Loe raamatut: «Десять писем»

Пролог

Пять лет назад. Клиника «Les Alpes». Швейцария.

Я умирала.

Каждую мышцу, каждый сустав мучительно скручивало, заставляя меня до онемения пальцев сжимать края ночной рубашки, насквозь пропитанной холодным потом. Нескончаемая боль держала меня в тисках, словно мне кололи ее внутривенно, и она расползалась ядовитой змеей, отравляя каждую клетку моего измученного тела. Она питалась моими страданиями, и мне хотелось вспороть себе грудь, чтобы вытащить наружу и обезглавить мерзкую тварь, безжалостно сводящую меня с ума.

Я потерялась в днях. Сколько я здесь? Неделю? Месяц?

Еще минуту назад я истерически рыдала. А теперь терпеливо лежала на кровати, слизывая языком засохшие дорожки слез, и даже не пыталась уклониться от солнечного луча, пробивающегося сквозь прозрачный тюль и болезненно вонзающегося в мой воспаленный зрачок. Во рту пересохло, а в глотку будто насыпали битого стекла.

Пить. Мне безумно хотелось пить.

С трудом поднявшись, я на подрагивающих ногах подошла к тумбе, на которой так маняще стоял графин с прохладной водой. Не удосужившись взять стакан, я поднесла стеклянную емкость к губам и сделала несколько жадных глотков. Чувство облегчения не пришло, и я, прикрыв глаза, вылила остатки воды себе на голову. Освежающие струи поползли по лицу и, скрывшись за воротом рубашки, извилисто потекли по спине и груди, опадая мелкими каплями на холодный пол. Мне стало жарко и, приложив руку ко лбу, я ощутила на обжигающе горячей коже ледяное прикосновение влажной ладони.

Я судорожно дышала, и очередной вдох застрял в горле вязким комом. Они снова были здесь. Темные, двигающиеся в жутком танце тени появлялись лишь в моменты полного отчаяния и преследовали меня до самого конца. Они насыщали мой распаленный мозг суицидальными мыслями, и я всячески пыталась не дать им себя уничтожить.

– Вы не существуете, – еле слышно шептала я, нервно расхаживая из стороны в сторону. – Не существуете. Это все нереально.

Пытаясь унять тревогу, я не могла найти себе места, и дрожащими руками непрерывно блуждала вдоль собственного тела. Я остервенело растягивала ворот рубашки, теребила пуговицы и грызла ногти, иногда до боли прикусывая огрубевшую кожу пальцев.

В фокус моего зрения попало висящее над комодом овальное зеркало в деревянной раме. Я подошла к нему и, склонив голову набок, принялась тщательно рассматривать собственное отражение. Глубокие глазницы на худом лице напоминали бездонные выжженные кратеры. А злая усмешка, появившаяся на потрескавшихся губах, исказила до неузнаваемости черты в прошлом красивого лица.

Этой девушкой с тусклым взглядом, спутанными волосами и жутко выпирающими ключицами не могла быть я. Кончиками пальцев я неверяще дотронулась до бледной впалой щеки и провела вдоль режущей скулы, отмечая болезненно-серый цвет лица. Острые края поломанных ногтей неприятно оцарапали кожу.

Они бросили меня. Оставили здесь совсем одну.

Голодная мерзкая тварь свернулась плотным кольцом в грудной клетке и, широко разинув пасть, требовала ужин. Мутный коктейль, напоминающий грязную лужу из боли, одиночества и гнева, запузырился и, отдаваясь клокочущими звуками где-то в глотке, вырвался наружу.

Я закричала.

Мой раздирающий душу вопль разрезал пространство комнаты и, отскочив от стен, а кулак врезался в зеркало. Острая боль пронзила мою правую руку, а холодное стекло растрескалось и, исказив уродливую картинку, осыпалось кривыми треугольниками. Зловещие тени, забившись в угол, не смели продолжать свою леденящую душу пляску.

Дверь резко распахнулась, и вошли двое мужчин в синих медицинских костюмах. Беглым взглядом оценив обстановку, один из них сделал осторожный шаг ко мне.

– Мисс, прошу, отдайте мне стекло. – Он медленно протянул руку вперед.

Я не совсем поняла, о чем речь. Проследив за его взглядом, я удивленно уставилась на окровавленный осколок в моей руке. Вдоль запястья тянулся кривой порез, из которого тонкой струйкой стекала кровь, образуя причудливый узор на светлом мраморе.

– Мисс, – настойчиво повторил мужчина, снова привлекая мое внимание. – Мы вам поможем.

– Я умираю, – всхлипнула я, утирая новые дорожки едких слез и сильнее сжала острые неровные края.

– Это не так, – мягко произнес он, делая еле заметный шаг в мою сторону. – Это ломка, от нее никто не умирает. По крайней мере, не здесь. – Он тепло улыбнулся. – Прошу вас, отдайте мне осколок, мы вам поможем. Обещаю.

Бархатный тембр гипнотизировал меня, я недоверчиво смотрела в добрые глаза, судорожно покусывая нижнюю губу. Мне хотелось ему верить. Но, кажется, его звали Джон, и еще вчера он крепко держал меня своими огромными руками, пока мне насильно протыкали вены.

– Мисс, – позвал меня второй, и я по инерции повернула голову. В следующее же мгновение Джон резким движением выбил осколок из моей руки и, схватив за плечи, повалил на кровать, крепко удерживая за запястья. Я начала яростно отбиваться и истошно орать, но против навалившегося сверху тяжелого мужского тела у меня не было ни единого шанса.

– Скорее, – торопил он напарника, параллельно уворачиваясь от моего колена и придавливая его своим бедром.

Второй мужчина, имени которого я не знала или не помнила, набрал лекарство в шприц и, отбросив пустую ампулу в сторону, приблизился ко мне, велев Джону зафиксировать руку. Тонкая игла легко вошла в плоть, наградив меня мимолетной болью, вмиг поплывшее сознание безуспешно пыталось ухватиться за быстро отдаляющуюся реальность. Стремительно приближающаяся чернота наградила мое тело парализующим спокойствием, и на грани падения в темноту я думала лишь о том, что не хочу… не хочу больше жить.

Глава 1

Настоящее время. Нью-Йорк

Если мои обонятельные рецепторы не дали сбоя, то именно запах натуральной кожи с примесью табака, кофе и, возможно, цитруса заполнял салон черного тонированного внедорожника, в который я села пятнадцать минут назад. Я вдохнула еще раз. Наверное, так пахнет роскошь. Хотя, если бы меня спросили, чем пахнет роскошь, я бы вмиг представила запах свежей древесины с добавлением алкогольных нот выдержанного шотландского виски и кусочками горького шоколада, а запах свежих орхидей добавили бы нотку изысканности этой композиции. К счастью, я не претендовала на звание лучшего парфюмера года, а виски все же хотелось бы заменить на коньяк. Не стоит добавлять его любимый напиток в мой роскошный букет.

Вытянув ноги вперед, я поудобнее устроилась в прохладном кожаном кресле. Восьмичасовой перелет из Лондона утомил меня. Я испытывала легкую тошноту, и мне проще было списать это на бортовую кухню, чем признаться самой себе, что я волнуюсь из-за предстоящей встречи.

Пять лет – долгий срок. Настолько долгий, что стоило уже давно отпустить и забыть. Но я не могу. Пока не могу.

Лучи июльского солнца Нью-Йорка не проникали сквозь тонированное стекло автомобиля, и я сняла очки, чтобы без дополнительных помех рассмотреть красоту Ист-Ривер. Интересно, насколько правдива американская легенда о затонувшем британском фрегате. Если история достоверна, то на дне этого пролива сейчас лежат несметные богатства стоимостью около полумиллиарда долларов США. Неудивительно, что ничего не нашли. Или нашли, но тщательно скрыли данный факт.

По этой дороге я ездила миллионы раз, но сейчас узнавание не радовало меня, а только вдрызг разбивало мои надежды на то, что старый дом продан. Я бы хотела жить в городе, но кто я такая, чтобы мои желания его хоть немного волновали?

Наш единственный за пять лет диалог занял всего одну минуту четырнадцать секунд. Столько времени понадобилось ему, чтобы кардинально перевернуть мою жизнь. В ультимативной форме он заявил, что я должна вернуться в самое ближайшее время. Когда финансовые угрозы не подействовали, он сказал, что ему плевать, каким образом я выполню его приказ, но если вариант с мешком на голове привлекает меня гораздо больше, то он исполнит мое желание. Хотя я была не против возвращения. Мне просто хотелось показать, что я не его дрессированная собака, готовая выполнить любой приказ хозяина по щелчку пальцев. Но его последний аргумент был весьма убедительным.

Машина остановилась на светофоре, и я перевела взгляд на водителяе. Рик. Если бы я не знала его лично, то подумала бы, что этот крепкий мужчина средних лет — скорее всего, телохранитель с военным прошлым. Я не знала, какую именно должность он сейчас занимает. Но когда-то в прошлой жизни он возил меня по всем важным делам, которые могут быть у одиннадцатилетнего подростка: школа, курсы французского языка и танцы. Позже, когда я пошла в старшую школу, и в его услугах перестали нуждаться, отчим не захотел его отпускать и дал ему другую должность. Поэтому я была приятно удивлена, что меня встретил именно он. Но даже с ним, с человеком, с которым у меня никогда не было никаких проблем, мне не хотелось разговаривать. Я могла бы спросить, как его жена и дочь, но я молчала.

С годами я стала проявлять меньше инициативы в общении. К моей собственной радости, эта черта не сделала из меня отшельницу. В Лондоне у меня остались хорошие знакомые. Я уже по ним скучала. Особенно по Лекси. Возможно, у нее получится выкроить пару дней из своего плотного графика и прилететь ко мне в Нью-Йорк. Но какой бы замечательной ни была Лекси, по-настоящему близкий человек у меня был всего один.

Я снова перевела взгляд в окно. Гринвич, один из самых богатых пригородов Нью-Йорка. Сложно сказать, сколько здесь замков и дворцов. Богатеи не привыкли сорить деньгами, но огромный дом – вопрос престижа.

Металлические ворота бесшумно открылись, пропуская нас на территорию прибрежного поместья. Будь сейчас на дворе средневековье, размеры владения могли бы поразить даже английских герцогов и герцогинь. Оно досталось моему отчиму по наследству от деда и не единожды реставрировалось.

Когда машина остановилась перед парадными дверями, я, ни секунды не размышляя, выбралась на свежий воздух. Рассматривая такой до боли родной и одновременно чужой особняк, поражающий своим размахом и напоминающий самый настоящий Шенбрунн, я подумала, что престиж – это еще и стиль, которым явно пренебрегли в данном конкретном случае.

Итальянский шик 17 века. Звучит претенциозно, но на самом деле итальянская знать лишь хотела укрепить свое влияние за счет поддержания богатства и роскоши, считая стиль барокко символом силы. Великолепие напоказ, вычурность и максимальная помпезность, чтобы окружающие, не дай бог, не подумали, что хозяин стал на цент беднее, – все полностью соответствовало предпочтениям моего отчима.

Я ненавидела этот дом.

Единственное, что восхищало меня на этой огромной территории с бассейном и теннисным кортом – это стометровая береговая линия, где я любила в абсолютной тишине почитать книгу и полюбоваться видом на пролив Лонг-Айленд.

Вслед за Риком, катившим два моих неподъемных чемодана, я прошла через большой холл, выполненный в светло-бежевых тонах с золотистыми вкраплениями. Поднялась по широкой лестнице, украшенной черными витиеватыми узорами, настолько широкой, что складывалось ощущение, будто я – Золушка из сказки, а в конце пути меня ждет принц с туфелькой. Кстати, о принцах.

– Где Алекс?

Рик, опустив чемодан, посмотрел на часы.

– Думаю, через пару часов будет.

Еще два часа, чтобы собраться с мыслями. Я готовилась, будто на плаху.

– Отнесите, пожалуйста, мои вещи в комнату, – попросила я, и, развернувшись, направилась в противоположную сторону.

Я хотела увидеть ее.

Пройдя по коридору третьего этажа к самой дальней двери, я взялась за ручку, надеясь, что она не заперта, и морально готовясь окунуться в океан душевной боли. Но к этому невозможно подготовиться.

На первый взгляд все стояло на своих местах, будто она была здесь всего пару часов назад. Но если приглядеться, можно было заметить, что на полках нет наших с ней фотографий, мольберт отодвинут в самый дальний угол, а холст пожелтел от долгого отсутствия на нем ярких красок. Я не заходила сюда девять лет. Девять долгих лет. Но сквозь боль и тоску я чувствовала ее присутствие каждой клеточкой своего тела. Разве это возможно?

Она обожала живопись и могла часами, закрывшись в своей студии, рисовать с одной чашкой травяного чая, который постоянно остывал, а я заботливо приносила ей свежезаваренный. Ее картин можно насчитать штук двадцать. Я не особо разбиралась в живописи, но каждая из них казалась мне по-своему уникальной. Но я пришла сюда не ради искусства.

На одной из стен, завешенной плотной тканью, висело то, ради чего я здесь. Я медленно стянула эту ненужную тряпку, закрывающую самое дорогое моему сердцу творение. Ее портрет. В груди стало до боли тесно, к горлу подступил ком, который я была не в силах проглотить, а глаза наполнились слезами, пока я смотрела в лицо той, за жизнь которой я отдала бы все богатства мира.

Мария Изабель Браун.

Дрожащими пальцами я нежно коснулась холста и медленно провела по ее длинным, вьющимся локонам. Художник был, безусловно, талантлив. Он нарисовал ее настолько правдоподобно, что я видела живые искорки в веселых зеленых глазах, а золотистые блики в ее медного оттенка волосах переливались из-за проникающего в окно закатного солнца. Наверное, у меня начались галлюцинации. Иначе как объяснить, что умершая много лет назад женщина сейчас смотрела на меня так, будто в любую секунду могла сойти с этой чертовой картины и крепко обнять меня, моментально исцеляя мой сломанный мир. Я смахнула рукой соленые капли, чтобы лучше рассмотреть каждую морщинку в уголках искрящихся весельем глаз, и ласково провела по маленькой родинке над верхней губой.

Я бы многое хотела ей сказать. Попросить прощения за то, что столько лет не была на ее могиле. За то, что не оправдала ожиданий. В глубине души мне бы хотелось объяснить причины, но, возможно, жизнь за гранью все же существовала, и мои тайны были давно раскрыты. Меня это пугало. Я бы не хотела, чтобы она видела, что со мной произошло.

Почувствовав, что сдерживаться уже нет сил, и что обычные слезы вот-вот перерастут в самую настоящую истерику, я резко убрала руку от любимого лица. Отвернувшись, сделала несколько глубоких успокаивающих вдохов, чтобы взглянуть на нее еще раз с улыбкой на губах, прежде чем я покину эту комнату и, вряд ли, вернусь сюда в ближайшее время. Я не плакала несколько лет. Слезы, по моему мнению – слабость. А сейчас не время для слабостей.

– Вы очень на нее похожи. – Неожиданно раздавшийся женский голос заставил меня резко обернуться в сторону двери.

В паре метров от меня стояла женщина средних лет. Одета строго: белая рубашка и черная юбка до колена. Темные волосы убраны в аккуратный пучок. Ее внешний вид наводил на мысль, что она работает в этом доме. На ее губах играла доброжелательная улыбка, вполне искренняя, а в глазах было… понимание. Мне стала некомфортно, что меня застали в такой уязвимый момент.

– Да, наверное, – ответила я, поспешив накинуть ткань обратно на законное место.

– Меня зовут Глория, – представилась она. – Я управляющая. Если вы закончили, я могу проводить вас в вашу комнату, мисс Браун.

Столько официоза вполне в духе хозяина.

– Зовите меня Вивиан, – тепло улыбнувшись, сказала я.

Мы прошли по коридору, оформленному в темных тонах, на стенах которого висели незнакомые мне экстравагантные картины в шикарном обрамлении. Возможно, кто-то посчитает меня необразованной, но для меня искусство – не повод для раздумий, а, прежде всего, – выражение эмоций.

– Ваши вещи уже разобраны. Мистер Миллер распорядился накрыть сегодня ужин в двадцать один ноль-ноль и просил вам передать, чтобы вы не опаздывали. Пока вы можете отдохнуть. Время еще есть, – проинформировала Глория, открывая передо мной дверь и пропуская меня в комнату, в которой я прожила большую часть своей жизни.

Мои брови удивленно поползли вверх. Здесь явно кто-то постарался. Теплые кремовые оттенки, минимум мебели и огромная кровать в самом центре комнаты, на которую хотелось прыгнуть с разбега, будто мне пять лет. Никакого золота, фресок и черных роз. Я была безумно рада этому неожиданному обновлению, поскольку от театральщины в этом доме воспалялись глазные яблоки.

Так как мои вещи еще не были до конца разобраны, я попросила Глорию подготовить мне платье для ужина, а затем направилась в ванную комнату и, наполнив джакузи, погрузилась в обжигающе горячую воду с пеной и ароматом ванили. Меня до сих пор потряхивало от пережитых в той комнате чувств. Почему отчим ее не закрыл? Он тоже до сих пор скорбит?

Задержав дыхание, я опустилась на самое дно из белого камня, расслабляя мышцы тела и стараясь абстрагироваться от мыслей о предстоящем семейном ужине. Получалось плохо. Сложно признаться самой себе в собственном страхе. И страх ли это? Я так много работала над собой, так чего же я боюсь? У меня не было ответа. И это был первый обман.

Вынырнув на поверхность и жадно глотнув воздуха, я решила переключиться на более позитивную волну, чтобы даже самой малейшей эмоцией не показать, что творится внутри. Они не поймут.

Обернувшись в белое пушистое полотенце, я наклеила патчи, хотя ни разу не видела от них должного эффекта и, напевая абсолютно не соответствующую моему настроению Easy On Me, вышла из ванны.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты отвратительно поешь?

Алекс стоял возле окна, лениво прислонившись к комоду, и пристально смотрел мне прямо в глаза. Я растерялась. Я не ожидала, что он приедет так быстро, а я даже… Даже что? Не успею натянуть нижнее белье? Почему-то эта мысль заставила мое тело покрыться мурашками.

Я наивно надеялась, что за пять лет моего отсутствия мой сводный брат превратится в жирного, лысеющего, беззубого мужика. Мое воображение услужливо подкидывало мне соответствующие образы. Так было бы проще, но выходит, я облажалась. Отмахиваясь от своих идиотских мыслей, я рассматривала его, будто в первый раз.

Я видела много красивых мужчин, но Алекс переплюнул их всех. Он никогда от меня не услышит, что его лицо я считаю совершенным. И дело не в правильных чертах. Совсем нет. Дело во взгляде. В пронзительных голубых глазах, притягивающих своим бесконечным холодом. Никто и никогда не смотрел на меня так, как мой сводный брат. Никто и никогда.

Это чувство сродни падению в арктическую глубину, когда каждый миллиметр твоей кожи захвачен властной стихией, и ты вынужден ей подчиниться, чтобы всплыть хоть на мгновение и вдохнуть такой желанный кислород. Я бы предпочла навсегда остаться там. И сейчас, стоя напротив него, я пыталась поймать ускользающую эмоцию, которую я пока боязливо определяла как… влечение? Я с ужасом осознала, что ничего не прошло. Словно и не было этих лет.

Заметив иронично приподнятые брови Алекса, свидетельствовавшие о том, что пауза затянулась, я почувствовала себя круглой дурой. Надо взять себя в руки.

– Знаешь, обычно люди мне не врут. – С энтузиазмом включаясь в заранее отведенную мне роль, ослепительно улыбнулась я.

Его губы, еще секунду назад пухлые, теперь сжались в тонкую линию. Нахмуренный взгляд скользнул по моему влажному после душа телу и вернулся к лицу.

– Видимо, ты плохо разбираешься в людях, – напряженно ответил мой сводный брат.

Я вскинула брови.

– В некоторых отдельных личностях – очень даже неплохо.

Он молчал.

Мельком окинув взглядом слегка отросшие темно-русые волосы, я остановилась на черном рисунке, покрывающем левую руку, которого точно не было раньше. Мне захотелось увидеть его полностью. Насколько уместно будет попросить Алекса снять футболку?

Оттолкнувшись от комода, он подошел ближе ко мне и засунул руки в карманы джинсов.

– Я надеюсь, эти пять лет вдали от семьи принесли свои плоды, и ты больше не будешь вести себя, как отбросы этого города. – Голос сочился презрением, будто он каждую секунду своей жизни жалел, что семнадцать лет назад я переступила порог этого дома.

Больно. Но я очень старалась удержать маску.

– Да я безумно счастлива, что оказалась так далеко от вас. Это время пролетело, как неделя в самом крутом SPA-салоне Нью-Йорка. – Вложив в эту фразу весь свой сарказм, я невинно хлопала ресницами, пока мои внутренности переворачивались вверх дном.

Раньше наши словесные перепалки не пугали меня. Я знала, что он ничего мне не сделает. Но сейчас моя уверенность трещала по швам. Передо мной стоял все тот же Алекс, но только с какими-то дополнительными функциями. Не считая того, что он стал старше, а его взгляд – холоднее. Просканировав его в течение пары секунд, я поняла, в чем причина моих сомнений. Он меня подавлял. Его напряженный взгляд исподлобья придавливал меня к полу, давая понять, что сейчас я для него – не более чем надоедливый комар. Мне стало зябко, а в груди расползлось чувство тревоги и… возбуждения? Я сумасшедшая.

Сводный брат расплылся в какой-то ненормальной улыбке и, отойдя к кровати, двумя пальцами подцепил лежащий на ней мой белый сарафан, который я планировала надеть на ужин. Тот был достаточно скромного фасона – полная противоположность тем откровенным вещам, что я носила раньше.

– Я рад, что обучение на дизайнера привило тебе немного вкуса, и ты перестала одеваться, как шлюха. – Злая усмешка исказила черты его лица, а платье полетело бесформенным комком обратно на кровать. Похоже, что за годы, проведенные врозь, шкала его ненависти по отношению ко мне поднялась на пару пунктов.

– Ну, во-первых, я училась на дизайнера интерьеров, и слабо верится, что ты этого не знал. А во-вторых, еще не вечер. Я обещаю, что в самое ближайшее время я покажу тебе ту часть гардероба, которую монашки сожгли бы на костре, боясь заразиться венерической болезнью. – Моя натянутая улыбка грозила испортить всю мою актерскую игру.

Брат нервно сжал руки в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Отлично, он разозлился. Хотя в принципе, с момента его появления я не увидела ни одной положительной эмоции.

– Я тебя предупреждаю, Вивиан.

Я поморщилась. Только он всегда называл меня полным именем и никогда этой традиции не изменял.

– Ты будешь вести себя прилично и одеваться соответствующе. Никаких наркотиков. Даже травки. Я не отец и не буду закрывать глаза на твои выходки. – Алекс подошел ко мне так близко, что мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. – Дай мне только один повод, и клянусь, я закрою тебя в клинике до конца твоих дней, а их будет не так много, учитывая, какой образ жизни ты привыкла вести. Не забывай, из какой ты семьи! Я ясно выразился?

Меня охватил гнев. Кто он такой, чтобы стоять и отчитывать меня?! Он ни хрена не знает обо мне и моей жизни. Он всегда видел лишь верхушку айсберга, и не более того. Сынок богатых родителей, появившийся на свет с золотой ложкой в заднице, которому с детства все приносили на блюдечке с голубой каемочкой. Я хотела ему сказать, что он может засунуть свои охренительно большие требования в одно место, но вслух произнесла:

– Ясно.

Видимо, мое «ясно» прозвучало не слишком убедительно, потому что сводный брат продолжал стоять и сверлить меня злым взглядом.

– Оденься. Жду тебя внизу через двадцать минут, – произнес он в приказном тоне и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Черт. Черт. Черт.

И дня не прошло, как Алекс вывел меня из себя. Перед возвращением домой я так долго настраивала свой эмоциональный фон на нужную волну, а ему хватило десяти минут, чтобы моя маска уверенности дала трещину. Мне хотелось крушить все вокруг от собственного бессилия. Хотелось выкинуть в помойку оскверненное им платье и надеть свой самый развратный наряд назло ему. Но моя внутренняя стерва успокаивающе гладила меня по голове и шептала, что это не выход. И я была с ней полностью согласна. Спустя ровно двадцать минут, надев все-таки это чертово платье, я спустилась вниз.

Алекс расслабленно сидел в кресле и просматривал документы в темно-синей папке. Перед ним на столе стоял стакан с янтарной жидкостью, и я готова была поспорить на тысячу баксов, что это шотландский виски. Мой взгляд упал на мужчину слева. Он стоял возле камина, сложив руки за спиной, и смотрел на огонь.

Ричард Миллер.

Один из богатейших людей Нью-Йорка, а может, и Америки, и по совместительству – мой отчим, оформивший опекунство надо мной до моего совершеннолетия, которое, кстати, наступило уже почти два года назад.

На таком расстоянии я не могла разглядеть его лицо, но в одной этой величественной позе мне виделось так много всего. Неподвижная высокая фигура с королевской осанкой и благородной кровью, в строгом деловом костюме, явно сшитом на заказ. Гордая порода аристократов черт знает в каком поколении. Он не любил распространяться о своей семье. Я лишь знала, что никого уже нет в живых.

– Здравствуй, Ричард.

Он повернулся в мою сторону, и я смогла рассмотреть гораздо больше. Годы и пара инфарктов не оставили на нем заметного следа. Если даже что-то и было скрыто под завесой превосходства, то окружающим нужно было сильно постараться, чтобы это узреть. Даже я, прожившая с ним не один год и видевшая его в моменты слабости, не знала всех демонов, живущих в нем. Именно его я считала главным претендентом на «Оскар» за непревзойденные актерские таланты. Я в этом деле, можно сказать, стажер.

– Вивиан. – Его губ коснулась легкая улыбка, не затронувшая холодных глаз. – Я рад твоему возвращению, – сказал отчим, раскидывая руки в стороны и приглашая меня в свои объятия.

Я подчинилась. Он крепко обнял меня и по-отечески поцеловал в макушку.

Алекс, наблюдавший за счастливым воссоединением семьи, сидел со скептическим видом, будто говоря мне: «Не верю. Старайся лучше».

Семейный ужин проходил пока на удивление спокойно. Я с огромным энтузиазмом рассказывала о своей учебе в Лондоне, о стилях интерьера и своих личных предпочтениях. И была очень удивлена, когда в ответ на мой комментарий, что барокко не совсем в моем вкусе, Ричард спросил:

– Как твоя комната, Вивиан, тебе все понравилось?

– Да, спасибо, все отлично, – немного сконфуженно ответила я, удивившись вопросу.

– Надеюсь, ты осталась довольна. Алекс занимался ее ремонтом.

Мои брови взлетели вверх, и я изумленно уставилась на брата, показывая всем своим видом: «Серьезно?». Он, в свою очередь, сверлил взглядом отца и, наконец, обратив на меня внимание, надменно произнес:

– Поверь, я не напрягался.

Ах, ну конечно, король отдал приказы несчастным холопам.

– Хорошо, что ты уточнил, а то я уже разволновалась, что ты стоял и всю ночь штукатурил стены лично, – усмехнулась я.

Почему-то образ Алекса, стоящего в синих штанах с обнаженным торсом, испачканным белой краской, вызвал глупую улыбку на моем лице.

Он нахмурился, но никак не прокомментировал мой выпад.

– Я заметила, у нас новая управляющая. Где Сью? – спросила я, когда молодая девушка в черном платье и белом переднике, расставив тарелки с закусками, вышла за дверь.

– Сью пришлось уйти по семейным обстоятельствам, – нехотя ответил сводный брат, посматривая на часы и снова возвращаясь взглядом ко мне. – Глорию я нанял по рекомендации друга. Надеюсь, проблем с персоналом не возникнет? – явно намекая на мои не самые лучшие отношения со Сью, спросил он.

– Нет. Глория мне нравится, – честно ответила я, в душе радуясь, что старая корова, которая везде совала свой нос, больше здесь не работает.

– Твои вещи доставлены? – спросил Ричард, глядя на Алекса.

– Почти.

– Хорошо. Надеюсь, твой визит не затянется.

Мой брат усмехнулся.

– Выгоняешь из дома родного сына?

Ричард, явно не торопясь с ответом, положил столовые приборы и самым что ни на есть аристократическим движением промокнул губы салфеткой.

– Не говори ерунды, – наконец сказал он. – Тебе гораздо удобнее было жить в городе.

– Да, – подтвердил Алекс. – Площадь квартиры немаленькая. Обещали за пару-тройку месяцев управиться. А пока, – он перевел взгляд на меня, – я могу присмотреть за младшей сестренкой.

Я отчетливо услышала скрытую угрозу в этой, казалось бы, безобидной фразе, а обращение «сестренка» вызвало бурю протеста в моей душе. Я даже не подумала, что Алекс уже живет отдельно и, видимо, в его квартире идет ремонт, раз он временно перебрался сюда. Почему он просто не снял апартаменты в Нью-Йорке? Зачем он здесь? Чтобы следить за мной? От этих мыслей стало тревожно.

– Что с японцами? – отвлек меня от беспокойных мыслей брат, аккуратно разрезая стейк из говядины на мелкие кусочки.

– Пока ничего, – устало выдохнул Ричард, откидываясь на спинку кресла и жестом руки приказывая Молли (так звали обслуживающую нас девушку) налить ему еще воды. – Они перенесли подписание на пару недель, хотят внести коррективы.

– Я так и знал. Я говорил, что это дерьмовая затея, и что им нельзя верить, – разозлился Алекс. – Давай пошлем их. Я долгое время веду переговоры с китайцами. У нас есть определенные наметки, как достичь прогресса. Ты знаешь, чего я добиваюсь.

– Я знаю, Алекс, и именно поэтому я против. Ты руководствуешься личными мотивами, а это не очень хорошая политика для будущего корпорации.

– Дело не в личных мотивах. Хотя я считаю, неважно, какая мотивация, главное – результат!

– Важно, если конечный результат мы видим разный. Хочешь сказать, дело не в Эмили?

Кто такая Эмили? Мне стало не по себе от звучания незнакомого женского имени.

– Нет, – процедил Алекс. – Я уже тысячу раз говорил, что дело не в ней. Не только в ней. В Америке ежегодно ампутируют конечности около двумстам тысячам жителей. Наши новейшие разработки стоят от пятидесяти тысяч долларов. Согласись, не каждый может позволить себе это удовольствие. Не за горами кибер-эпоха. И я хочу, чтобы наша компания вошла в нее первой. Я добился того, что через пару месяцев на рынок выйдет новый протез, импульсы у которого будут считываться не с мышц, а непосредственно с нервных окончаний, но ты же знаешь, что проблему с ограниченным запасом энергии я не решил. Шестнадцать часов – это очень мало. У китайцев есть решение. Ты должен мне доверять.

Фармацевтическая корпорация «Miller Health Corp.», помимо производства лекарств, давно занималась протезированием конечностей. И я слышала, что благодаря Алексу за последние пять лет компании значительно усовершенствовать их. О чем сейчас был спор? Я не понимала. Лично меня речь брата впечатлила. Ричарда – нет.

– Китайцам я не доверяю, и ты слишком торопишь события. Поэтому, нет, Алекс. В ближайшее время я не намерен возвращаться к этой теме. Надеюсь, ты меня понял. Я полечу в Японию и лично решу этот вопрос.

Я видела, что мой сводный брат в корне не согласен с его решением, но спорить больше не стал и, налив себе еще виски, выпил его залпом под укоризненным взглядом отца.