Loe raamatut: «Скульптор»
Всем Женщинам от Мужчин.
С Любовью.
Любая Магия – это психологическое воздействие. Все женщины – Ведьмы. Все мужчины – Искусители. Все писатели – немного Сумасшедшие, поэтому могут позволить себе писать об этом. Все читатели – Люди Свободные, поэтому в полном праве решать, читать это или не читать.
Скульптор
Когда-то моё имя гремело в среде творческих самородков, сегодня я был рядовым учителем, преподающим свои мастер-классы любопытным, но всё ещё мечтателям. Так бывает. Временами я испытывал тяжёлый гнёт обиды от того, что вид искусства, которому я отдал большую часть своей жизни, да, впрочем, как любой другой вид искусства, претерпели серьёзные изменения и трансформировались во что-то уже мне непонятное, отчего ощущал себя чем-то списанным. Но в целом моя жизнь мне нравилась. Мне нравилось делиться опытом и нравилось учить, но ещё больше мне нравились забредающие на мою территорию красотки, отправившиеся на поиски чего-то нового в своей, вдруг ставшей скучной, жизни. Некоторые вплетались в мою биографию довольно надолго, часть проходила мимо.
Люди, ищущие что-то новое, всегда интересны. Кто-то изначально интересуется скульптурой. Как правило, этот контингент помоложе и часто фанатично зацикленный. Кто-то, как будто проснувшись от долгого сна, понимает, что не всё в своей жизни попробовал, начинает метаться по самым неожиданным местам. Кто-то таким способом искал исцеления своей нагруженной нервной системы. А были дамы, которые просто искали новых знакомств в непривычной для себя среде.
***
Она пришла ко мне в субботу. Взгляд растерянный, какой-то отрешённый. На невротичку не похожа, да и на ищущую тоже. Может, быстро увлекающаяся фанатка? Нет. Маловероятно. Безучастный взгляд, обращённый внутрь себя. Рваные джинсы, растянутая трёпаная футболка, странно, но сочетались с её тонкой манерой держать себя. Казалось, она бежала из надоевшего высшего света, обрядившись в лохмотья из опасения, что кто-то её узнает и вернёт на исходную. На благородной кисти с длинными пальцами массивный золотой браслет. «А беглянка-то не так проста», – подумал я.
Ничего в ней особенного нет, но мой взгляд постоянно фокусируется на её тонкой фигурке. Отчётливо вижу под лохмотьями красивое тело. Мысленно обряжаю её в средневековое платье. Потрясающе. Ловлю себя на том, что готов её лепить. Такая модель была у меня когда-то, очень давно, на заре моего взлёта. Чувствую приятную ностальгию и… желание.
Слушает внимательно, сверлит меня взглядом и всё время молчит. «Идеальная ученица» – проносится у меня в голове, но тут же задаюсь вопросом: «Она меня вообще слышит?»
– Тебе всё понятно? – уточняю.
– Да, спасибо, продолжайте, – кивает.
ЧуднАя. Но понимаю, что в мою жизнь что-то надуло. Откуда она? Почему здесь? Разово приблудила? Такое случается часто.
***
Следующее занятие – она снова у меня. В тех же джинсах, но майка оголяет плечи. Отмечаю: «Кожа бархатная, я бы сказал, роскошная». Весь оставшийся час ловил себя на желании прикоснуться, попробовать наощупь. Хочу видеть её в платье. А лучше без… Интересно, как там всё…
Но держится манерно, не знаю, с какой стороны подойти. Говорю: «Мадам, вы потрясающая». Смотрит на меня своими глазищами, полными удивления. Некрасива. Но… твою ж мать, как соблазнительна!
Не пришла на следующее занятие. Не было и на втором и на пятом. Исчезла. «Ну и отлично, – думаю. – Отвело». Но постоянно о ней вспоминаю и всякий раз, когда захожу в мастерскую, с надеждой ищу её взглядом среди собравшейся аудитории. Не узнаю себя. Ведьма!
Через месяц потерял надежду увидеть её ещё когда-нибудь и, одновременно, испытываю от этого облегчение. Но… Явилась. Платье в пол. Ниспадающая струящаяся коралловыми складками тонкая ткань чётко обрисовывает длинные красивые ноги, заброшенные одна на одну. Сердце колотится, ликую как пацан. Скрывая волнение, пророняю, стараясь как можно небрежней:
– О, пропажа! С прибытием.
Улыбается и смотрит в упор. И где-то даже с вызовом? Да, именно с вызовом. В игре. Она в моей игре. Или я в её? Где была – не спрашиваю. Судя по подаче, как минимум на курсах по соблазнению. Сейчас это модно. Так сказать, новое веяние современного искусства. Хотя нет. Этот вид искусства – хорошо забытый старый. Время куртизанок и гейш кануло в лету. И хорошо, что воскресает. Хотелось бы, чтобы наши дамы уделяли этим нюансам немного своего драгоценного времени. Но кто учит? Кто эти преподаватели? Несколько лет наблюдаю за «выпускницами» этих псевдопансионов и понимаю, что обиженные старые девы, поклявшиеся отомстить всем мужикам планеты, или проститутки, окончившие свою карьеру по выслуге лет.
«Ну-ну, – думаю, – давай, побеждай меня», и с трудно скрываемым любопытством поглядываю в её сторону. Держится отстранённо, но уверенно. Как будто читает мои мысли и пытается мне перечить.
В конце занятия тихонько, чтобы не слышала моя ещё действующая, но весьма поднадоевшая мне Гетера, зову на кофе. Отвечает положительно, кивком головы. Безмолвно, но многообещающе.
Со временем кофе с ней после занятий вошёл в традицию.
Я не мог понять, чем она так привлекала меня. Наверное, какой-то своей чистотой. А может, целомудрием? Нет-нет! Абсолютно очевидно, что у неё это далеко в прошлом. Возможно, именно поэтому эта самая чистота, щедро переливающаяся от неё ко мне, ударяясь о мою нескромную персону, возвращалась и снова падала на неё, словно луч, преломленный о призму бриллианта.
Мне нравилось смущать её своими откровенными ремарками, сплошь и рядом несущими сексуальный подтекст. Я атаковал её неожиданно и без предупреждения. Это было несложно. Ведь абсолютно во всём, что нас окружает, можно найти эротический корень. Главное, не переусердствовать.
Я заметил, она боится, но в такой же степени и тянется ко мне. Я, конечно, догадывался, чем так привлекаю её. Ей очень явно и очевидно не давал покоя мой опыт и моя откровенность. Здесь я даже прилично перегибал, потому что сам с трудом уже справлялся с нагнетаемым сексуальным желанием. Но дальше слов я зайти никак не мог. Я почему-то пасовал перед ней. Очень пасовал. Боялся очутиться с ней в этом эротическом водовороте, заведомо ощущая, что он может поглотить меня вместе с моим, уже шатким, самообладанием.
Я мог произносить в её присутствии всё что угодно, но мне было неловко даже прикоснуться к ней. Поэтому вовсю упивался своим красноречием, компенсирующим физическую близость. Порой мне казалось, что разговорно-смущающий этап зашёл слишком далеко, но так и не обратился в фазу конкретных действий. Я даже понимал, и это меня изрядно напрягало, что уже никогда не осмелюсь переступить эту грань, состоящую из выстроенного мною высокого словесного забора, поэтому ждал инициативы от неё, всё сильнее и сильнее подогревая её интерес.
Однако, надо отдать ей должное, всё это было не совсем похоже на сексуальную охоту, где я безжалостно загонял и преследовал свою цель. Она достаточно серьёзно цепляла мой интеллект, который в последнее время прилично голодал от набора стабильно повторяющихся, заученных до автоматизма действий. Я любил с ней пофилософствовать, хотя и делал это крайне редко. Некоторые понятия из её уст звучали как абсолютно новые слова. Возможно, оттого, что она вкладывала в них другой, какой-то свой, смысл, порой устраивая мне мозговые штурмы.
Не только моё тело неуправляемо и категорично требовало её плоти. Мой мозг так же желал её каждой извилиной. Я буквально жаждал этих словесных батлов, приводящих в конце или к взрыву моей агрессии, или к полному удовлетворению, равному экстазу, что, в принципе, по ощущениям, мало отличалось одно от другого. Да и неудивительно. В наших разговорах ни о чём эротизма было больше, чем в самом сексе. В сексе, который я никак не мог ей предложить, отчего периодически ощущал себя крайне раздражённым. На кого я больше злился, на неё или на себя – я не понимал, но, на всякий случай, жёстко полировал её мозги своей критикой, порой весьма незаслуженно. Так сказать, для профилактики. Чтобы не заносилась.
В слово «скульптор» она вкладывала столько смысла, что я сначала с трудом его в себя поместил, хотя жил с мыслью о том, что я им являюсь уже не один десяток лет. Но, согласно её теории, помимо гипса и глины, оказывается, я работал с лепкой живых тел. Я оттачивал и огранял их словесно, доводя женщин до феерического совершенства. Так говорила она. А что об этом думал я?
Могу сказать, что я мало участвовал в их огранке. Я видел самые красивые грани в женщине изначально, но, как оказывалось позже, не каждая знала об их наличии. Я просто любил женщин. И всё. Каждая из них по умолчанию была для меня произведением искусства. Но как всякий живой человек, я отдавал предпочтение лишь определённому типу. Другими же просто молча любовался. А каких-то в упор не замечал – не цепляло – не моё. Однако, как к любому труду, я имел к ним уважение, потому что кому как не мне знать, что каждая работа, независимо от результата, должна заслуживать, как минимум, уважения только потому, что она содержит душу творца.
Моя новая подопечная как раз была леплена из материала, который я более всего ценил в женщине, и вмещала в себя то множество стилей, в том числе пересекающихся и конфликтующих, квинтэссенцию из которых мы в итоге зовём многогранностью. Чего-то больше, чего-то меньше. Я просто обтёсывал, на мой взгляд, лишнее, а где-то наращивал, как мне казалось, недостающее.
Вот что мне не очень нравилось, так это тесать из камня. Без толку потраченное время. Мне нравились материалы более пластичные. При работе с ними минимум сколов. Хотя бывает, что и сами сколы украшают, когда под отколовшимся материалом блестит и переливается всеми цветами радуги иризация – оголившийся кусочек души.
Как она дошла до этого, я не знаю, но её понятие слова «скульптор» мне нравилось. Как и её выражение: «Не каждый скульптор – скульптор». Этим она как будто выделяла меня из массы моих коллег и других людей. Она озвучивала то, что я, казалось, всегда знал, но боялся себе в этом признаться из опасения, что это признание сильно испортит мой образ мастера, который никогда не гонится за результатом. Однако, в случае с ней, мне очень нравился результат моего воздействия на её мировоззрение и восприятие себя, и в итоге я сам не заметил, как уже гнался за ним что есть силы. Чего никогда ранее себе не позволял.
Казалось, в этой погоне мы творили совместный проект, который никто до нас сделать не пытался. Мы были какими-то эксклюзивными. Или мне это просто казалось. Но так или иначе, мне было очень комфортно в этом тандеме. Я увлёкся своей ученицей настолько, что хотел отсечь от своей длинной, насыщенной жизни всех и всё, что предшествовало нашей встрече.
***
Говорит, что очень отстаёт от группы, говорит, что не получается, просит дополнительные занятия. В мыслях зловеще потираю рука об руку, в мыслях практически бью чечётку. Ликую: «Ну вот. Поймал. И почти подсёк. Главное, выдержать правильную паузу. Иду ва-банк». И сдержанно отвечаю:
– Надо посмотреть, есть ли у меня свободное время.
Прошу номер телефона, обещаю перезвонить вечером, ссылаясь на то, что ежедневник забыл сегодня дома.
«Есть ли у меня свободное время? Да у меня сейчас его уйма для тебя. И даже если его нет, поверь, найду», – думаю я при этом.
Набираю её номер поздно вечером. Не забыл, просто выдержал паузу. Предлагаю время на завтра. Соглашается не раздумывая. «Кто бы сомневался», – улыбаюсь я сам себе. Сон не идёт ни в какую. Не могу дождаться наступления следующего дня.
***
Пришла. Тайна таинственная. Глаза горят и как-то странно так, легко-легко улыбается. Говорю:
– Ты неотразима сегодня, – и прикасаюсь к её плечу.
Химия? Возможно, это и есть химия. По крайней мере, так говорят. Но я никогда её не понимал. Для меня химия – это когда что-то происходит. Фиг его знает что, но в том, что происходит, сомнений нет никаких. Физика? Да! Это ближе. Это можно почувствовать и даже что-то объяснить. Меня окатывает волна искрящегося тока. Волнообразно охватывает всё тело, отключая мозг. Соображаю уже слабо, но понимаю, что лепить будем не сегодня. У неё и так всё получается, пусть не придумывает. Стоит не шелохнувшись, как заворожённая. Осторожно убираю волосы с её лица и целую в шею. Приподнимается на носочки, тянется ко мне всем телом.
Ну вот, она передо мной. Трепещущая, возбуждённая, беззащитная – моя. На целый час. Я таки её раздел. Сколько снов я видел с ней. Сколько раз представлял все её не доступные моему взгляду места. Как она возбуждала! В ней не было ничего особенного, но она пленила мои мозги, как только появлялась на горизонте. Всякий раз, когда я видел её, я думал:
– Эта женщина моя! Но как же она далека от меня!
Сколько раз эта мысль реверсом проносилась у меня в голове. Всё правильно, мысль материальна. И моя мысль сейчас передо иной. Абсолютно голая, максимально возбуждённая, готовая на всё.
Прикасаюсь к ней очень бережно. Маленькая, хрупкая – боюсь сломать. Полное отсутствие растительности на теле. Бинго! Я это так люблю! Мои руки спускаются ниже, и вот он – долгожданный момент. Я наконец-то узнаю, какая она внутри. Нежно гладя промежность, пальцем проникаю внутрь её. Недурна. Она тихонько стонет и выгибается. Чувствую её руку, скользнувшую под резинку моего белья, на своей заднице. Спрашивает:
– Можно?
Ох, уж это воспитание!
– Нужно, – говорю и снимаю последнее, что осталось на мне. Я в полной боевой. Она опускается на колени, целует головку и вот он полностью исчезает у неё во рту. Ого! Горловой глубокий! Ничего себе тихоня!
Минет хорош. Умница. Мой черёд. Пробую её на вкус. Очень чувственна. Изгибается, стонет. Проникаю вглубь языком, стоны переходят в крик, пару минут и… сквирт. Неожиданно, но приятно. Высшее наслаждение для женщины и высшая благодарность мужчине за доставленное удовольствие. Его не сымитируешь.
Вхожу в неё медленно, со всей присущей мне осторожностью. Боюсь причинить боль. Мне почему-то кажется, что в её жизни было слишком много боли. А может быть, просто оттягиваю момент, когда все мои грёзы перейдут в разряд банального секса.
Как скульптор, отмечаю: «Хороша», но как перфекционист, соображаю: «Грудь, попа подвисают, внутри бы подтянуть. Но не об этом сейчас, не об этом. Её красивые ноги, которыми я так долго любовался, лежат у меня на плечах. Да я красавец! Или сволочь?
Любил ли я её? Нет. Но она давала мне что-то новое, что-то из того, чего мне очень не хватало. Какой-то неуловимой утончённости моей расчётливой, загрубевшей душе.
Толчок, ещё и ещё – кричит, содрогается, снова оргазм. Чувствительна, как оголённый нерв. Укладываю на себя эту умиротворённую женщину с сияющими глазами. Целует грудь, целует шею, лицо. Удивительно, но я ощущаю себя счастливым. Шевелиться не хочется. Думать о чём-либо – тоже. Но… добро пожаловать, мысль первая:
– Что с ней делать дальше?
Мысль вторая:
– Снова отношения, снова обязательства…
Мысль третья:
– Не хочу её отпускать!
Есть ещё мысли о гимнастике Кегеля, но это позже, может обидиться.
Чутко уловив моё напряжение, нежно гладит лоб:
– Не думай ни о чём. – А потом смешливо добавляет: – Обо мне можешь.
Но пора возвращаться в реалии. Тихонько снимаю её с себя. Надо бежать. Дела. Понятлива. Быстро одевается. Остановилась и оборачивается уже в дверях.
– До встречи. – целую её в щеку и убегаю сам. Сначала курить конечно. Затем всё остальное. Не до конца понимаю, что шаг от слов к делу сделан. Чувствую себя странно. И доволен собой, но почему-то грустно. Как будто что-то теряю. Возможно, интригу, к которой я так уже привык. А возможно, ученицу, которая теперь не совсем ученица. А может быть, и женщину, которая стала для меня теперь как все остальные. Ничего нового. Однако мысли всё равно вокруг неё. Надо переключаться. Ни к чему это всё. Чай не мальчик.
***
День стараюсь не думать о ней. Вечером вижу сообщение. От неё. Не буду отвечать. Привяжется. Надо остановиться. Но следующая встреча. Я вижу её и ловлю себя на том, что напряжённо думаю, как затащить в постель. Похоже, её тащить не надо. Она уже с готовой идеей. Что это? Кто эта женщина? Это наказание мне за что-то или дар Божий? Что я должен с её приходом в мою жизнь понять? Чему научиться?
Вижу – любит. Любит сильно. Даже зависима. Преданна. Готова на всё. К сожалению, не могу ответить взаимностью. Однако мне это очень льстит. Порой и раздражает, но чаще льстит. Я с ней мужик – мужик, в лучших своих проявлениях. Не подавляет, не доминирует, но и не квохчет, как наседка, то, что мне нужно. Но не люблю. И что с ней делать дальше? Дети, заботы, капризы? Порой об этом мечтаю, но в реалиях – не хочу.
Что хочу? Успеть её слепить как трофей. Надо торопиться, пока ещё хочу. Ещё не знаю, как предложить ей побыть какое-то время моей моделью, но уже заранее знаю, что не откажет. В моём музее женских фигур такой ещё не было. Мне предстоит лепить женщину с массой изъянов, но с красивой душой. Как вылепить душу, чтобы не испортить её? Как передать все её грани? А может, всё-таки люблю? Нет! Это всё для сопливых мальчиков. Я точно знаю – нет любви. Её просто не существует.
***
Снова её вижу. Красива как никогда. Ни одно фото не может передать эту странную красоту. Какая-то мистически необыкновенная. Только живьём, только в натуральную величину. Если лепить, то только в натуральную величину. Много материала, много сил и времени. Могу ли я всё это отдать ей? Нет. Не готов. Затратно.
Улыбается самой своей обворожительной улыбкой. Глаза с поволокой – снова страсть. Отвечаю взаимностью. Не могу иначе. Ещё раз и всё. Надо заканчивать. Прижимаю к себе и понимаю – нет, не могу её отпустить. Долгая прелюдия, у нас, скульпторов, так водится. Затем секс. Беру её сзади. Из зеркала на меня смотрит эта бестия с затуманенным магическим взором. Что-то невообразимое. Какой разной бывает эта женщина! И она снова моя, на это короткое время.
Умница! Втянула, зажала – оргазм. Но можно и лучше. Обязательно научу в следующий раз. Целует мои колени, бёдра. Целует пальцы, ладони. Целует всего. Млею от восторга и недоразумеваю одновременно, за что меня так можно любить?
***
Вечером снова сообщение. От неё. Ищет встречи. Сомневаюсь. Не отвечаю. Не понимаю, зачем это всё. Утром вижу её и язык опережает мысль:
– Мне нужна натурщица.
Уговаривать не приходится, как и предполагал. Улыбается своей обезоруживающей лукавой улыбкой:
– Что угодно, но только ради искусства.
Легкодоступна? Не могу утверждать. Вряд ли. Не первый день знаю. Доверяю своему опыту – легкодоступные так не манят.
Что тянуть? Приступаем сегодня же. Пока муза со мной. Дрожащей рукой делаю слепки. Смотрит с доверием, открыто, что невозможно соблазняет и мешает работе. Ведёт взглядом по моей мастерской. Останавливается на трофейном ряде ранее вылепленных мною скульптур, расположенном и ненавязчиво скрытом в дальней части комнаты. Спрашивает:
– Ты всех их знал как меня?
Врать не умею да и не знаю зачем.
– Кого-то больше, кого-то меньше, – отвечаю.
Читаю в её глазах то ли грусть, то ли ревность. Началось! Ох, уж эти женщины!
Звонок в дверь. Одна из моих моделей перепутала время…
***
Снова пишет. Много пишет. Скучает. Нужна моя энергия. «Только не сейчас», – думаю я и продолжаю вести беседу с одной из своих любимых натурщиц.
– Просятся на курс, – говорю я, то ли оправдываясь, то ли успокаивая себя. Отвечать не собираюсь. Рабочий день закончен. Но… вечер пропал. Все мысли обращены в её сторону. Секс не задаётся. Оргазм возможен только с дополнительной фантазией о ней. Дама обеспокоена:
– Что-то случилось?
– Нет, – отвечаю и целую в нос. Но сам в панике признаю: «Случилось, твою мать!»
***
Следующее занятие она пропускает, как пропускает и пять других. И больше не пишет. Задето самолюбие, подавлен, но главное – пуст. Ничего и никто не наполняет. «Ну и кто от кого зависим?» – думаю я и набираю её номер. Волнуюсь как мальчик-подросток, но всё ещё пытаюсь звучать не заинтересованно дерзким.
– Пропускаешь занятия. Всё в порядке? – выдаю на одном дыхании после её мягкого прононсного «алло».
– Всё ОК, – отвечает. – Всё, что хотела узнать, узнала.
– Надумаешь, приходи, – говорю.
– Не думаю. Вряд ли, – отвечает она.
Конец разговора. Сижу и сверлю взглядом стену. «Меня бросили! – врывается вихрем мысль подростка. – Такого не случалось уже несколько десятков лет». Паника сменяется злостью. «Ну-ну, давай. Приползёшь». Но не ползёт. Чёрт побери, эта девчонка ломает все мои устоявшиеся стереотипы. Но что ещё хуже, она ломает моё представление обо мне. Снова семнадцать. Я тот же прыщавый мальчишка, постоянно слышащий «нет» от сверстниц.
«Где ты, сука, взялась?! – но увиденное свыше говорит: – Спасибо, что ты есть… была…»
Пишу сообщение: «Давай встретимся» – и заранее знаю, не ответит. Всё как много лет назад.
«Давай завтра», – отвечает. «Только не завтра!» – матерюсь про себя. Завтра на курсе будет моя, но уже бывшая Гетера. А после: «К чёрту Гетеру, хочу ромашковый чай с ней. Не хочу секса. Хочу чай с ней».
Проклиная всех женщин мира разом за это моё унижение, пишу: «Ты нужна мне». А позже, презирая себя: «Люблю». В ответ смайлик от неё. Смайлик, блядь, на моё истеричное признание! Женщины!
