Loe raamatut: «Ботаники не сдаются»

Логика может привести Вас от пункта А к пункту Б, а воображение – куда угодно.

Альберт Эйнштейн

Я шагала по коридору учебного корпуса своего факультета, пробираясь сквозь лес студентов, и просто рычала от злости. Очень свирепо и зло! Про себя, конечно, рычала, потому что ботаники, как я, не могут рычать вслух. У нормальных людей это вызывает смех. Почему, спросите вы? Да потому что «ботаник обыкновенный» не живет эмоциями, он живет пространственно‑временными кодами, алгоритмами, графиками и функциями. Является существом усредненного рода, а, следовательно, и подобных эмоций выражать не может.

А‑а! Р‑р‑р‑р‑р‑р! Дайте мне тонну бумаги, я исполосую ее на клочки! Еще как может!

Но, кажется, я отвлеклась и, чтобы объяснить вам, почему я так рассердилась, нужно рассказать подробнее.

Так вот, все началось с моего научного доклада ученому совету университета (который я представила в числе лучших студентов физико‑математического факультета), и на который преподаватели согнали весь курс. И не моя вина в том, что, в большинстве своем, этот курс зевал, болтал и даже не думал париться проблемой расширения Вселенной. Как только я поняла, что никто из сокурсников мою теорию о пространственно‑временных коридорах слушать не собирается, а на рассуждения о квантовой природе вещества и сверхзадачах человечества чихать хотел, я собралась, перестала заикаться и изложила ученым мужам мысль крупномасштабно и по существу. Немного увлеклась (рассуждая о возможном перемещении человека на расстояние в миллион парсеков), часа на полтора, но это же неважно! Когда разговор заходит о квантовой физике, время перестает исчисляться минутами! Уж вы‑то меня понимаете!

Нет, доклад получился отменным. Я стояла с пунцовыми от счастья щеками и вспотевшим лбом, стирала с ладоней следы мела, преподаватели рукоплескали, и даже сам профессор Белоконев встал со стула и сказал веское: «Ай, молодца, Уфимцева! Эйнштейн ты наш! Вот она, будущая гордость страны!» А декан Крокотуха важно ткнул пальцем в студентов «Учитесь, бандерлоги!» и стряхнул с моих плеч меловую пыль.

В общем, я довольно выдохнула, покраснела, и отдала себя ученому совету на расспросы, пока студенты покидали лекционный зал. А когда разошлись, и себе выскользнула. Пошла, окрыленная одобрением старейшин факультета, учебными коридорами в туалет. Закрывшись в кабинке, сняла с плеч рюкзак, расстегнула джинсы… и не прошло минуты, как услышала за дверцей девичий смех и свою фамилию.

Что? Улыбка все еще не сходила с лица. Неужели наконец‑то обо мне заговорили?! В груди важно зашевелилась гордость. Неужели мой доклад всем понравился?! Недаром мама с папой в меня так верили!

– …Уфимцева то, Уфимцева это. Надоело! Тычут этой тощей пигалицей, как достопримечательностью, словно время красных знамен еще не прошло. Скоро деньги за просмотр станут брать! А на что там смотреть‑то? Ни фигуры, ни лица, одни очки и те – черепашье счастье! О походке – вообще промолчу, это же крот‑муравьед какой‑то! Могла бы, подземными ходами прошмыгнула, чтобы ее не заметили. Да она вообще о таком понятии, как «мода», слышала что‑нибудь? Кто сейчас носит рубашки в клетку и джинсовые комбинезоны, как Дуня‑гастарбайтер? И это при папочке‑бизнесмене! Ему что, для дочери нормальной одежды жалко?

– А может, он потому и бизнесмен, что на дочурке‑уникуме экономит! Подумаешь, за два года четыре курса универа окончила! Если ты в восемнадцать лет не знаешь, что такое депиляция и, ха‑ха, петтинг, считай, что прожил жизнь зря!

За дверцей кабинки в два голоса ахнули.

– Лика, ты что думаешь она до сих пор того… нецелованная?

– Серьезно? Да ну! – подхватил второй женский голос. – Такого не бывает!

– Девочки, это с нормальными людьми не бывает, а с ботаншами‑заучками – запросто! – из крана полилась вода, стукнула форточка, и потянуло сигаретным дымом. – Вы слышали, как она трещала сегодня? Я думала это никогда не закончится! Честное слово, даже голова разболелась! Квантовая физика – удавиться! Да кому она вообще интересна?

– Точно не мне!

Гордость в груди сжалась в комок, и душу больно оцарапали кошачьи лапы.

– Ну кто позарится на такой очкастый феномен с косой? Нашли Эйнштейна в юбке! Так и хотелось сказать Крокотухе: «Глаза разуй!» Мышь серая, обыкновенная, которой в личной жизни ничего не светит, вот что я вам скажу!

– Вот‑вот! Меня потому и взбесил Белоконев со своим: «Катенька, гениально!» Будь она хоть трижды самой умной, ни один нормальный парень на такую страшилу даже не взглянет! У нее же вместо чувств – одни формулы!

– А вместо форм – геометрическая плоскость!

За дверцей снова звонко засмеялись.

– Уфимцеву целовать, все равно что зевать от скуки. Только представьте себе: он ей о сексе, а она ему об элементарных частицах и темных материях. Ах‑ха‑ха! Хотела бы я посмотреть на эту картину!

– Ее и не слушал никто, все ждали, когда это занудство закончится. Доклад, вы серьезно?! Я видела, как Сашка Гайтаев лизался на галерке с Крыгиной, а к Воробышку заливали девчонки с экономического. Уверена, поставь Белоконев свою Катеньку на кафедре в купальнике, парни все равно эту мелкую выскочку и не заметили бы!

Что?

Наверно, я бы так и стояла в кабинке остолбеневшая, раздавленная весом услышанных слов, если бы в рюкзаке не зазвонил телефон. Снова и снова, и очень настойчиво.

Девчонки всполошились. Застучали каблучками по кафелю к окну, пряча сигареты под подоконник.

– Эй, кто там? Эй! – и такой же дружной гурьбой пробежали обратно.

Я отступила от дверцы и прижала рюкзак к груди, чувствуя, как пылают щеки. Но уже не от гордости, нет. Сейчас они горели от стыда и обиды, и больно щипало в глазах.

Вот, значит, как. Очкастый феномен. Могла бы и сама догадаться, а не ждать обидных слов. Слишком опрометчиво с моей стороны было дать согласие на публичный доклад перед всем курсом. Меня не слушали, и к этому я была готова, а вот к тому, что успеют рассмотреть – нет.

И зачем я только решилась!

Разочаровываться всегда больно, терять гордость – вдвойне больнее, а быть объектом насмешек – несправедливо. Да, возможно, я не была Эйнштейном или красоткой, но я старалась и для них тоже, надеясь летом выиграть для университета грант на мюнхенской олимпиаде физиков. А это десять учебных мест в лучших ВУЗах Германии, Британии и Канады. Так неужели им и в самом деле важно то, как я выгляжу, а не то, какие логические цепи генерирует мой мозг? Неужели, будь я в купальнике, мои рассуждения о квантовом поле и стреле времени были бы услышаны?

Жаль, что нельзя провалиться сквозь землю, это бы в значительной мере облегчило мне жизнь.

Телефон вновь отозвался входящим звонком, и я вздрогнула.

– Эй там, в кабинке? Ты выйдешь или нет?

Открыв дверцу, я сжала рот и поправила очки. Сейчас главное – собраться и не раскваситься на их глазах. Нацепив на плечи рюкзак, я потупилась в пол и прошла мимо компании к умывальнику. Включив воду, заплескалась неловко под опешившими взглядами, прожигающими во мне дыры.

Интересно, если я не стану смотреть в их сторону, кошачьи лапы перестанут так больно царапать грудь?

– Да, это я. Мышь серая, обыкновенная. И чего уставились?

Девчонки молчали. Недолго. Я даже руки как следует высушить не успела.

– Упс, Уфимцева… Эй, Уфимцева, ты что, нас специально подслушивала, что ли?

Вот видите, все‑таки есть плюс в том, чтобы быть умным. У некоторых индивидуумов, при внешнем наличии форм, в голове – ни одной приличной извилины! Все так плоско и ровно, что даже простейшей логической цепочки не построить. На глупый вопрос и отвечать не стала.

– А я все равно не откажусь от своих слов. Ботанша, она и есть ботанша! – отозвалась одна – самая высокая. – Правда, девочки? Почему нам за правду должно быть стыдно?

А им стыдно? Серьезно? Ха, насмешили!

– Так ты целовалась с кем‑нибудь, Уфимцева? Не говоря уже о большем? Разреши наш спор. Помогла тебе твоя хваленая наука завоевать хоть одного парня? Что‑то мы не заметили, чтобы сегодня хоть один воодушевился. Хотя ты, бедняжка, наверняка та‑ак старалась! А, может, ты и не влюблялась никогда?

– Ну конечно, откуда ей знать, что такое петтинг! Сейчас она скажет, что любовь – для слабаков. Ах‑ха‑ха!

Дышать стало трудно. Неприятно это признавать, но насмешки попали в цель. Нет, не влюблялась никогда.

Одно дело, когда смеются за спиной и другое, когда в лицо. Все‑таки права мама: пусть я и заучка, и внешне тихоня, но характером – точно в папу. Мне никогда не пройти мимо вызова. Желание доказывать и побеждать у меня в крови. Мне просто некогда обращать внимание на такие глупости, как внешняя красота. Я привыкла видеть красоту в природе атома и элементарных частиц. А чувства… Подождут чувства!

– Поможет.

– Что? Ты что‑то сказала?!

Кажется, да.

Я повернулась и подняла голову. Убрав косу с плеча, поправила очки. Память на лица у меня всегда была хорошей, поэтому я сразу определила с какого потока девчонки. Определенно, физиков среди них не было. Зато была «Мисс университет» и, судя по стильной одежде – ее свита. Все трое, наверняка королевы студенческих вечеринок и мечта парней. У таких уж точно проблем с поцелуями нет.

– Я сказала, что наука поможет, – постаралась не заикаться. – И собираюсь это доказать!

Кажется, я смогла удивить не только себя, потому что девчонки недоверчиво переглянулись.

– Интересно как?

– Два месяца и любой парень из университета сам, по своему желанию, поцелует меня на ваших глазах, – сказала твердо.

– Просто так?

– Нет, не просто. Как свою д‑девушку, – ну вот, голос все‑таки дрогнул. Я хоть сама‑то в это верю?

– Любой? – «Мисс университет» хищно улыбнулась. – Тебя? Скучную ботаншу?

Подруги снова удивленно переглянулись.

– Девочка, а не слишком ли ты смелая для вызова?

– Да ладно тебе, Снежанка! – одернула высокая «Мисс университет». – Какая разница, если в итоге именно мы ее и проучим!

Еще посмотрим, кто кого проучит!

– Да, любой. Просто назовите имя. Но у меня есть условие, – нашла нужным сказать. – Никто о нашем споре не должен знать до окончания срока. И, если выиграю я, то…

– Что? Что ты хочешь, если выиграешь?

– То вам придется сдать доклады по квантовой физике Белоконеву с Крокотухой. Всем троим и перед всем курсом.

– Чего?! – девчонки возмутились. – Ты шутишь? Совсем спятила, заучка?!

– Ни капельки. А вы? Что, струсили?

Уступать не хотелось. Ни за что не хотелось! Я стояла одна перед тремя расфуфыренными красотками и понимала: уж если сейчас ввяжусь в спор, я должна победить!

Снежана с подругами рассмеялись.

– А если ты проиграешь? Ка‑а‑атенька!

Да, что будет, если я проиграю?

– Тогда… – я сжала пальцы в кулаки и, все‑таки, произнесла это: – Тогда я уйду из университета. Совсем!

Сказала, а у самой коленки подломились. А как же магистратура, аспирантура и докторантура?! Как же мое светлое будущее ученого и пространственно‑временные коридоры?!

– Пожалуй, девочки, нам стоит согласиться! Мне нравится ее предложение! Так, что насчет парня, Уфимцева? Может быть, ты ждешь, что мы выберем для тебя прыщавого ботана?

Ох, что‑то мне подсказывает, что именно так они и поступят. Вот будет весело, когда два ботана на глазах у всего университета припадут друг к другу в страстном поцелуе. Оборжаться!

Но ответила им:

– Мне все равно, я не собираюсь проигрывать.

Девчонки пошушукались и рассмеялись.

– Не бойся, Уфимцева, это было бы слишком просто. А ты ведь у нас девочка уникальная. Почти что гений! – вот только на довольных лицах легко читалось, что они на самом деле обо мне думают. – Тебе определенно нужен самый лучший парень!

И?

– Иван Воробышек, знаешь такого? Оцени, какие мы добрые! Вот и посмотрим, как твоя наука поможет его завоевать!

Знала ли я Ивана Воробышка? Конечно, да. Даже я знала. Первый красавчик университета и любимчик девчонок. Бабник, каких поискать. Завидный парень во всех отношениях. Если честно, почти недосягаемая цель. Но имелось одно веское, железобетонное «но»: я совершенно не вписывалась в круг его симпатий. Абсолютно! Этот парень вряд ли вообще имел представление о том, что я существую!

Ой, кажется, Катя проиграет.

– Кто? – я побледнела. Клянусь, это было слишком жестоко. – Во‑воробышек?

– Он самый! Что, ботанша? Передумала спорить?

Интересно, если я сейчас откажусь, они ведь забудут о нашем споре? Ну, о том, чем я тут хвасталась? Два месяца, поцелуй и все такое? В нашем возрасте у многих случаются моменты недопонимания. Не высмеют же они меня перед всем университетом? А вдруг я и правда погорячилась?

– Я…

– Еще как расскажем! – ну вот, так и знала, что у меня все на лице написано. – Уверены, всем будет интересно узнать, какая ты у нас самоуверенная секси, будущая гордость страны!

– Ну, не расстраивайся, Уфимцева, – погладила меня по плечу девчонка с розовыми прядями в длинных волосах. – Никто не обещал, что будет легко. Ты проиграешь, мышь, и мы больше никогда тебя не увидим. Таких выскочек, как ты, надо проучивать, понимаешь? Только так и выживают сильнейшие. Ничего личного, закон джунглей.

Вот же грымзы. Стоят, улыбаются. И как я только могла подумать, что погорячилась?!

– Нет, не понимаю! Что я вам сделала?

Сбросив с себя руку розоволосой, шагнула было к выходу, но меня остановили.

Крепкие пальцы «Мисс университет» впились в плечо и развернули к девушке – красивой, высокой брюнетке со стильной стрижкой «каре».

Ай, больно! Если она так же крепко впивалась ногтями в своих конкурентов на пути к победе в конкурсе красоты, тогда понятно как она ей досталась.

– Два месяца, запомни, Уфимцева, и ни днем больше! – окрысилась брюнетка. – Или мы превратим твою жизнь в университете в настоящий ад!

Что ж, вызов принят. И правда: шутки в сторону! Одно не учли красотки. Они связались не просто с заучкой‑ботаншей (на самом деле я ничего и никогда не зубрила, с моей памятью мне это не требовалось). Они ввязались в спор с девчонкой‑вундеркиндом, которая уже в четыре года научилась читать и писать. И когда поняла, сколько знаний скрывают в себе книги, читала быстро, жадно и много. О‑очень много! Да я сама была ходячей энциклопедией! И сейчас с легкостью выудила из памяти необходимые знания о болевых точках на теле человека. И раз уж не могла похвастаться силой как следует, постаралась сконцентрировать эту силу в двух пальцах. Нашла локоть Снежаны и больно сдавила на нем срединный нерв, освобождая плечо из захвата. Девушка охнула и изумленно разжала пальцы.

Работает! Честное слово, папа бы мною гордился!

– Два месяца, и ни днем больше! – холодно произнесла. – И лучше бы вам, девочки, подготовить доклады заранее, чтобы не выглядеть перед всем университетом смешно! Квантовая физика, это вам не «Модный приговор», советую восполнить элементарные пробелы в науке. Уж я постараюсь уговорить Крокотуху вас выслушать! И, к вашему сведению, серая мышь в курсе, что такое мода. Мода – это система выбранных ценностей и прославления их в обществе, а общество и ценности у каждого свои! Будет вам Воробышек! С перышками на блюдечке!

Сказала и хлопнула дверью. Тадах! Только штукатурка посыпалась.

Вот так все и произошло. И теперь я мчалась по коридорам любимого факультета, надеясь забрать вещи, которые оставила у куратора, и рычала от злости.

Р‑р‑р‑р‑р! Это же надо было так влипнуть! Срочно домой! Закрыться в комнате, надеть наушники и осознать, что я натворила. А когда осознаю, подумать, что со всем этим делать. И с учебой, и со спором, и с …какой ужас!.. С Иваном Воробышком! Терпеть его не могу! Вот с этой самой минуты и не могу!

– Ка‑ать! Эй, Кать! Стой! – услышала я за спиной знакомый голос. – Ты куда летишь?

О, это мой друг – Антон Морозов. Хороший парень и, конечно же, ботан. Ну кто еще станет водить дружбу с такой заучкой, как я? Зато друг из него – самый настоящий, и не подумайте ничего лишнего. Мы просто знакомы с ним со времен школьных олимпиад, которые вместе выигрывали. И он так же, как я, влюблен в физику и математику. Ну и, кажется, еще немного в Эллу Клюквину из своей группы. Но здесь я точно не уверена. Лично у меня от этой девицы зубы сводит (не зря ее прозвали Клюква), но Морозову наверняка видней!

Антон догнал меня и пошел рядом. Опустив ладонь на плечо, заглянул в лицо.

– Кать, я тебе звонил! Ты почему не отвечала? И куда пропала из лекционного зала? Я везде обыскался! Слушай, замечательный доклад получился, зря переживала! А твоя отсылка к теореме Джона Белла о квантовой неопределенности частиц – это же находка! Согласен, что, опираясь на нее, и стоит рассуждать о природе стрел времени. А, если все это, хоть приблизительно вывести в уравнение… Черт! Даже я поражаюсь твоей логике!

Моей логике?

Я внезапно остановилась и повернулась к Антону. Подняла лицо, на котором отражалась смесь самых разных чувств, но отнюдь не работа мысли над решением логической сверхзадачи. Кудрявый блондин, сбившись с шага, озадачено смотрел на меня из‑за очков теплым карим взглядом.

– Кать, ты чего? Расстроилась, что ли? Но ведь все прошло отлично! И совету понравилось.

– Морозов, ты правда меня слушал? Все время?

– Конечно, – парень удивился, но кивнул. – А почему ты сомневаешься?

– Да так, – тяжело выдохнула. – Показалось вдруг, что все это ерунда и на самом деле никому не интересно. Ни теория, ни рассуждения, ни выводы. Скука смертная!

– Шутишь? – Антон улыбнулся с таким видом, словно услышал от меня полнейшую чушь. – Ты же это сейчас несерьезно говоришь?

Я промолчала, и Морозов нахмурился.

– Тогда скажи правду, Кать? Давай с уклоном от прямого ответа.

Все‑таки хорошо, когда есть человек, который понимает тебя с полуслова.

– Ну, если с уклоном… Нашлись люди, которые считают, что вся моя работа по сегодняшнему докладу – туфта. И это жутко обидно.

О том, что этих людей и моя внешность не очень впечатлила – умолчала. И о споре тоже. Как‑то стыдно это, жаловаться парню‑ботану на то, что ты жалкая дев‑ чонка‑ботан. Серая мышь и страшила. У которой вместо форм – геометрическая плоскость. А вдруг Морозов, как друг, кинется доказывать обратное, краснея и бледнея? Определенно, все станет только хуже.

Антон даже в лице поменялся.

– Сами они туфта! Не вздумай их слушать!

– Поздно, – я криво усмехнулась. – Уже услышала.

– Ну тогда забей! Кать, ты же будущий физик‑теоретик, будь выше этого! Наверняка эти люди даже не знают, что обозначает термин «Космология» и что Вселенная делится на сущности!¹ Разве им понять стремление к открытию и к познанию мира? Мой отчим вообще считает, что я в университете штаны протираю и, если бы выучился на машиниста тепловоза, как он, тогда бы только и стал человеком!

Антон вдруг погрустнел, а я нахмурилась. Морозов никогда не рассказывал, но я догадывалась, что у него сложные отношения в семье. Он жил неподалеку, но нас разделял социум. В отличие от Антона, меня всегда поддерживали родители.

– А сейчас ты кто? По его логике?

– Лучше не спрашивай. Плевать я хотел на мнение отчима, это моя жизнь. Вот и ты, Кать, забудь. Не знаю, что за люди успели испортить тебе настроение, но я в тебя верю! И не только я. Если ты сейчас дашь себя сломать неуверенности, значит, они победят, понимаешь? И тогда их слова достигнут цели.

Наверно, я окончательно повесила нос, потому что парень шутливо пихнул меня локтем в бок.

– Эй, ты чего, Уфимцева? Ты же боец! Не дай себя сбить с пути! Туфта – значит чушь, ахинея и хаос. А хаос – это отсутствие порядка. Бунт квантовых частиц! Стихия, из которой и зародилась Вселенная²! Теория Большого взрыва, помнишь? Так что люди эти оказались такими тупицами, что у них даже обидеть тебя по‑человечески не получилось!

Вот всегда знала, что Морозов хороший парень. Я даже хихикнула. Надо же как вывернул! И про тупиц – это он верно сказал.

– Спасибо, Антон, – я обняла парня. – Ты настоящий друг!

– Всегда пожалуйста, Кать! И не вздумай вешать нос. Сегодня был отличный доклад! Я тобой горжусь!

В этом момент мимо проходила группка студенток и одна из них – стройная темноволосая девушка, поравнявшись с Антоном, дернула его за длинную кудряшку, касающуюся плеча.

– Привет, Морозко! – обернулась и строго взглянула на меня, наставив палец. – Даже не мечтай, Уфимцева!

Я подняла руки, отступив от Антона. С некоторого времени мне казалось, что Агния Корсак считала Морозова своей собственностью, и дразнить ее не хотелось. Вот уж кто действительно был королевой университетских коридоров, в отличие от «мисс» из туалета. Красивой и стильной девчонкой, но с таким жутким характером и острым язычком, что ее даже преподаватели предпочитали обходить стороной. Не университет, а серпентарий грымз какой‑то!

– И помни, Морозко, что на истории ты сидишь со мной! – заявила Агния. – Лучше не зли меня больше! Увидимся, Уфимцева! Хороший доклад! – усмехнулась Корсак и постучала каблуками дальше, помахивая длинным хвостом.

Мы с Антоном проводили брюнетку взглядом.

– Эй, это она о чем? – я повернулась к парню, но он только вздохнул.

– Да так. Чудит, как всегда. Сегодня Элла Клюквина попросила меня на истории ей помочь с материалом, так эта мегера ее чуть до слез не довела. Как будто мы до сих пор в школе и я ей должен место по парте, даже смешно! И чего только прицепилась ко мне не пойму? Скорей бы уже эти совместные лекции для групп закончились!

– А ты пытался с ней поговорить? С Агнией? Объяснить, что тебе надоело ее внимание?

– Конечно, пытался. Но Корсак легче игнорировать, чем поговорить. Она ненормальная! Я скоро заикаться с ней начну!

Я снова взглянула в конец коридора, в котором исчезла девушка.

– А мне кажется, что ты ей нравишься. И даже очень.

Антон сначала удивился, а потом рассмеялся.

– Я? Корсак? Кать, очнись! Вспомни, что мы живем в реальном мире, где чудес не бывает! Здесь популярные девчонки не влюбляются в ботанов! Все происходит в точности наоборот! А, если тебя убеждают в обратном, значит, над тобой просто стебутся! Или ты плохо знаешь меня, или как следует не рассмотрела Агнию. Скучно ей, вот и развлекается. Очень надеюсь, что у нее это скоро пройдет, и она оставит меня в покое.

Вообще‑то Морозов был самым милым парнем, которого я знала. Честным и настоящим. Знаете, с таким тепло и уютно. А если распалить костер, то, думаю, и горячо!

Да, да, и не удивляйтесь ходу моих мыслей. Не такое уж я ископаемое, чтобы некоторых вещей не понимать!

– Ладно, Кать, ты сейчас домой?

– Да, – кивнула.

– Пойдем вместе? Хотел по дороге обсудить с тобой идею своего проекта!

Ох, если это хоть на минуту даст мне забыть о споре и о том, на что я самолично подписалась, то, клянусь, я готова слушать!

Rolling fast down I‑35

Мчусь вперед по А‑35,

Supersonic overdrive

Сверхзвуковое ускорение,

Rolling fast down I‑35

Мчусь вперед по А‑35,

Thru the day and past the night

Оставляя позади день и ночь

The Black Angels

– Ну все, Лялька! Ты доигралась, клянусь! Я тебя убью!

Я пыталась, я честно пыталась все обдумать, но музыка за стеной мешала сосредоточиться и пострадать как следует. И даже ушные заглушки не спасали – вибрация от звуковых волн из новенькой аудиосистемы сестры проникала в тело и будоражила до самых кончиков пальцев, отвлекая на себя внимание.

Пришлось запрыгнуть на диван и стукнуть кулаком в стену – очень гневно!

– Последний раз прошу, Человечка! Сделай музыку тише! У тебя что, в плеере нормальные треки закончились?! Или кнопка громкости заела?

Бесполезно. Из‑за стены раздался рев мотоцикла и роковый вой «Черных ангелов», третий день подряд сводивший с ума всю семью.

И это называется гот?! Ну кто из готов слушает приличный рок? А как же лютни или оргАн, брынчалки‑сопилки разные? Они с Котэ вообще в готической эстетике смыслят что‑нибудь? Где мистический рок и холодная электроника? Профаны! Все‑таки права Светка, когда говорит, что с нашей Лялькой не все потеряно.

Честное слово, лучше бы родители моей младшей сестре на семнадцатилетие пилюли здравого смысла подарили! Или серебряные пули, для отстрела друзей‑вампиров. Ну или живых летучих мышей – уныние в голове… тьфу! На «чердаке пустых мыслей» разгонять! Пользы от подарка было бы намного больше!

Я спрыгнула с дивана, схватила подушку и выбежала в коридор. Дверь в соседнюю спальню оказалась заперта, и я затрясла ручку.

– Лялька, открой! Кому говорю! Сейчас же!

Музыка гремела, трэк «Черных ангелов» в десятый раз пошел на повтор, и из комнаты донеслось:

– Ничего не слышу! Мой склеп закрыт!

За дверью сестра была не одна, а со своим парнем – прыщавым и ушастым Костей Сердюкиным, таким же неформалом‑готом, которого она таскала за собой со второго класса, как личного хомячка, и я потребовала:

– Костик, я знаю, что ты меня слышишь! Будь человеком! Я жду!

Но из‑за двери снова отозвалась Лялька:

– У Котэ глубокое погружение в себя. Он разговаривает с духами. Уйди во мрак, порождение хаоса! Мы требуем покоя!

Что‑о? Я даже рот открыла от такой наглости. Они? Требуют? Покоя?!

А как же я?!

– Ну все, Сердюкин! И чтобы больше не обращался ко мне за помощью! Фиг тебе, а не реферат по английскому! Все равно в загробном мире он вам не понадобится!

Послышались шаги, и дверь тут же отомкнулась.

Вот так бы сразу! Понимая, что я смету его с пути, длинный и тощий Сердюкин распластался по стеночке и затих. Я вломилась в комнату, выдернула из розетки шнур аудиосистемы, и как следует треснула сестру подушкой по башке. По не очень сообразительной (к нашему семейному огорчению), но хорошенькой головке.

– Ой! – возмущенно ойкнула Лялька, сразу вспомнив как меня зовут. – Катька, тебя что, шиза укусила? С ума сошла!

Подушка была мягкой и больше сработала в воспитательных целях. Пришлось добавить еще разок: а я предупреждала!

– Эй, – донеслось сзади от Костика, – лежачего не бьют!

– Ты тоже хочешь? – я воинственно сжала орудие мести в руке и, не удержавшись, швырнула подушкой в парня. Посмотрела на парочку. – Признавайтесь: кто взял мои push‑наушники?! Почему я должна слушать вашу дурацкую музыку, когда у меня есть своя, еще хуже?!

Предполагалось, что из этих двоих – черных, волосатых и накрашенных существ с густо подведенными черным глазами, ногтями и губами, мужчина все‑таки Костик, потому что именно он рискнул ответить.

– Мы медитировали, и нам требовалось особое состояние тишины.

– Правда? – я деланно изумилась. – Медитировали под рок, надев наушники?

Зашибись логика! Заметили?

– Под «Черных ангелов», – уточнил Костик и пожал у стеночки плечами, как будто это все объясняло. – А что тут такого? Первый раз, что ли? Чего ты взъелась именно сегодня?

Нет, не первый. Но!

– Да потому что именно сегодня в моей жизни кое‑что произошло! И я, как любой нормальный человек, рассчитывала, что приду домой, расстроюсь, позлюсь в одиночестве, а вы со своим роком мне даже упиться трагедией не дали! Взяли и все испортили!

– Трагедией?! – глаза Ляльки восторженно расширились и она «восстала из гроба». То есть поднялась из своей постели, обшитой атласными малиново‑черными рюшами, которые сама же и пришила (да так неудачно, что все это отрывалось и болталось на нитках), как панночка в Вие в полуночный час. – Катька, повтори, что ты сказала?

Вот жаль, что я уже запустила подушкой в ее Котэ. Так и захотелось снова шмякнуть младшей по черной башке. Но вместо этого я сказала Ляльке: «Подвинься!» – и села рядышком на кровать. Почему‑то стоило лишь вспомнить университет, обидные слова девчонок и цель спора – Ваньку Воробышка, как всю злость из души ветром выдуло. Осталась только печаль и пустота.

Э‑эх, а как же хорошо сегодня все начиналось!

Видимо, на моем лице отразился непривычный для меня спектр чувств, потому что Лялька неожиданно спустила ноги с постели и придвинулась ближе, пощекотав мое плечо длинными черными прядями. На тонкой шее звякнули металлические цепочки с подвесками в форме летучих мышей. В ушах тоже закачались серебряные серьги‑мыши. Я вдруг с завистью посмотрела на шипованный браслет и дюжину колец, унизавших длинные пальцы младшей сестры. Эх, красота! Накрасил ногти, подвел глаза, нацепил напульсники, кожаные берцы, и вот ты уже «особенный», «не такой, как все» и весь мир тебе должен. А я, чтобы быть не такой как все, старалась всю свою жизнь, и к чему, в итоге, пришла?

Та же серая мышь. Правда не летучая и не в субкультуре, но все равно малопривлекательное создание, да еще и в очках. Плоское страшило, которому в личной жизни ничего не светит. У Ляльки, вон, хоть побрякушки есть и верный лопоухий Котэ (сегодня гот, а завтра, если Ляльке приспичит – байкер или скаут), а у меня что? Только книжки.

Я обвела взглядом спальню сестры, сплошь заполненную готической атрибутикой. От постеров героев «Семейки Адамсов» (я их, кстати, тоже люблю) до Мерилина Менсона и героя фильма «Ворон». Темных, задрапированных штор, кельтских символов, смотрящих с предметов мебели, и сумок‑сундучков с серебряными пряжками.

Ну и где справедливость?!

Возмущенный голосок, принадлежащий совести, осторожно напомнил о домашней библиотеке, которая занимала широкую стену центрального зала нашей большой квартиры, и была богатой в самом прямом значении этого слова – спасибо папе, постарался. Итальянская мебель из красного дерева, а в ней – знаменитые имена в самой лучшей бумаге и печати. Редкие коллекционные издания, особенные книги, толстенные словари, научные труды и популярная литература. Художественные каталоги. Вот только оценить это богатство было под силу не каждому. Ольке (то есть Ляльке, как называли сестру домашние) на эти книги было глубоко начхать!

– Кать, – младшая придвинулась ближе. – А что случилось‑то? Расскажешь?

Я вздохнула. Ну, наверно, можно.

– Твою сестру сегодня обозвали не очень умной с точки зрения жизненной позиции, и она сильно расстроилась.

Голубые глаза Ляльки распахнулись.

– Светку, что ли? Так я давно знала, что она у нас того, с приветом. Подумаешь!

Я напряглась.

– Нет, не Светку.

– А кого? – Лялька непонимающе уставилась на меня.

Хм‑м. Странный вопрос, не находите? Особенно, если учесть, что до сих пор нас у родителей было трое.

У меня даже плечи опустились, и глаза закрылись от секундного желания продемонстрировать наглядный фейспалм. Впрочем, время от времени, в общении с Лялькой это желание возникало у всех домашних.

Пришлось повторить слова, которые с детства вгоняли сестру в ступор.

– А ты подумай.

Иногда мне с трудом верится, что у нас с Олькой всего лишь год разницы, общие родители, и что мы с ней родные сестры, настолько много в нас отличий. Если я в четыре года уже бегло читала, она в шесть еще не могла запомнить буквы. Если я обожала книги с картинками и дрожала над ними, как Кащей над златом, то Олька их терпеть не могла и зашвыривала под диван. Если меня до колик доводили шутки семейной юмористки Светки, то ее – напротив – злили до слез. В общем, сейчас, когда я училась на четвертом курсе университета и собиралась летом поступать в магистратуру, Олька только заканчивала выпускной класс и училась, мягко скажем, из рук вон плохо, доводя родителей и репетиторов до тихой истерики. Зато с самого детства была до невозможного хорошенькой, как кукла, за что ее и прозвали Лялькой. А еще на удивление цепкой, и если уж решила, что какая‑то вещь или человек будет принадлежать ей, то держалась за это «свое» зубами.