Сицилии есть такая же комната с круглым столом, за которым собираются друзья, которые умеют радоваться успехам каждого и быть счастливыми просто общаясь друг с другом. Моим единственным другом для меня была и навсегда останется моя старушка – Берта.

Берта

Я родилась в небольшом итальянском городке Местре. Когда мне исполнилось шесть лет и на свет появилась моя младшая сестра, родители решили отправить меня жить в Верону к Берте – матери моего отца. Как потом объясняли они мне, уже взрослой девушке, у них не было ни финансовых возможностей, ни физических сил справляться с двумя детьми. Им приходилось много работать, чтобы хоть как-то обеспечить нам с сестрой безбедную жизнь и образование. Конечно, будучи уже подростком, у меня возникало много вопросов по поводу моего отправления к бабушке. Я хотела понять, для чего нужно было заводить второго ребёнка, если и с одним было не легко. Как можно, родив второго ребенка, отказаться от первого, который был тоже ещё совсем крошкой, и потом забывать про него на праздники или навещать раз в году, скорее ради приличия, а не ради того, что очень соскучились? Возможно, есть нелюбимые дети или дети – жертвы ранних браков, когда ещё совсем молодые родители сами не понимают, зачем родили ребёнка. Позже к ним придёт опыт, и они заведут ещё одного, на котором не будут совершать ошибки и который будет их ребёнком. Но в моём случае я оказалась первой, и карта легла именно таким образом. Впрочем, для меня это оказалось к лучшему – меня вырастила моя старушка Берта.

Ребёнком я любила носиться с детворой по узким улочкам Вероны от дома Берты до Арки делла Коста. Мы снова и снова бежали проверить ребро кита, которое, как рассказывали нам торговцы специями, висело здесь почти пятьсот лет. Мы верили в предание, что ребро когда-то упадет, и именно на того человека, который ни разу в своей жизни не соврал. И я, совсем девчонка, каждый раз, пробегая под аркой, не дождавшись чуда, старалась понять, где же и когда я совершила ошибку.

Позже, годам к тринадцати, Берта стала просить меня сопровождать её на важных городских событиях, которые обычно проходили на Пьяцца Бра. Мы особо готовились к таким выходам. Обе в черных платьях с белыми кружевными воротничками, которые Берта крахмалила до состояния картона, а потом выглаживала так, что они казались сделанными из белоснежной сахарной глазури. Образ дополняли чёрные туфли – сплошные у меня и на низком каблучке у Берты, которые моя восьмидесятилетняя старушка обязательно надевала, захватив к ним черную блестящую сумочку времён её молодости. Жемчужные серёжки в цвет уложенным волнами белоснежным волосам дополняли её безупречный образ. Ах, как же она любила такие выходы! Берта чинно проходила к центру площади, собирая приветственные поклоны почти от каждого жителя города. В ответ она довольно улыбалась, а иногда останавливалась обменяться словом с каким-либо старым соседом или знакомой.

– Abbi cura di te!

– Будьте здоровы!

Летом мы ездили на Рива-дель-Гарда, к подружке Берты, такой же старенькой, как и она. Волшебные закаты сменяли не менее волшебные рассветы. Я бродила там по берегу в поисках понимания себя и своего внутреннего пространства, в то время как Берта, закутавшись в плед, неторопливо попивала чашку кофе. Она наблюдала за мной, за тем, как я росла, мудро предоставляя время побыть с самой собой, не нарушая границ. Она была готова поддержать меня в любое время, в любую нужную мне минуту.

И вот я праздную окончание колледжа, а Берта согнувшись готовит рождественский кантуччи, издревле известный как бискотти. Готовит и рассказывает мне историю этого шедевра, которую я знала на зубок. Как ещё во времена Римской империи сухое печенье пекли для походов, так как специальный рецепт позволял очень долго храниться и не портиться выпечке.

– Не забывай, Джулия, выпекать нужно два раза! Не забывай!

И каждый раз я представляла, как подношу узелок с кантуччи прекрасному рыцарю, а он, поцеловав меня, вскакивает на белого коня и несётся прочь, куда-то в войну, на подвиги. С каждым годом образ моего рыцаря менялся. То он был молоденьким салагой с модной стрижкой, то длинноволосым мурмиллоном Марком Аттилием, а то и высоким блондином с бородой и усами по типу Дэвида Бекхэма.

Но Берта пекла кантуччи именно по рецепту кондитера Антонио Маттеи, который записала в своей записной книжке ещё молоденькой девушкой. Изношенные страницы рукописей с волшебными рецептами Берты хранил лишь кожаный переплёт книжки ручной работы. Такой же надёжный, как и всё, что её окружало. Записи были сделаны моей старушкой в разные времена – пером и чернилами, ручкой, карандашом. Вначале чётким и красивым почерком, потом более торопливым, а последние странички были исписаны совсем коряво. Многие из них почти стёрлись. Но я каждый раз удивлялась, как могла Берта считывать названия ингредиентов с этих "невидимых" рецептов.

И вот запах специй разносится по комнатам нашего крошечного домика, как и наш смех – мой звонкий и пронзительный, и её низкий, с хрипотцой, скрипучий. Как тепло и уютно было жить с Бертой! Рождество для меня было связано ещё и с томболой, играть в которую приходили наши соседи Стефан и Мария с детьми. Помню, как, рассевшись вместе вокруг стола, все разных возрастов, но точно как дети лихорадочно ожидали заветных чисел, которые, выйдя из корзины, сулили выиграть приз – самодельную игрушку-какого-нибудь Пиноккио или расшитый шёлковый платочек или крошечную склянку с духами.

Уже в юношеском возрасте у меня была ностальгия по времени, в котором я никогда не жила. Это было связано с рассказами Берты, её влиянием на меня. Берта часто вспоминала времена её молодости, когда в Италии ещё были строгие нравы, и когда разводы считались позором, а выходить замуж девушки должны были девственницами, как и она сама, невероятная красавица, которую выдали за дальнего родственника. Некогда из Флоренции Берта вышла замуж за деда, который привёз её в Верону.

– Ты знаешь, родная, тогда была только книга, никакого фильма о Ромео и Джульетте не было. Это потом здесь всё так хорошо устроили для туристов. Так вот, твой дед напел мне тогда, что отвезёт меня в самый романтичный город мира и мы будем жить в нём как в книге написано – счастливо. Так он не прочитал за свою жизнь ни одной книги и думал, что Ромео и Джульетта были вместе до конца жизни. Как же он был удивлён и расстроен, когда я рассказала ему печальную повесть Шекспира. Эта история так и осталась навсегда между нами шуткой – что мы "будем жить счастливо, как в книге написано", – смеялась Берта.