На следующем балу у губернатора Агнесса в шикарном пышном нежно-сиреневом платье, богато украшенном кружевами, и такими же сиреневыми перьями в пшеничных буклях и с перламутровым жемчугом на шее произвела фурор! Все хотели танцевать с ней, пожилой граф по праву мог гордиться молодой женой, а завистливая княжна Наталия Уварова на фоне красавицы Агнессы потерпела настоящее фиаско.
А потом Кирюша заболел, маленьким рыжим комочком свернулся мальчик в своей кроватке под нежным мягким одеялом, а Агнесса и Семен Степанович заботливо крутились у его кровати: читали ему, развлекали, играли с ним, таская игрушки, то клоуна, то мягкого мышонка, то книжку с яркими картинками, старались подкормить сладеньким…
О, как мило смущались романтично настроенные супруги, когда, одновременно проверяли температуру у Кирюши или поправляли мягкое одеяльце и при этом их руки соприкасались…
– А вы же всегда будете любить друг друга, правда? Как в сказке? – спросил Кирюша за чтением книжки.
– Конечно, – с доброй нежной женственной улыбкой ответила Агнесса, а Семен Степанович кивнул головой, а дальше, случайно, но очень мило, они сказали хором, – всегда, обещаем…
В прочем, счастье этой «неравной» пары продлилось относительно недолго, пока Семен Степанович пропадал на службе, а Агнесса была занята хозяйством и воспитанием солнечного, но чрезмерно подвижного Кирюши, у ее отвергнутых женихов созрел новый план.
… Как-то вечером барон Мишель де Сиф, для того, чтобы исполнить этот план, затаился у старой, но крепкой деревянной калитки. Он заранее узнал, что там живет комнатная служанка Агнессы, и, когда дородная простушка с вороной косой шла с работы, то неожиданно схватил ее за руку. В ответ та с видом маленького напуганного воробышка громко пронзительно взвизгнула, но барон с неприятным нерусским акцентом поскорее начал успокаивать девушку:
– Не бойтесь, красавица, не обижу, а будешь умницей, то и деньги неплохие получишь, 20 рублей…
– Ааа,… а что я должна буду за это? – спешно, не совсем очнувшись от страха, протараторила простушка-служанка с вороной косой, на что французский барон ответил:
– О, право, сударыня, я не попрошу у вас ничего предрассудительного, но вы имеете доступ к гардеробу молодой барыни, за такие хорошие деньги я прошу вас сущую мелочь: найти в гардеробе вашей барыни нежно-сиреневое украшенное кружевами платье и принести мне отрезок ткани от этого платья, время вам даю всего два дня. Через два дня буду ждать вас, милейшая сударыня, и только когда получу нужный отрезок ткани, вы получите свои деньги. Я думаю для вас такая хорошая сумма далеко не лишняя, правда?
После этого барон Мишель де Сиф манерно поцеловал простушке пухлую руку, а у девушки-служанки отпал всякий испуг, она кокетливо улыбнулась, в смущении теребя вороную косу, и кивнула со словами:
– Что вы, барин, не стоит, все, что нужно, сделаю, я поняла задачу…
…А через два дня барон де Сиф получил желанный отрезок ткани, а предательница деньги. Надо отметить, что Агнесса так была поглощена своей жизнью, что пропажу не заметила, ведь нужно и по хозяйству справится, и родителей проведать, и с Кирюшей поиграть, и с уроками рыженькому конопатому непоседе помочь, и выглядеть, как настоящая графиня, и посещать светские мероприятия.
… Об этой подлости Агнесса узнала одним не самым удачным днем, когда их с Семеном Степановичем должны были пригласить на бал к одному важному чиновнику Юрьеву, естественно, молодая графиня собиралась на бал с мужем, нежно-голубое платье, цветы перья, воздушнее блондинистые блестящие букли…
Граф Долгопятов выглядел модно и свежо подстать жене, будто возрастной, но сильный лев. Таким он нравился Агнессе, напоминая зрелого льва, который находится в зените силы…
…Но мальчик-слуга принес вместо двух приглашений одно приглашение и пояснительное письмо, все сразу заволновались: что же пошло не по плану? Семен Степанович с деловым видом разгладил седые бакенбарды и громко зачитал приглашение:
– Приглашение на бал для его сиятельства графа Семена Степановича Долгопятова без супружницы, отказ принять ее светлость Агнессу Петровну написан в пояснительном письме…
Семен Степанович нахмурился, а выражение лица Агнессы стало кислым, тогда граф взял с нарядной расписной тарелочки пояснительное письмо. Прочитал про себя…
И вдруг резко развернулся на Агнессу с таким обозленным зверским видом и посмотрел таким уничтожающим пронзающим взглядом, что красавица поспешила отклониться назад в испуге и далеко не грациозно села от неожиданности в мягкое бархатное кресло, а мальчик-слуга ойкнул и спрятался за дверь на всякий случай. С большим трудом Агнесса спросила с искренним непониманием:
– Дорогой мой, что случилось? Только не надо так на меня смотреть, будто решил меня прикончить прямо сейчас, я тебя люблю…
– Милая моя хорошая, а вот лгать мне не надо, знаю, что не любишь, – недовольно перебил красавицу Агнессу Семен Степанович, – Я так догадываюсь, что ты опять будешь оправдываться, но в письме написано, что тебя не приглашают на бал за неверность мужу! Вот так! Пишут, мол, у студента Фомы Парамонова, любовника твоего, кусок ткани от твоего платья бального, сиреневого, того самого, котором ты была балу у губернатора, и даже не знаю, как реагировать на это! Обидно мне, ведь нам так хорошо с тобой вместе, но…, – тут Семен Степанович тяжело вздохнул, словно у него на груди висел тяжелый камень-булыжник, а потом продолжил, – второй раз такое?! Второй раз на тебя клевещут?! Что-то уж слишком подозрительно и подрывает мое доверие к тебе! А, может, это и не клевета вовсе?! Как доказать людям обратное, чтоб нас хоть немножко стали уважать в дворянском свете?! Я думал, что с тобой обрету то самое долгожданное семейное тихое счастье, которое у меня не получилось с первой женой, но пока я с тобой обрел целый ворох проблем! Говори как на духу, было у тебя что-то со студентом Фомой Парамоновым?
Агнесса, наконец-то осознав, что происходит, так же неуклюже вскочила с большого бархатного кресла, вцепилась в крепкую руку графа с возмущенным видом, кипящим возмущением в глубинно-синих веждах и бойко уверенно ответила:
– Что-о-о?! Да как ты можешь сомневаться в моей верности! Я тебя люблю, и, поверь, мне нужен только ты! Не было у меня ничего со студентом Парамоновым, и быть не могло, пусть он и молод, но настолько прост, убог, что даже посмотреть не на что! Если бы ты приревновал меня к стоящему красивому мужчине, то я бы еще поняла, но к этому несуразному тощему созданию?! Зубрилке, ботанику, который головы от книжек не поднимает. Я не знаю, за что такое недоразумение, как Фома Парамонов, можно полюбить. Поверь, я никогда не сделаю такую подлость, просто они втроем не могут простить мне мой выбор, что я так легко досталась тебе, любимый, вот и вредят нам, кляузничают, а люди, им только дай повод для сплетен, у них не заржавеет. Любят люди посплетничать, любят, и ничего с этим не сделаешь…
И после этого Агнесса нежно и женственно прижалась к большой и сильной груди Семена Степановича и с любовью и страстью поцеловала его сначала в подбородок, а затем губы, и в этом полном эмоций поцелуе было все: любовь, нежность, лава страстей, уверения в верности. От таких поцелуев у Семена Степановича «сносило крышу», он напрочь терял холодный рассудок, поддаваясь океанической штормовой волне страстей и любви. Он не мог не верить ей: женщина, которая целовала его с такой любовью, не могла лгать и обманывать, поэтому подумав: «Ладно, поверю ей, за этот поцелуй еще и не то простить можно», спросил, поглаживая ее по воздушным романтичным медовым буклям:
– Ну, и, ненаглядная красавица моя, что делать с этим будем? Тебя ведь не будут теперь на бал приглашать, а роль домоседки тебе не к лицу…
Мальчишка-слуга, увидев этот романтичный красивый поцелуй, расслабился, не особо вникая, в чем была причина гнева изначально, но понимая, что гроза миновала, хихикнул, и поспешил сбежать, а мало ли…
…Что-то уж больно этот нежный и страстный поцелуй больше походил на чисто временное перемирие, нежели на окончательную победу любви…
– Милый, – наконец-то Агнесса прервала поцелуй словами, – Я думаю, нам нужно восстановить мое честное имя, в прошлый раз разоблачить клеветников помогло то, что брошь оказалась подделкой, стекляшкой, а настоящая брошь благополучно хранилась у меня. Я ни с кем, кроме тебя не была и никакого отрезка ткани никому не дарила, значит, опять должен быть какой-то подвох. Может, барон Мишель де Сиф и Фома просто, как в прошлый раз, заказали себе отрезок точно такой же ткани, а мое платье целое? Надо проверить…
Агнесса красиво и женственно за счет приятно округлого тела поднялась в спальню, достала нежно-сиреневое платье и вскрикнула от неожиданности: у платья действительно был отрезан кусок красивой кружевной ткани на подоле! Теперь оправдаться будет намного сложнее…
Помолчав какое-то короткое время, Агнесса догадалась: «Кто-то из служанок или крепостных девок помог барону де Сифу!» и громко гневно пронзительно закричала:
– Кто продался?! Узнаю, так точно забью!!!
Семен Степанович, услышал крик и быстро, прытко поднялся к Агнессе, глянул на нежно-сиреневое платье, которое принесло на балу у губернатора его любимой жене такой успех, заметил недостающий кусок ткани и снова поглядел на супружницу тем самым кипящим пронзающим уничтожающим взглядом, что и при прочтении письма со словами:
– Ну, что, боль моя головная, я не знаю, правда ли ты ни в чем не виновна, или просто оправдаешь себя сейчас, но в этот раз тебе свою невиновность будет доказать намного тяжелее! Эх, а ведь говорила, что любишь, что детей от меня хочешь, что мои года и седые волосы и не портят меня, прижималась к груди моей, когда мы романтично укутывались в плед вдвоем, училась от меня священному писанию…
Агнесса, решительно откинув блестящие сочно-пшеничные кудри за спину, кинулась на крепкую шею графа Долгопятова и уверенно твердо стала уговаривать:
– Но я, правда, ни в чем не виновна! Это кто-то из служанок продался, срезал ткань с платья! Мы обязательно вместе разберемся с этой сложной ситуацией! Лучше просто поверь мне, что я люблю лишь тебя и помоги вычислить, кто из слуг продался и вынес отрезок платья, а тот пусть сдаст заказчика клеветы! Ну, и дальше будем действовать по обстоятельствам…
После этого она глубоким и задумчивым романтичным взглядом посмотрела на морщинистое лицо, поглаживая тыльной частью ладони, затем погладила могучие плечи…, да граф Долгопятов был не молод, лицо покрыли морщины, но мужественность, сила перекрывали все недостатки Семена Степановича, и он сам чувствовал, как она наслаждалась объятьями…
«Нет, изменить она не могла, это, конечно, только клевета…, мы справимся с этим…» – решил для себя Семен Степанович.
– Э-э-э, дорогая моя, – устало протянул Семен Степанович, – боюсь, что такой план действий не пойдет, предателя мы уже никак не вычислим, предлагаю другой выход: как ты выяснила, в прошлый раз заказчиками клеветы оказались другие отвергнутые женихи: барон де Сиф, Фома Парамонов и Алексей Виноградов. Попытаюсь с ними поговорить, может, откупиться деньгами или еще как-то договориться, выудить из них признание, если они пойдут на встречу, то это очень хорошо, обвинение снова можно будет считать ложным, а тебя – реабилитированной, а на бал я не еду без тебя, хот, наверное, это глупое решение…
Тут из-за двери пугливо выглянул рыжеволосый маленький Кирюша, было видно, что он очень взволнован, услышав в детской громкую речь взрослых, и первое, что спросил солнечный конопатый мальчуган, было:
– Крестный, тетя Агнесса, вы что, поссорились? Пожалуйста, не надо, не ругайтесь, я вас очень люблю…
При этом мальчуган прижался к ним обоим, а Агнесса поспешила погладить его по рыжей макушке и заверить:
– Что ты, Кирюша, хороший милый мой, не волнуйся, мы не ссоримся, просто у нас возникли взрослые проблем, которые нужно было обсудить, и все…
Мальчишка сразу открыто заулыбался и убежал к игрушкам, а Семен Степанович сказал:
– Ну, раз уж так получилось, что на бал мы в этот раз не едем, то поеду, поговорю с Алексеем Виноградовым, я очень надеюсь, что на этом неприятная история для нас закончится…
Семен Степанович уехал, а Агнесса погрузилась в грустнее мысли: о клевете, Кирюше и грядущей бездетности…
Почему-то, когда Агнесса вспоминала тот самый сон о белокурой голубоглазой пухленькой девочке, ей становилось тяжело на душе: неужели ей никогда не светит счастье стать матерью?..
Да, молодой графине было до боли обидно, что ее оклеветали и не пригласили на бал. Она так старательно продумывала каждую мелочь своего образа и в наряде и поведении, ей хотелось веселиться, нравится другим людям, общаться, а из-за какой-то клеветы она лишилась того, что составляло для нее важную часть жизни, но еще обиднее было вспоминать тот сон. Тот сладкий и желанный сон, в котором она стала матерью…
…И тут Агнесса зарыдала с такой силой, что слышала, наверное, вся прислуга, так у нее накипело на душе!
А это оказалось не последнее потрясение за вечер, с разницей в десять минут пышногрудая дородная служанка доложила:
– Ваше сиятельство, тут к вам-с визит хочет нанести некий сударь Фома Ильич Парамонов, прикажете пропустить?
Агнесса тяжело вздохнула, быстро вытерла слез кружевным платочком, прокашлялась, подумав: «Как же он не вовремя! Какая нелегкая его сейчас принесла? Ладно, все равно я хочу объясниться, поэтому можно приказать пропустить его…».
– Да, проводите его ко мне, я очень хочу поговорить этим сударем…
Как только незадачливый студент-интриган зашел в комнату, Агнесса грубо и без всяких вежливых приветствий спросила:
– Ну? Зачем вам-с клеветать на меня? Вы, сударь Фома Ильич даже не знаете, как унижаете меня своей клеветой!
В ответ молодой человек галантно поцеловал Агнессе нежную ручку и ответил неприятно холодным тоном:
– О, милейшая сударыня моя, любезная Агнесса Петровна, поверьте-с, я ни в коем случае не хотел вас унизить, наоборот, вы-с божественно хороши собой и я желал показать вам, что вы-с достойны лучшего мужчины, чем ваш муж. Да-с, на данный момент вы замужем, но ведь это ничего не значит, неужели вы не видите своего же счастья? Да, Алексей Виноградов гордый самовлюбленный красавец, у которого вы были бы сто первой женщиной, который вас непременно б обманул, но я ведь не такой! Я люблю вас, зову вас с собой! Давайте сбежим! Вы же ведь так погубите свою молодость и красоту, у вас не будет детей, вы будете жалеть об этом всю жизнь! Уверяю вас, я не такой, как Алексей, я буду заботиться о вас-с, у нас будут дети…, умоляю, давайте сбежим…
Тут студент Фома стал перед красавицей Агнессой на колени и попытался поцеловать ей руку, но молодая графиня сильно толкнула его со словами:
– Но я вас не люблю! Не люблю! Ни с кем сбегать не собираюсь! Я люблю своего мужа и мне все равно, что все об этом думают! Сударь, я, конечно, понимаю, что выгляжу по крайне мере странно, когда говорю, что люблю человека, за которого вряд ли вышла б замуж по доброй воле, меня толкнули обстоятельства на это решение, но за это время я успела полюбить его! Так что прекратите, не нужно уговаривать, шантажировать меня детьми, я хочу детей и мне очень больно каждый раз, когда меня уговаривают на измену, давя детьми, когда на меня клевещут, это великая страсть, но не любовь! Любовь должна радовать, а не делать больно! И если я и рожу, то только от мужа! Прошу, если в вас есть хоть капля простого уважения ко мне, верните отрезок ткани от сиреневого бального платья, в котором я была на балу у губернатора, и все!
И тут графиня Долгопятова снова заплакала с мыслью: «Как же я устала нести свой крест бездетности и всеобщего презрения, может я не права, отказывая им? Но по-другому я тоже не могу…», а шокированный Фома сначала отпрянул, помедлил, внимательно рассматривая плачущую Агнессу, а потом с неохотой и раздражением достал кусок тончайшего нежно-сиреневого шелка с кружевом и подал Агнессе…
Красавица выхватила у него ткань, закончив разговор:
– Спасибо вам, сударь, что приняли мое решение, теперь прошу, не мучайте меня, уходите…
…А тем временем разгневанный Семен Степанович приехал к Алексею Виноградову в мастерскую, в простом помещении, которое было заставлено незамысловатыми натюрмортами, нарядными альпийскими пейзажами и портретами полуобнаженных красивых, но корпулентных дам, приторно пахло красками.
Алексей Виноградов наконец-то заметил графа Долгопятова, деловито тряханул темно-шоколадной гривой волос, неспешно разгладил усы-стрелочки и начал разговор презрительным тоном:
– О-о, сударь рогоносец, вы-с изволили навестить меня? С чего бы это?
Разозленный, кипящий от обиды Семен Степанович в ответ с такой силой ударил слащавого красавца-художника, что тот с воплем упал назад, толкнув на пол очередной натюрморт и портрет полуобнаженной итальянки…
…Эти два мужчины рядом казались такими контрастными:
В Семене Степановиче ощущалась мужественность, сила, величественная осанка, не смотря на возраст, он казался раза в два сильнее Алексея, который в принципе не обладал мужественностью. Единственное, что во внешнем виде молодого художника было более-менее запоминающееся, так это нежное личико с усиками-стрелочками и пышная грива шоколадных волос, словно метелка, он казался невзрачным и неопрятным подростком на фоне Семена Степановича…
Пожилой граф даже улыбнулся, ощущая некое превосходство над соперником…
– Так, а теперь слушайте-с меня внимательно, Алексей, смеяться я над собой никому не позволю! Скажите, откуда у вашего друга Фомы Парамонова тот отрезок сиреневой ткани и что вам нужно от моей драгоценной супруги?
Алексей резко соскочил с пола и резко ответил:
– А если она вас, сударь, не любит, не любит, что с этим можно поделать?! Она так молода и хороша собой а вы загубили ее юность, купили у недотепы отца, а этот бессовестный купец-неудачник! Он должен был отдать ее за кого-то из нас! Да, и я, и Фома Ильич влюблены в вашу жену, но на вашем месте я бы не стал так смело утверждать, что ее измены – клевета! Вы, сударь, плохо ее знаете!
В памяти Семена Степановича всплыл тот момент, когда зимним холодным вечером они с Агнессой нежно обнимались, укрывшись теплым пледом, как только он представил, что Агнессу так же нежно мог обнять кто-то из этих «проходимцев», то картина с полуобнаженной итальянкой полетела на пол, разбившись в дребезги.
– Вы, что, сударь, с ума сошли?!! – закричал Алексей, – Я столько времени писал этот портрет итальянки!!!
– Заслужил, не возмущайся! – грубо бросил Семен Степанович, и взволнованный, поспешил на этот раз уйти…
…Хотя неприятно повисло удушающее странное ощущение, что, будто соперники еще не договорили, и продолжение у этого разговора будет…
…Когда Семен Степанович приехал домой, Агнесса бросилась на шею мужу и страстно поцеловала его сначала в подбородок, а потом в губы, и Семен Степанович успокоился, очередной раз решив для себя: «Нет, женщина, которая целует с такой любовью, не может лгать и изменять… не может! Это клевета!».
– Милый, – прошептала в ответ Агнесса, – а вот и тот отрезок ткани от платья, в котором я была на балу у губернатора, мы сможем вновь доказать мою невиновность…, а где я его взяла, это уже не важно…
… На следующий день утром Агнесса поехала проведать мать и отца, достопочтенных купцов Веру Сергеевну и Петра Константиновича. Смешной пышный купчина, который, к слову, не только смог восстановить торговлю, но и разбогатеть еще больше, с довольным видом потер пенсне с радостным возгласом:
– О-о, моя хорошая, кровинка наша приехала нас проведать! Наконец-то, благослови тебя Бог!
Вера Сергеевна в цветастом желтом платке и с пышной пшеничной гулькой ловко подвинула мужа и бросилась обнимать дочь, причитая:
– Милая хорошая моя, решила нас проведать, мать с отцом уважить! Проходи, на улице холодно, чай горячий с клубничным вареньем будем пить…
Агнесса отряхнула липучий снег, села в кресло, а предприимчивая Вера Сергеевна разлила пахучий чай, рассказывая о том, как нынче хорошо идут торговые дела у Петра Константиновича, какие у нее вкусные соления получились, и какие светлые воспоминания оставила свадьба Агнессы и графа Долгопятова…
– Матушка, – прервала ее Агнесса, – это все, конечно, хорошо, рада я, но я на этот раз приехала посоветоваться: я очень хочу родить, прям сил нет ждать, не знаю, что делать с этим, может, ты какие лекарства аль снадобья знаешь, чтобы помочь мне?
Вера Сергеевна тяжело вздохнула, нервно поправляя большой пучок из блестящих пшеничных волос и большой ярко-желтый платок с бахромой, и прошептала:
– Ой, милая дочурка моя, туго дело, туго, уж не знаю, как часто он в таком возрасте делит с тобой супружескую постель, но вряд ли ты можешь родить от него( Агнесса при этих словах нервно стеснительно хихикнула, и подумала: «Не знаю, что у нас с ним будет насчет детей, а на супружеском ложе он очень даже хорош, умеет мне доставить удовольствие», но вслух ничего не сказала). Дочурка, мы тогда из-за сгоревших складов отдали тебя замуж по выгоде, а не по любви, но если ты останешься богатой вдовой, то это же еще лучше! Сможешь потом распоряжаться всеми деньгами, выйти второй раз замуж по любви, жить с тем человеком припеваючи. А кто сказал, что это будут обязательно или Фома Ильич или Алексей? Быть может, ты найдешь кого-то получше! Поэтому, дочурка, слушай, вот тебе в колечке змеиный яд, как-нибудь за ужином подсыпь его сиятельству, и этот отягощающий неравный брак кончится навсегда…
Вера Сергеевна достала из расписной в русском стиле шкатулки большой перстень с красивым рубиновым камнем, но Агнесса с минуту посмотрела на перстень взглядом глубоко озадаченного и оскорбленного непотребным предложением человека, потом положила нежной рукой рубиновый перстень обратно в расписную шкатулку и произнесла недовольно:
– Маменька, да вы слушать меня умеете?! Я просила средство для беременности, причем мужа я люблю, он очень приятный и мужественный человек, и рожать я хочу только от него! И точка! Поэтому, маменька, я прошу не издеваться надо мной морально, не советовать того, что я не хочу делать, а если б и захотела бы, то не смогла, а помогать! Матушка, ты меня не понимаешь, как я люблю этого мужчину, но при этом так хочу детей! От него! Это такая мука…
Вера Сергеевна с огорченным видом покачала головой, нервными движениями убрала шкатулку с перстнем и тихо промолвила:
– Прости, доченька, просто вряд ли ты родишь от него…, он видный мужчина, но уже пожилой, ну, конечно, можете поездить на богомолья, можешь во власянице босой в крестный ход пойти, может, за границу к врачам обратитесь, на воды пусть тебя свозит…
Агнесса не выдержала и заплакала, вспоминая о плачевной судьбе первой жены графа, и с недоумением думала: «Ну, за что же такому прекрасному человеку, как Симеон, такая кара, как бесплодие?!».
На этом в этот день неприятности молодой графини Долгопятовой не закончились, а только начались.
Вечером Семен Степанович и Агнесса повезли Кирюшу на бал-утренник для дворянских детей, рыжеволосый конопатый мальчуган хотел играть и танцевать с другими детишками, но родители этих ребят были настроены против Агнессы и Семена Степановича, и детей подговорили плохо относиться к Кирюше, девочки отказались с ним танцевать и играть. Мальчики то подножку подставят, то толкнут, бедный Кирюша только успевает падать, вставать да плакать, не дают ему другие детишки потанцевать и поиграть, а один мальчик понапористее в итоге облил Кирюшу чаем! Наш маленький солнечный Кирюша не выдержал, искренно по-детски разревелся, Агнесса обняла его, осторожно вытерла слезки мягкой ладонью и предложила Семену Степановичу:
– Милый, я вижу, что дети его не смогут принять, они враждебно настроены родителями, они так и продолжат издеваться над ним, давай заберем Кирюшу домой…, мне тоже больно признавать, что мы виноваты перед Кирюшей, но ничего не сделаешь…
Семен Степанович поморщился, ему конечно, было больно признавать, что Кирюша не смог адаптироваться среди дворянских деток, но пришлось принять эту горькую правду и втроем уехать.
Но спустя два дня в дом Долгопятовых пришла и радостная весть: гордая красавица княжна Наталия Уварова решилась помочь подруге реабилитироваться и пригласила на бал их с Семеном Степановичем, если молодая графиня будет танцевать весь вечер с мужем, то все обвинения с нее снимутся.
Ах, как Агнесса волновалась, продумывала каждую мелочь, шила безупречное пышное платье цвета кофе с молоком и с золотым кружевом, выбирала самый белоснежный атлас для перчаток, перья в пшеничные воздушные букли, палантин, разучивала новые танцы, репетировала перед зеркалом, как и что по этикету положено сказать…
От желания, чтобы все прошло идеально, Агнессу просто колотило.
И вот, наконец-то желанный день! Семен Степанович соответствовал красивой молодой супруге и выглядел как положено статусному зрелому мужчине. Полонез, вальс, котильон и мазурка в светлом классическом зале…
… Конечно, Агнесса танцевала только с Семеном Степановичем, и сначала все шло хорошо, но потом княжна Наталия, которая сегодня выглядела особенно отталкивающе из-за ярко-бордового отрытого платья, позвала Агнессу в сторонку к столику с чаем и фруктами и таинственно взволнованно прошептала:
– Милейшая сударыня Агнесса Петровна, я тут хотела поговорить, такой у меня личный важный разговор…, в общем, я уже не раз слышала, что у вас-с проблема: вы-с не можете родить ребенка, хотя мечтаете об этом. Я вас, как подруга, прекрасно понимаю, не век же чужого Кирюшу растить, хочется личного счастья, хочется, вот и страдаете, а вот что вам предложу: есть у меня один знакомый кавалер, просто красавец, ах, какой кавалер! Работает секретарем у моего жениха, ну, он мне самой давно нравится, если бы вы-с изменили бы мужу с ним, то у вас были хорошие дети. А вот собственно, и он…
И Наталия изящным жестом с высокомерной ухмылкой указала рукой на одного из гостей, высокого симпатичного молодого мужчину с русыми длинными волосами. Он не был особо красив, просто молод мил и симпатичен, но не более.
У Агнессы дыхание от злости сперло, а внутри все горело, а в голове по сотому кругу вертелась лишь одна мысль: «Ну почему?! Почему какой-то посредственный человек имеет счастье стать отцом, а мой любимый самый лучший Симеон нет?! Где справедливость?! И как это мучительно ради любви снова отказываться от возможности стать матерью…».
– Вы меня не правильно поняли, мадмуазель, – ответила недовольно Агнесса, – я ни в чей помощи и советах не нуждаюсь, мужу верна и справлюсь сама…
И с испорченным, втоптанным в грязь настроением молодая графиня подошла к Семену Степановичу и тихо мелодично предложила:
– Дорогой, давай поедем домой, я уже устала, мы себя реабилитировали, и этого достаточно на сегодня…
Но, собственно, успокаиваться на этом Агнесса не собиралась, на самом деле ее эпопея с попытками забеременеть только начиналась: молитвы святым Иакиму и Анне, поездки на святые купели, прием немецких препаратов, крестные ходы, сопровождаемые насмешками многодетных важных подруг-матерей…
Глава «Последняя надежда»
…И так холодная снежная зима сменилась романтичной весной, кругом цвели яблони, рябины…
У всех весеннее, пасхальное, приподнятое настроение, люди улыбались, улицы Санкт-Петербурга выглядели нарядно, будто тоже, как и жители, ждали весны…
…Увядала одна Агнесса, составляя резкий контраст с весной: недавно молодая графиня в монастыре попала под дождь и сильно простыла, выздоровление шло медленно и тяжело, ибо соединились душевная рана и телесная болезнь. Семен Степанович не отходил от любимой ни на шаг, нежно подтыкал одеяльце, проверял ладошкой температуру, следил, чтоб лекарства давались по часам, поил с ложечки, читал ей стихи, чтобы не было скучно, и часто думал: «И за что же мне крест бездетности? Сначала первая жена, теперь Агнесса. Несчастная моя любимая Агнесса разделила со мной крест бездетности, так тяжело смотреть, как она мучается из-за меня…, я ж ее люблю и так хочу ее радовать. Может, отпустить ее к другому человеку? Бред, я не смогу без нее, но и не хочу, чтобы она страдала из-за меня…».
Маленький Кирюша тоже сопереживал болеющей Агнессе, пытался порадовать рисунками, показывал ей новые игрушки и книжки, крутился, как маленький олененок или лисенок возле больной мамы. Многие знакомые приезжали проведать Агнессу, не всем ревнивый Семен Степанович доверял, особенно Алексею Виноградову, хоть и оба раза выяснилось, что Агнессу оклеветали, но какое-то нехорошее чувство осадка осталось, поэтому он попросил присмотреть за Агнессой того самого давнего надежного приятеля Андрея Сурикова…
Все разрешилось одним весенним солнечным днем, когда солнечные зайчики на грязном снегу и проталинах предвещали теплый день.
Дело в том, что княжна Наталия не переставала все это время сплетничать об Агнессе, пересказывая с пренебрежением ее истории о лечении, и в тот день Алексей Виноградов снова появился на пороге дома Агнессы, о чем ей доложила пышногрудая служанка в русском убранстве.
– Что ж, – прошептала Агнесса, – даже не знаю, дать ему возможность выговорится или сразу не пускать, в прочем, решение мое прежнее, а выслушать человека мне не тяжело, поэтому пропустите…
Алексей Виноградов как всегда романтично тряханул густой ярко-каштановой шевелюрой, поцеловал с томным видом ручку Агнессе и начал томным голосом речь:
– О, моя милейшая сударыня, я слышал, что вы-с болеете, что ж, в следующий раз будете осмотрительнее во время ваших религиозных поездок, так же я слышал, что вы-с по-прежнему безуспешно пытаетесь забеременеть, умоляю вас, давайте сбежим во имя нашей великой любви, у нас будут красивые дети, ведь вы-с мечтаете об этом. Ну, зачем вам-с этот старик, когда у вас есть я, молодой и красивый поклонник, ваш преданный воздыхатель, не верьте ничьим словам, будто б у меня сотни дам, я жду вас-с! Неужели вам-с самой не надоели эти муки, лекарства, ночные молитвы за дарования чада? Ради чего?! Ради верности старику, который этого не ценит?! Со мной, красивым молодым мужчиной вы-с бы после первого раза забеременели!
После этого слащавый художник вложил молодой графине в руку алую розу. Бледная и потная от простуд Агнесса устало закатила морские глаза, а душа снова запылала от несправедливости: «Ну почему, почему у такого достойного, самого лучшего, интересного и любимого человека, как Семен Степанович не может быть детей, а этот гулена опять шантажирует детьми…, как же это больно, ненавижу Алексея за эту боль…», а после этого вскрикнула: