Loe raamatut: «Акколада»

© Людмила Чеботарева, Израиль, 2016

© «Союз писателей», Россия, 2016

Любое использование материала данной книги, частично, без разрешения правообладателей запрещается.

***

Акколада – это обряд посвящения в рыцари.

Акколада – это прямая или фигурная скобка, посредством которой соединяются две или несколько систем нотных станов.

Акколада – это нить, связавшая два параллельных мира.

Акколада – это мистическая повесть для подростков и взрослых, которая не оставит их равнодушными.

***

Автор благодарит: канадского композитора Милану Зильник за создание музыкальной темы «Свет сгоревшей звезды», Лилию Зиганшину и Ильмиру Шарафетдинову (Казань) за консультацию по татарским традициям, речевому этикету и языку, Александра и Валерия Балакиревых, Екатерину Васильеву и Германа Семенова за иллюстрации к этой книге, Артема Чеботарева за дизайн обложки.

Где-то ТАМ, в параллельном мире Селесты, жил 10-летний мальчик, Роми, маленький скрипач-вундеркинд, мечтавший стать известным композитором. Его мечтам никогда не суждено сбыться, потому что Роми внезапно умер от острого менингита. Он успел сочинить лишь одну пьесу – «Свет сгоревшей звезды».

Где-то ТУТ, на Земле, живет обыкновенный 10-летний мальчик, Рома, который мечтает о дружбе со своей одноклассницей и паре хоккейных коньков в подарок под елку. Возможно, его мечты однажды сбудутся, но сейчас он находится в коме после аварии, и врачи борются за его жизнь.

Как переплетаются судьбы двух мальчиков?

Достигнет ли нас свет сгоревшей звезды?

Услышим ли мы его музыку?

Ответ – в мистической повести для подростков и взрослых

Акколада

Глава 1

ТАМ: Снег

Наконец-то пошел снег. Не тяжелый и мокрый, когда и не поймешь толком, «то ли дождик, то ли снег, то ли слезы, то ли смех», а пушистый, невесомый, праздничный. Вот и славно!

А то народ совсем нос повесил, что на Новый год опять будет моросить противный холодный дождь, нагоняя грусть-печаль-тоску. Как хорошо, что высший погодный начальник решил вдруг устроить предпраздничный аврал, и работников небесной канцелярии в спешном порядке принудили чистить от прошлогодней пыли все углы, заставили перебирать и подшивать накопившиеся за год дела, записанные на белых кучевых облаках. Секретари и референты тут же переадресовали поручения главного начальника самому младшему помощнику и под разными, порой смешными и нелепыми, предлогами поспешили исчезнуть с места проведения авральных работ. А ему, бобылю, все равно спешить не к кому, вот пускай и работает.

Младший помощник давно перестал мечтать о продвижении по службе, ведь до пенсии ему требовалось продержаться всего один год, восемь месяцев и четыре дня. Еще бы ему не оставаться лишь младшим помощником, если он даже не сумел одолеть курсы по современным методам обработки информации, на которые его настойчиво посылало начальство. Но он боялся всего нового – ему казалось, что свежеиспеченные технологии представляют угрозу нравственности и духовности в их хрупком и трепетном мире.

И вот теперь ему только и оставалось, что уныло дырявить большим тяжелым дыроколом тучи, перед тем как разложить их по папкам с каллиграфически выведенными заголовками: «Срочные дела» – под грифом «Совершенно секретно», и «Не самые срочные дела» с небрежной припиской – «Могут и подождать».

Он никак не мог взять в толк, почему все эти «срочные дела» спокойненько пылились на полках целый год, а именно сейчас, перед праздником, когда у всех дома дел выше крыши, вдруг, откуда не возьмись, свалились какие-то сверхсрочные сверхурочные, будто бы начальник нарочно решил поиздеваться над своими подчиненными и заставить их отработать сполна за туманную перспективу получения мизерной премии по итогам года.

Глаза у младшего помощника слезились от промозглой сырости плохо отапливаемой комнаты. Ему осталось обработать всего два последних облака, а потом навести порядок на столе, и все, можно отправляться домой, где еще предстояло сварганить хоть что-нибудь на ужин. От голода у него засосало под ложечкой: на обед сегодня не удалось выкроить ни одной минутки.

Ну ничего себе! Незаметно набралась целая корзина с белыми кружочками, вытряхнутыми из дырокола, – дел действительно было много.

«Ладно, выброшу по дороге, а корзину оставлю под дверью. Кому она потребуется на праздники? Потом верну на место, никто и не заметит. А теперь – быстренько до дому-до хаты!» – решил младший помощник, которому так и не суждено было когда-нибудь стать старшим, и, выключив в конторе свет, шагнул в туманную серую мглу.

На улице ветер пронизывал до самых костей. Младший помощник хотел поплотнее замотать вокруг тонкой шеи с острым кадыком коричневый, слегка побитый молью шарф, но руки были заняты дурацкой корзинкой, полной никому не нужного мусора.

И тут он вдруг не на шутку разозлился: ну почему?! Почему именно ему приходится возиться с этими идиотскими деловыми тучами, когда повсюду в теплых домах скоро зажгут цветные огоньки на нарядных елках, а сочные гуси, начиненные кислыми яблоками и сладким черносливом, зарумянятся в духовках, спеша поспеть к празднично накрытому столу?!

Так бывает иногда, что, без какой-либо видимой причины, терпение неожиданно лопается, словно мыльный пузырь, и человек, подспудно уже готовый к бунту, взрывается:

«Баста! Достаточно тебя погоняли. Тпру-у, каурая, приехали!»

Младший помощник почувствовал себя смешным. Он был противен даже самому себе: жалкий неуклюжий старикашка, одной рукой прижимающий к груди мусорную корзинку, а другой – пытающийся затянуть на шее потуже петлю давно вытертого и не греющего шарфа.

Мусорная корзина полетела на землю, и ветер, радостно подхватив свою нечаянную добычу, стал сеять сквозь пробитые дыроколом облака ровные белые снежные кругляши.

ТУТ: Праздник на носу

– Юлия Романовна! Вы успеете закончить отчет до вечера? Это очень срочно, хотя я понимаю, что вас сейчас вряд ли волнует работа…

Юля, которую все в отделе, да и по жизни тоже, называли Юленькой, вздрогнула. Начальник был прав, голова у нее была забита вовсе не отчетом, а тем, как бы поскорее разделаться с цифрами и успеть домой пораньше, чтобы закончить наряжать вместе с Ромашкой елку. Хорошо хоть елочку-красавицу они еще вчера установили: Ромка сунул ее в зеленое эмалированное ведро с песком, который успел накопать в детской песочнице еще до того, как выпал снег. Баба Ася, дворничиха, начала было браниться на все корки, а потом махнула рукой: ладно, копай, все равно весной новый песок завезут.

Что бы такого вкусненького приготовить сегодня на ужин? Может, рыбу зафаршировать? Нее… возни слишком много, не успеет – ведь нужно еще заскочить по дороге в магазин, чтобы «вкусненькое» было из чего стряпать. Придется обойтись дежурной «курицей на бутылке». Это быстрее, и курица у нее есть в холодильнике. Нужно только позвонить Ромке, чтоб вытащил из морозилки и майонез купил – деньги на «домашние нужды» она ему оставила.

А пораньше смыться с работы сегодня вряд ли удастся – вон как начальник на нее многозначительно зыркает. Сама, идиотка безмозглая, виновата, нефиг было со своими пронафталиненными принципами носиться, словно дурень с писаной торбой! Вот согласилась бы в свое время с этим бородатым козлом пообедать (до «переспать» его намеки дойти, слава богу, еще не успели), глядишь, тоже уже сидела бы в своей мини-кухоньке, как остальные тетки-бухгалтерши, и крошила бы традиционный «новогодний» салат «Оливье», любимое Ромкино блюдо. Так нет же, поперла, как Гаврош на баррикады: вы, мол, Станислав Аркадьич, человек женатый… «Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!»¹ Да кто сейчас на княгинь оглядывается? Только такие, как она, барышни, не сумевшие вовремя слинять из пансиона благородных девиц.

Начальник, в конце концов, засобирался домой. Уф, кажется, все-таки есть шанс успеть в спортивный магазин, чтобы купить Ромке подарок под елку: он так мечтает о хоккейных коньках, говорит, у всех ребят давно уже есть. Только бы повезло, чтоб автобуса не слишком долго ждать. Можно, конечно, и пешочком пройтись, тут всего-ничего, два квартала, но целую неделю лили тягомотные дожди. Сегодня ночью вдруг сильно похолодало, и лужи покрылись ледяной корочкой, гладкой и скользкой, как стекло, а сейчас, наконец, выпал долгожданный снег.

Падать Юля умела прямо-таки мастерски. По этому поводу в семье даже шутя спорили: земля ее на себе не держит или к себе притягивает? Выяснить так и не удалось, но вот и Ромашка неуклюжим растет, просто жуть! Руки-ноги длиннющие и худющие, вечно сам себе умудряется подножку подставить и падает на ровном месте. Так, может, не надо покупать коньки? Не дай бог, поломает еще себе чего-нибудь…

Нет, надо! И Юля решительно свернула на Пионерскую, к магазину «Олимпиец», решив не тратить попусту драгоценное время на ожидание автобуса.

Коньки стоили недешево, значит, с приобретением нарядного платья придется повременить, а то две покупки вместе ей не потянуть.

Вздохнув и совсем капельку пожалев саму себя, Юля решительно не позволила червячку сомнений схрумкать яблоко ее благих намерений. Оно, конечно, благими намерениями известно куда дорога выстлана, но ради сына она была готова на все.

Выходя из магазина с блестящими коньками в яркой спортивной сумке, Юля поскользнулась и, неуклюже размахивая руками в безуспешной попытке удержаться на ногах, все-таки умудрилась грохнуться. Ну вот, теперь точно синяк будет, ладно хоть коленку не разбила, а то хороша бы она была – «дама из Амстердама» со сбитой коленкой. Впрочем, какая она, к черту, дама? Дамы солидными должны быть, а ей никто ее лет не дает, удивляются, когда узнают про десятилетнего сына. На вид ей и правда не больше двадцати пяти, все Ромку за ее младшего братишку принимают.

Было не столько больно, сколько обидно за порванные колготки: запасных дома уже не осталось, а за новыми топать еще полторы остановки жуть как не хотелось – Юля и так промерзла до костей. Новый год придется встречать в джинсах – ну и ладно, все равно они будут праздновать вдвоем с Ромашкой, по-семейному, значит, сгодятся и джинсы, а красный свитерок еще почти новый, вполне за нарядный сойдет.

Дома ее встретил сын и с порога затараторил:

– Мам, курицу из морозилки достал, майонез купил.

Отчитавшись, Ромка тут же перескочил на более интересующую его тему:

– Представляешь, сегодня на утреннике у Деда Мороза борода отвалилась. А у Ярослава Сергеича, это наш трудовик, под ватной бородой – своя, черная, и мы ка-ак начали все хором кричать, точь-в-точь как в фильме «Бриллиантовая рука»: «У вас ус отклеился!»². А он ничего, совсем даже не психовал, смеялся вместе с нами и сказал, что, раз мы его все равно узнали, то он тогда будет молодым Дедом Морозом, современным, с черной бородой, а дед-морозовскую – под елку бросил. Зато завучиха Валентина Николавна та-ак разнервничалась, чуть не разревелась. Мне ее даже жалко стало, и я решил ее поддержать – спеть для нее нашу с тобой любимую песенку, ну, эту… про цветочки на голове.

Ромка самозабвенно заорал, не особо озабочиваясь соблюдением мелодии:

 
Отчего на голове не растут цветочки,
А растут они в траве и на всякой кочке?
Если волосы растут, значит, их сажают,
Почему сажать цветы мне не разрешают?
 
 
Хорошо бы сделать так: вжик!
(тут он залихватски присвистнул)
Срезать все кудряшки!
На макушке красный мак,
А вокруг – ромашки!³
 

«Ах ты, добрый малыш, всех-то ты жалеешь, всех любишь», – подумалось Юле.

– Мамуль, только, знаешь, как мне влетело, когда я свистеть начал! – он недоуменно мотнул непокорной кудрявой головой. – Но как же эту песню петь без свиста? Если не свистеть, то это ж уже совсем неправильно, не весело получится. А Марь Антонна, наша классная, сказала, что свистеть неприлично, тем более в школе, и что деньги в доме водиться не будут, а мыши, наоборот, будут. Можно подумать, у нее вообще деньги есть…

– А с чего ты взял, что нету?

– Ну… если б были, то она бы не ходила в школу все время в одной и той же кофте с юбкой. Вон англичанка, Галина Игоревна, каждый день нарядная приходит, даже губы и ногти красит под цвет платьев. Она вообще красивая, только ты все равно в мильон раз лучше. Даже в десять мильонов!

Юля решила эту тему дальше не развивать, а то Ромка, чего доброго, начнет расспрашивать, почему она себе платье к Новому Году так и не купила, то, черное, с кружевом и бусинками, которое им обоим так понравилось.

– Ромашка, а в каких костюмах ребята на утреннике были?

– Мам, ты меня опять Ромашкой называешь? – возмутился Ромка. – Я ж тебя тыщу раз просил. Что я тебе, девчонка, что ли? Если пацаны услышат, мне каюк – задразнят до смерти. Ты меня лучше Ромкой называй, мне так больше нравится. И еще, вот скажи, ты обратила внимание на совпадение? Ну, что тебя Юлией зовут, а меня – Романом, это ж почти как Ромео и Джульетта, недаром мы с тобой так друг друга любим!

– Ах, ты мой милый, курносый Ромео! – улыбнулась Юля. – Ну а все-таки насчет костюмов-то, как?

– А-а, да ничего особенного, костюмы как костюмы, обычные… Девчонки – снежинки, принцессы и цыганки всякие, мальчишки – пираты и спайдермены. Только Сашка Жарко, во дает! Тоже мне Бэтмен выискался!

– И с чего это ты такой суровый? Почему это твоему Сашке Жарко нельзя нарядиться Бэтменом?

Сын укоризненно посмотрел на мать и покачал головой.

– Ну, во-первых, не твоему, а твоей, а, во-вторых, никакой и не моей вовсе. – Ромка вдруг покраснел до самых кончиков ушей. – Я, мам, тебе ведь уже сколько раз говорил, что Сашка – это девчонка новенькая, только ты меня не всегда слушаешь. А она, знаешь, какая! Она не такая, как все, а прям как пацан: плюется дальше всех и в два пальца свистеть умеет. А еще она карате с шести лет занимается, уже синий пояс получила. Мам, можно мне тоже на карате записаться? А вдруг я до самого черного пояса дойду?

«Ох, как сын вырос, а я за своими заботами ничего и не заметила», – на чем свет стоит ругала себя Юля.

– А можно конфетку, ну хоть одну, «Мишку на Севере»? Ма-ам, я так давно таких конфет не ел, – заканючил Ромка.

– Не, сын, не стоит, мы ж их для елки приготовили, да и нас с тобой еще праздничный ужин ждет, с твоим любимым «Оливье», между прочим. Ты пока в фольгу орехи заворачивай, а я с елкой разберусь.

Юля встала на табуретку, чтобы пристроить на макушку елки блестящую верхушку. Ромка уговорил ее в этом году поставить елку не искусственную, а живую. Он сам выбрал на елочном базаре чуть ли не самое высокое дерево. Дорогущее! Но Новый год ведь, как день рождения, только раз в году. А еще они купили несколько новых игрушек. Это у них семейная традиция такая – добавлять к старым, любимым, парочку свеженьких украшений.

«Ягода-малина в лес к себе манила» и была совсем как настоящая. Побрызгать дезодорантом с малиновым запахом – от живой не отличишь. Вот бы ягодам действительно такой размерчик, это же сколько варенья с одного кустика наварить можно было бы!

Они с Ромкой сластены жуткие, а малина, перетертая с сахаром, – самое любимое их лакомство.

– Ух, мамочка, какая елка у нас здоровская! А давай ее до самой весны оставим, не будем разбирать.

– И как же это у нас получится? Ты же сам захотел живую елку, а они, сынок, быстро осыпаются.

– Ничего, мамуль, я попрошу у Деда Мороза, чтобы он нашу елку так заколдовал, чтоб она до 8 марта простояла. А еще лучше – до самого Первомая!

– Ну-ну, – усмехнулась Юля. – Думаешь, сумеешь с Дедом Морозом договориться?

– Даже не сомневайся, мамочка, обязательно сумею. У меня есть блат.

«Вот так детки нынче пошли, все-то они знают про жизнь, как она устроена», – с горечью подумалось Юле, но горчинка быстро отступила. – «Праздник на носу, некогда горевать. Держите хвост пистолетом, уважаемая благородная барышня инженерно-интеллигентских кровей!»

Глава 2

ТАМ: Банка малины

Младший помощник потоптался у двери, оббивая о коврик снег с ботинок. Метель разыгралась еще сильнее.

«Странно…» – пробормотал себе под нос младший помощник, которого вообще-то звали Маркус, только имени его все равно никто не знал, а если такие и были когда-то, то уже давным-давно постоянно жаловались на проклятый склероз. – «С утра, вроде, абсолютно ничто не предвещало снега».

Маркус хотел было надавить на кнопку звонка, хотя прекрасно знал, что дверь ему никто не откроет, но потом раздумал. Некому было дверь для него открывать, а он все равно повторял этот ритуал каждый божий день с каким-то непреходящим упорством, даже когда уже перестал ждать и надеяться. Но сегодняшний внезапный бунт, удививший его самого, что-то в нем надломил, обновил и изменил.

Маркус расстегнул пальто и устало пошарил во внутреннем кармане своего бывшего выходного костюма, отстегивая пришпиленный английской булавкой – чтоб чего доброго не затерялся – ключ.

Войдя в дом, он машинально поправил картину в прихожей, хотя сегодня, вопреки обычаю, она висела идеально ровно. Маркус подумал и вернул картину в прежнее положение, привычно кривоватое.

На рисунке маленький румяный мальчик в голубой курточке скользил по раскатанной ледяной дорожке, и ярко-розовый шарф развевался у него за спиной.

Маркус грустно посмотрел на мальчика, слегка завидуя его детской бесшабашности. Мимоходом взглянул в надтреснутое в верхнем правом углу зеркало.

Давно бы пора заменить: разбитое зеркало – недобрая примета, да все как-то недосуг. Даже в потускневшей, слегка облупившейся амальгаме младший помощник все-таки ухитрился разглядеть, как сильно покраснели у него глаза.

«Наверно, я заболеваю», – решил он по пути на кухню. – «Ничего, сейчас вскипячу себе чайку и маленько согреюсь».

Он наполнил до краев зеленый эмалированный двухлитровый чайник, осознавая, что придется слишком долго ждать, пока вода закипит. Маркус давным-давно собирался купить новый чайник, электрический и поменьше – зачем ему такой большой для себя одного? Но руки все как-то не доходили.

До верхней полки буфета ему, коротышке, дотянуться было непросто. Надо бы притащить стремянку из кладовки, но Маркус чувствовал, что сил не хватит, пот и так катился со лба градом, при этом тело сотрясала мелкая противная дрожь. И он подтащил к буфету кухонную пластмассовую табуретку. Роста не хватало, пришлось встать на цыпочки, и он, наконец-то, нащупал в глубине посудного шкафа вожделенную банку.

Младший помощник уже давно превратился из плотного зрелого мужчины в маленького сухонького пожилого человечка, но даже под его почти птичьим весом ножки у табуретки начали катастрофически расползаться. Он пытался еще балансировать в воздухе, прекрасно понимая, что удержаться уже не удастся. Жальче всего было малины, которой он так надеялся себя побаловать. Банка разбилась вдребезги, в пыль, так, что трудно было различить, где в липкой темно-красной лужице искристым инеем сверкал сахар, а где – ставшие похожими на сахарную пудру осколки.

ТУТ: Подарки под елкой

Юле очень нравилась елочная верхушка, которую они с Ромкой накануне купили в магазине на соседней улице взамен старой пики, уже слегка потускневшей и с обсыпавшимися блестками. Новая состояла из трех разноцветных шаров с небольшими выемками-гротами, куда можно было вставить лампочки от елочной гирлянды, чтобы шарики переливались в их мерцающем свете.

Юля потянулась, чтобы поправить малиновую лампочку в центре верхнего шара.

Хр-ряс-ссь! Ножка подломилась, и старая деревянная табуретка приказала долго жить. Каким-то чудом Юле удалось соскочить на пол на долю мгновения раньше, чем табуретка развалилась под ней на куски. Между пальцев, судорожно сжимающих осколки бывшей новой елочной верхушки, просочилась кровь.

– Ромашка, не подходи, а то порежешься! – совсем по-детски всхлипнула Юля.

– Мамочка, не плачь, ну, пожалуйста! Стекло же бьется к счастью.

– Это посуда бьется к счастью, сынок, да и то все это просто придумали для таких неуклюжих… (она хотела сказать «коров», но вовремя спохватилась) неумех, как я. Ну и ладно, будет наша елка без верхушки, подумаешь, ничего страшного. Жаль только, старую пику успели выбросить.

Вообще-то, Юля просто хорохорилась, на самом деле ей хотелось запереться в ванной и реветь… реветь… реветь взахлеб, чтобы излить всю накопившуюся усталость. И злость на козла-начальника. И тоску одиночества. Хотя, что касается одиночества… У нее же есть сын, Ромка!

Плакаться ей было некому. Значит, нужно быть сильной, чтоб Ромашку не расстраивать: сын у нее внимательный растет, все подмечает.

Юлина мама жила далеко, и виделись они редко. Слава богу, что та, наконец, оправилась после смерти отца, а теперь, похоже, у нее даже появился ухажер. Так и должно быть: мать у нее красивая и выглядит еще о-го-го как – молодым фору на десять лет вперед даст! А человек, видно, неплохой попался, самостоятельный и даже довольно состоятельный.

Подарки бабушка для внука прислала замечательные – модную ярко-голубую курточку с кучей карманов на молнии и сотовый телефон с интернетом. Куртку Юля Ромке показала, а телефон пока припрятала. Будет ему сюрприз, нужно только симку купить. Сын еще не знает, что его под елкой ждет – и мобильник, и коньки! А для Юли мать прислала тонкую золотую ниточку с черными жемчужинками, красиво, слов нет. Да только, куда Юле в этом ходить, и к нарядам ее жемчуга не сильно лепятся. Вот к не купленному платью в самый раз было бы, но на нет и суда нет.

Юля замазала йодом и залепила пластырем порезанную ладонь. Ромка, сидя на корточках, прижался к ее коленям, сочувственно заглядывая в глаза.

– Мам, ну не расстраивайся ты так! Сегодня ж Новый Год! А давай я в магазин сгоняю, еще ведь не поздно, я успею. И будет у нас на елке новая верхушка, а еще я конфетти куплю. Я видел, там теперь продаются не просто бумажные, как наши старые, а блестящие, из цветной фольги – и звездочки, и сердечки, и смайлики. Если посыпать вату под елкой, знаешь, как красиво будет!

Юля взглянула на часы: действительно, Ромка вполне успеет, магазин совсем рядом, даже через дорогу переходить не надо, он сразу за аркой, и до закрытия время еще вполне есть. Расходы, правда, непредвиденные, придется деньги из кассы «на черный день» позаимствовать, ну да «двум смертям не бывать, а одной не миновать». Юля решила, что она, подобно Скарлетт О’Хара⁴, подумает об этом завтра и как-нибудь выкрутится, а пока лучше не беспокоиться, размышлять только о хорошем, позитивном, например, о новогодних подарках. Только их нужно еще спрятать под елку, а то, вон, Ромкин подарок для нее, сиротинушка, скучает один-одинешенек. Надо же, даже розовый бантик прилепил, это при его-то тотальной нелюбви к бантикам, тем более к розовым. Юле стало весело.

– Мам, а можно я новую куртку надену, синюю, которую бабушка прислала?

– Не синюю, а голубую, – уточнила Юля. – Так ведь она тоненькая совсем, для весны. Ты в ней в сосульку превратишься.

– Не превращусь, мамуль, я одной ногой – там, а другой – тут. Ты только скажи тысячу двести раз слово «гиппопотам», и я уже дома буду.

– А гиппопотамы тут причем?

– Я читал где-то, не помню уже где, что так можно считать секунды. Знаешь, мам, я аж десять минут проверял – все совпадает.

– И не жаль было время терять, целых десять минут? – притворно насупила брови Юля.

– Какая ж это потеря времени, это чистый эксре… эксперме… – Ромка запутался и сконфуженно покраснел.

– Эксперимент, – сжалившись, подсказала Юля.

– Во-во, он самый, – радостно подхватил Ромка, не решившийся, однако, трудное слово повторить. – Вот засеки секунду, а я скажу «гиппопотам».

Юля послушно смотрела на циферблат, пока сын с энтузиазмом выкрикивал «гиппопотамов». Действительно, эти неуклюжие толстые животные на удивление четко знали свое дело, абсолютно точно отсчитывая секунды.

– Так я надену новую куртку, ладно, мам?

Сыну, как видно, ужасно хотелось покрасоваться в роскошной обновке, чтобы быть во всеоружии на случай непредвиденной встречи с одноклассницей, Сашкой Жарко, и Юля сдалась.

– Ну, хорошо, только шарф надень, на улице холодно.

– Ой, мамочка, ты только не ругайся и не расстраивайся, ладно? Я свой шарф случайно в школе оставил. Я не нарочно, честное слово, просто после утренника Саша всех в парк позвала, посмотреть, когда каток откроют, ну я и побежал с ребятами, а шарф в шкафчике забыл.

– Хорошо еще, что удосужился голову захватить, горюшко ты мое луковое! – улыбнувшись, Юля вытянула из рукава шубки пушистый розовый шарфик и стала аккуратно завязывать у сына на шее.

Ромка попытался отвертеться от этой неприятной процедуры, задевающей его мальчишеское самолюбие.

– Мам, а можно я без шарфа сбегаю? Тут же всего два шага. А то вдруг меня увидит кто, а шарф – девчачий, – и он умильно сморщил курносый нос, усыпанный чуть побледневшими с лета веснушками.

Однако Юля была непреклонна.

– Та-ак, любезный дружок Ромашка, выбор у тебя невелик: или с шарфом, или остаешься дома.

– Ладно, ладно, мам, с шарфом. Только я не Ромашка, а Роман, и не горе луковое, а зефирно-шоколадная радость.

– Хорошо, Роман! Ты, гляди, поаккуратней, радость моя зефирно-шоколадная, на улице скользко, жуть! И варежки возьми! – прокричала она вслед.

Но за Ромкой уже звонко захлопнулась дверь.