– Право, так было бы лучше! А теперь Парсен сделает все, что в его силах, чтобы прикончить вас. Он уже подал петицию о возбуждении преследования против вас за укрывательство врагов революции.

– Врагов революции?! Догадываюсь, что речь идет…

– Да, именно о ней! Эмильенна де Ноалье признана врагом революции, государственной преступницей и чуть ли не главной опасностью для молодой республики. Парсен добрался со своим прошением до самого Сен-Жюста. А вы знаете, как тот относится к подобным вещам, – неподдельная тревога в голосе Фабри носила при этом оттенок упрека, словно намекая на неблагоразумие приятеля .

– Да уж! Парсен знал к кому обратиться. И что теперь? – Арман нервно мерил комнату шагами.

– Теперь сформирована комиссия для разбирательства этого вопиющего нарушения. Думаю, вам не составит особого труда догадаться, кто ее возглавляет. Через час, максимум два, они будут у вас. Девушку арестуют, ну а вам придется отвечать за пособничество и укрывательство врагов революции.

– Жерар, почему вы пришли ко мне предупредить? Почему вы со мной, а не с ними? – в голосе Ламерти слышался намек на волнение, что с ним случалось не часто.

– Потому, что я – ваш друг! – пафос с которым произносилась эта фраза был извинителен в устах Фабри. Однажды, Арман почти случайно спас ему жизнь, не придавая этому обстоятельству особого значения. Однако сам Жерар, и до того искавший дружбы блестящего де Ламерти, после этой услуги почитал себя навеки обязанным.

– Благодарю! – Ламерти горячо пожал руку Фабри. – Если бы не вы, я стал бы на одну голову короче. Хотя это и теперь не исключено. Мы выезжаем немедленно!

– Мы? – в голосе Жерара послышались странные нотки.

– А что вас удивляет? – Арман изогнул бровь в недоумении.

– Вы берете девушку с собой?

– А вы предлагаете отдать ее Парсену? Тогда это можно было бы сделать в тюрьме или вчера.

– Ах! Зачем вы вообще повели ее вчера в клуб?! Парсен уже успокоился, а вы раздразнили и унизили его! – опять упрек, на этот раз неприкрытый.

– Вы правы, это было ошибкой. Большой ошибкой.

– Так не повторяйте ее снова! – горячность в голосе приятеля поразила Ламерти. – Не берите девушку с собой! Бегите один. Поверьте, без нее Парсен не станет вас преследовать. Он давно имеет на вас зуб, но никогда бы не решился выступить открыто. Только де Ноалье стала причиной.

– Так что же, повторяю, отказаться от нее?– гнев исказил черты Армана. – Чтоб я уступил этому жалкому ничтожеству! Чтоб я проиграл и отказался предмета своих притязаний! Разве могу я отдать Парсену то, что по праву принадлежит мне?!

– Да, вы можете, вы должны ее отдать! Но не Парсену. Конечно, не этому чудовищу и мерзавцу. Тем более, это действительно бы значило проиграть. А вы не привыкли проигрывать. Вы можете отдать ее мне! – глаза Жерара заблестели, голос дрогнул, и Ламерти понял чего добивается его приятель.

– Вам? Вы хотите подменить меня на эшафоте? – лицо его изображало насмешливое удивление.

– Нет. Хотя ради нее я бы рискнул! – Жерар решил раскрыть свои карты. – Но мне ничего не грозит. Никто не узнает, что она у меня. Это же не я выхватил добычу у Парсена, а потом дразнил его. Я сегодня же увезу мадемуазель Ноалье в свое имение или даже в имение моей сестры, и ее никто никогда не найдет, – очевидно было, что Фабри продумал все детали заранее, не исключено, что до того, как обстоятельства повернулись благоприятным для него образом.

Арман молчал какое-то время, его гость напряженно ждал ответа. Наконец Ламерти нарушил молчание.

– Что ж, суть вашего предложения мне ясна. Как мужчина, я вас понимаю. Но девушку не отдам. Ни Парсену, ни вам, ни самому дьяволу. Она – моя! И если уж я рискую из-за этой мадемуазель головой, то она должна окупить мой риск.

– Но стоит ли вам рисковать, Арман? – теперь Фабри заискивал, стараясь убедить Ламерти изменить решение. – О, я знаю вас! Знаю, как мало значат для вас женщины. Кто вам эта девушка? Она – игрушка, забава, не более того. Я даже, признаться, удивлен, что вы все еще заинтересованы в ней. Обычно ваши любовницы надоедали вам через несколько дней. Неужели стоит обременять себя и усложнять и без того непростое свое положение из-за девушки, которая самое большее через неделю станет обузой?

– А вам, стало быть, она не надоест? – Арман старался сдержать злость, он осознавал, чем обязан Жерару.

– Нет! Я скажу вам правду. Я потерял голову из-за этой девочки еще там, в тюрьме. Если бы не ваша с Парсеном ссора, я бы вытащил ее оттуда в тот же вечер. Но, вы же знаете, Арман, я не буду стоять на вашем пути. Я просто думал… думал, что рано или поздно она вам наскучит и тогда… Она – моя мечта, Арман! Для тебя она никто, а я схожу по ней с ума! – в волнении Фабри перешел на «ты», лишний раз подчеркивая близость их дружбы.

– Прости, Жерар, но, повторяю, она – моя! – Ламерти поддержав отказ от излишних церемоний, по вопросу спора остался, однако, непреклонным.

– Видно, она значит для тебя больше, чем я мог бы подумать. Раз так, то забудь о моей просьбе. Но если когда-нибудь ты все же решишь избавиться от нее, то вспомни обо мне. Я примчусь за ней хоть на край света!

– Прошу извинить меня. Мне пора уже покидать дом, да и тебе тоже. Тебя не должны видеть. Иначе статья за пособничество врагам республики может распространиться и на тебя. Спасибо! Я твой должник, – это был недвусмысленный намек на то, что разговор окончен. Де Фабри это понял, пожал протянутую Арманом руку и покинул дом, не в силах скрыть своего разочарования.

Ламерти же поднялся в комнату Эмильенны. Она сидела на кресле, обхватив колени руками, и сосредоточено созерцала противоположную стену.

– Эмильенна! – девушка вздрогнула, ибо он впервые назвал ее по имени. – Мне надо срочно покинуть Париж. И вы едете со мной! Арман ждал возражений или по меньшей мере града вопросов, а потому был очень удивлен ответом девушки.

– Поскольку у меня нет ничего, кроме этого платья, любезно навязанного вами, сборы не займут много времени. Я готова.

– Тогда не будем терять времени. Спускайтесь через пять минут, – выйдя из комнаты, Ламерти дал распоряжения верному Оберу, позаботился о деньгах, документах и произвел прочие самые необходимые приготовления. Затем он задумался над вопросом, как они покинут город. Ехать в экипаже было рискованно и слишком медленно. С другой стороны с верховыми лошадьми тоже были проблемы, Арман держал в городе только одного коня – для себя.

Когда молодые люди вышли из подъезда, Люсьен уже держал под уздцы этого красавца-скакуна. Ламерти вскочил в седло и, прежде чем Эмильенна успела что-либо спросить, подхватил ее и усадил перед собой.

– Мы поедем вдвоем на одном коне? – девушке эта идея пришлась явно не по душе.

– У нас нет выбора.

– Такое впечатление, что за нами гонятся! – фыркнула Эмили.

– Так и есть, – просто ответил Арман. – Меня в худшем случае ждет гильотина, вас – в лучшем.

– А в худшем случае, что меня ждет? – тихо и серьезно спросила девушка.

– Ценитель женской красоты и покоритель нежных сердец – мсье Парсен!

– Нет! – вырвалось у Эмильенны.

– Вас по-прежнему, что-то не устраивает в способе передвижения? Может быть, поедем в ландо?

– Мне все равно, лишь бы быстрее убраться отсюда. Сделайте милость, хватит болтать и поехали немедленно! – девушка досадовала, что лишена возможности сама править конем, иначе она была бы уже у городских ворот.

Почувствовав ее нетерпение, вполне им разделяемое, Арман, одной рукой пришпорил коня и пустил его галопом. Другой же рукой он обхватил Эмильенну за талию и крепко прижал ее к себе, чтобы девушка не упала во время бешеной скачки.

Глава четырнадцатая.

До того, как они миновали заставу Ла Виллет, молодые люди хранили молчание. Эмильенна была слишком встревожена, но не имея чисто женской привычки изливать тревоги в словах, предавалась тяжелым размышлениям и молитвам. Арман же думал о Жераре.

Значит, придя к нему, Фабри рассчитывал не только спасти своего друга. Он хотел забрать юную прелестницу. Более того, он был уверен, что ему с радостью и благодарностью отдадут девчонку «по наследству». Бедная Эмили! Она даже не представляет, как ей могло бы повезти и какого блага она лишилась.

Ламерти понимал, насколько приятель отличался от него самого. Жерар мягок, мил, нежен, галантен. Уж он-то ни за что бы не стал добиваться ее любви силой. Если б ему не удалось соблазнить эту монашку, скорее всего, он предложил бы ей руку и сердце. А даже если бы смог, все равно потом бы женился – он такой.

Но ты об этом даже не узнаешь, мой ангел, думал Арман, глядя на Эмильенну. Ты уедешь со мной.

Кроме того важно, что теперь предпримет разочарованный и обиженный де Фабри. Неужели предаст? Нет, он не способен. Для Жерара понятия чести и благородства никогда не были пустым звуком. Он скорее умрет, чем станет таким образом мстить за обиду, нанесенную тем, кого он считает лучшим другом. Нет, Фабри можно не опасаться. Успокоившись на этот счет, Арман решил поболтать с Эмильенной, чтобы отвлечься от невеселых мыслей самому и развеять ее тревожное состояние, насколько это было возможно.

– Вы так легко, не задумываясь, согласились ехать со мной из Парижа неизвестно куда. Я думал, вы любите этот город.

– Любила. До того, как здесь разыгралась кровавая вакханалия. Слишком много боли. Тяжело, видя то, что есть думать о том, что было раньше. Созерцая гильотину, вспоминать как гуляла по этой площади, видеть разрушенные фронтоны домов, высохшие фонтаны, храмы, приходящие в запустение. А эта озлобленная, наглая, торжествующая чернь на улицах! Город, который я любила, умер, его разрушили вместе с Бастилией, казнили вместе с королем. И поэтому я буду рада уехать куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

– Но разве в провинциях спокойнее? А Вандея? Разве вдали от парижских улиц проливается меньше крови?

– Я пока не видела этого, хотя не исключаю самого худшего и ничего хорошего не жду. Когда бежишь из ада, наивно рассчитывать сразу оказаться в раю, – Эмильенна печально усмехнулась.

– А что для вас было бы раем в нынешнем положении? – заинтересовался Арман.

– Англия. Если бы у меня была хоть малейшая возможность, я бы попробовала выбраться из страны и отправилась туда. В Лондоне живет старинная подруга моей матери. Я бы искала приюта у нее, и уверена, что она не оставила бы меня, как в подобной ситуации моя мать помогла бы ее сыну.

– Значит Англия? – Арман задумчиво покачал головой.

Затем пришла очередь Эмильенны задать вопрос, который ее занимал с того момента, как они покинули дом.

– А что же будет теперь с вами? Вы вынуждены бежать и, как я понимаю, потеряли все свое состояние. Страна охвачена гражданской войной. На что вы рассчитываете?

– О, я разочарован. Я привык к вашей проницательности и удивлен, что вы столь низкого мнения о моем интеллекте и предусмотрительности. Потерять все состояние! Для этого надо быть последним глупцом! Вы же знаете, что мой разум никогда не был затуманен революционным фанатизмом, а, следовательно, я – беспристрастный наблюдатель, который может не только правильно понимать настоящее, но и предвидеть возможные события будущего. И я всегда знал, что любого из тех, кого сегодня носят на руках, завтра могут отправить на гильотину. Так было со многими самыми преданными сторонниками республики, так почему же я должен стать исключением? Конечно, сохраняя чистый, холодный разум проще балансировать на лезвии клинка, но очевидно, что вечно это делать не удастся. Одно из двух, либо революция тихо сойдет на нет, либо, не дождавшись этого, я вслед за многими бывшими соратниками отправлюсь на эшафот. Точнее меня попытаются туда отправить. Поскольку, я привык ждать этого события в любой момент, застать меня врасплох не так-то просто. Хотя, надо признать, что в этот раз, если бы не Фабри, выпутаться мне было бы непросто.

– И что же вы предприняли, заранее ожидая ареста?

– Большую часть своего состояния я перевел в английские банки, а также вложил в несколько выгодных предприятий, преимущественно, в морскую торговлю. Кроме того, я прикупил недвижимость в Европе, причем в разных странах. Ведь никогда не знаешь, что тебя ждет.

– О, нет! Уж вы-то, похоже, точно знали, что вас ждет и превосходно подготовились. Что ж, благодарю, вы избавили меня от угрызений совести по поводу того, что по моей вине попали в беду и лишились всего.

– По вашей вине? Ну, уж нет! Не льстите себе, моя дорогая, преувеличивая свою роль в происходящих событиях. Все, что случается в моей жизни, случается с моего ведома и по моему решению. Разве вы просили меня забрать вас из тюрьмы? Наоборот, насколько мне помнится, вы даже были против этой затеи. Разве не так? И потом не вы в течение долгого времени подогревали нашу с Парсеном взаимную ненависть. Можете быть уверены, что, представься мне случай, я бы уничтожил его, не задумываясь, используя любую возможность и не пренебрегая самыми грязными методами. Поэтому мне даже сложно винить его в том, что он поступил так же со мной. Вы – повод, не более того.

– Тогда моя совесть чиста, – покончив с этой темой, Эмильенна решилась задать второй вопрос, который также подогревал ее любопытство. – И все-таки, могу ли я узнать куда мы направляемся?

– В мое имение – Монси. Это недалеко от Сен-Дени. Надеюсь, что к утру мы будем уже на месте.

– Думаете, что в имении вы будете в безопасности? Разве вы не сказали, что вся страна охвачена войной и мятежом.

– Как ни странно, по этому вопросу, мое мнение совпадает с вашим – на территории Франции мы нигде не будем в безопасности. Но пока я не вижу другого пути. Сейчас мы едем в Монси, а там видно будет.

После этого установилось молчание. Теперь они ехали в более спокойном темпе, чем в начале путешествия. Бешеная гонка до заставы и на протяжении нескольких лье от Парижа осталась позади. Благодаря этому, Эмильенна могла позволить себе любоваться расстилающимся перед ней пейзажем. Солнце уже село, хотя было еще достаточно светло. На светлом небе еще видна была полоса заката – удивительное сочетание розового, желтого и серого цветов. Деревья постепенно из темно-зеленых становились серыми и приобретали таинственные очертания, а окружающие луга застилал туман. Здесь, вдали от Парижа, вдыхая вольный ароматный воздух лесов и полей, Эмильенна, отдыхала душой и в отсутствии других радостей, наслаждалась поэтичной сумеречной красотой, окружавшей ее. Ей не хотелось думать ни о том, что вокруг царит хаос гражданской войны, ни о том, что она лишена свободы выбора и пребывает в чужой власти. Она полностью отдалась созерцанию, практически позабыв о своем спутнике. Однако сам Ламерти не намерен был ни любоваться пасторальными картинами, ни скучать. Неожиданно он задал Эмильенне вопрос, которого она никак не могла ожидать.

– Смею предположить, что вы хорошо поете?

– Недурно, – ответила девушка со спокойным достоинством, пытаясь понять куда клонит Арман.

– Спойте для меня. Ехать еще долго, настроение лирическое, разговаривать, особенно о политике, не хочется, путешествовать в молчании – тоже. Поэтому, наилучший выход – послушать хорошее пение.

– Сходите в оперу! – Эмильенна нашла предложение спутника странным и вовсе не жаждала удовлетворять его тягу к прекрасному.

– Насколько мне известно, в близлежащих деревнях нет оперы, а потому вам все-таки придется петь.

– И не подумаю!

– Опять упрямитесь? – в голосе Армана не было ожидаемого гнева, только усталость. – Ну к чему это? Вы же знаете, чем кончиться наш спор, знаете, что все равно уступите и все будет, как я хочу. Зачем вы вынуждаете меня напоминать вам, кто из нас является хозяином положения?

Эмильенна молчала.

– Ну же! – требовательно возвысил голос Ламерти. – Я жду!

– Я думаю какую песню выбрать. Проявите терпение, хоть оно вам и не свойственно. – Эмили поняла, что дальнейшее упорство бесполезно, и теперь действительно обдумывала песню. Когда она, наконец, запела, Арман мгновенно понял, что не зря все это затеял. Логично было ждать от Эмильенны приятного исполнения – нежного и высокого, но то, что он услышал сильно отличалось от его ожиданий. Ее негромкий голос, звучавший ниже, чем при разговоре, отличался удивительной тональностью и глубиной. В нем слышалось что-то чародейское, колдовское, словно обволакивающее слушателя серебряной паутиной. К тому же тембр удивительно подходил к выбранной песне. Сам выбор также удивил молодого человека. Он предполагал, что девушка выберет какой-нибудь современный нежный романс о любви, но Эмильенна решила исполнить средневековую балладу.

Закат погас, окончен день

На мир легла ночная тень

И шорох трав, и плеск воды

Над этим пролегает путь звезды

Моей Звезды…..

В лесах, где тьма страшней всего

Творится ночью колдовство

А близ людей цветут сады

Над этим пролегает путь звезды

Моей Звезды…..

На башнях старые часы

На листьях капельки росы

Над речкой сонные мосты

Над этим пролегает путь звезды

Моей Звезды…..

А в небе бледный свет луны

А люди спят и видят сны

Вдали от грешной суеты

Над миром пролегает путь звезды

Моей Звезды…..

Ламерти был буквально заворожен этим сказочным голосом, удивительной созвучностью слов песни и окружающего пейзажа, и особенно, призрачным образом самой певицы, окутанной сумерками. В глубине его души всколыхнулись чувства, ранее не ведомые ему. Повинуясь, внезапному порыву, Арман наклонился к девушке и, почти касаясь губами ее уха, прошептал:

– Ты слишком хорошая, – и внезапно вспомнив о предложении Жерара, добавил, – ты достойна лучшего. Как жаль, что ты встретила меня, – голос его звучал вкрадчиво и немного печально.

Если первая часть фразы могла внушить Эмильенне какую-то надежду, то ее окончание говорило само за себя. Арман де Ламерти всегда останется самим собой, и нечего ждать от него сострадания или человечности, только лишь холодная констатация фактов и притворное сожаление. Девушка предпочла сделать вид, что не услышала его слов или не обратила на них внимания, и продолжила петь. После окончания баллады, Арман выразил певице свое восхищение, затем погрузился в размышления, посвященные ее персоне.

Эмильенна же, утомленная волнениями предыдущей ночи и сегодняшнего дня, убаюканная ровным ритмом езды, постепенно задремала. Ламерти заметил это и не тревожил ее сон разговорами. Тем временем ночь окончательно вступила в свои права, на черном бархатном небе зажглись удивительно яркие августовские звезды. Девушка спала, откинув голову на плечо Армана, а тот, чтобы не нарушить это вполне устраивающее его положение, старался не двигаться. Так продолжалось несколько часов.

Под утро стало прохладно. Молодой человек почувствовал, что спутница, прислонившаяся к нему, дрожит. Сама же Эмильенна внезапно проснулась от холода и от того, что Ламерти неожиданно пошевелился. Не открывая глаз, она пыталась понять, что он хочет сделать. По его движениям, девушка догадалась, что молодой человек снимает с себя камзол. Учитывая как холодно было вокруг, причину, заставившую его неожиданно раздеться, разгадать было непросто. Арман же, тем временем, закутал ее плечи своим камзолом, чтобы согреть. Исполненная горячей, хоть и невысказанной благодарности, она согрелась не только телом, но и душой, успокоилась и вскоре вновь заснула.

Позади путешественников еще была ночь, а на востоке уже занимался новый день. Деревья и строения деревень серели на фоне светлого рассветного неба, чуть тронутого розовым и перечеркнутого длинными сизыми облаками на линии рассвета. Вдали уже темнели знакомые башни замка Монси. Арман опустил взгляд на свою спящую спутницу, чья голова с разметавшимися золотыми волосами, покоилась на его плече. Длинные темные ресницы отбрасывали тень на щеку, губы слегка приоткрыты, дыхание было ровным и спокойным. В который раз, он мысленно сравнил ее с ангелом и легко, почти неощутимо, коснулся губами ее макушки.

Подъехав к воротам, Арман де Ламерти спешился, подхватил спящую Эмильенну на руки, и зашагал по аллее к своему родовому замку.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.