Loe raamatut: «Люськины рассказы», lehekülg 5

Ледоход

Весна в этом году выдалась ранняя,тёплая. Жители таёжнои; деревни с нетерпением ожидали ледохода. Прокоптили и просмолили лодки, починили рыболовные снасти. А на рыбозаводе заготовили тару для хранения рыбы. Ночью раздался треск – лёд тронулся. Разбудив Люську, отец весело сказал:

– Вставай, дочь. Ледоход проспишь. Ночью подвижка льда была. – Ура-а-а, скоро в Ларьяк поедем! – закричала радостно девчонка.

Быстро оделась и бегом на речку.

Люська, как заворожённая, смотрела на ледоход. Большие льдины плыли по течению, толкались, цеплялись краями и при этом величаво шумели: «ши-ши-ши». Маленькие льдинки, наскакивая друг на друга, позвякивали: «дзынь-дзынь». И все эти звуки сливались в единую мелодию, создавая весеннюю песню реки Вах, которую хотелось слушать и слушать. А река, как живая, двигалась, извивалась и уходила за поворот, унося на себе потемневший прошлогодний лёд.

Вот к самому краю берега приткнулась большая льдина. Казалось, она на минуточку остановилась передохнуть. Люська быстро запрыгнула на неё, прошлась, дразня мальчишек, стоявших на суше, всем своим видом показывая, что она ничего не боится. Топнув каблуком сапога, отбила кусочек льда, взяла в руки, а он тут же рассыпался на мелкие игольчатые сосульки. По её примеру ребятня тоже принялась откалывать кусочки от льдины. Мальчишки тут же начали ими бросаться, как снежками. Да ещё придумали заталкивать за шиворот всем, кто попадался под руку. Звонкие детские голоса, визг и смех разносились по берегу. Весеннее радостное настроение захватывало всех, кто приходил к реке.

Со вскрытием Ваха однообразная жизнь в деревне оживилась. Началась весновка – большая рыбалка и охота на уток. Но самое волнующее событие с начала навигации было ещё впереди. Это приход первого пассажирского парохода. Его ждали, к его встрече готовились, как к самому большому празднику.

Рыбозавод

На рыбозаводе было три цеха: бондарный – там делали бочки и ящики, разделочный и засольный. Но больше всего привлекал ребятишек ледник. Лед был нужен для игр и шуток. Засунуть кому-нибудь за шиворот в самую жару или просто охладиться, пососать, как конфетку. Вот за ним то Люська и пришла. Да и так посмотреть. На рыбозаводе было интересно, и она любила сюда приходить. В засольном цехе стояли большие глубокие деревянные чаны. В них солили рыбу. Один чан оказался пустым, ко дну его спускалась лестница. Люська подошла к краю чана, наклонилась, заглянула вниз. Не утерпела и ухнула: «У-у— у-у-у!». Эхо раздалось громко, на весь цех. В это время зашел мастер, стуча по полу деревянным костылем – с войны он вернулся без ноги.

– Девки, «врачиха» пришла. Идите все сюда.

Прячась за ящиками, Люська перебежками продвигалась по цеху в надежде остаться незамеченной. Иначе мама отправит домой, а это в Люськины планы не входило. Но мама уже давно заметила белую дочкину панаму, резко выделявшуюся на фоне темной одежды работниц. Подошла, взяла за руку и сказала:

– Поидём, я тебе крокодила покажу. – Крокодила, где?

– А вот, смотри…

Мама завела Люську в разделочный цех, там на больших столах ножами разрезали рыбу и готовили ее к засолке. А на отдельном столе складывали особо крупную. И среди больших рыбин лежала огромная, действительно похожая на крокодила, щука.

– Вот это да! – произнесла мама.

А мастер подхватил:

– Да и мы удивлены. Знаете, такая не часто встречается. Около двух метров длины! Одна голова чего стоит. И впрямь крокодил. Вся уже мхом обросла. Пришлось рыбакам еи; в голову стрелять. Боялись из невода вытаскивать. Вон какие челюсти у нее.

Щука лежала, хищно раскрыв пасть. Люська спряталась за спину матери и выглядывала из-за неё, боясь подойти ближе. А вдруг укусит. В этих цехах в основном работали женщины. Ссыльные калмычки и финки. Они побросали свои ножи и обступили врачиху. Люська со стороны наблюдала, как мама осматривает им руки, затем достает из бикса мазь и бинты и перевязывает изъеденные солью с множеством порезов ладони и пальцы.

– Что же вы себя не жалеете? Так и без рук остаться можно, не запускайте, – говорила мама. – Приходите почаще в больницу на перевязки. Те с озорством наперебой отвечали:

– До свадьбы заживет.

– Некогда.

– Норму надо выполнять.

– Сами приходите к нам почаще.

Закончив осмотр, мама поманила дочь пальцем и направилась к выходу. И любопытной Люське ничего не оставалось, как нехотя пойти за ней.

Груженые рыбой неводники подходили один за другим. А женщины, взяв носилки, выходили на рыбозаводской причал перетаскивать в цех рыбу, соль и лед.

В эти длинные северные дни рыбозавод походил на муравейник. Начиналась путина…

Лягушачья икра

Расставшись с мамой у больницы, Люська отправилась по одному неотложному делу. В ближайшем к дому болотце лягушки наметали икру. Его заливало только весной, и вода в нем быстро прогревалась. Лягушки и облюбовали это болотце для вывода своего потомства.

Икра плавала целыми гроздьями. Такие кругленькие, прозрачные икринки с черными точечками внутри. Люське очень хотелось поймать эту икру, потрогать и поближе разглядеть. Она стала на кочку, заросшую багульником, и попыталась ловить, но икринки выскальзывали из рук и все дальше отплывали. Люська все тянулась и тянулась. Невольно шагнула… и одной ногой оказалась в воде. Так стоять было неудобно, да и все равно туфелька намокла, и она встала обеими ногами в болото, прямо в белых носочках. Увлеченная ловлей, девочка уже не замечала, что подол любимого платья, вышитого васильками, намок и перепачкался торфяной жижей.

Заветная икра была совсем рядом. Она сначала потрогала ее в воде, затем взяла в руку, но та выскользнула. Поняв, что так просто икру не взять, Люська сорвала панамку с головы, зачерпнула икру, как сачком, и понесла домой.

Бережно переложив свой улов в ведро с водой, она спрятала его в кладовку. Потом постирала одежду и развесила ее сушить.

Вскоре пришла мама на обед, а заодно и проверить, чем занимается дочь. Увидела висевшие на веревке тряпки коричневатого цвета, напоминающие дочкину одежду.

– Так, – сказала мама, взяла в руки всегда стоящий у крыльца прутик и, пряча его за спину, зашла в избу.

Люська рисовала, сидя за столом. По выражению маминого лица она поняла, что ее сейчас будут бить.

– Что это там висит?

– Где?

– На веревке во дворе. – Да это я платье постирала. –Так где же ты в нем была?

– В болоте.

– В болоте!? В белом платье, белых носочках и белой панамке! Да я все утро гладила и крахмалила, чтобы ты как человек походила. Перед людьми стыдно: вся в кедровой смоле, подранная, на руках и ногах цыпки.

Я от людей чистоты требую, а ты – как поросенок в луже. Но все, мое терпение кончилось.

Мама вытащила Люську из-за стола и огрела ее прутом. Та взвизгнула и юркнула под кровать. Забилась в самый дальний угол. Это было ее убежище. Мама попыталась вытащить Люську, но кровать была с пружинной сеткой, крючки торчали низко и цеплялись за волосы. Она потыкала прутом в сторону Люськи, но это было уже не страшно. Еще немного пошумела, покричала и ушла на работу. Девчонка вылезла, как только дверь захлопнулась, и посмотрела в окно.

Мама шла по улице.

«Значит, уже не вернется», – подумала Люська и от расстройства легла спать.

Про свой секрет она никому не рассказала, даже любимой подружке Лидке. Бегала в кладовку каждый день. Наблюдала. В икринках уже вместо черных точек двигались маленькие головастики с хвостиками без лапок.

Прошло несколько дней. Вернувшись как-то домой после прогулки, Люська увидела свое ведро, стоявшее у крыльца. В нем было пусто. Ее охватили беспокойство и гнев. Забежав в дом, девочка закричала:

– Где? Куда дели? Я узнать хотела, а вы! Отец с удивлением спросил:

– Что где?

Мама стала ему объяснять:

– Это чудо притащило из болота лягушачью икру. Я споткнулась сегодня о ведро в кладовке, давно его потеряла, смотрю – а там кишмя кишат головастики. Ну, в болото унесла и вылила. Так что не пропали твои головастики. А в ведре с голоду погибли бы, – сказала она, обращаясь к дочке.

– Так я хотела посмотреть, как лягушки получаются, – кричала Люська с вызовом.

Отец захохотал:

– Так что, мать, может, ферму лягушачью заведем. Я слышал, что есть такие во Франции, там лягушек едят.

– Едят? – переспросила мама. – Не может быть!

– Все может. Французов же не зря «лягушатниками» звали на фронте. Ну, дочь, иди ко мне, – посадив Люську на колени, прижал ее одной рукой к себе. Та сразу успокоилась и доверчиво прильнула к отцу. – Слушай, как лягушки получаются.

Но она и так уже была вся во внимании, и отец начал рассказывать:

– Из икры получаются головастики, но это ты уже видела. Они растут. У них появляются передние

лапки, но задних еще нет.

– А что они едят?

– Личинки комаров, мошек, мух. Ну, в общем, все, что в болоте водится. Затем у них вырастают задние лапки, но хвост еще

не отпадает. Вот это уже ближе к лягушке. А уже потом, когда хвост отпадет, значит, выросла настоящая лягушка.

– А они полезные?

– Полезные. Они комаров едят. Ну, иди, побегай, а я съезжу быстренько, сети проверю.

Вечером Люська была на удивление послушной. Перед сном тщательно вымыла ноги и руки горячей водой. Мама намазала их сметаной, чтобы обмякли и зажили цыпки и царапины.

– Мама, мама!

– Что?

– У меня цыпки пикают.

– Как это? Не придумывай.

– Так они же цыпки, а цыплята пикают.

– Ложись в постель, спать пора, выдумщица.

Люська засыпала успокоенная. Теперь она знала, как лягушки получаются.

Последний шаман

По деревне разнесся слух: Семен Кыкин с Григорием и Никитой Натускиными добыли медведицу с медвежонком. И по всем правилам устраивают Медвежий праздник. Сам Семен принадлежал к шаманскому роду, когда-то могущественному и многочисленному. Детей с женой Дарьей у них не было, он жил в родной таежной деревне, занимался рыбалкой и охотой и ничем не отличался от других сельчан, разве что удачливостью да особым уважением со стороны ханты. Люська с подружкой Лидкой сговорились тоже пойти посмотреть на праздник. Они никогда еще такого не видели. Звук бубна и пение на хантыйском языке разносились над деревней, привлекая и создавая жутковатую таинственность.

Девчонки как-то неуверенно, с опаской подходили к избе.

Протолкнувшись между плотно стоявшими людьми, даже пришлось проползти между чьих-то ног, Люська оказалась впереди всех. В полутемной избе на столе, в широком деревянном блюде на лапах лежала голова медведицы, покрытая цветным платком. На глаза были положены старинные монеты. Вдоль стены на лавке сидели женщины в национальных платьях, повязанные яркими платками так, что они полностью закрывали им лица. И сколько Люська ни вглядывалась, никого не могла узнать.

На середину комнаты, пританцовывая и играя в бубен, в красивой шапке, расшитой бисером, и берестяной маске, вышел шаман и начал камлать. Зазвучала ритуальная песня. Люська осмотрела всех находящихся в избе в надежде найти подружек. Наконец увидела Груньку, тоже в платке, но не так глухо завязанном.

Подошла и спросила шепотом:

– Грунька, а чё он поет?

Та стала старательно нараспев переводить:

– Низвел медведя – проси прощения. Ведь он предок человека. Он спустился на Землю с неба. Человеком был, братом был. Зачем убивать брата? – и добавила от себя, – Вот и извиняются песней и пляской. Чтобы не обижался.

– А сколько праздник будет идти?

– Отец говорил, четыре дня и четыре ночи. Потому что медведица. – А если медведь, то сколько?

– Тогда пять дней и пять ночей. А потом кости закопают в священном месте.

Люське стало страшновато, и она потихоньку отодвинулась к двери. Там оказалась Лидка. – Где ты была?

– Да тут стояла с отцом. – Видела шамана?

– Нет.

– А я видела.

Лидка сразу кинулась смотреть, чтобы не отстать от Люськи, а та осталась ждать ее. Рядом стояли деревенские мужики и перешептывались между собои;.

– Слышь, как душу отводит, Семен-то. – А кто ему разрешил?

– А никто. Он председателя Совета не спрашивал, а тот и не запрещал, и не разрешал.

– Так что ли выходит?

– А уполномоченный из райкома приедет, тогда чё?

– Че;, че;. Ты не побежишь докладывать, и я не побегу. И никто не побежит.

Любопытная Люська вслушивалась в разговор, и до ее уха долетел тихий голос лидкиного отца Василия Михайловича.

– Я с Семеном рыбачил в протоке, напротив Шаманской горы.

Ну, порыбачили днем, сети на ночь оставили, а сами в палатку легли. Я ночью просыпаюсь, вышел к кустикам. Голову-то поднял, смотрю. А Семен от Шаманской горы через протоку по верху воды идет… и не тонет. Меня такая жуть взяла. Я в палатку бегом. Притворился, что сплю. Слышу, он зашел и тоже лег.

– Вот такая у него сила есть.

– Ну а чё потом?

– Ни чё. Я виду не подал, что видел. Порыбачили. Помню, много

рыбы добыли и домой поехали.

– И ты, Никифор, молчи. Не больно рассказывай, а то беду накличешь.

Став случайной обладательницей тайны, под сильным впечатлением Люська выбежала на улицу. И решила тоже об услышанном никому не рассказывать, боясь кары шамана. Она еще не забыла своего приключения на Шаманской горе, когда не послушалась наказа старшей сестры.

Через некоторое время Семен со своей женой переехал жить в более глухое селение – Лобчинские юрты. Больше Люська никогда не видела Медвежьего праздника.

И только спустя годы она поняла, что это был последний настоящий праздник последнего шамана.