Уже засыпая, я вспомнила, точнее никак не могла вспомнить, был ли сегодня утром накинут крючок на двери чердака. Ладно, неважно. Кажется, был. Я же несколько раз проходила мимо и смотрела на эту дверь. Если бы что-то было не так, я бы заметила. А, может, и нет… Я сегодня весь день была сама не своя, как будто заколдованная.
Глава 8, в которой Катя пугается по-настоящему
– Что-то ты сегодня весь день носишься туда-сюда с таинственным видом, – сказала мне Белка, стоящая у калитки бабыгрушиного дома.
Я как раз возвращалась из магазина, с пакетами в обеих руках.
– С каким видом я ношусь? – переспросила я.
– С таинственным, – сказала Белка.
– Объясни, – потребовала я.
– Ну, не знаю. Просто по тебе сразу видно, что ты что-то задумала. То ли глаза у тебя слишком сильно блестят, то ли руками размахиваешь больше, чем обычно… А, может, у меня просто очень развита интуиция. Ну что, я права?
– Передай своей интуиции, чтобы ела больше фосфора, – сказала я и помчалась дальше.
– Значит, не скажешь? – спросила Белка у моей спины.
– Заходи в гости, сама увидишь, – прокричала я.
Ваня появился, когда солнце было в зените. Я уже успела переделать все свои утренние домашние дела и сидела в беседке, в своем любимом кресле, с книгой в руках.
– Доброе утро, – сказал Ваня.
– Утро? – я подняла одну бровь и посмотрела на него.
– Ну, день, – поправил себя Ваня. – Немного проспал. Сегодня тебя никто не беспокоил?
– Спала, как убитая, – сообщила я.
– Это хорошо. Ну что, приступим?
– Приступим, – согласилась я.
И мы полезли на чердак. На первый взгляд здесь все было так же, как и в прошлый раз. И на второй взгляд тоже. Ваня внимательно осматривал и ощупывал стены и пол, я бродила туда-сюда, не зная, на чем остановить взгляд.
– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил Ваня.
– Я уже один раз обшарила весь чердак, – сказала я. – Несколько дней назад. И с тех пор здесь ничего не изменилось. Правда, тут есть одно место, куда я толком не заглядывала. Там очень темно и страшно.
– Где это?
– А вон там, – я показала рукой. – Там, за перегородкой, небольшой закуток. Совершенно темно, свет не попадает. Нужен очень-очень мощный фонарик.
Ваня хлопнул себя по лбу.
– У меня как раз есть такой. Я его принес, оставил у калитки, – он повернулся к выходу. – Размером с маленький телевизор, светит так далеко, что можно лунных человечков разглядывать.
– Ну, далеко-то как раз не надо. Там довольно тесно.
– Ну, понятно. Метра два-три, не больше.
Ваня задумался, стоя у перегородки.
– Двадцать один, – неожиданно выпалила я.
– Метр? – удивился Ваня.
– Год.
Ваня смотрел на меня и забавно хлопал глазами.
– Мне – двадцать один год. Ты спрашивал.
Ваня вздохнул с облегчением.
– А я уж думал…
– Что я чокнутая?
– Что я что-то недопонимаю. Двадцать один, значит. А я все думал: есть тебе восемнадцать или нет?
– А что – хочешь научить меня пить водку? Или продумываешь план соблазнения?
– Ну чего ты сразу кусаешься? Просто ты ведешь себя, как будто тебе лет четырнадцать. А выглядишь – максимум на семнадцать.
– Ладно, проехали. А тебе сколько лет?
– Двадцать пять.
– В армии был? – строго спросила я.
– Так точно, – по военному четко ответил Ваня.
– Женат? Дети есть?
– Нет…
– Образование? Привлекался? Родственники за границей?
– Может, ты анкету составишь, а я заполню?
– В следующий раз. А пока – иди за фонариком.
– Есть, командир.
– Я тут кое о чем подумал, – сказал Ваня, когда мы, наглотавшись пыли и не обнаружив ни одной стоящей улики, в том числе и в закутке, решили устроить перерыв с чаем и бутербродами.
– Да?
– Тут недалеко живет один человек, который мог бы нам помочь.
– Помочь в чем? Прогнать полтергейст? – хмыкнула я.
– Можно и так сказать, – медленно кивнул Ваня. – Только я бы лучше употребил слово « поймать». Мне так больше нравится.
– Полтергейст поймать нельзя. Он нематериальный, – объяснила я.
– Поймаем, тогда и разберемся, – сказал Ваня.
– А что за человек? Экстрасенс какой-нибудь?
– Гораздо лучше. Зовут его Степан Пантелеевич, а дом его примерно в двадцати километрах от Васильков. – Ваня поставил чашку с чаем на стол и уставился на нее в глубокой задумчивости.
Вот это новости! Неужели тот самый Степан Пантелеевич, возле которого в бабушкином блокноте нарисован глаз? Я во все глаза смотрела на Ваню и ждала продолжения. Но не дождалась.
– И что? – не выдержала я.
– Что – что? – спросил Ваня.
– Ты начал говорить про Степана Пантелеевича, который… не знаю что. Маг и волшебник?
Ваня пожал плечами.
– Я и сам толком не знаю. Но, когда один мой друг попал в очень непростую ситуацию, он ему здорово помог.
– Расскажи, – потребовала я.
– Как-нибудь в другой раз, – сказал Ваня.
Я уже собиралась обидеться или попытаться воздействовать на него другими запрещенными методами, но тут у калитки появилась Белка, и мне пришлось заглушить свое любопытство. Это было нелегко, так как любопытство – одно из самых труднозаглушаемых человеческих чувств.
Белка выпила с нами чаю, а потом мы решили провести эксперимент. Ваня полез на чердак, я пошла в свою комнату, а Белка осталась снаружи, чтобы согласовывать наши действия.
– Начали! – крикнула Белка.
Я закрыла окно, оставив форточку приоткрытой, как было в ту ночь, легла на свою кровать и прислушалась. Ничего. Полежав минут пять, я высунулась в окно.
– Ну что? – спросила Белка.
– Я ничего не слышала.
– Теперь попрыгай и потопай, – крикнула Белка Ване.
Я снова закрыла окно и подошла к кровати. Через некоторое время я услышала слабые приглушенные удары, доносящиеся как будто через толстый слой ваты.
– Чуть-чуть слышно, но совсем не то, – крикнула я Белке. – Иди сама послушай.
– Продолжай прыгать! – крикнула Белка Ване и влезла через окно в мою комнату.
Некоторое время мы вместе слушали, как Ваня беснуется на чердаке, хотя по звукам было совсем не похоже. Потом мы вылезли в окно и сообщили Ване, что он может прекратить свои упражнения.
Ваня слез с чердака слегка запыхавшийся.
– Ну что? – спросил он.
– Ничего, – сообщила Белка. – То есть, когда ты начал прыгать, были слышны какие-то звуки, но на тяжелые шаги они совсем не похожи.
– Да, – подтвердила я. – Похоже, ты слишком легкий для этого эксперимента.
– Я – легкий? – обиделся Ваня. – Да ты знаешь, сколько я вешу?
– Лучше не говори, – сказала Белка. – Она испугается.
Ваня почесал затылок. Мне очень захотелось повторить за ним это движение.
– Очень трудно представить, – сказала я, – человека, который весит раз в пять больше тебя, – я с сомнением окинула Ваню взглядом. – А, может, даже и в десять.
– Таких людей не бывает, – сказала Белка.
Я смотрела на дверь чердака, на крючок, который Ваня аккуратно закрыл, и по моей спине полз неприятный колючий холодок.
Алинка – очень мудрая женщина. Это я о том, как она управляется с колиными пацанами.
Сначала они перед ней выпендривались. Каждый старался показать, что он круче. Доходило до побоев и слез, в том числе под горячую руку попадало и Алинке. Но теперь она изменила тактику. Сначала одного похвалит, потом другого. Потом опять одного, и опять другого. В порядке строгой очередности и по справедливости. А те и рады стараться. И домики с ней строят, и воду для куклиной ванны на самосвалах возят, и чай пьют понарошку из крохотных чашечек. В общем, все довольны, а больше всех – Света.
Они с Белкой в это время сидят, загорают, языки упражняют. В основном на темы чем кормить, чему учить и как достичь правильного и гармоничного развития ребенка в сегодняшней непростой политической и экономической обстановке.
А я сижу, зеваю.
– Скучно, – сказала Светка, глядя на меня.
– Скучно? – удивилась я.
– А тебе, что, весело? – посмотрела на меня Светка с подозрением.
– Ну, не то чтобы весело… – замялась я.
«Скорее, страшно интересно. А временами просто страшно…», – вертелось у меня на языке.
– Я слышала, у тебя роман с Макаровым.
– С кем?
Светка растянула губы и пожала плечами.
– С Иваном Макаровым, – произнесла она раздельно.
– Это… что ли… с Ваней?
– Ты что, даже фамилию его не знаешь?
– Нет, – пролепетала я.
– Да-а. То есть вам точно не скучно, – сделала она неожиданный вывод.
– А кто он, этот Ваня? – спросила Белка.
Белка и Света смотят на меня одинаково вопросительно. Как так получилось, что разговор свернул куда-то совсем не туда?
– Тракторист, – ответила я.
– Что, правда? – удивилась Света.
Я пожала плечами.
– Он так говорит.
– Не стоит верить всему, что говорят мужчины, – назидательно сказала Белка.
– Я в курсе.
Мы помолчали, задумавшись о склонности мужчин ко лжи и вероломству.
– По-моему, между вами летают какие-то искры, – произнесла, наконец, Белка.
– С чего ты взяла? – возмутилась я. – Ничего никуда не летает.
– Может, ты сама еще не знаешь, а со стороны уже заметно.
– Как заметно?
– Ты цветешь, а Ваня чахнет на глазах.
– И что? Может быть, одно с другим вообще никак не связано.
– Все может быть. Но я точно знаю, что женщины от любви расцветают, а мужчины выглядят, как больные овцы.
– Кто это сказал?
– Точно не помню, кажется, мисс Марпл.
– Точно, она, – подтвердила Света. Еще одна любительница детективов.
– Никак не могу понять, почему это ты такая мудрая? Ты меня старше года на три, не больше, – обратилась я к Белке.
– На пять. А причина моей мудрости вон там, шоколадку доедает, – Белка с нежностью посмотрела на Алину, которая облизывала вымазанные шоколадом пальцы.
– Что, от этого так мудреют?
– Да.
– Как-то ты невесело вздыхаешь…
– Может, тебе еще рано это знать, но с того момента, как у тебя появится ребенок, ты уже никогда не будешь по-настоящему беззаботной и безмятежной.
И она посмотрела на молчаливую Свету. Та кивнула.
Я была очень удивлена.
– Странно это от тебя слышать. Мне-то казалось, что ты – сама беззаботность. Такая же, как твоя дочка. Тебе как будто тоже пять лет.
– Конечно, мне тоже пять лет, – улыбнулась Белка. – Я, правда, вместе с ней снова переживаю детство. Но, знаешь, иногда, очень часто, я просыпаюсь среди ночи и бегу проверять, дышит ли она… Может, это задвиг какой. Это у меня с того самого момента, как она родилась. Я все время за нее боюсь. Хотя, конечно, не думаю об этом ежесекундно…
– Ну, ночью всем в голову разная ерунда лезет.
– Да-а. И днем, бывает, тоже.
– Наверное, это нормально.
– Да нет, в психушку мне точно рано, – сказала Белка. – Так вот, о мудрости… На многое смотришь по-другому, когда у тебя есть такое вот чудо. Замечаешь то, на что раньше не обращала внимания и начинаешь видеть немного дальше своего собственного носа.
Белка подергала себя за нос и мы рассмеялись. В этот момент Алина прикончила-таки шоколадку и со вздохом сказала:
– Я вся такая чумазая. Придется идти умываться.
И они пошли умываться. А я, может быть, впервые, всерьез задумалась о том, какой я стану, когда у меня появятся дети. Девочка. И мальчик. Может, еще девочка. Там посмотрим.
Подушка была такой прохладной и успокаивающей… Я закрыла глаза. Спать мне, в общем-то, не хотелось, просто я немного устала. Перед глазами замельтешили обрывки сегодняшних событий. Ваня, чердак, сундуки, мелкие пылинки, пляшущие в потоке света, проникающего в маленькое слуховое окошко. Бабушкины платья, шляпы, чугунные утюги в углу…
Я подскочила на кровати. Не было утюгов. В первый раз были, а сегодня не было.
Или были? Может, я просто не обратила на них внимания? Я попыталась сосредоточиться и увидеть чердак таким, каким он был сегодня. Вот я поднимаюсь по лестнице, смотрю на Ваню, который зачем-то стучит по крыше, принюхиваюсь к запаху нафталина, доносящемуся из открытого сундука… Почему открыт сундук? Это я его открыла в прошлый раз и забыла закрыть. Подхожу к сундуку и заглядываю в него. Вроде бы все на своих местах. Я брожу по периметру чердака, дохожу до того самого угла, сворачиваю… И что? Если бы там были утюги, я бы об них споткнулась. А я не споткнулась, следовательно, их не было. Логично? Вроде бы да. Но, может быть, я просто обошла их, не заостряя на этом внимания. Потому что как раз в этот момент я одним глазом наблюдала за Ваней, который стоял напротив окна и солнечные лучи, проходящие через его волосы, образовали вокруг его головы золотистое свечение, а лица его совсем не было видно, но я чувствовала, что он улыбается… Опять я не о том.
Уснуть все равно не получится. Я вылезла из-под одеяла и пошла на кухню выпить кофе. Хорошая порция кофеина никогда не мешала мне уснуть. В отличие от непрошенных мыслей.
Щелкнув выключателем, я сощурилась: слишком ярко. Поэтому я выключила свет на кухне, оставив тусклую лампочку в коридоре, и поставила чайник на плиту. Потом я подошла к окну и остановилась, неожиданно погрузившись в какое-то оцепенение. Я ни о чем ни думала, просто смотрела, как сгущаются сумерки, как силуэты яблонь и слив становятся темнее и выглядят совсем иначе, чем днем, на фоне серо-сиреневого неба. В сумерках все привычные предметы становятся необыкновенными и загадочными. Мне всегда нравилось именно это время… Но сегодня эта загадочность показалось мне какой-то тревожной. Как будто что-то недружелюбное притаилось в таком знаком саду. Чайник засвистел, сделав шаг в сторону плиты, я его выключила и снова вернулась на свой наблюдательный пункт.
Уже было начало двенадцатого, и видимость ухудшилась. Создавалось ощущение, что перед глазами находится тонкое полупрозрачное покрывало, которое позволяет видеть контуры предметов, но не дает разглядеть детали. Я слышала, как ветер шелестит в листве и где-то вдалеке протяжно мычит корова. Мне захотелось укутаться во что-нибудь теплое и мягкое, а еще неплохо было бы, наконец, выпить горячего чаю. Но я никак не могла выйти из оцепенения и оторваться от окна. Наконец, мысль о теплом джемпере и чашке ароматного чая все же взяла верх, и я сделала шаг назад.
В этот момент я заметила, как какая-то темная фигура, закутанная в длинный черный балахон с капюшоном, появилась из-за беседки. Я вздрогнула и ухватилась рукой за раму окна. Фигура остановилась, повернулась в мою сторону и я увидела, что под черным капюшоном, там, где должно быть лицо, ничего нет… Фигура постояла немного и исчезла, растворившись в воздухе.
Я не могла пошевелиться. Все тело сковал тяжелый, липкий страх. Я боялась повернуть голову и посмотреть назад. У меня было ощущение, что весь мир в одно мгновение изменился, стал непонятным, страшным и жутко враждебным. В глазах все плыло, и я поняла, что могу прямо сейчас, первый раз в жизни, потерять сознание.
Все звуки исчезли, вокруг была пугающая, непривычная тишина. Мне даже показалось, что я осталась одна на целом свете, одна из людей, одна, и меня окружают только жуткие нечеловеческие существа. И самая главная их жуть заключается в том, что у них нет лиц…
Вдруг где-то залаяла собака, за ней еще одна, послышался шум проезжающего автомобиля и даже, кажется, чей-то смех. Я метнулась к выключателю и включила свет. На кухне, в ванной, во всех комнатах… Сердце стало биться почти ровно, без перебоев. Я прислонилась к стене в коридоре, потому что почувствовала, как дрожат и подгибаются коленки, а зубы противно стучат, нижние об верхние, или наоборот. На глаза наворачивались слезы.
Когда раздался осторожный стук в дверь, я подпрыгнула так, что чуть не откусила язык. Несколько секунд я колебалась. Стук повторился, уже настойчивее. Я прошмыгнула на кухню и выдвинула ящик. Нож. Нет, не то. Где-то есть маленький топорик. Нет, это еще страшнее. Я схватила скалку и подошла к двери.
– Кто там? – спросила я хриплым и совершенно не своим голосом.
– Катька, это ты? – услышала я голос Белки. – Что там у тебя происходит? Да пусти же меня, наконец!
Я распахнула дверь, скалка выпала из моих рук и я, самым глупым образом, разрыдалась в объятиях удивленной и испуганной Белки.
– Что случилось? – спрашивала Белка, которая усадила меня на диван в гостиной, а я почему-то не могла ответить. – На тебя кто-то напал? Ты чего-то испугалась? Ну не молчи, скажи, что же все-таки произошло?
Я помотала головой.
– Ничего, – наконец, выдавила я.
– Как это ничего? – возмущенно удивилась Белка. – Может, тебя Ваня обидел?
– Да нет, – я махнула на нее рукой.
– Катя, соберись, – твердо произнесла Белка. – Ты должна мне сказать, что произошло.
– Я видела… – попыталась я начать фразу.
Белка молча смотрела на меня ожидая продолжения.
– Просто там что-то стояло… смотрело на меня… и у него не было лица, – закончила я прерывающимся шепотом.
Глава 9, где речь заходит о Пустом человеке
Утро было теплым и солнечным. За окном перекрикивались звонкоголосые птицы, где-то вдалеке кричали петухи и мычали коровы.
Невозможно было представить, что в этом простом, ясном и дружелюбном мире могут существовать какие-то жуткие фигуры в темных балахонах.
Я откинула одеяло и вскочила на ноги. Потом распахнула окно, и солнечный свет, вместе со свежим утренним воздухом ворвался в комнату. Мне показалось, что этого недостаточно, и я подбежала к двери и хотела рывком открыть ее, чтобы воздуха и летних утренних запахов в моем доме стало как можно больше.
Дверь уперлась во что-то тяжелое и не хотела дальше открываться. Причем это что-то вдруг зашевелилось и пробормотало несколько трудноразличимых, но явно недружелюбных слов.
Я высунула голову наружу.
– Ваня!
Вот это да.
– Ты что здесь делаешь?
Ваня быстро вскочил и попытался изобразить лицом и всем остальным организмом неестественную бодрость. Возможно, ему казалось, что у него это получилось, но на самом деле его глаза были красные и заспанные, волосы взъерошены раз в пять больше обычного, а на щеке – четкий отпечаток ремешка от часов, включая застежку.
– Я… это… Зашел пожелать тебе доброго утра, – сказал Ваня, глядя на мои босые ноги.
Ночнушка у меня не очень-то длинная. И на ней нарисован розовый зайчик.
– Я сейчас! – крикнула я и умчалась в спальню за халатом. По пути заглянула в зеркало и обнаружила, что выгляжу не намного лучше Вани, так как еще не умывалась и не причесывалась. Я схватила расческу, несколько раз провела по волосам и помчалась обратно. Ваня все еще мялся у порога.
– Ну, начинай, – скомандовала я.
– Что? – Ваня уставился на меня испуганными непонимающими глазами.
– Желать мне доброго утра, – подсказала я.
– А… – протянул Ваня. – Доброе утро, – пробормотал он. – Как спалось?
– Ладно, хватит, – махнула я рукой. – Ты зачем на крыльце спал? Там холодно и неудобно.
– Я не спал, – сказал Ваня. – Так, закемарил немного под утро.
Я покачала головой.
– Всю ночь дежурил?
– Да я так, немного…
– Я же вчера сказала, что не нужно.
Ваня опустил глаза.
Вчера он появился, когда я уже успокоилась. А успокоилась я, надо сказать, довольно быстро. Не такие уж и слабые у меня нервы, как кому-то хотелось бы. Я рассказала им с Белкой о посетившем мой сад существе без лица и Ваня долго рыскал возле беседки с фонариком в руках, но ничего интересного не обнаружил. И неинтересного тоже. Потом все разошлись по домам, и я в тот момент была совершенно спокойна и даже настроена воинственно по отношению к любым пришельцам. Ваня пообещал, что пойдет спать, так как совершенно очевидно, что ничего интересного сегодня больше не случится. Не больше одного номера в день, или в ночь, – это правило мои «артисты», кажется, соблюдали неукоснительно. Видимо, не хотели перенапрягаться.
– Кофе хочешь? – спросила я.
Ваня молча кивнул.
– Проходи пока на кухню. Или лучше в гостиную. А я пойду умоюсь.
Я не только умылась, но и переоделась в шорты и футболку. А то этот халат почему-то все время распахивается на груди. Потом я нашарила в шкафчике новую зубную щетку и торжественно вручила ее Ване с предложением умыться, чтобы почувствовать себя человеком.
– Спасибо, – сказал он и посмотрел на меня преданным взглядом. – Надеюсь, я не очень…
– Что – не очень?
– Ну… тебя затрудняю.
Я фыркнула.
– Как только ты начнешь меня очень затруднять, я сразу выставлю тебя за дверь, – заявила я, на что Ваня вздохнул с облегчением и улыбнулся.
Пока он плескался в ванной, я приготовила омлет с сыром и сварила кофе.
– Как вкусно пахнет, – восхитился Ваня, входя на кухню. Вид у него был уже не такой помятый, хотя в глазах осталась краснота и немного усталости.
Я жестом пригласила его садиться за стол, разложила омлет по тарелкам, потом, подумав, быстренько сделала салат из огурцов с укропом и сметаной и нарезала хлеб. Ваня умял все с большим аппетитом, сообщив, что никогда в жизни не ел такого вкусного омлета. Я недоверчиво пожала плечами, и мы принялись за кофе.
– Ну, о чем мы будем беседовать за чашкой кофе? – спросила я.
– Мне бы хотелось что-нибудь о тебе узнать, – нерешительно сказал Ваня.
– Когда я была маленькой девочкой, я приезжала на лето в Васильки, – выдала я ценную информацию.
– Повезло Василькам, – тихо пробормотал Ваня.
– Тебя тут не было, – продолжала я.
– К сожалению.
– Где ты был?
– Дома, в пионерском лагере, на сборах…
– На сборах?
– Ну да. Я легкой атлетикой занимался.
– Легкой? – удивилась я, разглядывая его, совсем не легкую, фигуру.
– Это я потом стал таким тяжелым. А в детстве был легким и быстро бегал.
Мы мило беседовали, как пара светских барышень, и ни один из нас не пытался даже намекнуть на события прошедшей ночи.
В какой-то момент у меня возникло непреодолимое желание встать и надрать ему уши. И, если я сдержалась, то только благодаря своей железной силе воли. А произошло это тогда, когда Ваня, совершенно неожиданно и не в тему разговора, признался, что ему страшно хочется от всего меня защитить.
– От чего это, от всего? – я грозно уперла руки в бока.
– Не знаю, – он пожал плечами. – Неважно.
– А с чего это ты решил, что я нуждаюсь в твоей защите?
У меня уже есть старший брат, который всю жизнь меня «защищал» от самых интересных и захватывающих вещей, еще один мне точно не нужен. Я почему-то вспомнила, как Борька запретил мне забираться с мальчишками на чердак нашей многоэтажки, а когда я его не послушала, пригрозил поотрывать всей банде уши, если они меня возьмут. И они меня не взяли!
Так что в ту минуту, когда Ваня что-то сказал о защите, в моей груди закипела жуткая смесь из упрямства и раздражения. И, хотя кипение это происходило внутри, у меня были опасения, что клапан может слететь, и тогда любому, кто окажется поблизости, может не поздоровиться.
– Я не имел в виду ничего плохого, – тихо и серьезно произнес Ваня, не отрывая от меня глаз.
– Я и знать не хочу, что ты имел в виду. Может быть, ты думаешь, что если я кормлю тебя омлетом, то это значит… Это ничего не значит! – воскликнула я.
Несколько искр, вылетевших из моих глаз, чуть не прожгли его насквозь.
– Я понимаю, – сказал Ваня очень спокойно.
– Что ты понимаешь? – взвилась я.
– Все, – ответил он, поднимаясь из-за стола. – Думаю, сейчас мне лучше уйти. Но я обязательно зайду сегодня. Большое спасибо за омлет и все остальное. Это был один из самых приятных завтраков в моей жизни.
Ваня выбрался из-за стола, придвинул стул на место и пошел по направлению к выходу. Я бросила неизвестно откуда взявшееся у меня в руках полотенце на спинку стула и скрестила руки на груди.
– До встречи, – крикнул Ваня откуда-то издалека и захлопнул дверь.
Я поймала себя на том, что грызу ноготь большого пальца. А ведь я уже давно избавилась от этой неэстетичной привычки. Кстати говоря, мне совершенно все равно, что сейчас произошло и почему.
Зазвонил телефон. Мама. Надеюсь, Борька не показал ей телеграмму. Вроде, не должен, он вчера звонил по этому поводу, и мы мило побеседовали. Про странные и пугающие происшествия я не упоминала.
Я подошла к зеркалу и попыталась улыбнуться своему изображению. Улыбка получилась очень живописной, как у голодной гиены при виде пучка зеленого салата.
– У меня все замечательно, – сказала я.
Потом сделала глубокий вдох, прочистила горло и, наконец, ответила на звонок, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком уж бодро и весело.
– Ну, как ты там? – спросила мама. – Не заскучала еще?
Ха-ха.
– Да нет, я же тебе говорила, тут здорово.
– Честно говоря, я с трудом представляю, чем ты там занимаешься.
– Книжки читаю, гуляю, иногда в речке купаюсь.
– Одна?
– Мам, тут полно народу. Почти все мои друзья в этом году приехали. Как специально.
– Это, наверное, из-за кризиса, – авторитетно объяснила мама. – Я слышала в одной передаче, что в этом году раз в пять больше людей, чем обычно, проводят лето в деревнях и на дачах.
– Да, наверное, поэтому. А как у вас дела?
– Все нормально. Борис вчера заходил. Говорит, может, у него и будет неделя отпуска. Все мечтает к тебе приехать.
Было бы неплохо. Наверное.
– Ну, хорошо, передавай там всем привет. Папе особенно.
– Почему особенно? – не поняла мама.
– Он мне ни разу не звонил. Все звонили, а он – нет.
– Но он всегда спрашивает, как ты там, о чем мы с тобой говорили, – мама встала на защиту.
– Спрашивает, а сам не звонит.
– Я ему передам, что ты обижаешься.
– Да я не обижаюсь! Это я так, к слову. Я знаю, что он по телефону болтать не любит. «Привет, как дела, до свидания». Приеду, лично ему все расскажу.
Как у меня ловко получилось! Главное – отвлечь внимание. Удачно подвернулась мысль про папу. А так – начались бы расспросы, о том, о сем… Глядишь, голос бы дрогнул в какой-то момент. А мама у меня такие вещи чутко улавливает, особенно, когда не надо.
Я вытирала пыль на книжных шкафах, вскарабкавшись на стремянку. Пыли там, надо сказать, скопилось предостаточно. У меня свербело в носу, страшно хотелось чихнуть, но почему-то не чихалось. На глаза наворачивались слезы. Ну почему я не могу, наконец, чихнуть, и избавиться от этого отвратительного ощущения? Вот, кажется, сейчас точно… Я отвернулась к окну, чтобы своим чихом не поднять пыльное облако, положила тряпку и ухватилась двумя руками за стремянку. Ощущения в носу с бешеной скоростью нарастали, и уже невозможно было представить, что это щипание и шевеление ничем не кончится…
За окном промелькнула какая-то тень. Птица? День сегодня пасмурный, да и время к вечеру, давно пора было включить свет, чтобы не шариться по шкафам в потемках. Возле окна раздался шорох, и кто-то вскрикнул. Я так и подпрыгнула на своей стремянке, чуть не загремев на пол. В сенях раздались шаги, заскрипела входная дверь.
Я быстро и тихо слезла со стремянки и прошмыгнула в гостиную. В тот момент, когда дверь открылась, я нажала на выключатель. Гостиная озарилась ярким светом четырех лампочек, вкрученных в патроны большой хрустальной люстры.
В дверь вошла Белка.
– Привет, – сказала она. – Там у тебя прямо перед входом какая-то железка валяется… Я об нее споткнулась.
– Добрый вечер, – пробормотала я и села на стул, стоящий возле стола.
– Чем занимаешься? – спросила Белка, явно не планируя получить подробный и обстоятельный отчет о моих вечерних занятиях.
Вид у нее был странный. Она села, потом встала, подошла к окну, постояла несколько мгновений в нерешительности, и снова села. Она как будто старалась не встречаться со мной взглядом и в то же время как будто хотела мне что-то сказать.
– Ну, что тебя мучает? – спросила я.
Она еле заметно вздрогнула.
– Мне тут рассказали, – начала она нерешительно и замолчала.
– Ну! Не тяни.
– Конечно, это все ерунда и предрассудки…
– Что?
– Мне тут рассказали… про пустого человека, – выпалила Белка и испуганно посмотрела на меня.
Я сделала вдох, чтобы рассмеяться, но смех почему-то застрял у меня в горле. Вместо этого я раскашлялась.
Пустой человек… Самая страшная страшилка моего детства. Я много лет о нем не вспоминала. А ведь было время, когда его образ постоянно преследовал меня, особенно вечерами, особенно, когда я оставалась одна. И даже когда я уезжала домой. Но дома он все-таки не был таким жутким и таким реальным как здесь, в деревне.
Эту историю рассказал Серый.
В тот вечер мы сидели в заброшенном яблочном саду возле старого покосившегося амбара. Это было странное место. Любая история, рассказанная там, приобретала зловещий смысл, даже если его не было и в помине. А уж если был…
Разговор с самого начала свернул куда-то не туда, и, в конце концов, речь зашла о разной нечисти.
– Моя бабка говорит, что у нее в доме живет домовой, – заявил Колька Сопля и, по своему обыкновению, шмыгнул носом.
– Подумаешь, – протянул Серый. – Домовые во всех домах живут. Тоже мне, невидаль.
– Но она говорит, что иногда его видит.
– Кто ж его не видит, – хмыкнул Серый.
– Может, и ты видел? – подступился к нему Вовка Крапивин.
– Может и видел. Что с того? – недовольным голосом пробурчал Серый.
Мы с Галкой переглянулись и во все глаза уставились на Серого.
– Расскажи, – потребовала Галка.
– Да чего рассказывать-то? Зашел я как-то в чулан за гвоздями, а он там сидит на бочке с огурцами.
Серый замолчал.
– И что? – спросила Галка.
– Ничего, – Серый пожал плечами. – Я вышел. Решил в следующий раз забор починить.
– Испугался? – сочувственно спросила Галка.
– Вот еще.
Серый достал из-за пазухи яблоко от одичавшей яблони и начал его грызть. Яблоки эти были кислые и вяжущие, возможно, оттого, что мы обычно ели их недозрелыми. Сейчас мне трудно представить, что делало эти малосъедобные плоды для нас такими привлекательными, но в те далекие времена мои карманы были набиты ими доверху.
– Домовые – это ерунда, – продолжил поучительный разговор Серый.
– А что – не ерунда? – спросила я на свою голову.
Серый посмотрел на меня оценивающе, помолчал пару минут, метнул огрызок яблока в проходившую мимо сада корову и, наконец, произнес неуловимо изменившимся голосом:
– Пустой человек.
– Пустой человек? – повторила я вслед за ним с вопросительной интонацией. Это словосочетание сразу показалось мне завораживающим и пугающим.
– Он появляется в сумерках, за восемь минут до того, как окончательно стемнеет. Выходит из-за какого-нибудь дома или другого строения, хотя раньше его там и в помине не было. На нем черный плащ с капюшоном, а движется он совершенно бесшумно. – Серый перевел дух, чтобы продолжить. Мы все сидели, притихшие, и боролись с желанием оглянуться назад. – Он похож на тень, но он не тень. Тот, кто его увидит, должен быстро упасть на землю, зажмурить глаза и закрыть голову руками.
Серый замолчал.
– И что… потом? – спросил Колька Сопля.
– Если не смотреть ему в лицо, то, в общем-то, ничего страшного, – ответил Серый. – Нужно только дождаться, когда он исчезнет.
– Исчезнет? – раздался тревожный шепот Галки.
– Да, исчезнет. Он не уйдет, а будет ждать ровно восемь минут. А когда стемнеет, растворится в воздухе.
– А что будет… если посмотреть на него? – решилась я задать вопрос.
– Он заберет твою жизнь, – коротко ответил Серый.
– То есть, ты умрешь? – спросил Вовка.