Мой однолюб

Глава 7. Иван.

– Вань, ты бабушке позвонил? – спрашивает мама, усаживаясь за стол. – Я тебя вчера просила.

Смешно стряхивает накрахмаленную салфетку и укладывает себе на колени. Затем протирает вилку одноразовой салфеткой. Подобные приготовления к завтраку отец называет «барскими замашками», а маму – «моя любимая интеллигенция».

– Позвонил, – отвечаю. Доедаю последнюю ложку овсянки и отодвигаю тарелку.

– Спасибо, сынок. А что там было-то? Почему я до нее дозвониться не могла? Уже переживать начала, даже папу хотела отправить к ней.

Мамины родители – Шацкие – довольно долго жили за городом. Пять лет назад дед скоропостижно скончался и бабушка переехала поближе к нам. С тех пор помогаем.

– Она случайно твой номер в черный список добавила, – отвечаю.

Сонька смеется, а потом резко замолкает и утыкается в тарелку. Видимо, забылась. Со вчерашнего вечера со мной не разговаривает. Как сказать шестнадцатилетней малой, что кент, пригласивший ее на танец, уже два дня барыжит в отеле запрещенными веществами?

– Ну бабушка дает. В черный список! – звонко смеется мама. – Старость не радость. Скоро и сами такие будем. Ну ты все починил, Ванюш? Справился?

– Да, конечно, все сделали. Можешь уже позвонить.

– Ну и отлично. Тебе блинчиков взять? Я видела, здесь, как ты любишь, не очень тонкие.

– Если только парочку, – пожимаю плечами, поглядывая в сторону шведского стола. – Хотя сиди, я сам принесу.

– Ой, спасибо, – мама снова усаживается на стул и смеется.

Когда она улыбается, у нее на щеках появляются озорные ямочки. Такие же есть и у меня. В двенадцать лет мне об этом сообщила Машка, моя старшая сестра, и где-то до четырнадцати я старался вообще не улыбаться. Когда было смешно, сжимал зубы до хруста. Просто не хотел быть похожим на девчонку.

Эта история стала вроде памятной в нашей семье. На каждом торжестве теперь припоминают и просят улыбнуться.

Разминая шею, подхожу к раздаче и встаю в очередь за Мисской.

– Привет.

Тая кидает на меня дежурный скучающий взгляд.

– Привет.

Отворачивается и складывает руки на груди.

Обиделась, значит.

Как дебил пялюсь на узкую поясницу с выступающими над ней позвонками и низкий пояс джинсовых шорт, резко контрастирующих с увлажненной загорелой кожей. На Тае опять короткий топ, и она совершенно точно без лифчика. А я без тормозов, потому что между ног снова внушительный камень.

– Чего тебе, красавица? – спрашивает ее местный «Серкан».

– Панкейк, – отвечает она с улыбкой.

С «Серканом»-то ведет себя приветливее, чем с русским Ваней.

Это обидно.

– Одьин? – лыбится поваренок.

– Да, пожалуйста.

– Ты не объешься, Королева? – интересуюсь на ухо, подаваясь корпусом чуть вперед.

Она намеренно отодвигается и с достоинством принимает белоснежную тарелку с одним золотистым панкейком в центре.

– А мед можно? – вежливо интересуется.

В мою сторону больше не поворачивается. Не смотрит, как вчера, свысока и нагло. Вообще никак не смотрит.

Зависаю, глядя вслед удаляющейся округлой заднице. Тая выбирает свободный стол, аккуратно ставит на него тарелку и идет наливать себе чай. Следом за ней шагают к бойлерам как минимум десять пар мужских глаз.

Повезет же ее мужику. Всю жизнь мух назойливых отгонять.

– Что вам? Але-е-е… – пытается докричаться до меня «Серкан».

Очередь позади начинает возмущаться.

– А? – потираю гладко выбритый с утра подбородок. – Фух… Что мне… Блины. Пять штук.

Дождавшись своей порции, отправляюсь обратно за стол, незаметно поправляя шорты. Пожалуй, это будет девизом отпуска: «Поправь стояк, тюфяк!»

Надо было принять приглашение Рори и зайти к ним ночью на огонек, но я посчитал, что отдых у нас семейный и блядовать в отеле будет не совсем уместно.

– Завтра папа приезжает, – радостно произносит Сонька, хватая блин с тарелки.

– Да, наконец-то, – мечтательно выговаривает мама.

Полтора года назад родители отметили серебряную свадьбу. Ну как отметили. Сгоняли вдвоем в Венецию. Они всегда говорят, что это только их праздник, поэтому абстрагируются от нас как могут.

Снова кружу взглядом по светлому залу. Глаза так и тянет посмотреть в то место, где осела наша Мисска.

Внимательно слежу, как она пальчиками аккуратно отламывает кусочки от своего панкейка и старательно пережевывает их. Как птичка, ей богу! На входе в ресторан замечаю ее ближайших родственников.

Я не сотрудник отдела опеки, но даже мне кажется кощунственным то, как равнодушно чета Валеевых проходит мимо стола, за которым завтракает их дочь. Как сухо ей кивает отец, а мать и вовсе игнорирует.

Ну и где же пожелания доброго утра?

Еще ужаснее реакция Таи, потому что этой гребаной реакции просто нет. Ноль. То есть это в порядке вещей у них. По-валеевски. Как «Отче наш», короче!

А… нет, она все-таки реагирует. Снова оттягивает нижнюю губу и смотрит прямо перед собой, в одну точку, из которой как гриб после дождя вырастает очкарик-москвич.

Ох, Максимка!

– Надо было Таю к нам за стол позвать, – произносит мама. – Она там как неродная. А что это с ней за мальчик?

– Без понятия, – скрываюсь за кружкой с чаем. Ныряю в экран телефона, чтобы отвлечься от разговора.

– Это Макс, мам, – вступает Сонька, немного снизив голос. – Ему Тая понравилась. Он ее вчера на свидание позвал. Но она отказалась. У нее парень в городе есть. Его Роберт зовут.

– Парень, – разочарованно тянет мама. – Ох, жаль…

– Почему это? – бормочу.

– Я думала, ты к ней приглядишься, Вань…

Глава 8. Тая.

– Тая, – приветливо улыбается мэр Соболева, расправляя складки белоснежного сарафана. Даже на отдыхе всегда собрана. Эта женщина восхищает и притягивает всех вокруг. Даже Макс заинтересованно смотрит. – Как тебе отдыхается?

– Спасибо, все хорошо.

Если быть честной, чувствую себя неловко из-за того, что со мной за столом посторонний молодой человек. Не хочу, чтобы Яна Альбертовна подумала, что я слишком ветреная девушка и за один вечер нашла себе того, с кем тут же завтракаю.

– Заходи к нам сегодня после ужина, Тая. Мы собрались играть в ассоциации и есть попкорн, а потом я хочу поговорить с вами как с продвинутой молодежью города, – заговорщицки подмигивает она. – Нужен ваш экспертный совет. Это важно.

– Хо-рошо, – растерянно соглашаюсь. – Я зайду…

Посматриваю в центр зала, откуда моя мама с подозрением нас всех изучает и широко мне улыбается.

Многократно, как пластмассовая кукла, киваю Яне Альбертовне.

– Отличного дня, – она прощается и оставляет за собой шлейф изысканных духов.

Машу мимо проходящей Соньке, пытающейся усмирить свои торчащие в разные стороны кудри-пружины.

В нос пробирается легкое амбре красных «Мальборо». Так, я догадываюсь, что Мистер «Не смотри на меня» где-то рядом. Стискиваю зубы и пялюсь в упор на ничего не подозревающего Макса.

В течение всего завтрака я чувствую на себе взгляд серо-зеленых глаз. И это странно.

То, с каким рвением Иван Соболев неожиданно стал замечать мое скромное существование, где-то глубоко в душе вызывает многократные расплывающиеся по всему организму спазмы.

Быть объектом его внимания – необычно. Даже если я, как сказала ему вчера, «не готова».

Когда он ушел, я… черт возьми, я нюхала пальцы, которыми трогала его плечи. Только такая дурочка, как я, может похвастаться тем, что ее возбуждает смесь запаха сигарет, мужской туалетной воды и моря.

Может, я вообще латентный курильщик? Тогда… что мне покурить, чтобы все прошло?

В результате долгих раздумий, лежа в гостиничной кровати, я решила больше не смотреть на него.

Совсем.

Иван Соболев для меня отныне – Человек в железной маске, на которого если посмотришь – смерть. В железной маске и… в железных трусах, получается.

Я полночи над этой мыслью хохотала. Даже не выспалась.

– Привет, Иван, – здоровается с Соболевым Макс, пока я скучающим взглядом исследую ближайшие столы. – В баскетбол играем сегодня?

– Здорово, Макс. Да, часов в одиннадцать давай.

– Заметано. А ты чем займешься, Тая? – обращается ко мне москвич.

– На пляж пойду.

– Я к двенадцати тоже к тебе присоединюсь.

Неопределенно веду плечами и замечаю покрытые короткими светлыми волосками мужские поджарые ноги в черных сланцах.

Подношу к губам белоснежную чашку с чаем как раз в тот момент, когда перед моим лицом приземляется тарелка с довольно упитанным панкейком.

– Серкан тебе передал, – хрипит Иван.

– Кто? – удивляюсь, не поднимая подбородка.

Посматриваю в зону открытой кухни, откуда счастливо лыбится турок. Закатываю глаза, пододвигая тарелку. В конце концов, я так и так собиралась нарушить данное себе слово и сходить еще за одним.

Но это последний день такой расхлябанности, иначе не видать мне ни области, ни «Красы России».

– Приятного аппетита, – снова шуршит над головой голос Соболева.

– Спасибо, – киваю равнодушно.

– Не объешься только смотри.

– Угу.

Солдафон.

Макс через некоторое время тоже уходит, а ко мне сразу же подсаживается мама.

– Зачем к тебе Соболева подходила? – тут же спрашивает.

– Попросила помочь.

– В чем? – удивляется так, будто я не в силах кому-то помочь.

Тяжело вздыхаю.

– Пока не знаю в чем, мам.

– Ладно, – машет она рукой. – Мы с папой в Каппадокию поедем. На два дня. Ну ты, наверное, с нами не хочешь?

– Не хочу, мам. Поезжайте вдвоем, отдохните.

– Ладно. Мы пойдем за гранатовым соусом сходим. Медсестры просили, а потом у нас конференция. Для нас с папой целый видеомост организовали. Вот так хотели, чтобы мы с докладами там выступили.

– Классно. Поздравляю. А какая тема?

– Инновации на операционном столе. Тема дурацкая, но нужная.

– Ого.

– То-то же, Тайка. Так что ты давай тут сама.

– Ладно, – вздыхаю и машу рукой.

– И на булки сильно не налегай, я тебе говорила – на завтрак надо белок есть. Лучше бы креветок поела.

– В обед поем.

– В обед… В обед как раз уже углеводы бы подключить.

– Подключим, мам, – снова смеюсь. – Я пойду.

Выйдя из ресторана, дышу свежим, еще не совсем горячим воздухом и медленно дохожу до своего корпуса. Там обмазываюсь SPF-кремом и напяливаю купальник. На этот раз белый.

Телефон нетерпеливо вибрирует на кровати. Укладываясь на прохладные простыни, отвечаю на звонок:

– Привет, Ми.

– Привет, Тай. Забыла про подругу, – с обидой в голосе выговаривает.

– Прости. Отпуск, сама понимаешь. На пляж собираюсь.

– Везет тебе. Нам с Миром море только на пенсии светит, когда ипотеку выплатим.

– Зато все сами, – смеюсь в ответ. – Вы ведь этого хотели?

– Ага. Я тебе с новостью звоню, тетя Тая.

Прикрываю рот ладонью, чтобы не завизжать.

– Ты сходила на УЗИ? Боже… Кто?..

– Девочка, – радостно произносит Мийка. – Как и договаривались, дочек называем в честь друг друга.

– Мия… это просто… вау! Маленькая Таисия. У меня слезы, – обмахиваюсь каким-то буклетом с тумбочки.

Подумав, извлекаю из-под подушки зажигалку и сжимаю ее в руке.

– Я тоже постоянно реву. Мир все время на работе, Ива на подработке, мне тебя не хватает.

– Скоро приеду, девочка моя.

Зажигая яркое пламя, на секунду задумываюсь, стоит ли рассказывать новоявленной Громовой, что здесь Соболевы. А потом решаю, что не буду.

– Рада за вас, еще раз поздравляю. Девочка! Подумать только.

– Пока, – прощается Мия.

Девочка!

Мы со школы дружим. Мия, Ива и Тая. Кто бы мог подумать, что у Алиевой у первой дочка будет.

Чувствуя радостное возбуждение и готовность расцеловать весь мир, выбираюсь на пляж. А уже вечером, вернувшись в номер после ужина, бреду в душ и укладываю жесткие от солнца волосы. А затем натягиваю топ с джинсовым комбинезоном-шортами, долго и упорно настраиваю себя на встречу с Ваней, глядя в зеркало, и наконец-то… отправляюсь к Соболевым.

Глава 9. Тая

– Пушкин, – произносит загадочно Ваня, награждает меня своим фирменным прищуром и размещает в центре стола перевернутую картинкой карточку.

Я знаю, что такое «Имаджинариум», и даже люблю поковыряться в чужих мыслях, но подобный захватывающий интерес к настольной игре у меня определенно впервые.

Нервно сглотнув, отворачиваюсь.

Злюсь.

Мой план не замечать Соболева был провален ровно в тот момент, как мы уселись за круглый стол на террасе Соболевых.

Наши глаза оказались прямо напротив. Так что взглядам чертовски сложно было не столкнуться друг с другом.

Встречная полоса, яркий свет, отчаянный крик души – и я наглухо… Вернее, снова не могу на него не смотреть. Физически не могу. Это выше моих сил.

Вот уже тридцать минут на мужском лице нестираемая ухмылка.

Он понял.

Он все понял. Я снова ему проиграла.

Потираю пылающую щеку. Ну и ладно. Зато у меня с фантазией порядок.

В выданных мне картах, на которых нарисованы различные абстракции, нахожу максимально отдаленную ассоциацию с Пушкиным: зеленый дуб посреди желтого поля.

Вообще, «Имаджинариум» – коварная игра. Побеждает тот, кто загадывает не слишком очевидные ассоциации, но и не слишком сложные: кто-то из игроков за столом все же должен разгадать ход твоих мыслей, иначе не получишь необходимые баллы, чтобы дойти до финала.

Когда Яна Альбертовна с Сонькой выкладывают свои карты, перемешиваю все наши ассоциации и переворачиваю.

Все, кроме Соболева, широко улыбаются и незамедлительно выкладывают фишки. Они указывают именно на Ванину картинку.

– Опять? – морщится Соболев.

Он вскакивает с места.

– Я больше с вами не играю, – произносит, нахмурившись.

Я лыблюсь как сумасшедшая. Даже посмеиваться начинаю. Снова и снова окидываю взглядом широкую грудь, бицепсы, которыми могу любоваться благодаря футболке без рукавов. Соболев закидывает руки за голову. На животе появляется полоска загорелой кожи на твердом прессе.

– Ты просто не умеешь проигрывать, Ванюш, – ласково выговаривает Яна Альбертовна.

– … и фантазировать, – добавляет Сонька очевидное.

Снова потираю пылающую щеку и слизываю с губ соль от попкорна.

– Да, с этим проблемы, Вань, – соглашаюсь, убирая карты в отбой.

Это слишком очевидно. Слишком.

Но он… такой прямолинейный. Видит золотую рыбку – говорит «Пушкин», замечает откровенный взгляд – прижимает к стенке.

– Ваня бесхитростный, Тая, – сообщает хозяйка виллы.

– Мам, – сдвигает к носу широкие брови Соболев, на лбу образуется складка. – Хорош, окей?  Я не тупой.

– Боже, – она округляет глаза. – Разве я так сказала? Ты выиграл всероссийскую олимпиаду по географии, – с придыханием произносит. – В десятом классе. Ты очень способный.

– Сегодня звучит неубедительно, мам, – дуется Соболев.

Мы с Сонькой переглядываемся и в момент взрываемся диким хохотом.

– Ах так, – тоже улыбается Ваня и, словно из пулемета, начинает обкидывать нас попкорном.

– Иван, – строго ахает наш мэр и… на мое удивление, хватает миску.

Дальше происходит какая-то вакханалия, в которой наконец-то одерживает победу «победитель всероссийской олимпиады по географии». А потом мы дружно убираемся. И я снова привыкаю к веселому, общительному Ване.

Прекрасному сыну и заботливому брату.

Я вообще ловлю себя на мысли, что чуть-чуть, на один вечер, становлюсь членом этой прекрасной семьи. Словно я какая-нибудь Золушка. И вместо принца и кареты мне дали семью без дур-сестер и злой мачехи. Настоящую семью, а не выдающихся хирургов…

А может, и принца дали?..

По крайней мере, когда Соболев не смолит как паровоз свои «Мальборо» и не тычется в меня причиндалами, он действительно выглядит как принц. Добрый, красивый и мужественный. А еще очень порядочный.

– Хочу поговорить с вами и посоветоваться, – напоминает Яна Альбертовна.

На террасе становится прохладнее, и мы перебираемся в гостиную. Сонька уходит в свою комнату болтать по телефону с подружкой, а я усаживаюсь на диван, стараясь держать безопасное расстояние с объектом своей юношеской любви. Когда он рядом, я всегда чуточку на взводе.

– Я уже много лет курирую кризисный центр для женщин, попавших в сложные ситуации. Он называется «Сама виновата». Может, и ты что-то слышала о нем? – обращается ко мне Ванина мама.

– Да, конечно. Когда мы готовились к конкурсу, нас возили туда и показывали все, чего вам удалось добиться для центра. Это великолепно! Просто потрясающее место.

– Спасибо, – довольно улыбается Соболева.

Посматриваю на Ваню, как бы говоря: «Вот видишь, конкурсы – это не собачьи выставки, глупенький». Он окидывает меня взглядом. Внимательным. А затем смотрит зло. Будто мысли прочитал и услышал, как я его обозвала.

Упс. Прикусив язык, отворачиваюсь.

– Осенью, я думаю в сентябре, – кивает самой себе Яна Альбертовна, – я планирую устроить праздник для деток, проживающих в центре. Но очень бы хотела, чтобы он был полезным. Поэтому прошу вашей помощи. Надо придумать что-то интересное.

– Я пас, мам, – подскакивает с места Ваня, поднимая руки. – С фантазией у меня – сама сказала…

Снова смеюсь. Какие мы обидчивые!

– А то, что в мире существуют Трансильванские Альпы, они узнают на уроках географии. Сами. – Договаривает он уже наигранно и с улыбкой.

Вся его фантазия утекла в чувство юмора и… в штаны, судя по объемам.

– Ва-а-аня, – звонко смеется Яна Альбертовна. – Ты, как и папа, знаешь, как меня повеселить. Кстати, у него скоро самолет. Давайте поторопимся, мне нужно срочно позвонить.

– Я не совсем понимаю, чем я могу помочь, – пожимая плечами, робко говорю.

К слову сказать, у нас дома я даже цвет стен в своей комнате никогда не выбирала. Поэтому то, с каким уважением мэр спрашивает моего совета, немного пугает вероятностью попасть впросак и сказать что-нибудь… глупое.

– Может, проведешь что-то типа конкурса красоты для девочек? – подсказывает она.

Задумываюсь лишь на секунду и только собираюсь ответить, как меня опережает Ваня:

– Да ну, мам, бред. Ладно эти, – стискивает он зубы и смотрит на меня. – Уже с головой на плечах, а зачем это мелким? Зачем акцентировать для детей внешнюю красоту?

– А я рассудила, что это хорошая идея, – задумчиво произносит Яна Альбертовна и смотрит на меня, ожидая, чью именно сторону я займу.

– Я согласна с Ваней, – сообщаю тихо, чувствуя на себе недоверчивый взгляд. – Но… я могла бы провести мастер-класс по сценической речи, к примеру.

– Отлично, – она соглашается. – А Иван организует тренировку по боксу.

– Конечно, организует, – пропевает Ваня, поглядывая на часы. – Без проблем, мам.

– Вот и хорошо. В таком случае я передам номер телефона Таисии своему помощнику. Вань, запиши его пока себе.

– Мам, – недовольно одергивает ее Соболев, и меня пробирают мурашки. Смутные ощущения, которые я тут же отметаю как неприятные.

Диктую телефон.

– Вань, – поднимается с места Яна Альбертовна и поправляет свободную белоснежную рубашку, заправленную в джинсы. – И проводи Таю до корпуса. На территории полно нетрезвых.

– Будет сделано, госпожа мэр.

– А вот этого не надо повторять за папой, – усмехается она и обращается ко мне: – Смеются надо мной все время, Тая.

– Думаю, они любя, – скромно улыбаясь, поглядываю на Ваню.

Мы выходим в южную темную ночь и неспешно идем по каменной дорожке. Я убираю руки в карманы комбинезона, потому что просто не знаю, куда их деть.

– Не возражаешь, если покурю?

– Нет, – мотаю головой. – Кури, Вань.

Он кивает, извлекает из кармана шорт красно-белую пачку и новую зажигалку. Первую затяжку делает нетерпеливо; отчетливо слышно шипение сигареты и то, как его губы смачно выдувают дым.

Принюхиваюсь. Мне так нравится…

– Дай попробовать, – хитро на него смотрю, вытягивая руку.

– Обойдешься, – отвечает Ваня грубовато.

Обидевшись, убираю ладонь. Жалко ему, что ли?

– Не надо тебе это, Королева, – добавляет уже добрее.

Пожимаю плечами и растираю их ладонями. Дорожка плавно перетекает в деревянный настил вокруг подсвеченных голубых бассейнов. Наши шаги разливаются эхом по территории и опять смолкают, когда каменная тропинка продолжается снова.

У моего корпуса горит свет, но мы останавливаемся чуть раньше, у бетонной колонны.

– Ну… пока? – с волнением выговариваю.

– Пока, – смотрит он на меня с вызовом.

Оставив сигарету в зубах, складывает руки на груди.

Я трусливо стреляю взглядом в пальму за его спиной и, уже разворачиваясь, с весельем вспоминаю:

– Кстати, а ты Громовым давно звонил?

– Давно, – бурчит. Зажав сигарету между большим и указательным пальцем, делает новую затяжку.

Руками пытаюсь отогнать дым, раскачиваюсь на каблуках розовых босоножек и весело переспрашиваю:

– Прям давно-давно?

Он не отвечает. А его лицо враз становится хмурым. Сердитым становится. Но я так счастлива, что будто бы не замечаю. Как машина на высокой скорости, несусь вперед.

– А я сегодня с Мией болтала. Представляешь, у них девочка будет…

– Какая еще девочка? – спрашивает он, выкидывая окурок в урну.

– Как какая? – бросаю ему в спину. – Ребенок… девочка. Рожают таких, знаешь?

Смеюсь счастливо.

Широкие плечи прямо передо мной напрягаются, а я продолжаю щебетать:

– Мия на УЗИ сходила наконец-то. Я просто поверить не могу…

– Замолчи, – произносит Ваня тихо.

– Мирон, наверное, на седьмом небе от счастья. А девочку они Таей назовут…

– Хватит.

– В честь меня, – мечтательно договариваю. – И…

– Блядь, – рычит Соболев, хватая меня за плечи и припирая к шершавой каменной колонне. – Я сказал: заткнись.

– Ва-ня, ты… – возмущенно кричу и проваливаюсь в омут теперь уже черно-зеленых глаз, в момент превращающихся в угольные.

Он… на меня так разозлился?

Мужские губы в секунду оказываются рядом с моим ртом и кусают. Это не поцелуй. Нет. Это реальный укус. Болючий и резкий. Унизительный, черт возьми.

– Соболев, – визжу и пытаюсь оттолкнуть его. – Ты сдурел?

Нижнюю губу жжет неимоверно, но внутри меня происходит затмение, потому что Ваня вдруг наклоняется. Трется колючим подбородком о пылающую кожу. И в следующую секунду бережно облизывает свой же укус.

Ранит и тут же лечит.

Его язык горячий и руки… совсем жаркие. Этот мужчина весь – одна большая огнедышащая машина.

– Вань, – шепчу ему в рот, стискивая кончиками пальцев футболку на каменных плечах.

– Что? – дышит он часто, снова нападая.

В этот раз нежнее и чувственнее. Толкается мне в рот вкусом табака и попкорна, а ладонью решительно фиксирует подбородок. Свободной рукой сжимает талию. Будто бы перебирая струны арфы, проезжается по ребрам.

– Да… Все на месте, – хрипит.

– Что? – ахаю.

Он морщится и снова сладко целует. Сдвигает ладонь ниже, захватывает ягодицу и соединяет наши тела в районе бедер. Мою промежность обжигает твердая прямолинейность Соболева.

– Ваня, – пугаюсь, когда он в крайнем возбуждении пытается пробраться под шорты, к стрингам. – Я… не хочу… так.

Черт. То есть как-то все-таки хочу?

Мысли путаются. Соболев отстраняется. Трудно дышит, уперевшись в колонну рядом с моим ухом. Понуро опускает голову и мотает ей, ругаясь.

А потом смотрит на меня непонимающе, снова и снова фокусируя взгляд. Делает шаг назад и растирает лицо.

– Спокойной ночи, Тая, – кивает на окна корпуса.

– Спокойной… ночи, – проговариваю, привыкая к отсутствию его губ на моих губах.

И как я жила почти двадцать лет?

Соболев снова кивает, на этот раз в пустоту, и размашистыми движениями потирает затылок. Путает пальцами короткий светлый ежик.

Изумленно наблюдаю, как мощная грудная клетка задерживает дыхание, а квадратная челюсть сжимается, словно от боли.

– Все в порядке, Вань? – бросаю в быстро удаляющуюся спину.

– Да. Прости. Я… позвоню.