Весь последующий день Эмильенна провела в обществе пожилой верной служанки, успевшей привязаться к нежданной гостье, как к родной дочери, особенно после приключившегося с ней несчастья. Жюстина искупала и переодела ослабевшую больную, с трудом, но впихнула в нее немного еды и даже принесла в комнату букет свежесрезанных цветов, чтобы порадовать девушку. Астры и георгины, словно вобравшие в себя яркие краски уходящего лета, а главное – хлопоты и участие Жюстины, подняли Эмильенне настроение. Приподнявшись на подушках, она попросила свою заботливую сиделку распахнуть окна, чтобы наполнить комнату видом, запахами и звуками сада.

– И еще, Жюстина, попроси, пожалуйста своего господина… – смущение, проскользнувшее в голосе девушки при упоминании Ламерти, умилило служанку до невозможности. – Попроси его чтобы он прислал мне какую-нибудь книгу.

Конечно, было бы лучше попросить о книге непосредственно Жюстину, но та, если и умела читать, то вряд ли смогла бы сделать выбор или найти в библиотеке нужный том. После того как женщина вышла выполнять просьбу, Эмили еще какое-то время полюбовалась цветами и видом из окна, а потом незаметно для себя задремала.

Когда она проснулась, был уже вечер и яркий солнечный свет за окном сменился мягкими сумерками. На прикроватном столике лежал томик Чоссера, рядом стояло блюдо с поздними вишнями. К ягодам девушка не притронулась, а книгу взяла. Впрочем, тут же чуть ее не выронила, поскольку все еще не могла привыкнуть к тому, как ослабела за время болезни. Положив раскрытую книгу поверх одеяла, чтобы не держать в руках, Эмильенна принялась за чтение. Впрочем, она быстро уставала и, отрывая глаза, подолгу смотрела в окно, на угасающий день. Небо постепенно меняло оттенки, сначала делаясь все светлее, а затем, напротив, насыщаясь чернильно-синими тонами роскошной августовской ночи. Было ясно и небосвод постепенно загорался звездами – сперва робкими, а потом все более и более яркими.

Пришла Жюстина, зажгла свечи, недовольно покосилась на нетронутые вишни, но промолчала. Женщина села возле кровати и принялась вязать, не решаясь досаждать юной госпоже своей болтовней. Девушка, попеременно глядевшая то в книгу, то в окно, казалась такой далекой, и отстраненный задумчивый вид ее никак не располагал к разговорам.

Впрочем, Жюстина была не большой охотницей до бесед с господами, поскольку ни сам Ламерти, ни его покойная матушка не удостаивали служанку общением, за исключением самых необходимых распоряжений. С такими господами лишний раз рот побоишься открыть, а других у Жюстины не было. А эта внезапно появившаяся девушка, хоть и успела завоевать сердце старой служанки, но поводов и тем для разговоров не давала, особенно если учесть, что три дня из пяти она без сознания провела в постели. Королева над домашней челядью, Жюстина с куда большим удовольствием обсуждала все перипетии хозяйской жизни с другими слугами на кухне, после ужина, за стаканчиком горячительного напитка. Хотя, по чести сказать, слуг этих нынче осталось куда меньше, чем раньше. А впрочем, экономка придерживалась мнения, что для хорошего разговора довольно и одного собеседника, а еще лучше – слушателя.

Ближе к полуночи Жюстина ушла, оставив девушку в одиночестве. То ли она полагала, что раз больная очнулась, то больше не нуждается в ночном бдении возле постели, то ли считала, что в этот час ее захочет сменить у кровати молодой госпожи хозяин дома. Так или иначе, пожелав Эмили доброй ночи и ворчливо посетовав, что больная не позволила ей закрыть окно, служанка отправилась на покой.

Через некоторое время, девушка с удивлением обнаружила, что прислушивается к каждому редкому звуку в затихшем доме. Поймав себя на этой мысли, Эмильенна поняла, что невольно ожидает визита Ламерти. Каждую секунду была готова она услышать звук приближающихся шагов, скрип отворяемой двери. Самым странным было то, что Эмили не могла понять, боится ли она прихода Армана или напротив ждет его. Скорее всего, в ней боролись оба чувства. С одной стороны, визит посреди ночи в спальню мужчины, который испытывает к ней отнюдь не братские чувства, следует считать более чем предосудительным и даже довольно опасным. Но в то же время, Жюстина поведала девушке, что хозяин просиживал у постели молодой госпожи ночи напролет, а, исходя из этого, его приход можно было бы рассматривать как проявление заботы.

Еще Эмильенну слегка беспокоило, что она повела себя не слишком вежливо, вместо благодарности за спасение, накинувшись на него со своими издевками. Девушка видела, что Арман ушел раздосадованным и обиженным. Нельзя сказать, чтобы она испытывала сильную вину за свое поведение, поскольку никто иной, как Ламерти, явился причиной ее падения, пусть и косвенной. Однако все же он ее спас и заботился о ней, а потому стоило проявить больше такта и благодарности. Ну и, кроме всего прочего, Эмильенне было просто скучно. Спать не хотелось, так как она провела во сне почти полдня, читать было все еще тяжело, Жюстина ушла, хотя и сидя у постели, служанка была молчалива, и обращалась к девушке только в случае необходимости. Сама же Эмильенна не решалась заговорить со своей сиделкой, ибо почтенная домоправительница все еще внушала ей легкий трепет, несмотря на почти материнскую заботу.

Девушка ощущала острую потребность в собеседнике. Каким бы ни был Ламерти, сколь бы злы и циничны ни были порой его речи, но беседы с ним стали привычными и почти необходимыми для Эмили. Уж что-что, а скучать в его обществе ей точно не доводилось. Тем более, что ей все же хотелось загладить утреннюю резкость и по-хорошему поблагодарить Армана за спасение.

Однако минул час, затем два и три, а Ламерти так и не пришел. В сонном доме смолкли все звуки и лишь шорохи ночного сада были слышны из окна, которое по-прежнему было открытым. Оттуда тянуло ночной прохладой, становилось зябко, но встать и закрыть ставни у девушки не было сил. Эмильенна закуталась потеплее в одеяло, мысленно обругала себя за глупое ожидание, и, перестав прислушиваться к каждому скрипу половиц, через какое-то время заснула.

Глава двадцать вторая.

Когда Эмили вновь открыла глаза, был уже день. Солнце опять заливало комнату, тени ветвей садовых деревьев весело метались по стене, а с прикроватного столика доносились ароматы кофе и свежей выпечки. Уловив эти соблазнительные запахи, Эмильенна, впервые за время болезни, поняла, что голодна.

Жюстины не было, но больная достаточно окрепла, чтобы позавтракать без ее помощи. И хотя в итоге ослабевшая Эмили не смогла осилить и половины содержимого подноса, но все-таки подкрепила свои силы. В течение дня она читала, поскольку держать книгу было легче, чем накануне. Ближе к вечеру девушка заснула. Проснувшись, она обнаружила, что солнце клонится к западу, окрашивая стены в нежно-розоватые тона.

Эмильенна облокотилась на подушки, приподнявшись на локте, чтобы иметь возможность любоваться закатом. В этот момент хлопнула входная дверь, пропуская вместо ожидаемой Жюстины самого хозяина дома.

– Я смотрю вам лучше? – Арман слегка улыбнулся, и в голосе его слышалось удовлетворение, словно улучшение состояния девушки являлось его личной заслугой. Хотя, отчасти, так оно и было.

– Да, благодарю вас, – Эмильенна твердо решила быть милой, поскольку желала помириться с Ламерти, дабы избежать угрызений совести и опасений, что может вызвать очередной припадок гнева у этого неуравновешенного и недоброго человека.

– Наконец-то я дождался благодарности! – с нескрываемым сарказмом произнес Арман. – Мне нравится когда ты осознаешь, чем ты мне обязана, милая.

Эмили покоробило от этого фривольного обращения из уст Ламерти. В последнее время он как-то незаметно стал все чаще обращаться к ней на «вы» и реже употреблял различные наименования, более уместные в общении с девицами низшего сословия. Раз он снова заговорил с ней в подобном тоне, значит все еще сильно злится, решила девушка.

– Простите, если обидела вас, – поступившись гордостью, Эмильенна решила изображать кротость. Все-таки не стоит дразнить драконов, пока ты в их власти.

– Обидеть меня сложнее, чем может показаться. Вот разозлить – это легко! Впрочем, кому я это говорю? – он усмехнулся. – Вы, кажется, не раз имели глупость это сделать и насладиться последствиями своей опрометчивости.

Девушка молчала. Да и что тут сказать? Пусть говорит, что хочет – если она не будет возражать, то хоть меньше шансов вызвать его гнев. Она ждала, что он еще долго будет, истекая ядом, распекать ее за неблагодарность и прочие грехи, но вместо этого, Ламерти неожиданно переменил тему.

– Раз вам лучше, то полагаю, хватит уже валяться в кровати. Жюстина принесет вам платье и поможет одеться, – говоря это Арман не смотрел прямо на девушку, но краем глаза следил за ее реакцией.

Эмильенна удивленно воззрилась на него. Конечно, ей лучше, чем накануне, но все же она не ждала, что ее заставят подниматься с постели и выполнять очередные прихоти хозяина поместья. Девушка не была уверена, что у нее хватит сил подняться на ноги. Впрочем, жаловаться и стенать она не собиралась. Если надо встать – встанет. Она всего лишь его игрушка и пленница, как бы ни хотелось об этом забыть хоть ненадолго.

– Как вам будет угодно, мсье де Ламерти, – спокойно и холодно ответила Эмили. – Надеюсь, что вы позволите мне одеться в обществе Жюстины и оставите меня до новых распоряжений.

– Да, конечно, – голос Армана был не менее холоден. – Если ты думаешь, что я жажду одеть тебя лично, то заблуждаешься. Я, знаешь ли, предпочитаю обратный процесс, – увидев смущение девушки и ее зардевшиеся щеки, Ламерти удовлетворенно ухмыльнулся и вышел из комнаты.

Вскоре пришла Жюстина с одеждой. Эмильенна полагала, что служанка принесет голубое бальное платье, в которое она по милости Армана была одета последнюю неделю, но платье в руках экономки было совсем другим. Оно было скромнее, из серого шелка с бледно-розовыми вставками. Не то, чтоб оно очень понравилось Эмили, но казалось намного уместнее предыдущего. Выяснилось, что платье – плод Жюстининых трудов. Оно принадлежало прежде к гардеробу бывшей госпожи – надо полагать матери Армана, и было лично перешито верной служанкой.

Девушка с помощью экономки облачилась в новый наряд. Впрочем, назвать его новым можно было весьма условно. Однако при отсутствии выбора, платье вполне устраивало Эмильенну, несмотря на то, что она не питала нежных чувств ни к вещам с чужого плеча вообще, ни к покойной матушке своего мучителя в частности.

Когда Эмили была одета, она с помощью Жюстины дошла до зеркала, чтобы оценить результат. Идти было тяжело, даже опираясь на сильное плечо служанки, отнюдь не отличавшейся хрупкостью сложения. Отражение свое девушка нашла вполне сносным и бросив на него недолгий одобрительный взгляд, поторопилась опуститься в кресло, ибо лежать одетой в кровати казалось не очень хорошей идеей. Не успела она присесть, как дверь распахнулась, и снова вошел Арман. Он оглядел Эмильенну одобрительным взглядом, а затем, не говоря ни слова, приблизился и подхватил ее на руки.

Сердце девушки замерло, потом наоборот забилось сильно и часто, но она усилием воли справилась с нахлынувшим страхом. Пока Ламерти нес ее по коридорам и галереям, Эмили убеждала себя, что если бы этот человек хотел причинить ей зло, то давно бы уже сделал это. Конечно, Арман импульсивен и непредсказуем, но пока она не убедилась, что его намерения дурны, бояться глупо. Тем более, что страх делает слабее, туманя разум и лишая воли.

Так, ведя мысленные диалоги с самой собой, Эмильенна едва замечала куда они направляются, да и не настолько хорошо знала она замок Монси, чтобы понимать в какой части его находится.

Наконец, Ламерти распахнул ногой последнюю дверь, и девушка оказалась на открытой террасе, увитой зеленью и залитой светом, клонящегося к западу солнца. Терраса располагалась над парадным входом замка и имела в основании восемь колонн. С нее открывался вид на дорогу, ведущую к Монси. Вдалеке виднелись крыши и сады деревни.

От восхитительной и какой-то щемящей красоты у Эмильенны на миг перехватило дыхание. Она ничего не сказала, только бросила на Армана красноречивый взгляд. Кроме восторга и благодарности, в нем читалась также изрядная доля облегчения. В ответ Ламерти прищурил глаза и слегка приподнял уголки губ. Он словно бы прочел ее мысли, почувствовал ее испуг, затем удивление и насладился сполна произведенным эффектом. Весь его вид словно говорил: «Вы, мадемуазель, ждали от меня очередных злодеяний, а я, в который раз, оказался трогательно заботливым и милым».

Арман бережно опустил свою ношу в широкое плетеное кресло, а находящаяся рядом Жюстина, которую Эмили сразу не заметила, укутала ее теплой шалью таких невероятных размеров, что могла бы сойти за плед. Эмильенна поглощала глазами красоту августовского вечера. Обвивающие столбы и ограду террасы листья плюща сияли, насквозь пронизанные солнечным светом, легкий ветерок доносил смешанные ароматы цветов и созревающих фруктов.

Арман молчал, стоя за спиной девушки. То ли тоже увлекся созерцанием пасторального пейзажа, то ли наблюдал за Эмильенной. Но закатной идиллии не суждено было длиться вечно. Эмили смотрела по большей части на небо, а потому не заметила признаков движения на дороге вдалеке. Ламерти же, напротив, сразу обратил пристальное внимание на неожиданное явление. И хотя разглядеть что-то конкретное с такого расстояния было нелегко, но было очевидно, что одинокий всадник не поднял бы таких клубов пыли. Следовательно нежданные гости решили пожаловать компанией. Гости, которые при любом раскладе, ничего кроме неприятностей не сулили.

Арман метнулся к балюстраде, напряженно всматриваясь вдаль. Тут уже и Эмильенна с Жюстиной заметили неладное. Топота копыт еще не было слышно, поскольку дорога, делавшая несколько изгибов на подходе к замку Монси, была заметна издалека, зато кавалькада всадников виделась довольно отчетливо. Их было человек шесть.

Ламерти виртуозно выругался. Не сложно догадаться, что за гости могли пожаловать в его родовой замок и каковы цели их визита. Эмильенна молчала, только стала еще бледнее, насколько это было возможно. Зато Жюстина молчать не собралась.

– Кто это к нам спешит, господин? Сдается мне, вы им не рады, – женщина деловито встала рядом с хозяином, опершись грузным телом на балюстраду, и издалека буравила нежданных визитеров гневным взглядом, будто вознамерившись прожечь на них дыры или хотя бы обратить в бегство.

– Вот что, Жюстина, – Ламерти мгновенно принял решение. – Нас здесь не было и нет! Ни меня, ни тем более, ее, – он резко кивнул в сторону девушки, нервно комкавшей тонкими белыми пальцами бахрому шали. Затем, вновь обернувшись к служанке, продолжал. – Они, конечно, разузнают все в деревне, но для этого понадобиться, как минимум, несколько часов. Нам хватит…должно хватить!

Закончив свою весьма лаконичную речь, Арман склонился над креслом и, подхватив, Эмильенну, быстрым шагом покинул террасу.

– Я уж ваше добро как следует схороню от этих аспидов, можете быть уверены! – крикнула Жюстина вслед своему господину. И поскольку слова у этой решительной женщины редко расходились с делом, она, не теряя ни минуты, направилась в сторону главных комнат, дабы успеть попрятать все – от старинных фламандских гобеленов, до последней серебряной чайной ложки.

Тем временем ленивое закатное солнце продолжало спокойно заливать мир золотисто-розовым светом.

Глава двадцать третья.

Арман столь стремительно пересекал галереи и анфилады комнат, что, казалась, вовсе не ощущал веса своей ноши. Через несколько минут он оказался в кабинете. Опустив девушку на диван, Ламерти принялся лихорадочно рыться в ящиках письменного стола и секретера. Надо сказать, что торопливость его действий удивительным образом сочеталась с обстоятельностью и сосредоточенностью. Собрав деньги и все имеющие значение бумаги, Арман отправился из кабинета в спальню своей покойной матери. Там он довольно бесцеремонно принялся рыться в шкатулках, сундучках и ящиках старинного трюмо. Мадам де Ламерти, графиня де Монси весьма неодобрительно взирала с портрета на сына, в спешке швыряющего в сумку драгоценности, принадлежавшие не только ей, но и прежним поколениям женщин из ее семьи и семьи ее мужа. Рубины и бриллианты, изумруды и жемчуг, сапфиры и аметисты, все эти сокровища без разбора и малейшей почтительности сваливались в бесформенную груду, через некоторое время приобретшую довольно внушительные размеры. Не прошло и десяти минут, как в матушкином будуаре не осталось даже самой завалящей безделушки из драгоценных камней и металлов.

Все это время Эмильенна сидела одна в кабинете, отданная на растерзание тревожным мыслям и дурным предчувствиям. Арман не соизволил ей ничего объяснить, он вообще не сказал ни слова после того, как отдал распоряжения Жюстине. Эмили не винила его, понимая, что сейчас не до разговоров. Девушка догадалась, что те всадники были из Парижа, бывшие друзья Ламерти, ставшие врагами.

Что ж, после Революции такое положение вещей стало вполне привычным и никого не могло удивить. Убежденные единомышленники и закадычные друзья вчера, сегодня отдавали друг друга трибуналам и посылали на плаху. Для Эмильенны де Ноалье все они были подобны стае бешеных псов, которые вместе совершают набеги, терзают жертвы, а затем яростно дерутся за добычу. Если смотреть правде в глаза, то Ламерти ничуть не лучше других, а то и хуже многих, но сейчас от него зависела ее судьба. Если среди тех, кто меньше чем через час будет в замке, есть Парсен, то она погибла. Но даже если его нет, все равно, надеяться ей не на что, и не на кого, кроме Армана. Она может сколько угодно бояться его и ненавидеть, но освободиться из-под его власти и стать жертвой его врагов… Нет, такую цену за свободу Эмильенна платить не желала.

Ламерти вернулся в кабинет. По-прежнему не говоря ни слова, он наклонился к девушке и вскинул ее на плечо. Затем распахнул ногой дверь и почти бегом стал спускаться по лестнице. Эмильенна прямо задохнулась от возмущения, потрясенная подобной бесцеремонностью. Когда Арман бережно нес ее на руках, она была смущена, но не возражала, оправдывая смирение полной беспомощностью, но позволить тащить себя на плече словно мешок с мукой – это уж слишком!

– Оставьте меня, я пойду сама, – потребовала она.

– О да, – злобно прошипел в ответ Арман, не замедляя шага. – Нисколько не сомневаюсь, что ты полна решимости это сделать. Ты же такая гордая! – лица Ламерти девушка в силу своего положения видеть не могла, но была уверена, что на нем сейчас язвительно-злобное выражение, так часто предшествующее его приступам ярости.

– Знаешь что? Я могу поставить тебя на пол и позволить тебе идти самой. Только не рассчитывай на то, что я буду по полчаса ждать пока ты будешь пересекать каждую комнату, шатаясь и цепляясь за стены, или заботливо поддерживать тебя под руку. Как бы не так! Или я тащу тебя таким вот непочтительным образом, унижая твое достоинство и уязвляя гордость или, запечатлев на твоих губах страстный прощальный поцелуй, оставляю ожидать встречи с Парсеном и теми, кого он соизволил зазвать ко мне в гости. Выбор за тобой! – во время этой тирады, несмотря на яд, которым сочились его слова, Арман ни на секунду не замедлил темпа ходьбы.

Эмильенна молчала. Она не могла выбрать ни один из предложенных вариантов. Согласиться на то, чтобы он ее бросил было безумием, просить не бросать – унижением. Поэтому она выбрала единственный возможный в ее положении ответ.

– Решайте, как знаете, – тихо пробормотала Эмили.

– Вот и умница, – Арман оценил то, как его пленница выкрутилась из щекотливой ситуации. – Предоставь мне поступать, как я считаю нужным, и помалкивай.

В сложившихся обстоятельствах девушка сочла за благо последовать его совету и больше не произнесла ни слова.

Ламерти вышел из замка со стороны противоположной входу и направился в сторону озера. Дорога до озера, прежде доставлявшая девушке удовольствие, теперь казалась бесконечно длинной. Эмильенна не знала, почему Арман направляется в эту сторону и какова конечная цель его пути, однако, находила логичным, что он старается увеличить расстояние между собой и преследователями. Молодой человек шагал быстро и потому довольно скоро они были уже у воды. Солнце в этому моменту уже село, и с озера потянуло прохладой.

Когда наконец Ламерти опустил ее на траву, Эмили испытала бесконечное облегчение, поскольку после четверти часа на плече у Армана у нее ужасно кружилась голова и ломило все тело. Ламерти швырнул сумку с деньгами, бумагами и драгоценностями на траву рядом с Эмильенной и куда-то удалился. Девушка не сделала даже попытки поинтересоваться, куда он идет и как скоро вернется. Она лишь молилась о том, чтобы не услышать со стороны замка топота копыт или голосов. Мысленно Эмили пыталась высчитать, сколько времени понадобится визитерам из Парижа, чтобы доехать до замка, как долго сможет их отвлекать и задерживать Жюстина и, соответственно, как скоро они пустятся в погоню за беглецами. Как ни старалась она мыслить по возможности трезво и хладнокровно, размышления неизменно прерывались молитвами или приступами паники из-за каждого звука, действительного или мнимого. Эмили была так напряжена и встревожена, что не обращала ни малейшего внимания на слабость и боль, которые не оставляли ее ни на мгновение.

В таком состоянии застало девушку возвращение Ламерти. Сначала она услышала негромкий плеск воды и некоторое время спустя заметила приближающуюся лодку. Арман стоял, опершись одним коленом о скамью, и напряженно работал веслом, направляя суденышко к берегу. Мгновение спустя, легко перемахнув через борт лодки, он был уже рядом с Эмильенной. Сначала тяжелая сумка полетела на дно лодки, затем пришел черед девушки. С ней Ламерти обращался бережнее. На этот раз он не стал закидывать Эмили на плечо, а просто перенес ее через узкую полоску воды, отделявшую лодку от берега, и усадил на скамью. Несколько секунд спустя он уже отталкивался веслом от песчаного дна.

Когда лодка легко заскользила по глади воды, Эмильенна слегка успокоилась и вновь обрела какое-то подобие душевного равновесия. Девушка обратила внимание, что Арман старается держаться ближе к берегу, вместо того, чтобы отплыть от него как можно дальше и скорее. Это было ей непонятно и она решилась наконец прервать молчание, чтобы задать вопрос.

– Разве мы не поплывем к другому берегу? – спросила она, инстинктивно стараясь произносить слова как можно тише, словно ее могли услышать те, от кого они бежали.

– Разумеется, – лаконично ответил ее спутник, не отрывая взгляда от весел.

– Но почему мы тогда мы держимся так близко к земле?

– Потому что, ангел мой, если мы окажемся на середине озера или ближе к противоположному берегу, нас можно будет увидеть из окон замка. Не думаю, что господа, решившие меня навестить, обязательно должны быть в курсе того, куда мы направляемся. Пока же мы плывем вдоль берега заметить лодку можно лишь вплотную подойдя к кромке озера. Поэтому мы не пересечем озеро, а обогнем его. Конечно, это займет куда больше времени, зато будет безопаснее. Ты со мной согласна?

Эмильенна молча кивнула, хотя по тону Ламерти, теперь более спокойному и почти доброжелательному, было видно, что он не прочь завязать разговор. Конечно, он прав и высокие берега озера скрывают их от посторонних глаз. Однако обсуждать этот факт или что-нибудь другое, у девушки не было ни малейшего желания, она была слишком измучена и душевно, и физически.

Ламерти же, напротив, заметно повеселел. Эмильенна за неимением возможности делать что-либо, кроме как наблюдать за своим спутником, обратила внимание, что с лица его исчезло выражение напряженности и досады, движения стали легкими и спокойными, а не стремительно нервными. Девушку немало удивила такая перемена. Конечно, им удалось оторваться от преследователей, и создать между собой и ими небольшой временной зазор, однако они по-прежнему остаются беглецами и положение их, насколько она могла судить, намного хуже, чем когда они бежали из Парижа в Монси. Армана же это, казалось, не беспокоило. По сути, так оно и было.

Ламерти действительно пребывал в приподнятом настроении. Он был вполне доволен собой. Еще бы! Парсену и прочему сброду не удалось застать его врасплох. В конце концов, он предполагал что рано или поздно они заявятся. Единственной своей ошибкой Арман считал то, что не подготовил возможное бегство заранее, из-за этого все пришлось собираться в спешке. Однако следует признать, что он не метался по дому, изрыгая проклятия, а действовал быстро и разумно.

Не жаль ли было владельцу замка Монси оставлять родной дом и пускаться в неизвестность? Нисколько. К родовому поместью Арман был более чем равнодушен и посещал замок крайне редко. К роскошному особняку в Париже он питал несколько более сильную привязанность, но и тот покидал легко и без особых сожалений.

Все дело в том, что Арман де Ламерти, очертя голову, пустился в революционные перипетии не только оттого, что видел в том для себя выгоду или спешил принять сторону победителя. Это были веские причины, но не главные. Главной, как он уже однажды признался Эмильенне, была скука. Смертельная скука, одолевавшая Ламерти, последние несколько лет. Он жил без смысла и без цели. Подобное существование, заполненное удовольствиями, было приятным и разнообразным, но совершенно пустым. То что составляло смысл жизни для других людей его круга и возраста, не имело к Арману ни малейшего отношения. Он никогда в жизни не испытывал финансовых затруднений, следовательно ему была чужда цель сколотить или увеличить свое состояние. Любовь, являющаяся источником отрады и мучений для большинства его сверстников, была в его глазах несусветной глупостью, чем-то вроде добровольного помутнения рассудка. Ни вера, ни дружба, ни искусство – ничто из этого не занимало Армана. Блестящий аристократ, имеющий больше средств, чем в состоянии потратить разумный человек и возможность заполучить любую женщину, которую пожелает, абсолютно лишенный принципов и идеалов, чуждый морали и религии, он мог позволить себе все, что пожелает, а оттого и наскучил со временем всеми этими радостями.

Арман решительно был лишен способности наслаждаться тем, что имеет. Ему нужно было что-то иное – необычное, опасное, скандальное или недоступное. А потому в революционной деятельности он нашел себе не только источник дохода, но и забаву. Однако это новое развлечение наскучило ему куда быстрее, чем блага светской жизни. На народ, его права и страдания, Ламерти было глубоко плевать, необходимость же общения на равных с теми, кого он считал жалкими отбросами, вызывала поначалу досаду, а потом откровенное бешенство. Возня и грызня вокруг реквизированного имущества также была омерзительна, хоть он и не брезговал этим источником легкой наживы. В общем, настало время все это бросить и найти себе новое развлечение.

Доведись Арману просто покинуть по доброй воле Париж и отправиться в Англию, дабы спокойно тратить изрядно увеличившееся за последние годы состояние, он испытывал бы куда меньшее удовлетворение. А так, по крайней мере, весело. Убегать, дурачить бесконечно презираемых бывших соратников, ускользая у них из-под носа – все это было для него развлечением и приключением, приятно будоражащим кровь. Ужасы неизвестности не пугали Армана, имевшего счета у многих европейских банкиров, и предусмотрительно запасшегося изрядной суммой денег на дорожные расходы.

Ну и, конечно, эта девушка. Без нее все было бы куда прозаичнее. А с ней он чувствовал себя одновременно тираном и героем, упиваясь производимым на свою пленницу впечатлением – неважно дурным или хорошим.

Арман поднял взгляд на свою спутницу и решил, что обычная беседа с ней, полная непримиримых противоречий и взаимных колкостей, именно то, что ему сейчас нужно.