Loe raamatut: «Его птичка»

Глава 1. Аня

– Лучше бы ты пошла на юриста учиться, или врача, – проворчала под нос мама, ополаскивая тарелку под сильной струей теплой воды. – Совсем же изведешь себя этими танцульками.

– Мама!

Я обняла ее со спины, чувствуя, как она вздрогнула от неожиданности, и положила голову ей на плечо, плотно прижимаясь щекой.

– Танцульки – это в клубах и домах культуры, а я занимаюсь Балетом, – восторженно, словно уже исполняла соло в Большом театре, заявила я. – К тому же, каждый должен делать то, что он умеет лучше всего. Разве не так говорил папа?

– Всё так, – вздохнула мама и, выключив воду, повернулась ко мне. Она осмотрела мое, наверняка, худое, осунувшееся лицо. Но при этом я знала, что любой разговор о сцене делает мои глаза ярче, а щеки румянее. – Посмотри на себя, кожа да кости.

Я мягко улыбнулась, и чтобы мама не сильно беспокоилась, схватила со стола яблоко и показала ей.

– Это не завтрак, это еда для птиц, – я на это только фыркнула. Не набивать же мне желудок перед репетицией? Я должна порхать по сцене, а не напоминать бегемота в балетной пачке. – Не зря у тебя живот болит. Тебе надо больше есть.

– Ладно, ладно. После репетиции поем нормально, – как всегда согласилась, внутренне закатывая глаза. Сколько можно? Я поцеловала мать в щеку и отправилась собираться, потому что до начала занятий в универе оставалось чуть более часа.

Я выходила из подъезда пятиэтажного дома, прекрасно зная, что за мной пристально наблюдают такие же, как и у меня, синие глаза матери.

Она, как всегда, беспокоилась. И, наверное, впервые за много лет это было оправдано. Поступление и подготовка к поступлению, а теперь концерту даются мне нелегко.

Я ложусь спать позднее обычного и еще раньше просыпаюсь, а о нагрузках, сравнимых разве что с подготовкой к олимпийским играм, и говорить нечего.

Я знала, что мама будет смотреть в окно до тех пор, пока я не скроюсь за крупными тополями, которые привычно рассматривала по пути на остановку.

Лето уже закончилось, и осень только-только начала заявлять о своих правах. В городе с миллионом одиноких и не очень сердец начинался новый день. Солнечные лучи пробивались сквозь утреннюю дымку, в которой кружились чуть пожелтевшие листья.

Люди разбегались по делам, будто муравьи. Москва не терпела неторопливости ни в людях, ни в их действиях, и порой сильно мстила за промедление. Этот день не был исключением: шумное рабочее утро уносило людей в новые или привычные дела, словно корабль, отправляющийся в не очень далекое плавание и обещающий к вечеру вернуться в родную гавань.

Я уже давно привыкла к этому ритму и не боялась трудностей. Я встречала их, как старых друзей – тепло, радостно и без страха. Ведь они закаляли характер, они делали меня сильнее. Так учил меня отец, который показал мне в пять лет мир балета и умер ещё через пять от сердечного приступа, так учила моя мать, которая осталась одна содержать троих детей – меня и двух близнецов, Марка и Кирилла.

Преподаватели в балетной школе тоже были щедры на жизненные уроки: упала – встань и танцуй дальше, ошиблась – сделай вид, что так было нужно, больно – терпи и улыбайся.

«Тебя ждет большое будущее, – утверждали они, – и трудности только помогут приблизить минуту славы».

– А также создадут возможность выбраться из той денежной ямы, в которую загнала нашу семью смерть отца, – добавляла я про себя.

Но сегодня старые друзья подводили. Тянущая боль в правом боку не давала покоя, а выступление, где я должна блистать, было близко. «Но-шпа» – а я закидывала в себя уже третью пилюлю – не помогала. Лекарство лишь приглушало тянущую боль, словно накрывая прозрачным колпаком.

Я вышла из трамвая, проигнорировав заинтересованный взгляд незадачливого ровесника, который смотрел на меня всю дорогу, и помчалась в здание с колоннами, построенное еще в восемнадцатом веке, теперь оно было домом для Университета Танцевального Искусства имени Марии Павловой.

Солнце уже позолотило лепнину вдоль крыши и теперь слепило, вынуждая меня щуриться. Очередной спазм боли в животе накрыл на лестнице, от неожиданности я охнула и едва не упала, но тут же постаралась взять себя в руки, посмотрела на ноги – основной инструмент моего ремесла, и выдохнула с облегчением.

Просто подвернула. С кем не бывает.

На самом деле не бывает. Осознание этого протянуло через тонкое тело нить липкого страха.

Я открыла тяжелую, дубовую дверь и с удовольствием вдохнула запахи дерева, мрамора и мела. Процокав низкими каблуками по паркетному полу, я сняла верхнюю одежду и сразу поспешила в актовый зал, на ходу закидывая в себя очередную порцию обезболивающего. Дура, но сцена важнее.

Спустя полчаса изнурительной репетиции главной партии – Терпсихоры, я почувствовала, как темнеет в глазах. Но воля и самонадеянность не дали ни единого шанса проскочить искре сознательности. Хотя бы мысли о том, что стоило бы попросить перерыв.

Я продолжала парить по сцене, как лебедь, изящно взмахивая руками и выполнять гран-жете, пока меня не накрыл очередной сильнейший приступ боли.

– А-а, – закричала я, перекрывая даже музыку, и тут же партнер испуганно выпустил меня из рук.

Раздался глухой звук удара, как будто кто-то разрубил топором полено, но даже боль в копчике от падения не перекрыла ту, что в животе.

Адскую боль!

Шёпот голосов затих и все посмотрели на меня. Кто-то вскочил с места, а кто-то уже достал смартфон и в предвкушении разноса, который неминуемо ждал меня, включил кнопку видеозаписи.

– Анька, ты чего творишь-то? – прокричал мой постоянный, еще с детства, партнер Артур, ошеломленно взирая на скрючившееся тело у себя в ногах. Он давно подбивал ко мне клинья, но я с завидным упорством игнорировала все потуги молодого и красивого блондина.

– Веселов, что ты сделал?! – к сцене подскочила куратор курса Валентина Марковна и с беспокойством в глазах смотрела на своих студентов.

– Я… ничего. Я только хотел сделать поддержку, а она заорала, выгнулась… и вот, – попытался оправдаться Артур, а потом посмотрел на меня и с подозрением спросил: – Может, ты беременна?

– Совсем сдурел?! – закричала я, но прозвучало это довольно жалко, потому, что я снова свернулась из-за очередного спазма. Ощущение были, словно кто-то яростно пытался вырваться кусок мяса из моего живота. – Нет, конечно… Как тебе… Боже, как же больно!

– Так, кто-нибудь уже догадался вызвать скорую? – сердито воскликнула Валентина Марковна, но увидела лишь недоуменные взгляды и направленные на нас камеры смартфонов. – Вы совсем страх потеряли?! Уберите немедленно ваши игрушки, чтобы я на репетициях их вообще не видела, и воспользуйтесь уже кто-нибудь ими по назначению. Идиоты, – пробормотала последнее она себе под нос.

– Между прочим, она уже второй день пьет обезболивающие, – сказала по секрету однокурсница – Таня Губанова, яркая блондинка с глазами изумрудного цвета, в случае моей неудачи получит главную партию. Сказала так громко, что слышали практически все.

– Синицына, потерпите, вы же будущая балерина, – величаво напомнила Валентина Марковна, когда в очередной раз услышала стон. – Отнесите Синицыну в медпункт, пока не приехала скорая, только аккуратнее.

Глава 2. Рома

Женский крик нарушил тишину приемного отделения Городской Клинической больницы номер один.

Бл*ть!

Оставалось же всего полчаса до окончания еженедельной смены в этом гадюшнике. То, что больница находилась в центре мегаполиса, не спасало ее от приема всякого сброда, типа шлюх с проломленной башкой или алкашей с прободением язвы. И сидя в таком идеально-чистом помещении, я никогда не знал, что за сюрприз приготовил этот храм жизни и смерти.

Но еженедельные дежурства так же, как и многочасовые операции приближали меня к заветной цели – собственной лаборатории по трансплантологии.

Я не считал свои побуждения благородными, просто нашел дело всей жизни, которое могло принести мне известность и деньги.

Стук в пластиковую дверь отвлек от воспоминаний о последнем постельном приключении. Я, раздраженно закатив глаза, посмотрел на вошедшего.

– Роман Алексеевич? – раздался голос Власова Коли, фельдшера скорой помощи.

Увидев меня за столом, он на секунду скривил лицо, но тут же надел безучастно вежливую маску. Я лишь ухмыльнулся, зависть между прочим двигает вперед. Но не всех.

Взглянул на телефон, экран которого почти погас, и потянулся за зарядкой. В это же время остолоп всеми силами сдерживал оскорбления.

– Роман Алексеевич… – лицо Власова было искажено злобой, но я упорно делал вид, что не замечаю острого взгляда, пока рылся в ящике стола.

– Там… это.

– Еще медленнее, Власов, и моя смена закончится, – скучающе проговорил я и победно хмыкнул, когда нашарил нужный предмет.

Подключив свой айфон, далеко не последней модели, я лишь подумал, что, наверное, пора купить новый.

Я откинулся на стул и посмотрел на фельдшера так, словно тот копошился у меня в ногах. По-другому я и не мог смотреть на человека, который когда-то сдавал экзамены лучше меня, а потом просто бросил медицину ради наркоты. Власов выкарабкался и вернулся, но мозг таких блядских игр с собой не прощает.

– Студентка. Девушка с аппендицитом, – Власов подошел ближе, с досады бросил папку на стол. Только непонятно, что именно его так расстраивает. Свое место в иерархии медицины или то, что он не раз видел меня в клубах под руку с очередной красоткой, тогда как ему приходилось до беспамятства накачивать дам алкоголем, чтобы увезти с собой и трахнуть?

За дверью снова послышался сдавленный стон.

– Полегче, – кивнул я на папку. – Не в пещере вроде.

Я мельком взглянул на дверь, пока подписывал нужные документы и всматривался в записи скорой помощи.

Я сразу понял, что это мой клиент, так как нужна была срочная операция, правда совершенно несложная. А мне нравились именно сложности, нравилось быть на волосок от гибели пациента и спасать его, играя в Бога. Это откровенно возбуждало нервную систему, но бывало нечасто, поэтому приходилось искать адреналин в другом месте.

Стон за дверью повторился.

– А чего орет так? Вы операцию без наркоза начали?

– Да, начнешь там. Эта фифа осмотр толком сделать не дала.

– Тогда как ты понял, что это аппендикс? – насмешливо приподнял я брови и встал из-за стола.

– Так держится за правый бок вроде, там болит… – ответил Власов неуверенно.

– Вроде у Мавроди… Ну, что ты встал? Студентку веди, ей же больно, жестокий ты человек.

Фельдшер только бросил на меня гневный взгляд и поспешил к пациентке.

Я понадеялся, что медсестра Диана успеет вернуться от другого врача, и мне не придется заносить информацию в компьютер самостоятельно.

Сразу позвонил, чтобы прислали лаборанта для сдачи крови и мазка на инфекции. После чего направился к раковине, чтобы помыть руки и надеть тесные перчатки для осмотра. Пока я проделывал эти нехитрые, привычные действия, то полностью слышал разговор за открытой дверью смотровой.

– Синицына, пойдёмте.

– Мне же больно, я разогнуться не могу, не то, что идти. Да не стой, как истукан. Отнеси меня, для чего ещё ты здесь нужен?!

Я даже улыбнулся, услышав этот ироничный ответ. За моей спиной нахалку с тихим голосом всё-таки перенесли во избежание дальнейших препирательств и усадили на кушетку.

Она хриплым голосом поблагодарила фельдшера и снова застонала от боли.

Я никогда не был извращенцем, предпочитая в сексе вполне естественные позы и способы удовлетворения. И уж тем более, никогда не был садистом, но именно этот хриплый, болезненный стон отозвался покалыванием в моем паху.

Что за черт?

Это было неудобно и крайне непрофессионально. Возможно, виновато воздержание, которому я был подвержен уже третьи сутки.

Я сделал пару глубоких вдохов, и потратил эту паузу, чтобы проверить качество перчаток, размять пальцы и взять баночку для анализа мочи, готовясь озвучить стандартное требование при поступлении.

Потому как, судя по звукам, опрашивать придется в ходе осмотра.

Звуки тяжелых шагов Дианы окончательно сняли легкое возбуждение.

Ничто так не охлаждает пыл, как волосы на небритых ногах, смятые лайкрой колготок, и прическа под горшок.

Я улыбнулся собственным мыслям, кивнул медсестре и обернулся к пациентке.

Сука!

Эта резкая мысль не относилась к самой девушке, а скорее к тому чувству, что она вызвала.

Меня словно ударили в грудь ногой. Я в реальности знал это чувство: резкое удушение и боль в области удара.

Мне не нравилось бывать в нокауте, но именно это произошло со мной сейчас.

Ни хрена себе, студентка.

Я секунду постоял с отвисшей челюстью, а потом вспомнил, кто я и где.

Опыт и профессионализм помогли мне быстро взять себя в руки и хрипло спросить:

– Как давно болит?

Ох*реть, балерина! Настоящая, ну или скоро станет, судя по форме одежды. И ладно бы просто балерина, так она ещё красива как смертный грех.

– Два дня.

– Ясно, ложитесь.

Девушка не двигалась с места, и мне пришлось самому мягко надавить ей на плечи, укладывая на кушетку. Я постарался вытолкнуть из головы все неуместные желания.

Но мысли против воли понеслись к ощущениям в пальцах, которые немели от касания даже сквозь латексный барьер к хрупкому телу.

Девушки из моей спортивной школы Кикбоксинга всегда имели отличную растяжку, это было необходимо, если ты хочешь заехать ногой по лицу оппонента, но их тела были мускулистыми, и сильно напоминали мужские.

Здесь же было сочетание нежности и силы тела. Я дурел только от одной мысли о его возможностях, которыми мог бы воспользоваться.

Хватит!

Сквозь эластичную ткань черного купальника я пощупал живот в разных местах, надавливая где-то сильнее, где-то нежнее.

Когда добрался до правого бока, то обнаружил круглое образование, надавил и услышал тот самый вымораживающий, болезненный стон.

Процесс уже на грани разложения.

– По какой причине так долго тянули? – спросил я, стягивая перчатки и возвращаясь к столу, чтобы сделать пометки в медицинской карте.

Тут же вплыла в смотровую лаборант Лидочка и, улыбнувшись присутствующим, принялась брать кровь у девчонки и ставить катетер для будущих капельниц.

Я краем глаза наблюдал за, свернувшейся клубком, девушкой: за тем, как прозрачная слеза скатывается по бледной щеке, за веером волос, спускающихся до самой талии, за дрожащими губами.

Я вернулся к заполнению карты, но в голове теперь прочно поселился образ девушки с глазами синими, как самое глубокое озеро в мире.

Совсем ещё молоденькая.

Такая молоденькая, что думать о ней нельзя – даже я не такой ублюдок. Мой предел, пожалуй, лет двадцать – именно такие любят шляться по клубам.

Правда, таких, как – я взглянул в карту – Синицына, там отродясь, не было. Она была слишком хороша для загаженного, накуренного, пусть и элитного клуба.

Так хороша, что возбуждение током било меня по всему телу, как электрическими проводами.

– Кхм, Синицына, – проговорил я, тоном профессионала, переводя взгляд на Диану, которая под мою диктовку записывала данные будущей операции.

– Рядом баночка, надо в нее собрать мочу. Диана Михайловна поможет, – я кивнул медсестре, что-то вносившей в карту. Та тяжело поднялась и сразу начала без слов помогать девушке сделать все необходимые процедуры. Странно, обычно она раздражающе болтлива.

Я невольно залюбовался телом, которое освобождали из плена тесного купальника. Хоть и старался смотреть не нарочито, а как бы между делом, каждый мой нерв был натянут до предела от того вида, что мне открывался.

Да приди уже в себя!

Я незаметно поправил больничные брюки, которые вмиг стали словно наждачная бумага и продолжил задавать вопросы.

– Раздевайся и на кушетку, сейчас сразу поедешь на операцию. Когда ела в последний раз? Есть аллергия на лекарства? Были травмы?

Вопросы сыпались из меня и медсестры, как рой пчел из улья. Сначала Синицына бессознательно давала ответы, позволяя себя раздеть и одеть в операционную сорочку и цветной халат, потом даже подписала необходимые документы, как вдруг замерла и словно очнулась ото сна.

Как будто осознав, что происходит, она стала озираться по сторонам: посмотрела на два соединенных стола, на черный монитор компьютера, на белые чистые стены, в окно, за которым шумела осенняя листва и на меня.

Не успела она что-то сказать, как появилась пара санитаров с каталкой.

– Подождите! – пронзительно воскликнула она, когда её поднимали на руки. – Я не могу на операцию. У меня завтра выступление! Я Терпсихора!

Санитары фыркнули в кулаки, сдерживая смех. Диана ласково улыбнулась и дала знак ребятам не прекращать своих действий, не обращая внимания на ее крики, а я беззлобно усмехнулся.

– Везите её в операционную. Видите, она уже не в себе.

– Подождите! – больная на удивление бодро спрыгнула с кушетки и тут же схватилась за бок. – Я могу потерпеть! Честно! Давайте я завтра после выступления сразу приеду, и вы сделаете операцию? Честно! Честно!

По её щекам текли слезы, словно она упускала действительно что-то важное. Но я знал, что дороже здоровья может быть только возможность потерять жизнь.

– Ну, отлично, дерзай, Синицына. Только завтра не забудь катафалк заранее вызвать, чтобы сэкономить, – сказал я, сложив руки на груди.

– Ката… Что?

– Именно. Ты умрёшь, если срочно не сделать операцию.

Мои слова сильно повлияли на неё. Она застыла как статуя в музее, красивая такая статуя – бледная – и впервые за время, проведенное здесь, осознанно взглянула на меня и поджала трясущиеся в рыданиях губы.

Она отвернулась к оранжевой стене коридора и больше не сопротивлялась, пока ее укладывали обратно на кушетку.

– Я умру?

– От этого никто не умирал, да и я не позволю такой красоте сгинуть. Увидимся через полчаса, танцовщица.

Она кивнула и перевела взгляд на меня, сильно задрав голову.

– Это балет, – буркнула она обиженно и стала сильно напоминать котенка.

Меня аж передернуло, никогда меня не прельщала романтика, уж слишком она была недолговечна, а любовь, как и здоровье, подвержена постоянным рискам.

Вот секс – дело простое. Если возникало притяжение тел, не стоило ему сопротивляться. И если говорить честно, то именно мысли о сексе вызывала эта крошка, которая скоро встанет на ноги и сможет их для меня раздвинуть.

Широко раздвинуть.

Вот это правильные мысли. Тем более, что взгляд синих глаз давал понять, что Синицына очень даже не против продемонстрировать мне свои хореографические умения.

Я с каким-то подспудным удовлетворением отметил, как она смотрела на меня до тех пор, пока не закрылись двери лифта.

Глава 3. Рома

– Диана, уточните у неё, обширную делаем операцию или эндоскопическую.

– У нее полис ОМС.

– Да, хоть ПМС. Всё равно спросите, может, она готова оплатить прокол? Это все-таки три дня в больнице, а не семь. Да и балетом своим займется быстрее, – усмехнулся я, фантазируя о сексе на сцене, но печальный взгляд медсестры резко охладил пыл.

С таким лицом она выглядела еще старше. Я знал, что из-за матери ей требовалась поддержка. Та уже давно была пациентом хирургического отделения.

Но я давно искоренил в себе функцию надежного плеча, еще с тех пор, когда за слезы отец меня бил, а мать не могла этому противостоять.

– Диана, – довольно резко сказал я. – Я помню про вашу маму. Как раз сейчас собираюсь к заведующей, возможно, уже нашелся донор.

– Но мы не первые в очереди.

– Не первые, – а что поделать? – Но и вашей матери не двенадцать лет, как той девочке. Тем более еще непонятно, кому оно подойдет.

В её глазах засветилась надежда, и она смахнула набежавшие слезы.

– Спасибо вам, пойду отнесу данные в операционную и спрошу Синицыну про полис.

Диана взяла с собой карту и умчалась наверх по лестнице, явно довольная моими словами. А я посмотрел ей вслед и в голову закралась одна нехорошая мысль, вернее, она была замечательной со стороны жизни одного пациента, но отвратительной с моральной точки зрения.

Я снял телефон с зарядки и нашел в списке контактов нужный номер.

– Димон, как оно?

– Жизнь дерьмо, люди умирают, но нас безносая не возьмет, – веселился мой приятель из психиатрического отделения. Наши отношения были самым странным, что случалось со мной в жизни. Новиков, невысокий парень с темными кудрями и неизменной улыбкой на лице, вошел в мою жизнь в один из самых тяжелых периодов…

Смерть отца, а после информация о давнишнем любовнике матери загнали меня в глубокую депрессию, которая могла привести к фатальным ошибкам. Их Дмитрий и помог избежать. С его вечно раздражающим юмором и детской мудростью он неизбежно вводил меня в ступор и заставлял смеяться. Хотя я был уверен, что разучился это делать.

– Ты вчера про Лунского говорил, он еще жив? У него же четвертая группа крови? – выдал я серию вопросов и с волнением стал ждать ответа.

– Живее всех живых, и, по-моему, сдохнет не скоро. Я понял, о чем ты. Тут без шансов, ему в коме лежать еще лет десять. Его переводить будут в другое отделение.

Я разочарованно поблагодарил Дмитрия, договорившись перекинуться выпивкой в общий выходной, и раздраженно посмотрел наверх.

Люминесцентные лампы создавали леденящее кровь свечение, но были безопасны и дешевы. Но сейчас я думал совсем не о дешевой женщине.

Я поднимался по лестницам на пятый этаж, кривя губы только от одной мысли о разговоре с этой жадной до власти, развратной бабенкой. Сложно подобрать другое слово для женщины, которая соблазнила сына своей приятельницы. Которым, кстати, был я.

Когда мне только стукнуло пятнадцать, она ловко взяла в оборот сладкого мальчика, показывая самые разные грани удовольствия.

Впрочем, она была неплохим учителем, вот только от её измученного фитнес-тренировками тела, меня уже тошнило. Она и меня хотела к ним подключить, но я не терпел пассивного вида спорта.

Именно движение, борьба, победа и операции заставляли мою кровь кипеть, а сердце неистово биться.

Я толкнул дверь на пятый этаж и словно попал в музей.

Административный этаж выглядел просто шикарно, по сравнению с остальными помещениями больницы. Вычурность говорила пришедшему сюда, насколько тот ничтожен, а картины постмодернистов, развешанных на стенах, только усугубляли это состояние.

Остановившись у двери с табличкой «Главврач Андронова Марина Евгеньевна», я закатил глаза, вспоминая извилистый путь, который привел её на самый верх больничной иерархии.

Когда муж властная скотина, которая не только мер одного из подмосковных городов, но и учредитель больницы, несложно нагибать всех вокруг.

Я не хотел туда заходить. Не хотел видеть вышколенную худую особу, которая с помощью многочисленных процедур пыталась угнаться за неоспоримо увядающей красотой.

Сейчас от нее зависело, насколько быстро министерство выдаст грант на лабораторию, а главное, кто ее возглавит.

Меня тошнило, что данное место достанется мне не за заслуги перед больницей, а потому что я частенько доводил Марину до оргазма, втрахивая ее в дорогущий кожаный диван.

Я провел судорожно трясущейся рукой по светлым волосам и взглянул в окно. Мне не была присуща трусость, но я откровенно боялся Марину, боялся, что она обманет меня и отдаст лабораторию ортопеду, с которым недавно начала трахаться в его кабинете.

Больница – большая деревня и здесь редко можно было что-то утаить. Слишком сухим был этот лес, по которому, как огнем, полыхали сплетни.

Я бросил взгляд на залитую солнцем парковку.

Не стоит быть пессимистом.

На улице стояла чудесная погода, осенняя листва красиво украсила город в золотые одежды, вот только в моей душе давно и стойко поселилась слякоть и грязь.

Пальцы толкнули дверь, и я широко улыбнулся Рите – секретарше заведующей, получив взаимный ответ. Рита была из тех женщин, которые смотрели на мир с высоко поднятой головой и никогда не унывали. Её много лет связывали отношения с мужчиной, который отказывался на ней жениться. Правда, это не помешало им завести ребенка.

– Рита, детка. Как твой Братислав?

– Младший или старший? – усмехнулась блондинка.

Послушав бессмысленный рассказ, который не вызвал ни капли интереса, я попросил кофе.

– Надеюсь, ты постараешься в этот раз не сжечь кофеварку? Ты же не хочешь, чтобы я отравился?

Рита, конечно, пропустила оскорбление своим кулинарным способностям и вскочила из-за стола.

– Обижаете, разве я могу отравить наше солнце?

Я усмехнулся этой похвале и посмотрел на плавное покачивание крупных бедер. Никакая любовь к мужчине не может помешать женщине получить толику внимания от симпатичного коллеги. Это и продемонстрировала Рита.

Она вздрогнула, когда я слегка коснулся её поясницы и прошептал на ухо:

– Ты просто чудо. Себе, если будешь делать кофе, сахара положи поменьше.

Она коротко кивнула и посмотрела на свою большую грудь. Форму после беременности она так и не восстановила. Возможно, поэтому её гражданский муж и осторожничал с браком, ведь сам он был известным в стране легкоатлетом.

Я оставил Риту со своими комплексами и без стука прошел в ультрамодно обставленный кабинет Марины. Он выглядел бы красивым, если бы не был столь пафосным. Тяжелые зеленые портьеры на окнах, холодный блеск мрамора и кожаная мебель не вызывали желания здесь задержаться.

– Рома! – вскочила Марина с кресла, в котором откровенно смотрела в смартфон.

– А ты, я смотрю, все в делах праведных, – иронично хмыкнул я и посмотрел на настенные часы. До операции было еще двадцать минут.

– Так я жду министра, как раз по нашему вопросу, – блеснула она идеальной улыбкой, которая искусственным сиянием давила на мозг.

В этой женщине за сорок уже давно все было ненатуральным.

Она коснулась моей щеки своими накрашенными губами, но не оставила и следа, зато меня обдало приторным запахом сладких духов. Мне в голову тут же пришел аромат Синицыной, легкий, не раздражающий, но я быстро взял себя в руки и заговорил резко, как будто топором обрубая слова.

– Я так понимаю, что кандидатов на место управляющего лабораторией уже два. Что ты скажешь сегодня министру? Назовешь имя нового любовника?

– Сладкий…

– Я же просил, – она вечно напоминала мне мою ненавистную фамилию «Сладенький».

– Ну, прости, ты последнее время совсем забыл обо мне. А куда еще податься одинокой женщине? – томно прошептала она, поглаживая мой воротник и водя наманикюренным пальчиком по стетоскопу.

Я приподнял брови в немом удивлении, стряхнул с себя её руку и уселся в кожаное бежевое кресло, взяв в руки телефон.

Естественно, запароленный.

– Мне помнится, у тебя есть муж.

– Он занят.

– А я значит свободен? – вперился я в неё взглядом. Посмотрел в немое отражение маленького экрана и отложил современную игрушку на столик между креслами.

– Ну, а как же иначе, дорогой. Ты лучшее, что было в моей жизни, – театрально заявила она.

– Учитывая, что ты сама меня и поднатаскала, – съязвил я злобно, – это и неудивительно.

Она пропустила мимо ушей колкость и сделала лицо, по ее мнению, соблазнительным. Прищурила взгляд, медленно облизала губы и заправила прядь идеально уложенных волос за ухо с блестящей сережкой. Она сделала шаг вперед, но в этот момент раздался стук, и вплыла Рита с подносом.

Она оставила его на столе, и отрапортовала, что министр перенес встречу на завтра. С этим и удалилась, не забыв показать свою лучезарную улыбку. Марина лишь картинно ее изобразила и быстро села передо мной на колени.

Я видел, с какой жадностью её руки, как щупальца, тянулись к моему члену.

– Вот видишь, не все зависит от меня. Ты же знаешь, стоит тебе только попросить, и я все для тебя сделаю.

Продолжение про взаимные услуги не прозвучало, но я четко прочитал это в ее бл*дских, карих глазах. Пришло вдруг осознание, что я устал быть управляемым.

Проект лаборатории мой и, по сути, этот грант мог достаться любой больнице, в которой я бы работал. И там бы был нормальный руководитель, хотя и здесь такой был. Раньше.

Я резко наклонился и схватил её за обильно политые лаком волосы. Ощущение было не из приятных. Я сжал затылок Марины и притянул к себе.

– Ты такая хитровы*банная. Хочешь и конфетку съесть, и к стоматологу не попасть. Я задолбался кормиться твоими завтраками. Я уже восемь лет гну здесь спину и больше не собираюсь поддаваться твоим провокациям. Если завтра не будет подписанной бумаги, я сваливаю.