Loe raamatut: «Невозможная девушка»

Лидия Канг

Font:

Ричарду

Судьба нас разлучила,
Но мое сердце с твоим слилось
И за двоих стучит.

Сонет VI, 1850, Элизабет Баррет Браунинг

Lydia Kang

The Impossible Girl

* * *

Печатается с разрешения Amazon Publishing, www.apub.com, при содействии Литературного агентства «Синопсис»

Пролог

12 января 1830 года

Лонг-Айленд, Нью-Йорк

Девочка родилась маленькой. Не настолько, чтобы это вызвало беспокойство Шарлотты, но достаточно для того, чтобы ее появление на свет обрело особую значимость.

– Ой, какая крохотная! – воскликнула Лия, заворачивая ребенка в одеяльце. Служанка, как всегда, говорила очевидные вещи, но Шарлотту это не раздражало. Замечания Лии ей даже нравились, они напоминали о реальности жизни во всех ее проявлениях, и поговорить о них было нелишне. Саму Элизабет – кузину Шарлотты и мать девочки – никогда нельзя было назвать миниатюрной, но дети довольно часто не оправдывают ожиданий.

Остаток перерезанной пуповины начал засыхать, но все еще оставался розоватым. Это поразило Шарлотту. Ей тоже однажды приходилось рожать, но тогда ребенок был серым и холодным. Он родился мертвым. При виде него Александр разрыдался, но потом никогда больше об этом не заговаривал. После неудачных родов Шарлотта так и не вышла за него замуж. Он был художником и считался недостойным ее руки. Восстановить свою репутацию в семье ей тоже не удалось. Как только живот стал расти, из особняка на Чеймберс-стрит Каттеры услали ее в этот дом на берегу бухты Гованус в Бруклине. По выходным богачи в повозках приезжали сюда любоваться живописными холмами и долинами, но никто из них не навещал Шарлотту и Лию, которая последовала за своей госпожой из мраморных залов в хижину с земляными полами.

Такая судьба ожидала и ее кузину Элизабет – если та останется в живых. Она лежала на кровати, прикрытая простынями с огромным пятном от крови и отошедших вод. Ее бледное как мел лицо напомнило Шарлотте привидение, которое она когда-то видела в кошмарном сне.

– Плохо дело. Три недели недоносила! И плацента никак не выходит… Кровь так и льется, – обеспокоенно сказала Лия. Каттеры строго-настрого запретили им звать акушерку или обращаться к аптекарю. И поскольку деньги на пропитание им давала семья, Шарлотта с Лией сделали, как им было велено.

Кровавое пятно на простыне становилось все больше. Если позвать врача, денег на еду у них совсем не останется.

Как могла, Шарлотта прикрыла ноги Элизабет запятнанной простыней.

– Лия, сходи за доктором Грайером. Он должен быть дома.

– Но, мисс Шарлотта, нам не велели…

– Иди, иди. Деньги я найду, а семье мы ничего не скажем. У меня остались аметистовые украшения. Если будет нужно, я их продам. Ну иди же!

Лия пригладила грязные волосы на висках и отдала младенца Шарлотте. Потом накинула на плечи свою серую шаль и растворилась в холодной январской ночи. Дверь на секунду отворилась, и холодный ветер с долины ворвался в дом. Из-за облаков выглянула луна и снова пропала.

Шарлотта вытерла клейкую белую слизь с тельца ребенка и неумело запеленала его. Девочка была необычной не только из-за размера. Она вообще выглядела странно. Темные, почти черные волосы. Такого же цвета ресницы. Глазки как у крольчонка. Ее отец был видный мужчина, Элизабет встретила его в одном из салунов рядом с восточными доками – худшем месте, в котором только могла оказаться знатная леди. На нее только чудом не напали. Она четыре раза убегала от пожилой компаньонки. И один из них оказался для нее судьбоносным.

К тому времени, как ее семья запретила ей ходить на балы и в театр, Элизабет уже носила ребенка. Когда она совсем перестала влезать в свои платья из-за растущего живота, ее выгнали из дома и оставили на попечение Шарлотты.

Девочка снова заплакала, и Шарлотта покачала ее на руках. Она окунула лоскут ткани в свежее, купленное утром молоко и положила его краешек в рот ребенку. Насосавшись молока вперемешку с воздухом, малышка рыгнула и заснула на руках у Шарлотты. Та положила ее в коробку, стоявшую рядом на полу. Элизабет крепко спала, ее светлые слипшиеся от пота волосы разметались по подушке. Шарлотта укрыла ее еще одним покрывалом. Казалось, что кровь наконец остановилась.

Примерно через час дверь распахнулась, и вошел врач. От него разило кислым пивом. Лия нашла его не дома, а в таверне, и он был явно недоволен тем, что ему пришлось оттуда уйти в эту холодную зимнюю ночь. Лия шла позади него. Она запыхалась, и ее лицо раскраснелось от мороза.

Шарлотта в отчаянии заломила руки.

– Сейчас она заснула. Но плацента так и не вышла, доктор. Мы сделали все, что могли. Лия приняла уже много родов, и она точно знает…

– Помолчите, – отрезал он.

Врач был старым – по крайней мере, старше, чем показалось Шарлотте, когда она последний раз видела его в городе. Но его серые, покрасневшие от выпитого глаза не потеряли былой зоркости. За ним тянулась вонь от плесневелого сена и табака, смешиваясь с тяжелым металлическим запахом крови в комнате. Доктор снял плащ и нагнулся над спящей Элизабет. Он потрогал ее лицо, шею, проверил пульс на одном запястье, потом на другом.

– Плацента… – начала было Шарлотта, но врач, выпрямившись, остановил ее.

– Это уже неважно. Она умерла. Скорее всего, еще до того, как вы послали за мной служанку. Бог мой, вы что, не умеете отличить мертвое от живого? Только от ужина зря оторвали. А такой был кусок свинины!

Шарлотта вскрикнула и подошла к постели Элизабет. Врач наверняка ошибся! Она поднесла холодную руку кузины к своей щеке и поняла, что рука уже начала коченеть. Глаза Элизабет были приоткрыты, но неподвижны. Шарлотта уронила руку покойницы и в ужасе отшатнулась. Элизабет – любознательная, неунывающая Элизабет – оставила их.

– Что ж, давайте хоть на ребенка взгляну, не зря же я сюда тащился, – сказал доктор. – Принесите-ка его.

Лия бросилась исполнять приказание. Позже Шарлотта не раз видела, как она льет слезы по умершей, выскребая горшки на заднем дворе. Элизабет была умной и веселой и оставалась такой даже в условиях своего вынужденного заточения. Лия ее за это обожала.

Она бережно достала младенца из коробки и протянула сверток доктору. Тот положил девочку на грубо сколоченный стол у окна. Дрожащий лунный свет и слабое сияние масляной лампы освещали ее. Как только врач развернул пеленку, малышка сразу же оглушительно закричала. Он одобрительно кивнул. Не обращая внимания на черные жидковатые испражнения, оставившие след на ткани, доктор взял девочку в руки и перевернул ее.

– Какое странное пятно на ягодицах, – пробормотал он. Снова перевернул младенца и внимательно осмотрел обрезок пуповины, перевязанный хлопковой ниткой. Широкая ладонь доктора легла на крошечную грудку новорожденной – не больше, чем у годовалого цыпленка. Вдруг он ахнул и удивленно пробормотал:

– А это еще что за… Невероятно!

Девочка ерзала и недовольно кряхтела: скорее всего, от голода или, возможно, ей снова хотелось в теплые пеленки. Впрочем, одно другого не исключает.

– Что вы имеете в виду? – Шарлотта подошла ближе. Лампа ужасно дымила, масло в ней было дешевым. Шарлотта отмахнулась рукой от дыма, чтобы не закашляться.

– Ее пульс… – Врач поднес девочку к своему уху. – Вот здесь, под грудной клеткой, с правой стороны. – Он снова положил малышку на стол и указал пальцем на ее правый бок.

Там, под крохотными ребрышками, Шарлотта действительно увидела ритмичное биение, как будто бы внутри младенца была птица, которая рвалась наружу, пытаясь улететь. Она дотронулась до теплой шелковистой кожи ребенка и почувствовала, как под пальцами – тук, тук, тук – стучало сердце. Это был его ритм.

– Ничего не понимаю, – проговорила Шарлотта.

– Это биение прощупывается с левой стороны, там, где сердце. Но и здесь, справа, слышится точно такое же.

Шарлотта непонимающе мотнула головой, и врач добавил:

– У этого ребенка два сердца, что же тут непонятного?

– Не может быть! – вырвалось у Шарлотты.

– Она что, второе сердце у матери забрала? – спросила Лия, оглядываясь на мертвое тело Элизабет. Служанка была суеверной, и у нее было богатое воображение.

– Не говори ерунды! – резко сказала Шарлотта. Она снова повернулась к доктору Грайеру.

– Два сердца. Но так не бывает!

– Еще и не такое бывает, – ответил он. – Тайны человеческого тела не бесконечны, но не все из них еще удалось разгадать. Для женского мозга это слишком сложно.

Услышав такие слова, Шарлотта прикусила язык. Из-за подобных заявлений у нее и начались проблемы с семьей. Доктор продолжал:

– Мне хотелось бы знать, кто ее отец. Может быть, у него была какая-то болезнь?

Казалось, алкоголь полностью выветрился у него из головы. Сейчас он был абсолютно трезвым, и его глаза сверкали как никогда прежде. В тусклом свете лампы лицо его внушало страх.

– Я… я не знаю, – прошептала Шарлотта, съежившись от его взгляда. – Возможно, кто-нибудь из портовых бродяг или матрос.

– Китайский моряк! Что ж, это многое объясняет. Девочка выглядит так, как будто ее сюда доставили прямиком из Кантона. Каждый день к нам в порт приплывают китайские корабли с чаем и разными причудливыми вещицами. Чего только не везут!

Шарлотта почувствовала, как у нее по коже побежали мурашки. Она схватила девочку и прижала ее к себе. Малышка больше не плакала.

– Причудливые вещицы… Она обычный ребенок! Что конкретно вы имеете в виду?

– Слышали про сросшихся близнецов? Чанг и Энг. Чудеса!

– Но они из Сиама, а не из Китая, – возразила Шарлотта. – И потом я не думаю, что они из смешанной семьи…

– Если девочка останется в живых, – как ни в чем не бывало продолжал доктор, – она как минимум будет бесплодной. Но, скорее всего, она умрет. И тогда мы сможем больше узнать о ее заболевании. Поглядим, что покажет вскрытие.

– Вскрытие… – пробормотала Шарлотта. В отчаянии ей хотелось убежать от этого человека, чтобы спрятать ребенка подальше от него. Доктор накинул на плечи свой плащ, не замечая ее замешательства.

– Она нежеланный ребенок, внебрачный, но и из нее можно извлечь пользу. Когда она умрет, отдайте тело мне – вам оно все равно будет без надобности. Его можно продать – пятьдесят долларов дадут, не меньше.

– Кому продать? – спросила Шарлотта, сморщившись от отвращения.

– Анатомам, конечно, кому ж еще. Для них она просто сокровище. Ее будут изучать. В Нью-Йорк съедутся студенты и ученые. Вы только представьте себе: пятьсот человек, и все хотят разгадать ее тайну. По пятьдесят центов за билет. Это будет ваш щедрый вклад в медицину.

Лия в ужасе прикрыла рот платком и покачала головой.

– Нет, – холодно отрезала Шарлотта, – ни за что!

– Мне не отдадите, так кто-нибудь другой возьмет. Слухи о ней быстро облетят город – шутка ли, два сердца. Да ее прямо из могилы выкопают. А вам ни цента не достанется. – Он оглядел полуразрушенный дом. – А вам ведь нужны деньги, я еще не совсем ослеп.

– Лия, принеси кувшин, – приказала Шарлотта. Лия поспешила к камину и сняла с полки маленькую белую фарфоровую вазу. Шарлотта высвободила руку из-под ребенка и зачерпнула из вазы горсть монет: пару пятицентовых, одну в четверть доллара и несколько медных пенни. Это было все, что у них оставалось на еду, включая следующую неделю.

– Вот, возьмите. За визит. Мы больше вам ничего не должны. И не приходите сюда. Ребенок не продается, живой он или мертвый.

Доктор нахмурился, но все же, прощаясь, приподнял шляпу. Он ушел, оставив после себя резкий запах спирта. Дверь за ним захлопнулась, и огонек лампы дрогнул от ветра. Шарлотту с Лией не покидало тревожное чувство.

– Что если он вернется? – спросила служанка.

– Мы переедем. Уедем из Бруклина обратно в Манхэттен. Только дома там для нас слишком дорогие.

– Но ваша семья… Если мы снова переедем на остров, они совсем перестанут давать нам деньги!

Шарлотта посмотрела на Элизабет. Полуоткрытые глаза умершей уставились в никуда. С ее смертью дом как будто опустел, и от этого у Шарлотты защемило сердце. Как жить без ее веселого смеха? Она перевела взгляд на ребенка: какая странная, красивая малышка! Девочка что-то пролепетала и широко раскрыла свои черные глазки, сияющие, как два влажных камешка. От ее взгляда в одиноком сердце Шарлотты что-то шевельнулось.

– Тогда мы соврем! Мы всем будем говорить, что это мальчик, абсолютно здоровый. Будем обращаться с ней как с мальчиком. Доктор Грайер не может ни дня без выпивки. Это всем известно. При виде крепкого мальчика люди ни за что не поверят ему, что бы он ни говорил о больной девочке. Мы скажем, что он был настолько пьян, что все это ему померещилось. Слухи понемногу утихнут. Если нам удастся отложить достаточно денег, мы уедем отсюда. Вернемся в город или лучше куда-нибудь на юг. Там мы вырастим ее настоящей леди.

– Как мы ее назовем, эту крошку? – спросила Лия. Она пощекотала ножку ребенка.

– Нужно мужское имя. Генри? Самуил?

– Мне нравится Джейкоб, – предложила Лия.

У Шарлотты дрогнул подбородок. Это имя она собиралась дать своему мертворожденному сыну. Лия уже готовилась растить мальчика.

– Джейкоб… – Шарлотта еще раз произнесла это имя и поняла, что ей от него становилось не больно, а, наоборот, как-то тепло на сердце. – Хорошо, пусть будет Джейкоб. А фамилию мы ей дадим… Ли. Вроде бы так Элизабет называла ее отца. Если бы она была одной из Каттеров, ее назвали бы Алин, чтобы не нарушать семейные традиции. Но она наша, а не их. А ее настоящее имя будет Кóра.

– Кóра? – неуверенно переспросила Лия.

– Да. Cor на латыни означает «сердце». Это я помню из уроков. Так ее будут звать на самом деле. Но мы никому об этом не расскажем, до тех пор пока доктор Грайер не умрет или пока мы не уедем из этого ужасного дома. А для этого нам нужно поскорее заработать денег.

Впереди их ждало много работы и много беспокойства. Шарлотте к этому было не привыкать. Только вот у Кóры еще не было этой подаренной горьким опытом стойкости. Пока не было.

– Кóра… – мурлыкала служанка, не обращая внимания на нахмуренный лоб своей госпожи. – Невозможная девочка с двойным сердцем.

Двадцать лет спустя

Глава первая

Сентябрь 1850 года

Нью-Йорк

Как правило, Кора терпеть не могла свою работу, но только не в этот раз.

День выдался дождливый и холодный – даже слишком холодный для середины сентября. Кора ступила на газон кладбища Марбл, расположенного возле Первой авеню. На кладбище тут и там виднелись обелиски и надгробия из такахского мрамора, с недавнего времени пользующиеся спросом среди тех, кто мог себе позволить заранее приобрести участок для могилы.

Такой леди, как Кора, было место на Бродвее – разодетая, под шелковым зонтиком, она должна была прогуливаться по нему перед так называемым Мраморным дворцом, в котором открылся торговый дом Стюарта. Но вместо этого она была там, где находили покой юные и пожилые, и те и другие одинаково беззащитны перед лицом смерти. Эта часть города принадлежала мертвым – целых восемь кладбищ, занимающих четыре улицы. Некоторые кладбища были уже переполнены: останки выкапывали и перезахороняли за городом – живые вытесняли мертвецов с острова. Их перевозили на острова Уордс и Рандалс, кладбища Грин-вуд на Лонг-Айленде и Тринити на северной окраине города. Нью-Йорк давал приют всем бедным и голодным с любого прибывшего корабля, но стоило им умереть – как их везли прочь. Только богачи имели право остаться, и одним из таких везунчиков как раз и был мистер Хичкок.

Но так ли уж ему повезло?

Кора, опустив голову и закрыв вуалью лицо, присоединилась к толпе, собравшейся у гроба, натертого пчелиным воском. Среди всех этих людей она была похожа на тень. Присмотревшись к ней поближе, можно было с легкостью принять ее за одну из благородных дам: среднего роста, крепко сложенная, но с тонкой талией, затянутой в корсет из китового уса. По ее лицу было заметно, что она не ирландка, но понять, откуда ее предки, не удавалось. У Коры были темные глаза, заплетенные в косу и уложенные в пучок волосы по цвету напоминали крепко заваренный чай. Однако это был всего лишь парик – довольно качественный и дорогой, – он закрывал от посторонних глаз ее коротко стриженную голову. На кладбище не было часовни для проведения заупокойных служб. Тощий священник, на вид совсем недавно переболевший холерой, прокашлялся и начал свою речь. Гроб еще не опустили в землю – у семьи Хичкок был свой подземный склеп на глубине несколько футов, вход в который был завален тяжелой мраморной плитой.

– Вечный покой всеми нами любимому Рэндольфу Хичкоку Третьему…

«Не всеми», – подумала Кора, наблюдая за его детьми: на их лицах была скорее скука, чем горе по почившему главе семейства.

– …прожившего жизнь в страхе Божием…

«И умершего в постели с проституткой в доме мадам Эмерó на Элм-стрит».

– …примерный семьянин Рэндольф Хичкок покинул нас слишком рано. Мы никогда не забудем его щедрости.

Священник называл щедростью скупость? Но хотя бы в одном он был прав: Рэндольф Хичкок Третий действительно умер раньше времени. Коре не было известно, когда именно он умрет, но она знала, что ждать придется недолго. Это ей поведал его лечащий врач за золотую монету. У Хичкока в животе росла аневризма – его аорта расширилась до размера крупного яблока и могла лопнуть в любой момент. С каждым месяцем она увеличивалась и легко прощупывалась при пальпации.

Заплатить пришлось и проститутке, с которой Хичкок чаще всего развлекался, и та призналась Коре, что он и не собирался следовать советам врача. Он не бросил пить, не прекратил своих ежедневных визитов на Уолл-стрит, не стал реже посещать дом мадам Эмерó и, уж конечно, не перестал поглощать одну за другой запеченных устриц в салунах. Но смерть настигла его именно у мадам Эмерó, в комнате на верхнем этаже, где он без чувств упал прямо на Белль. Той пришлось битых десять минут звать на помощь, прежде чем ее наконец освободили из-под его стосорокакилограммовой туши. Она всегда вела себя шумно с клиентами, поэтому сначала на ее крики никто не обращал внимания.

При жизни Хичкок был, безусловно, не подарок. Но после смерти он стал настоящим сокровищем. Лопнувшая аневризма в его тучном теле стоила приличных денег. Трупы вроде Хичкока и составляли предмет Кориных занятий – она искала необычные тела. Профессора анатомии и анатомические музеи не жалели денег за подобные экземпляры. Чем больше можно было узнать о загадках человеческого тела, тем лучше для общества. И для карманов Коры, конечно же.

Она изучала место захоронения. Немногие похитители трупов обладали достаточным терпением для преодоления препятствий в виде охраны с винтовками на частных кладбищах, мраморных склепов и железных мортсейфов. Работать на Поттерс-Филд было в разы проще, но и интересного там было мало. Там хоронили умерших при рождении, от туберкулеза, апоплексии, скарлатины. Причины смерти бедняков были до жути банальны. Но и за такие тела можно было выручить от пяти до восьми долларов – примерно столько же платили грузчикам в доках за неделю работы.

Кладбище Марбл было не похоже на другие: здесь не было надгробий. На расположение фамильных склепов указывали лишь несколько обелисков и резные мраморные таблички на стене. Мраморная плита склепа Хичкоков представляла собой серьезное препятствие для неподготовленных, неопытных похитителей трупов. Кладбищенская ограда была увенчана острыми зубцами, и через нее было не так просто перелезть, особенно с трупом, весящим триста фунтов. Но Кору это не пугало: в прошлом году она заполучила ключ от главного входа в обмен на немалую сумму.

Кора привыкла к работе на кладбищах. Она знала их как свои пять пальцев: все входы, график смены караула и слабости охранников, расположение крипт и склепов. Ей было известно, на каких гробах крышка имела железную выпуклость со стороны головы – знак того, что на шее трупа надето кольцо, защищающее его от похищения. Она примечала, какие тела сразу опускали в землю, а какие хранили в «домиках мертвых» – последние начинали гнить раньше. Кора терпеть не могла эти домики: тела в них портились, и это сказывалось на ее заработке.

Священник закончил свою речь, и началась молитва. Кора преклонила голову вместе со всеми. Дождь тем временем ослаб и перестал терзать ее украшенный рюшами зонт. После молитвы собравшиеся начали расходиться, и внимание Коры привлек один из сыновей покойного. Уоррен – его младший сын – был единственным человеком с покрасневшими глазами. При этом она отметила для себя, что и в его глазах не читалось грусти, и покраснели они, скорее всего, не от слез. Он разговаривал со священником, в то время как другие члены семьи медленно удалялись. Прекрасно.

Как только он направился вслед за остальными, Кора захлопнула зонт и ускорила шаг. Проходя мимо него, она сделала вид, что споткнулась и громко ахнула.

– О боже! – вскрикнула она, притворяясь, что подвернула ногу.

Молодой Хичкок поддержал ее за локоть.

– Вы в порядке?

– Ах, нет! Не совсем.

Опершись на его руку, она взглянула ему в лицо. На ее ресницах сверкали слезы. У сына Хичкока были темные волосы, усы, и от него пахло дорогими сигарами. Он посмотрел ей в глаза, потом его взгляд опустился ниже – на черную кружевную оборку корсажа.

Он снова поднял глаза, и его дыхание участилось. Кора привыкла, что мужчины так реагируют на нее. При первой встрече они не сводили с нее глаз, пытаясь по типу внешности определить ее происхождение. Иностранка? Возможно, испанка? Какие у нее необычные глаза и цвет волос! Но в том-то и дело, что понять, откуда она, было не так просто.

– Благодарю вас, – сказала Кора. – Мне нужно немного прийти в себя.

– Да, конечно, – замялся он. – Скажите, мы с вами знакомы? Вы знали моего отца?

– Да, мне кажется, мы с вами виделись в прошлом году, в декабре, на балу у Шермерхорна.

Само собой, это была ложь, но вежливость не позволила бы ему отрицать это, ведь тогда он был бы вынужден признать, что просто не помнит ее.

– Матушка тоже хотела прийти, но ей нездоровится.

– Да, конечно, – снова повторил он.

Она позволила ему обнять себя за талию, чтобы ей было легче идти, и они направились к выходу.

– Матушка весьма обеспокоена, она желала знать, приняли ли вы меры, чтобы обезопасить вашего отца от… Мне неприятно об этом говорить… – Кора поднесла к лицу носовой платок.

– Вы имеете в виду расхитителей могил? О да, мы об этом позаботились: вечером придет охранник, мы наняли его на две недели. И в любом случае тело отца защищено мраморным склепом.

– Я рада это слышать. Благодарю вас за помощь, мне уже гораздо лучше. – Кора высвободилась и отошла в сторону, но, прежде чем уйти, учтиво попрощалась. – Меня ждет извозчик, я должна ехать. Примите мои соболезнования.

– Благодарю вас, мисс… Мисс?

Но Кора была уже далеко. Она протянула извозчику руку, и он помог ей сесть в экипаж.

– Обратно, на Ирвинг-плейс, – приказала она.

Извозчик хлестнул лошадь вожжами, и повозка, покачиваясь, покатилась по Второй авеню, оставляя позади мраморные плиты и построенные повсеместно коричневатые дома из песчаника.

Кора с облегчением вздохнула. Одетая в безупречное, украшенное лентами платье, достойное благородной светской дамы, она находила способ попасть в высшие круги общества, перекинуться парой слов с первоклассными докторами и выискивать в толпе подходящих ей индивидуумов со странными болезнями. Ей всегда удавалось вовремя исчезнуть, прежде чем кто-либо задавался вопросом, кто она такая. Все это было непросто, особенно если учитывать, что первые четырнадцать лет своей жизни она считала себя мальчиком.

Кора закрыла глаза. Экипаж петлял по мокрым улицам, на углах раздавались крики газетчиков, копыта лошади мерно стучали по мостовой. От свежего запаха дождя казалось, что все вокруг стало новым, но Кора знала, что вечером ей, как обычно, придется тревожить древнюю землю острова в поисках сокровища, и сокровищем на этот раз станет мистер Хичкок.

Она дотронулась пальцами до правого бока. С виду там не было ничего особенного, но ей было прекрасно известно, что скрывалось под несколькими слоями одежды. Пальцы нащупали легкое биение – пульс, которого там быть не должно.

Разумеется, никто из докторов, с которыми она сотрудничала, не знал ее тайны, никто из них и не подозревал, что Кора сама – невиданное сокровище. Невозможная девушка с двойным сердцем, уже само по себе появление на свет которой невероятно.

Часы на камине пробили пять. Пришло время собираться на работу. До этого Коре пришлось просидеть без дела несколько недель.

В дверь легонько постучали. Это была Лия. Невысокая, но широкоплечая, с полными бедрами служанка вошла в комнату с охапкой чистого белья. Ее светлые волосы были туго скручены на затылке, вокруг пояса повязан чистый накрахмаленный передник. Кора растроганно улыбнулась. Сколько она себя помнила, Лия всегда была рядом и после смерти тетушки Шарлотты практически заменила ей мать.

– Что, Кора, сегодня сама пойдешь или Джейкоба отправишь? Обоим надоело, поди, бока-то пролеживать?

Вопрос Лии прозвучал как комплимент: она не любила ленивых людей. Но в отсутствии работы не было вины Коры, в конце концов, она же не заключала сделку со смертью.

– Джейкоб понадобится позднее. Пока мой братец может отдохнуть, – ответила Кора и добавила: – Здесь нужны женские руки.

– Они у тебя есть. Целые две.

Лия прищурила свои выцветшие голубые глаза.

– Ты уже налопалась?

Ее акцент со временем стал менее заметным, но грубоватость манер никуда не делась.

– Да, Лия.

Лия всегда ревностно следила за тем, чтобы Кора не голодала.

– Ты поосторожнее там. Береги себя. Не то твоя тетушка из могилы поднимется и устроит мне взбучку. Будь я мужиком, она бы мне за тебя яйца оттяпала.

– Что за выражения, Лия! В любом случае Александр прочтет мне лекцию вместо тети, не беспокойся.

– Ах этот Александр! – Лия махнула рукой. – Как же без него. Ждать его, что ли, в воскресенье?

На самом деле Лии нравился бывший ухажер Шарлотты. Он был скульптором и зарабатывал себе на жизнь созданием восковых фигур для анатомических музеев в центре города, и его работы пользовались спросом. Каждое воскресенье, с самого детства Коры, он приходил к ним с корзинкой пирожных. Лия была сладкоежкой, и поэтому по воскресеньям Александр ей нравился особенно сильно.

– Пожалуйста, позови извозчика. Я сейчас спущусь.

Лия вышла из комнаты, а Кора присела за туалетный столик и нанесла на скулы легкий слой румян. Вставая со стула, она снова дотронулась рукой до правого бока. Это была ее вредная привычка.

Никому об этом не рассказывай. Никогда. Если кто-то узнает, тебя выкопают из могилы. И положат туда раньше времени.

Тетя Шарлотта часто повторяла ей эти слова. Даже находясь при смерти, вся желтая от инфекции, она прошептала это предупреждение. Больше собственной смерти ее страшила мысль о том, что кто-нибудь может узнать, что мертвое тело Коры ценнее, чем ее жизнь.

Спускаясь по лестнице, Кора прислушалась: за стеной соседи ссорились из-за денег, потраченных на муку. У нее не хватало средств, чтобы купить или взять в аренду целый дом, но вполне хватало, чтобы не ютиться в одной комнате с чужими. В то время многие мыловары и сапожники, чьи дела шли в гору, становились торговой аристократией. В подобном пограничном состоянии жило большинство людей из рабочего класса. Вот и Кора оказалась слишком богатой для квартала Пять Углов, но слишком бедной, чтобы занимать лучшие ложи в театре. Но, во-первых, с ней была Лия, а во-вторых, никто не знал о ее секрете. Это ее утешало.

Лия отворила ей дверь: на улице уже ждала повозка с извозчиком.

– Будь осторожнее. Ты стала слишком беспечной. Доктор Грайер умер всего пару лет назад, а с тех пор, как нас оставила твоя тетя, и трех не прошло.

– Хорошо, буду осторожна, – улыбнулась Кора. – Работа как работа, только по ночам.

Лия поцеловала ее в щеку, и запах свежеиспеченного хлеба тянулся за ней до самой повозки. Кора надеялась, что Лия этим вечером не напьется. С недавнего времени у нее появилась такая привычка. Она вдруг куда-то исчезала, а находила ее Кора уже в постели, по храпу. Рядом всегда стояла бутылочка чего-нибудь крепкого.

Кора уже дала знать парням из своей банды, что встреча назначена: ночью на кладбище. Но до того нужно было еще кое-что уладить. Часто бывало так, что работа не требовала ее присутствия – всем заправлял Джейкоб. Но иногда нужен был чисто женский подход. Она приказала извозчику ехать по Стайвесант-сквер, мимо фонтанов-близнецов, церкви Святого Марка и далее по Второй авеню. Когда они подъехали к кладбищу Марбл, солнце уже садилось. Его золотые лучи просвечивали сквозь ветки деревьев над железной оградой.

Кора вышла из экипажа. Она пропустила мимо ушей замечание извозчика о странном месте назначения и велела ему подождать ее с четверть часа. Она подошла к воротам. Они были закрыты, но еще не заперты на ключ. За воротами Кора разглядела огромного, брутального вида охранника – одного из парней Бауэри. Эти молодые неженатые люди были известны своими хулиганскими выходками и яркой одеждой. Данный экземпляр был одет в желтый клетчатый жилет, с трудом сходившийся на его широкой груди, у него были криво подстриженные усы и приглаженные мыльным раствором волосы. Кора терпеть не могла мыльные волосы: они напоминали ей дохлых насекомых в клейкой слизи. Джейкоб тоже ненавидел укладку. Бауэри-бой стоял, облокотившись на каменную стену под дубом, в десяти футах от свежевскопанной земли над склепом Хичкоков. В руках у него была винтовка. Такой пулей он мог ранить кого-нибудь из ее банды, прежде чем они с ним справились бы. Но что хуже того – выстрел мог привлечь чье-нибудь непрошеное внимание.

На секунду она отошла от ворот, нащупала рукой мешочек с монетами в кармане платья, ущипнула себя за щеки и перевела дыхание. Она была готова.

Не поднимая глаз, Кора быстро шагнула в ворота и впечаталась лицом в стену. По крайней мере, ей так показалось. Но это была не стена, а человек. Кора сильно ударилась носом и от боли закрыла его ладонями. Она испугалась, но не издала ни звука. С давних пор она научилась сдерживать свои эмоции, чтобы не обращать на себя внимание.

Джентльмен протянул к ней руку.

– О, простите меня, я вас не заметил!

Кора взяла себя в руки. Глаза ее были по-прежнему опущены, и она разглядела добротные кожаные туфли, серые шерстяные брюки – поношенные, но аккуратные. Руки незнакомца были чистыми: было заметно, что их хозяин незнаком с тяжелым физическим трудом. Она разглядывала его поверх ладони, все еще закрывавшей ее лицо.

Мужчина был высокий, с рыжеватым оттенком каштановых волос, в которых Кора заметила отблески медного цвета. У него были светло-карие глаза, что-то между зеленым и коричневым. Его губы были плотно сжаты, выражая беспокойство, но в глазах Коре почудилась насмешка.