Loe raamatut: «Рождённые в лодке»

Всю неделю шёл, холодный, осенний дождь. То буд-то бы затихал, то с новой силой хлестал по стёклам окон и барабанил по крыше. Сегодня к обеду дождь закончился, но холодное водянистее небо всё ещё придавливало истомлённый дождями город.

Фрося подошла к окну, отодвинула тюлевую штору и внимательно всмотрелась в серость и неряшливость сиротливой улицы. Её охватил чудовищный цепенящий ужас, от задуманной ею мысли, отступать от которой она не собиралась. Уйти от мужа она задумала уже давно, как только он ей предложил сделать аборт. В душе ещё теплилась надежда, что их жизнь может наладиться. Но когда муж стал устраивать в доме вечеринки, приглашая распутных девиц, поняла, что трещина в их жизни очень большая и склеить её у неё не будет сил:. « Сегодня! Только сегодня! – решила Фрося». Сегодня суббота и она уже не сможет вынести очередную вечеринку Тихона. Фрося вытряхнула из наволочки подушку и заложила в наволочку несколько своих платьев, нижнее бельё и пару туфель. Связала тугим узлом, перекинула через плечо, открыла дверь, на миг обернулась, окинула злобным взглядом комнату и вышла, плотно затворив за собой дверь.

Улица встретила её промозглостью и холодным одиночеством. С минуту Фрося постояла около крыльца в раздумье и потом побрела, не разбирая дороги. Сумбурные мысли терзали её сердце, и страх перед будущим теребил её сознание. Редкие прохожие сторонились, пропуская Фросю, и невольно оглядывались ей вслед. Она не заметила, как оказалась на берегу речки. Первое, что пришло ей       тогда в голову: « Надо утопиться!», и она, не раздумывая, с узелком на плече, шагнула в воду.

– Ты это куда, молодичка?! – услышала она сзади старческий взволнованный голос.

Фрося на мгновение остановилась и, не оборачиваясь, пошла дальше.

– О горе! – закричал дед Серафим и бросился за ней в воду. – Ты, что сдурела в такой холод бродом переходить?! – хватая Фросю сзади за юбку, ругал её дед.

И не дожидаясь ответа, вытащи её из воды.

– Господи! Да ты ещё и на снастях?! – запричитал дед Серафим, когда увидел под шалью выпяченный живот. – Ну-ка немедленно в лодку! – строго скомандовал дед: – Устинья! – закричал он бабке, выскочившей на крыльцо, – неси скорее свои чулки да юбку, что потеплее!

Устинья, ничего не понимая, бросилась в дом и мигом выскочила с охапкой тряпок.

– Что случилось дед?! – спросила испуганная бабка.

– Быстрее переодень молодичку, ноги промочила! – скомандовал дед, а сам побежал к лодке.

Вскоре мотор заработал, и дед молодцевато подбежал к Фросе.

– Давай, голубушка, потихоньку проходи к лодке.

Фрося не сопротивлялась. Подошла к лодке с трудом перекинула ногу через борт и уселась на корме.

Серафим запрыгнул в лодку вслед за Фросей и только тогда спросил: – Куда тебе надо ехать?

– У меня в Темьяновке сестра живёт. – Глухо ответила Фрося.

– Так это же рядом! Я тебя вмиг доставлю! Ты только ноги закутай в мой тулуп, а то замёрзнешь!

Фросе и так в бабкиной юбке до пят и в шерстяных носках было тепло, но она не стала спорить с дедом и укуталась почти вся в местами рваный тулуп.

Дед включил скорость, и лодка тронулась, оставляя на берегу недоумевающую Устинью.

Лодка подплывала к середине река, как Фрося почувствовала сильную боль в пояснице и по её ногам потекла тёплая жидкость,

– Ой, вскрикнула Фрося и ухватилась за живот.

– Что случилось? – испугался дед, остановил мотор и перебрался ближе к Фросе.

– Дедушка, я почему – то вся мокрая и у меня вот здесь сильно болит. – И она показала на низ живота.

Сирафим догадался, что начались роды, и запричитал: метаясь около Фроси:

– О, Господи! Этого только мне и не хватало! Что же делать – то будем?! Всего пол – пути проехали!

Лодка оставленная без мотора плыла по течению, быстро удаляясь от противоположного причала. Дед Серафим хотел, было вновь завести мотор и выправить лодку, но в это время Фрося начала рожать. Дед бросился от мотора снова к Фросе, молниеносно содрал с себя тужурку, торопливо стащил рубашку, и разодрал её на несколько кусков. Вскоре родился мальчик, но звука не подал, вслед за ребёнком вышел послед. Фрося потеряла сознание. Дед Серафим неумело завернул в кусок от рубашки ребёнка вместе с последом, вмиг сообразив, что ребёночек родился мёртвым, положил под скамью и принялся приводить в чувство Фросю. Она вскоре очнулась, и снова начались у неё потуги, и родила ещё девочку. Ребёнок закричал, дед оторвал кусок шнурка от своего туфля, перевязал пуповину, складным ножом отрезал её, завернул в оторванный подол рубашки и уложил ребёнка в тулуп, рядом с Фросей.

Фрося прижала ребёнка к груди и что- то невнятно шептала. Только сейчас Дед заметил, что лодка ушла по течению далеко от Темьяновки. Он перебрался к мотору, вскоре мотор взревел и дед помчался назад с бешеной скоростью до Темьяновского причала.

Наконец, показалось село и его причал. Сирафим подогнал лодку, выскочил и неё и с силой дёрнул на берег, чтобы не унесло водой, привязывать было некогда.

– Где живёт твоя сестра? – спросил он Фросю.

– Здесь рядом… Их дом у самой реки.

– Фамилия – то, их как? – переспросил дед.

– Борисенковы. – и добавила: – Да их здесь все знают,

Дед стрелой выскочил из лодки и опрометью бросился бежать в посёлок.

Вскоре Серафим возвратился, а следом за ним прибежали родственники Фроси. Её вместе с ребёнком вынесли из лодки и на руках понесли по разбухшей дороге.

Дед Серафим тут же сбросил лодку в воду, завёл мотор и рванул с места. Уже доезжая до своего причала, он вдруг почуял, что свёрток, затолканный им под сиденье у его ног, вроде шевелится. Он причалил к берегу, набросил лодочный буксир на крючок у пристани и полез за свёртком. Вроде точно шевелится, он схватил в охапку свёрток и бегом побежал в дом, а на бегу стал орать во всё горло:

– Устинья, где ты там запропастилась, скорее сюда!!!

Устинья с испугу чуть не столкнулась с дедом на пороге.

–Ты что, старый, сдурел?! Чего так орёшь?! – успела отчитать она деда.

– Быстрее наливай в корыто тёплую воду! Дитё здесь, кажись живое!

Бабка засуетилась, и вмиг корыто было уже заполнено тёплой водой, и рядом лежали две простыни. Дед осторожно развернул кровяную тряпку и с трудом разглядел среди кусков последа и сгустков крови маленькое тельце ребёнка. Ребёнок ещё дышал. Дед выхватил из своего туфля остаток шнурка и, не теряя времени, перевязал пуповину. Устинья не расспрашивая ни о чём деда, тут же завернула ребёночка в простыню вместе со всем, что лежало в кровяной тряпке, и осторожно положила в тёплую воду, погрузив в неё всё кроме крохотного личика. Дед с бабкой смотрели на это личико, боясь проронить слово. Вдруг на лице ребёнка появилась смешная гримаса.

– Ну, что ты дед смотришь! Закричала на него Устинья.– Обрезай быстрее пуповину!

Дед схватил со стола нож, отрезал пуповину и обессилено плюхнулся на табурет рядом с корытом.

– Я буду головку держать, а ты дед вытащи всё лишнее с простыни вместе с кровяной тряпкой.

Дед трясущимися руками, с трудом справляясь, наконец, вытащил все последствия от родов и брезгливо положил в таз.

Не думала Устинья, что при старости лет ей пригодится опыт повитухи. Дальше у неё всё пошло как по маслу и вскоре они услышали слабый голос ребёнка. Устинья от радости даже заплакала. Она вытащила ребёнка из воды и вскоре, завёрнутый в сухую простынь он уснул.

– А теперь Серафим расскажи, как было дело? И почему ты не отдал ребёночка его матери?! – повышая голос на мужа, допытывалась Устинья.

– Дак ведь я это… Я отдал!

– Ты чё мелешь?! Тогда это чей ребёнок?

– Как это чей?! Молодушки той, что хотела вброд реку перейти.

И дед Серафим рассказал бабке все подробности, что там произошли, не упустив даже мелочей. Он рассказал, что эта молодичка сестра Борисенковой Лизки, и что они были так напуганы всем, что произошло, что как молодичку из лодки вытащили, про деда забыли, даже спасибо никто не сказал.

– Спасибо нам Бог скажет за то, что ребёночка спасли. А что вот теперь с ним дать будем?

– Ты, Устинья того… До утра доживём, потом я и этого к ним отвезу.

– Нет, Серафимушка! – бабка прищурила подслеповатые глаза и заговорчески тихо продолжила: – А, что, дед, если мы его себе оставим?

– Ты, что старая уже из ума выжила?! – закричал на неё дед, отмахиваясь как от назойливой мухи.

– И ничего я не сошла с ума! – обиделась бабка. – Сам подумай… Дети наши разлетелись, а нам и стакан воды некому подать.

– Так ведь его надо ещё вырастить, чтобы он воды подал.

– Ой, дед, не успеем, и оглянуться, как вырастит. Нам его сам Бог дал, а той молодички и одного ребёнка хватит. Она же в беспамятстве была, когда родился мальчик? Ты сам даже не уверен был, что ребёночек жив. Да и ей, думается мне, лишний ребёнок будет в тягость. На том и решили.

– Слава Богу! есть корова, в доме стол всегда ломится от еды, не пропадём! – согласился Дед Серафим.

                               2.

С сельской больницы Фросю выписали через десять дней. Врачи сказали, что роды были преждевременные и с небольшой патологией, поэтому, хотя девочка чувствовала себя хорошо, ждали, когда она наберёт положенный вес. Прямо в больнице её назвали в честь врача Анастасией. Так её и в церковной книге записали при крещении. Молоко так и не пришло и поэтому, девочку ещё в больнице стали кормить искусственно.

Сидеть дома после родов Фросе было не за кем. Как только она оправилась, сразу пошла на работу дояркой. Благо, что дома было, кому присмотреть за дочерью, а она её иногда сутками не видела. Кроме доения в её обязанности входило: и покормить коров, и попоить, и массаж вымени сделать надо после каждого доения. Вобщим уходила рано, а приходила поздно. Но она не жаловалась на свою жизнь, а наоборот благодарна была сватовьям, что не отбросили её, а приняли как дочь. Частенько она смотрела на свои натруженные руки и ночами плакала в подушку.

Вместе с мужем они закончили институт. Тихон устроился экономистом в банке, а Фрося неуспела даже устроиться на работу как забеременела. Тихон был, конечно же, прав, что не ко времени эти пелёнки, но она приняла просьбу Тихона, сделать аборт, как личное оскорбление и совсем не задумываясь, что их ждёт впереди, отказалась. И до сих пор она убеждена, что тогда она приняла правильное решение, и ни разу об этом не пожалела. Родители сестры в душу к ней не лезли, хотя и догадывались о случившемся в семье Фроси и Тихона.

Однажды, придя с работы раньше обычного, она заметила около двора машину Тихона. Сердце её вздрогнуло и наполнилось страшным ожиданием. Проходя мимо машины, Фрося увидела напыщенную разрисованную девицу, разглядывавшую себя в зеркало заднего вида. Машинально она подошла к машине и в приспущенное стекло спросила: