За миг до этого Арман расправился-таки со своим соперником, который хоть фехтовал и неважно, зато очень хотел жить, а потому всячески увиливал и изворачивался, прячась за столами и скамейками. Добраться до «Людовика» было непросто, и Ламерти больше гонялся за ним по залу, чем сражался. В конце концов, Арман с силой «чиркнул» шпагой по ноге противника, рана была не смертельной и даже не слишком серьезной, но двигаться мешала и Ламерти наконец его настиг. А потому жить бы «Людовику» не дольше минуты, если бы в это же время шпага «Филиппа» не добралась до Эмильенны.

Арман тут же забыв о своем сопернике, бросился к девушке и успел ее подхватить за секунду до падения. Шпага Эмили, выпав из ослабевших рук жалобно звякнула о пол. Жиль – Филипп, не стал рисковать жизнью ради призрачного шанса прикончить обидчика, занятого своей женой. Зажимая уцелевшей рукой рану на плече, он поспешил убраться, не думая о товарищах. Впрочем, «Людовик» не мешкая, последовал его примеру. С неожиданной для человека, раненного в ногу, резвостью, он проковылял к выходу. Участь «Карла», истекающего кровью, очевидно, меньше волновала обоих якобинцев, чем спасение собственных шкур. Они, без всякого зазрения совести, оставили умирающего приятеля на попечение трактирщика.

Арман тем временем оценил состояние Эмили. К великому его облегчению, она была всего лишь ранена, да и то не опасно. Жиль полоснул по плечу девушки, крови было много, но в целом, можно было сказать, что все обошлось. Эмильенна даже не потеряла сознание, просто ослабела от вида крови – и своей, и чужой. Ламерти понес ее на руках к выходу. За ним семенил хозяин заведения.

– Вы – благородный человек, сударь, – лепетал он. – Заступиться за честь женщины… Да, но поймите меня правильно… урон, нанесенный моему заведению…

– Взыщите с этих! – не оборачиваясь отрезал Арман.

– Но как же? – трактирщик растерянно посмотрел в сторону «Карла». – Я даже не знаю, что мне делать с ним.

– Советую сжечь тело, а пепел разбросать в свинарнике, – меньше всего молодого человека волновало, как сердобольный и трусливый трактирщик будет улаживать последствия их схватки.

Хозяин последовал за Ламерти и во двор, пытаясь робко возражать, но ответом на его заискивания стал лишь удаляющийся цокот копыт.

С учетом того, что троица смутьянов принадлежала к местной революционной элите, и по крайней мере двое из троих живы, логично было предположить, что искать Ламерти с «женой» будут по всей округе, причем искать усердно, с целью отомстить за унижение. Поэтому, несмотря на то, что Эмильенна нуждалась в лекаре и постели, Арман не решился направиться в ближайший городок или деревню, а напротив, поспешил углубиться в лес.

Эмили, привалившись к плечу своего спутника, молчала и старалась не стонать, но было очевидно, что ее мучает боль. Ламерти, хоть и жалел девушку, но злился на нее, а потому тоже молчал какое-то время, но в конце концов, безмолвие ему наскучило.

– Где вы научились фехтовать? – неожиданно обратился он к Эмильенне.

– Мой кузен – Франсуа, сын Лонтиньяков, учился у метра Жоффруа Дювье, а я наблюдала за уроками.

– Хотите сказать, что научились так владеть шпагой просто созерцая тренировки? Ни за что не поверю!

– И правильно сделаете, – кивнула Эмильенна. – Я скоро поняла, что просто смотреть нет смысла, а потому попросила метра Жоффруа, чтобы он учил и меня. Конечно, он с негодованием отказал, но довольно крупная сумма ( у меня в распоряжении были собственные деньги от родителей) сумела его переубедить. О моих уроках никто не знал, кроме брата и мэтра Дювье. Это была наша с Франсуа тайна. Дядя с тетей никогда бы не поняли и не одобрили подобного вольнодумства. По их мнению, благородной девице не пристало владеть оружием.

– Полностью с ними согласен.

– Вас, как мужчину, уязвляет, что женщина посягнула на вашу извечную прерогативу? – с издевкой спросила Эмильенна.

– Нет, меня бесит, что вы лезете, куда вас не просят! – несмотря на сочувствие к раненой девушке, Арман решил высказать все, что думает о ее поведении. – Вам мало было заставить меня вмешаться в то, что нас не касалось, ради какой-то деревенской девки… Нет, вы решили еще и лично сыграть роль в этой пьесе! Какого черта вы туда вообще сунулись?

– Было бы лучше, если бы этот мерзавец использовал меня для того, чтобы шантажировать вас, как предлагал его приятель? – девушка повернулась, чтобы взглянуть на реакцию собеседника, но при движении резкая боль в поврежденном плече заставила ее вскрикнуть.

– Было бы лучше, если бы вы не дожидались этого, как агнец, приговоренный к закланию, – проворчал Арман. – И прекратите вертеться, пока я не перевязал вам руку!

– А вы собираетесь ее перевязывать? – поинтересовалась Эмильенна. – И как далеко я бы по-вашему ушла? Да и вообще, после вашего «урока» у меня нет желания разгуливать в одиночестве, где бы то ни было…

Ламерти нечего было на это возразить, поскольку доводы его спутницы были довольно логичны. Тут, очень кстати, он заметил маленький лесной ручей и решил остановиться, чтобы, как обещал, заняться раной Эмили. Естественно, у него в распоряжении не было ни инструментов, ни бинтов, ни лекарств, не говоря уже о том, что в медицине Арман ничего не смыслил. Однако он был убежден, что любой мужчина способен справится с подобной раной.

Усадив Эмильенну на расстеленный плащ, он приступил к делу.

– Будет больно – кричите! Не надо строить из себя спартанца или мученицу, – Ламерти обратил внимание на то, что девушка закусила губу, предчувствуя, что врачевание может оказаться не менее болезненным, чем ранение.

Арман поднял безвольно висящую левую руку Эмили и осмотрел ее. По-хорошему, следовало бы распустить шнуровку на корсаже и спустить платье с плеча, но, щадя стыдливость невесты, молодой человек поступил иначе. Он, стараясь действовать как можно осторожнее, обрезал у основания рукав, тем более, что ткань все равно была вспорота шпагой и пропиталась кровью так, что прилипла к коже. Отделение присохшей материи от раны было самым сложным для неумелого лекаря и самым болезненным для раненой. После этого Ламерти, как умел, промыл рану и заодно стер кровь, которой были испачканы обе руки девушки. Бинтовать плечо было нечем, и Арману пришлось обрезать второй рукав платья Эмильенны, чтобы использовать его в качестве материала для перевязки. Затем он достал из сумки плащ и закутал им плечи обессиленной и дрожащей Эмили, которая так и не позволила себе ни застонать, ни вскрикнуть во время всей процедуры.

−

Благодарю вас, – тихо проговорила она.

– Не стоит, – мрачно ответил молодой человек. – Ввязываясь в эту авантюру, я рассчитывал, что сегодня вечером мы обвенчаемся, а вместо этого – перевязываю ваши окровавленные руки. Такое впечатление, что вы специально дали проткнуть себя, лишь бы увильнуть от выполнения данного обещания.

– Вовсе я не увиливаю! – возмутилась Эмили слабым голосом. – Я дала слово и сдержу его! Так что, если вам угодно…

– Мне не угодно тащить к алтарю невесту, истекающую кровью! – с досадой проговорил Арман. – Но раз уж вы не в силах выполнить данное слово, то взамен я потребую с вас другое обещание.

– Какое? – Эмильенна насторожилась.

– Пообещайте мне никогда больше не ввязываться в поединки и не пытаться практиковаться в искусстве, которому вы обучились обманом.

– Но почему? – Эмильенне совсем не хотелось давать подобное обещание.

– Потому что вас убьют! – отрезал Ламерти.

– Я настолько плохо фехтую? – осведомилась Эмили.

– Вы фехтуете недурно… для женщины, – нехотя признал Арман.

– То есть, будь я мужчиной, вы бы сказали, что я не владею шпагой, – в голосе девушки явственно слышалась обида.

– Поймите, дело не в том, что вы не владеете шпагой, а в том, как вы ее используете, – молодой человек постарался объяснить. – Вы не сражаетесь, а словно отрабатываете выпады в тренировочном поединке. Эмили, вы понятия не имеете, что такое настоящая схватка, где соперники не демонстрируют свои умения, а пытаются убить друг друга.

– Но я первая ранила его! – возмутилась девушка, задетая критикой.

– Да, – кивнул Арман. – И тут же чуть не рухнули в обморок от вида крови и ужаса перед содеянным. Будь на месте этой тупой деревенщины человек мало-мальски знакомый со шпагой, он бы вам не простил подобной оплошности. Да что тут говорить – даже этот криворукий ублюдок умудрился вас ранить!

Против этого довода Эмильенне нечего было возразить, и она обижено поникла.

– Обещаете? – не отставал Ламерти.

– Обещаю, – девушка вздохнула. – Мне нельзя взяться за шпагу, даже если это будет единственным способом защитить свою жизнь?

– Вы не сможете защитить свою жизнь таким способом, – убежденно заявил Арман. – Уж лучше уповайте на мольбы и слезы – традиционно женское оружие.

– Можно подумать, на вас мои мольбы и слезы произвели бы впечатление… тогда, когда мы познакомились, – поддела Эмили.

– Можно подумать, вы хоть раз попробовали пустить их в ход, – не остался в долгу Арман.

Какое-то время молодые люди молчали. Постепенно на лес спустились синеватые сумерки, стало прохладно. Эмильенна была закутана в плащ, но его тепла вряд ли бы хватило для предстоящей осенней ночи. Ламерти решил развести костер.

– И почему каждый раз, когда я больна и больше всего нуждаюсь в мягкой постели и горячем питье, мы ночуем на холодной земле под открытым небом? – дрожа, спросила Эмили, смотря как медленно и несмело первые язычки пламени начинают свою пляску.

– Должно быть, потому что перед этим я, как правило, кого-нибудь убиваю, – насмешливо ответил Ламерти.

– Арман, – неожиданно спросила девушка. – А вы не могли бы научить меня драться? В смысле по-настоящему.

– Интересное предложение, – задумался Ламерти. – Ну, не знаю… Может быть, позже, когда вы станете моей женой. Но до этого вы должны быть верны данному слову и не хвататься за шпагу, как пылкий юнец.

Эмильенна, обнадеженная тем, что он не отказал ей и не посмеялся над ее просьбой, не стала возражать. Костер разгорался все сильнее, сухие ветки уютно потрескивали, оранжевые блики разгоняли темноту в непосредственной близости от огня, зато за ярким магическим кругом, она казалась еще чернее и гуще. Арман улегся на землю, положив под голову сумку. Некоторое время, он просто молча смотрел на пламя, а затем обратился к спутнице.

– Эмильенна? – негромко позвал молодой человек.

– Да? – отозвалась девушка, также завороженная созерцанием огненного танца.

– А какую бы ты хотела свадьбу?

– О чем вы? – не поняла Эмили.

– Ну, в смысле, грандиозное торжество с большим количеством гостей, роскошными нарядами и изысканными блюдами, или скромное венчание без лишних свидетелей?

– Гостей мне только и хватало! – фыркнула девушка. – Да я в Англии кроме Клариссы Стилби – подруги моей матери и ее сына никого не знаю. Нет уж, избавьте меня от пышных торжеств!

– Я тоже не жажду лишнего пафоса, – согласился Ламерти, довольный тем, что их взгляды в этом вопросе сходятся. – Хотя, мне бы, наверное, хотелось увидеть вас в подвенечном платье, – мечтательно протянул он.

– А мне бы не очень хотелось его надевать, – холодный тон Эмильенны вернул Армана к реальности. – И мне все равно, какой будет наша свадьба. Для меня это событие не является праздником!

– Спасибо, что не даете мне об этом забыть, – с горькой иронией заметил Ламерти.

После этого, они больше не разговаривали, погрузившись каждый в свои мысли и глядя на пламя. Искры мерцающими рыжими пылинками взлетали над костром и гасли в холодной синеве сентябрьской ночи.

Глава сорок четвертая.

Утро было серым и холодным. Эмильенна не выспалась из-за боли в руке, да и вообще спать на земле в середине сентября не слишком приятно. Арман тоже почти не спал, поддерживая костер, и наблюдая за состоянием Эмили.

Девушка чувствовала себя хуже, чем накануне, и Ламерти все-таки решился остановиться где-нибудь в гостинице, но для этого, вопреки избранной первоначально тактике, выбрал крупный город, тем более, что они были неподалеку от Бетюна. Маловероятно, что республиканские заводилы мелкого городишки, даже держащие в страхе ближайшую округу, будут хоть что-то значить в Бетюне, и что кто-то там станет ловить недругов «Карла», «Людовика» и «Филиппа».

Так, впервые за время своего путешествия, молодые люди оказались в приличной гостинице. Ламерти вызвал к Эмильенне настоящего доктора, правда, происхождение ее раны объяснили тем, что девушка споткнулась, вылезая из экипажа и распорола плечо, зацепив острый край подножки кареты. Характер повреждений, в принципе, не сильно противоречил выдуманной версии, поскольку Жиль на самом деле скорее распорол ей плечо, чем проткнул. Доктор ничем не показал недоверия к истории, которую ему рассказали, да и странно было бы с его стороны предположить, что скромная, приличная барышня из зажиточного сословия была ранена шпагой.

Поскольку врач посоветовал несколько дней не трогать Эмильенну с места, было решено задержаться в Бетюне. Только оказавшись в уютной, респектабельной гостинице, получив возможность заказывать еду из хороших ресторанов, Эмили осознала, чего она так долго была лишена. Она наслаждалась каждым часом, проведенным в городе, благословляя внезапную передышку. Лежать постоянно в кровати Эмильенна отказалась, и как только ей стало легче, уговорила Армана совершить прогулку по городу. Ламерти был не в восторге от этой идеи, но Эмильенна напомнила ему его же слова о том, что они – не самые значимые и разыскиваемые преступники, и что, по сути, новому режиму нет до них особого дела.

Молодые люди отправились на главную площадь, полюбовались на знаменитую колокольню, которую Арман нашел уродливой, а Эмили повздыхала о том, что не может оказаться наверху. У подножия колокольни они обнаружили уютную уличную кофейню, утопающую в цветах. Эмильенна, до смерти соскучившаяся по сладостям, заказала больше пирожных, чем смогла съесть, а Ламерти добродушно усмехался, наблюдая детскую радость своей спутницы.

На город медленно спускался теплый осенний вечер, пришедший на смену солнечному дню. Эмили давно не было так хорошо. Рука уже почти не болела. до Кале оставался, самое большее, день пути. Арман был добр, не изводил ее насмешками и не демонстрировал свою власть.

Расправившись с очередным пирожным, и вопреки всем правилам хорошего тона, по-детски облизав пальцы, Эмильенна подняла глаза на Ламерти. Тот сидел, положив подбородок на скрещенные ладони, и смотрел на девушку. Какая-то незнакомая ей теплота и мечтательность сияли сейчас в его глазах вместо привычных усмешки и самодовольства. И в этот миг Эмили показалось, что выйти замуж за этого человека – не такая уж плохая идея. Обаяние дымчато-голубых сумерек, пронизанных золотистым светом уличных фонарей, наполненных звуками музыки и запахом жаренных каштанов, пробудило в девушке желание жить, любить и быть любимой. Если бы только можно было поверить в истинность чувств Ламерти, а, главное, в их долговечность.

– О чем вы думаете? – спросил Арман.

– О вас, – почему бы для разнообразия не ответить честно? Вечер настраивал на откровенность.

– И что вы обо мне думаете? – несмотря на явную заинтересованность в ответе, Ламерти не сменил позы, а голос его звучал лениво и безмятежно.

– Вы мне нравитесь сегодня, – призналась Эмили. – Мне сегодня все нравится.

– Только сегодня? – уточнил Арман.

– А вам этого мало?

– Мало, – серьезно ответил Ламерти. – Я бы хотел нравится вам всегда.

– А вы сами? – Эмильенна слегка подалась вперед, к собеседнику. – Способны вы любить всегда?

– Откуда мне знать, – пожал плечами молодой человек. – Обещать вечно любить – все равно, что обещать жить вечно. Подобные вещи не в нашей власти.

– Жизнь – нет, но любить или не любить, мы вольны решать для себя сами, – возразила девушка.

– Черта с два! – Ламерти наконец стряхнул с себя ленивое оцепенение, навеянное магией чудесного вечера. – Разве я волен был полюбить вас? Точнее, не полюбить. Поверьте, меньше всего в жизни я рассчитывал и желал влюбиться, тем более в женщину, подобную вам. Однако это случилось, и я не в силах что-то изменить. Впрочем, я и не хочу, – добавил он.

– Но при этом вы не можете быть уверены, что не разлюбите меня завтра, так же невольно, как и полюбили? – ответ был очень важен для Эмильенны.

– Если бы я обещал вам подобное, любовь моя, я бы солгал. Повторяю, никто не может знать, как долго и как сильно он будет любить. А потому, разбрасываться подобными заверениями, по меньшей мере, самонадеянно. Я не так уж много знаю о любви, но твердо уверен в том, что мы над ней не властны, – Арман говорил то, что думает, хотя понимал, что в данный момент романтическая ложь была бы куда уместнее. – Конечно, иные, чтобы блюсти верность единожды данному слову, способны до конца дней притворяться влюбленными, обманывая не только предмет своего прежнего обожания, но и самих себя. Но ведь любить и притворяться, что любишь – совсем не одно и то же. Не согласны?

−

Согласна, – кивнула Эмили, заметно погрустнев.

Ничего из этого не выйдет. И не надо воображать, что он точно так же в будет смотреть на нее влюбленным взглядом всю жизнь. Сегодня – это сегодня, и надо быть благодарной за этот день, не мечтая о множестве подобных.

– Вы расстроены? – Арман склонился к ней, и накрыл ее ладонь своей.

– Я расстроена тем, что не могу съесть все эти пирожные, – она демонстративно решила сменить тему. – Но это не в моей власти, хотя завтра я об этом пожалею.

– Не жалейте о пирожных, – рассмеялся Ламерти. – Завтра я накуплю вам новых. Какое же вы, в сущности, еще дитя, Эмили. Обожаете сладости и верите в сказки о вечной любви.

– Некоторые умудряются дожить до глубокой старости, сохранив оба эти качества, – парировала девушка.

– И такое случается, – не стал спорить Арман.

Помолчав немного, он вновь обратился к Эмильенне.

– Я бы очень хотел пообещать, что буду любить вас вечно, но тогда, однажды, вы сможете упрекнуть меня во лжи.

– Да не нужна мне ваша вечная любовь! – Эмили начала раздражаться. – И замуж я за вас не просилась, вы сами этого захотели!

– И сейчас хочу, – подтвердил он. – Больше всего на свете! И сила моей безумной страсти к вам ничуть не меньше от того, что я не могу гарантировать ее бесконечности.

– И не надо, – Эмильенна встала из-за стола, окинув на прощанье полным сожаления взглядом груду недоеденных лакомств. – Пожалуй, нам пора возвращаться в гостиницу.

– Давайте прогуляемся по набережной, – предложил молодой человек.

– Как вам будет угодно, – с подчеркнутым безразличием кивнула девушка. Она изо всех сил старалась скрыть свое разочарование даже от самой себя, но это не очень получалось.

Несмотря на красоту реки и ночного пейзажа по обоим берегам, эта прогулка вышла не такой приятной, как можно было бы ожидать. Эмили молчала и грустила, Арман досадовал на то, что своей неуместной откровенностью спугнул зарождающееся в ее сердце чувство.

На следующее утро молодые люди покинули Бетюн, и вскоре прибыли в Кале.

Глава сорок пятая.

Кале встретил путешественников шумом, суетой и крепким морским ветром. Публика в городе была довольно разношерстная, однако, аристократы на улицах и в порту не попадались. Это не означало, что их там не было, просто, подобно Арману и Эмильенне, представители бывших привилегированных сословий предпочитали не привлекать к себе ненужного внимания. Зато гораздо чаще, чем хотелось бы, попадались революционные комиссары, они-то как раз не скрывались. Особенно много представителей новой власти было в порту. Безошибочно вычисляя в толпе очередного якобинца, Эмили каждый раз невольно вздрагивала, а Арман с силой сжимал ее руку, безмолвно заставляя расслабиться и вести себя естественно.

Найти корабль оказалось очень непросто. Из-за напряженных отношений с Англией все корабли тщательно осматривались до отплытия, в том числе на предмет наличия нелегальных эмигрантов, а капитаны не хотели лишних неприятностей. И только очень хорошая плата могла заставить владельцев судов пойти на риск. К счастью, Арман располагал подобной суммой. И все равно для того, чтобы найти корабль, согласившийся взять их на борт, потребовалась почти неделя, в течение которой молодые люди жили в гостинице – скромной, но приличной, как и подобало по статусу тем, кого они из себя изображали.

И вот наступил долгожданный день. Эмильенна не знала, как смог Ламерти организовать их отплытие и чего ему это стоило, но стоя на палубе рядом со своим спутником, девушка не могла поверить, что это наконец свершилось. Стоял погожий денек начала октября, чуть прохладный, зато солнечный. Было далеко за полдень, веселые блики плясали в зеленой портовой воде, полоса которой, отделяя отчаливавший корабль от берега, становилась все шире.

И эта постепенно увеличивающаяся водная линия в понимании Эмили отныне пролегала между нею и многочисленными опасностями, грозившими во Франции, как ей лично так и любому человеку ее состояния, не желающему жертвовать принципами. Но кроме боли, горя и страха девушка покидала близких, судьба которых была ей неизвестна, а также свою родину, пусть и охваченную чумой народного безумия, но по-прежнему любимую. Доведется ли ей когда-нибудь вернуться? Что ждет ее впереди, особенно, учитывая данное Ламерти обещание? Тревога о родных, печаль о несчастной стране и неясность предстоящего будущего не позволили Эмили в полной мере насладиться мигом отплытия.

Арман, не страдающий излишним патриотизмом, не имеющий во Франции ни одного любимого человека, и, в отличие от Эмильенны, с нетерпением ожидающий прибытия в Англию, где сможет наконец безопасно пользоваться своими капиталами, а также обвенчаться с предметом своих грез, не скрывал торжества. Однако вид девушки, становящейся все грустнее, по мере того как стены Цитадели Кале таяли вдали, несколько омрачил его радость.

– Глядя на вас, можно подумать, что вы вовсе не рады вырваться из лап республики? – в словах Ламерти слышалось нечто вроде упрека. – Разве вы не мечтали об этом? Разве не умоляли меня бежать в Англию еще там, в Монси? Разве не с этой целью мы проделали долгий и трудный путь, в конце концов? А теперь у вас такой несчастный вид, словно вас силой затащили на этот корабль!

– Наверное, вы не поймете, – она пожала плечами, не отрывая взгляда от удаляющегося французского берега. – Да я и сама не до конца понимаю. Отныне я больше не буду жить в постоянном страхе за свою жизнь, честь и свободу, это сложно не оценить. Покидая Францию, я знаю лишь, что буду в безопасности, но больше я ничего не могу знать о своем будущем в чужой стране. Не скрою, неизвестность страшит меня.

– Что вы подразумеваете под неизвестностью? – Арман взглянул на Эмильенну с подозрением. – Разве мы не условились обвенчаться сразу по прибытии в Англию? Если вам угодно, я могу подождать до Лондона, хотя любая церковь в Дувре меня вполне устроит. После свадьбы я отвезу вас в свой дом в Саффолке, правда, я сам там еще ни разу не был. Так что никакой неизвестности – все предопределено.

– Все предопределено вами, а не мной, впрочем, мы об этом не раз уже говорили. Ни брак с вами, ни наличие у вас недвижимости в одном из графств не делает мое будущее менее туманным. Для вас эта свадьба является венцом желаний, а меня она пугает, и вы это знаете.

– Знаю, – кивнул молодой человек. – Но никак не могу понять почему. Вас бесит, что вы пойдете под венец не по своей воле. Но если отбросить сам факт принуждения, то что вас смущает?

– Я уже, кажется, не раз говорила, что хотела бы выйти замуж по любви, – напомнила Эмили.

– Неужели меня так сложно полюбить? – Арман взял девушку за подбородок и повернул ее лицо к себе, оторвав от созерцания водной глади. – Ну, будьте хоть раз откровенны! Я даже обещаю не злиться, что бы вы ни сказали.

– Ну, что ж, – медленно начала Эмильенна. – Я попробую объяснить, хоть и не ручаюсь, что вы поймете и, тем более, не разозлитесь.

Арман облокотился о перила и приготовился слушать с видом чрезвычайной заинтересованности.

– Признаюсь, вас сложно не полюбить, – видя торжествующее выражение, озарившее после этих слов лицо молодого человека, она чуть слышно вздохнула. – Вы умны, обаятельны, бесстрашны, хороши собой. Вы загадочны и не похожи на других, сами пороки ваши порой скорее завораживают, чем отталкивают…

– Неужели вы так думаете обо мне?! – Ламерти был ошеломлен характеристикой, которую девушка дала его персоне. – Тогда почему же вы в меня не влюблены, учитывая то, что я от вас без ума?

– Ваша любовь, точнее то, что вы почитаете любовью, бесспорно льстит мне, – Эмильенна опять отвернулась. Ей легче было говорить на столь смущающую тему, глядя вдаль, а не в лицо собеседнику. Не видя его, она словно размышляла вслух или беседовала сама с собой. – Позволь я себе быть хоть немного безрассуднее, мое сердце давно бы принадлежало вам…

– Так значит вы сами не позволяете себе полюбить меня! – вскричал Арман. – Но почему?!

– Потому, что, смею полагать, достаточно хорошо вас изучила. Все ваши достоинства не изменят вашей сути и того факта, что вы не способны на истинную любовь. Вы даже понятия не имеете, что это такое, – она слегка подняла руку, останавливая возражения, готовые сорваться у молодого человека. – Вы искренне полагаете, что любите меня, но в глубине души, вы знаете, что это лишь очередная попытка развеять скуку. И я это знаю. Вы даже не потрудились обмануть меня заверениями в вечной любви, за что я вам благодарна, ибо позволь я себе заблуждение на этот счет, плотина, возведенная разумом, чтобы сдерживать чувства, должно быть, рухнула бы.

– Я – дурак! – Ламерти сокрушенно покачал головой. – Ну что мне стоило соврать?!

– Спасибо, что не сделали этого, – девушка на миг повернула к нему голову и вновь обратила взор на море. Крепчающий ветер играл с волнами, которые становились все темнее и выше, швыряя молодым людям в лицо пригоршни соленых брызг. – Я не позволяю себе вас полюбить потому, что боюсь. Я боюсь того, что будет потом, когда вы разлюбите. А ведь это случится… рано или поздно. Вы тогда лишь вздохнете печально, придя к неутешительному выводу, что и любовь не способна стать лекарством от скуки. А я так не смогу! Если я полюблю, то навсегда, сколько бы вы не говорили, что мы не можем ручаться за длительность своих чувств. И что мне останется?

– Вы уверены, что я непременно разлюблю вас? – ветер трепал волосы молодого человека, то отбрасывая их с лица, то, напротив, закрывая его. – Если я отказался клясться в вечной любви, то лишь потому, что не уверен, что смогу сдержать обещание, а не потому, что уверен в обратном.

– Я ведь для вас – игрушка! – с горечью произнесла Эмильенна. – А игрушки, даже самые любимые, наигравшись, забывают и выбрасывают. Я не исключаю, что и разлюбив, вы будете по-прежнему добры ко мне, по меньшей мере, щедры и учтивы, но это не заменит любви. Я не смогу так жить!

Ламерти долго молчал. Солнце давно скрылось за тучами, а оттого быстрее темнело. Море казалось черным, небо над ним – темно-серым. Порывистый ветер был холодным, однако, молодые люди так и стояли на палубе, не спеша спрятаться в теплой каюте.

– И все-таки я вас не понимаю, – нарушил наконец молчание Арман. – Вы, с самого первого дня нашего знакомства казались мне храброй до безрассудности. Вы не раз легко бросали на кон свою жизнь, не задумываясь о последствиях. И вот теперь вы отказываете себе и мне в счастье только из-за того, что боитесь. Боитесь будущего, которое может и не настать. Где та храбрая девочка, которую я забрал из тюрьмы? – в его голосе нежность смешалась с тоскою.

– Умереть далеко не так страшно, как жить долгие годы с разбитым сердцем, – печально ответила Эмили. Было видно, что ей не хочется причинять боль влюбленному в нее человеку, но он не соврал ей, и она, в свою очередь, была честна с ним.

Пальцы Ламерти с такой силой впились в деревянные перила, что побелели. Он из последних сил сдерживался, чтобы не обнаружить досаду и постепенно овладевающий им гнев, потому что обещал девушке не злиться в ответ на ее признание.

– А знаете что? – несмотря на все усилия в голосе Армана слышалась злость. – Пожалуй, ваше холодное сердце, о покое которого вы так печетесь, не стоит тех усилий, которые я прилагал для его завоевания. Теперь, узнав, что причины вашего равнодушия – осторожность и прагматичное желание распланировать все вперед на целую жизнь, я, пожалуй, верну вам бесценную свободу выбора.

– Значит ли это, что вы освобождаете меня от данного слова? – осторожно спросила Эмильенна. Однако, вместо радости, которая была бы уместна при подобном повороте событий, ее почему-то захлестнул холодный липкий страх.

– Именно так, – подтвердил Ламерти. – Я знаю, что пожалею об этом решении. Я уже жалею о нем, но отныне вы вольны сами решать, как распорядиться своей жизнью. Довольны?

– Не знаю, – Эмили сама удивилась своему ответу, ведь ей полагалось ликовать, а она чувствовала лишь растерянность и опустошение.

– Если вы опасаетесь, что я вновь брошу вас, то напрасно. Не пожелаете остаться в Дувре, я сопровожу вас до Лондона или любого английского города по вашему выбору. Где там живет ваша знакомая?

– В Лондоне, – тихо ответила девушка.

– Значит, довезу до Лондона и оставлю у ворот ее дома, предварительно убедившись, что сия дама находится в добром здравии и действительно проживает по указанному адресу.

Эмильенна сама не знала, почему ей хотелось плакать, а Ламерти не скрывал своей боли. В темноте, разгоняемой лишь светом кормовых фонарей, молодые люди продолжали стоять рядом, во власти ветра и брызг, каждый из них мог многое сказать другому, но оба молчали.

– Вы замерзнете, – проговорил наконец Ламерти, стараясь придать голосу привычное безразличие. – Вам лучше спуститься вниз.

– А вы? – робко спросила Эмили. Она чувствовала вину перед ним, и ей хотелось хоть как-то эту вину загладить.

– Со мной ничего не станется, – отмахнулся Арман. – Я хочу побыть один.

Девушка повернулась и пошла прочь, но не успела она сделать нескольких шагов, как Ламерти окликнул ее.

– Эмильенна! – в голосе не было и тени показного равнодушия, только бесконечная боль и почти мольба. – Я освободил вас от клятвы, которую вырвал бесчестным образом, но это не значит, что я больше не хочу видеть вас своей женой. Вы могли бы выйти за меня по доброй воле…

– Нет, Арман. Пусть все остается, как есть. – в голосе ее было страдание, но звучал он твердо. – Простите меня!

Он не ответил, просто стоял и смотрел вслед девушке, скрывшейся в темноте.

Конец третьей части.