… Чем дальше девушка читала, тем сильнее, острее была душевная боль, а сердце рвалось на помощь любимому жениху, отчаяние перемешивалось с надеждой, а чувство страха соперничало с рвением действовать, не молчать, восстановить справедливость. Её душа кричала о боли и любви, плакала, подобно плачу Ярославны из «Слове о полку Игореве», и весь этот поток эмоций девушка выпустила из души самым настоящим рыданием взахлёб.
Услышав рыдания и вопли любимой доченьки, маленькая смуглая княгиня Зоя Витальевна с испугом в огромных карих глазах быстро поспешила к Людмиле, стала обнимать, целовать, ласкать по-матерински свою дочурку и нежно причитать:
– Ласточка, кровиночка моя ненаглядная, лапушка моя любимая, что такое? Что случилось? Не плачь так горько, лучше объясни, да, может, одолеем беду с Божьей помощью…
Но юная прелестница не унимала слёз, лишь протянула злополучное письмо маме, прошептав:
– Ой, матушка родная любимая хорошая моя, прочти это и поймёшь, что горим мы, как швед под Полтавой…
Зоя Витальевна взяла письмо, внимательно прочитала и тихо ответила:
– Доченька, солнышко моё, успокойся, всё закончится хорошо, Евгений вместе с дядей докажут его невиновность, и Николя получит своё наказание, а даже, если вдруг у них не получится, Евгений – крепкий молодой человек и справится, вернётся с каторги живым и здоровым. В любом случае будет ваша свадьба, только при первом, хорошем исходе, в феврале, как и планировали, а при несправедливом, втором,… когда срок отбудет. А ты будешь его ждать не здесь, чтобы Николя не обидел тебя Мы с тобой, лапушка моя, поедем в Польшу отдыхать, там и будем ждать вестей…
Просто случившееся в семье Евгения горе и омерзительный поступок Николя, конечно, забеспокоило Зою Витальевну, она искренно сочувствовала и всем сердцем мысленно и молитвами поддерживала потенциального любимого зятя, Евгения, но мудрая женщина понимала подлую натуру Николя. Понимала, что скоро он с новой силой будет домогаться Людмилы, раз защитника рядом нет, а здоровье и благополучие родной единственной доченьки для княгини были намного дороже благополучия любимого жениха дочери.
– Уехать?! Не за долго до свадьбы?!! В Польшу?!! Не бывать такому! Я люблю Евгения и, либо его оправдают, и свадьба, как и планировалось, стоиться через две недели, либо я за ним на каторгу поеду, и там и обвенчаемся! – воскликнула Людмила с небывалой уверенностью в голосе и во взоре огромных изумрудных глаз…
Зоя Витальевна немножко огорчилась, услышав такие пылкие речи дочери, но преданность Людмилы жениху при всей тревоге за неё вызвала и восхищение у матери, поэтому княгиня лишь с горечью покачала головой, не показывая своё восхищение, но перечить не стала, только промолвила:
– Ладно, утро вечера мудренее, давай не будем принимать решение в эмоциях, отрада моя, мы же ещё толком ничего не знаем, кроме того, что написал в письме Иннокентий Александрович, я надеюсь, Господь не даст злодею Николя торжествовать, суд будет справедливым, так что не будем отчаиваться, просто подождём какое-то время. Давай, ласточка моя будем успокаиваться, я тебя чаем с мятой, мелиссой и ромашкой напою, да будем уже отдыхать…
Собственно, так они и поступили, и даже немножко смогли поспать после успокаивающего чая, который так хорошо умела делать крепостная девица Маша.
…Да только не долгая передышка была, увы…
… На следующий же день, никто ещё не забыл прошлое потрясение, Николя уже готовил новый подлый ход в этой игре и собирался навестить юную прелестницу Людмилу…
… Людмила после утренней молитвы и долгих манипуляций со внешностью вышла к завтраку в столовую с аккуратной простой причёской из белокурых волос, в ярком малиновом платье с золотой каймой. А образ закончили рубиновые, подходящие к платью серёжки-гвоздики, розовые пинеточки и красивая шаль в восточных огурцах, благодаря которой девушка казалась совсем худенькой и хрупкой, как ребёнок.
И тут, когда только кончился завтрак, Маша робко (на самом деле лишь казалось, что это – робость, просто девушка очень переживала за добрую отзывчивую молодую барышню, поэтому это была не робость, а волнение) пролепетала:
– Барышня-благодетельница Людмила Борисовна, там приехал с визитом его сиятельство Николай Иннокентьевич Шустров, кузен жениха вашего… хм… прикажете проводить к вам? Он просил передать, что у него есть к вам важное дело. Только прошу, подумайте, посоветуйтесь с барыней-кормилицей нашей, вашей многоуважаемой матушкой…
Зоя Витальевна и Людмила с ужасом переглянулись…
– Доченька, может, не пускать Николя? Это ж зверь, а не человек, давай я порошу нашего крепкого кучера прогнать его. Ну и что в том, что это считается моветоном? С нас сейчас вещи и поважней этикета есть… – стала кротко и ласково просить княгиня дочурку, но та бойко и резко ответила:
– Нет! Я хочу посмотреть в глаза этому нехристю, который покушался на отца родного, потом оклеветал невиновного Евгения, а теперь смеет ко мне с каким-то делом приехать! Я спрошу у него, какое дело может быть у меня, приличной мадмуазель, преступником и хамом!
Зоя Витальевна до дрожи испугалась за доченьку, но святая непоколебимость Людмилы на подсознательном уровне подсказала княгине Варшавской, что дочери можно доверять, а от Николя они всё равно не смогут бегать постоянно…
Так рассудив, княгиня с кротким взглядом карих глаз изрекла:
– Что ж, раз так, проводи, Маша, его в гостиную, мы сейчас к нему выйдем…
Крепостная девица Маша быстро убежала, а Зоя Витальевна в голубом палантине прошествовала в гостиную вместе с любимой доченькой.
… Внешний вид Николя в этот раз был в разы хуже: парадный военный мундир помялся, а на лице ещё не зажили следы той самой роковой ночной драки. Зато надменная белоснежная ухмылка и тот факт, что светло- русые волосы и бакенбарды Николя уложены по последним требованиям моды подчёркивали его статус победителя…
– Оу, какая милая встреча-с! Мадмуазель, вам идёт красный цвет, цвет страсти, вы великолепны-с! Прошу-с, ваша светлость, не осуждать меня за помятый вид, и простить мой приезд без предупреждения… – начал томным голосом разговор Николя, но Людмила грубым тоном резко прервала его лесть:
– Ничего-с, можете не извиняться за свой непотребный вид и внезапность визита, это – незначительные мелочи по сравнению с теми гнусными низкими гадостями, которые вы сотворили, но почему-то даже не думаете раскаиваться! И можете не расточать мне лживые комплименты, потому что я вас ненавижу, и после такого аморального поступка не хочу иметь с вами ничего общего! И вы, сударь – бесстыжий лжец, поэтому я не верю ни одному вашему слову!!! И, знаете, в Библии багряница Христа тоже красного цвета, так что это цвет не только победы или страсти, это так же цвет страданий невиновных людей…
Сказать, что Николя удивился такой реакции, это значит, ничего не сказать.
Он застыл огорошенный, не понимая, что она имеет в виду, и с трудом выдавил из себя:
– Ваша светлость, я, право, не понимаю, чем я не угодил вам-с, и что вы имеете в виду, говоря об аморальном поступке и, если вы так рассержены на меня, то почему приняли сейчас в качестве гостя?
Людмила же со слезами в огромных травяных очах вскрикнула:
– Да вот-с, знаете, Николя, я всю жизнь только с приличными добродетельными людьми общалась, захотелось мне на вас, настоящего морального урода посмотреть!!! Да, сударь, не удивляйтесь, мне ваш отец в письме описал ваше мерзкое преступление, и моё мнение о вас совсем испортилось! Никогда не ожидала такой низости от вас! Даже животные милосердней и разумней такого человека, как вы, граф Николя! Это ж вы докатились до покушения на жизнь родного отца, а потом оклеветали Евгения! Ужас! Вот, мне и захотелось из любопытства чисто взглянуть на такого хама и спросить: что у меня, русской порядочной девушки может быть за общее дело с таким омерзительным сударем, как вы?!!
Николя побагровел от злости, поняв, что отец опередил его, Николя собирался рассказать Людмиле об этом эксцессе, но скрыв причину драки с Евгением, солгав, что того арестовали именно просто за нападение на кузена, чтобы всё выглядело более благородно, но стоял растерянным молодой человек не долго.
Демонстративно ухмыльнувшись, Николя протянул:
– Оу, мадмуазель, как красноречиво вы-с показали свой строптивый характер! Очень интересно! Но сначала выслушайте меня до конца, и, быть может, у вас убавится гонора, я же не зря сказал, что у меня к вам-с важное дело. Мы-то знаем о невиновности Евгения, но вот теперь как доказать это? Я дал ложные показания, моего отца опрашивать не будут из-за таких преклонных лет, так что жених-то ваш-с на каторгу поедет, а на каторге ох. Тяжко, ох, не все выживают, а кто и вернулся, то здоровья почти не осталось, мало, кто перенёс каторжные условия без сильных потерь для дальнейшей жизни. И единственный, кто может спасти Евгения от каторги – я, так как я могу уговорить судей благодаря связям. У меня есть хорошие знакомые среди чиновников, которые помогут получить Евгению оправдательный вердикт (Николя специально для своих целей сочинил Людмиле об этом, конечно, не было у него на самом деле никаких особо важных связей). Что я буду просить взамен? О, да, вы не глупы, прекрасная княжна Варшавская, знаете, что я влюблён в вас. И сейчас бы я мог потребовать просто вашу невинность, ведь после страстной ночи любви вы вряд ли уже сохраните свою привлекательность, а позор был бы хорошим наказанием за лишком долгое сопротивление, но мне вас жаль. И поэтому я решил сделать снисхождение и зову замуж. Ну, что, раньше я молил о вашем снисхождении, а, теперь, кажется, мы поменялись местами?
Хрупкая миниатюрная нежная Людмила смущённо поправила белокурые волосы и опустила взгляд огромных изумрудных глаз, чтобы не было видно побежавшую беззвучно слезу. Конечно, Николя сейчас вёл более чем высокомерно и унизил девушку, Людмиле, как и любой другой обычной девице в такой ситуации, стало очень обидно. Но личная обида волновала её далеко не так сильно, как беспокойство за благополучие Евгения и страшное горе в том, что она не сможет остаться вместе с любимым, а всю жизнь будет терпеть тирана Николя во имя здоровья и жизни Евгения, человека, который стал для неё самым родным и любимым…
… Людмила не сомневалась, что между благополучием родного человека и своим личным счастьем она выберет первое…
– Что ж, граф Николя, ваши условия меня устраивают! Только запомните: я вас ненавижу!!! И всю жизнь буду вас, как будто случайно называть Евгением, повешу в нашем доме его портрет и буду читать вслух и хвалить его литературные работы, чтобы вы постоянно ревновали меня и помнили: наш брак ненастоящий, я остаюсь мысленно невестой Евгения! Больше нам, пока я не увижу Евгения на свободе, нечего говорить! – выкрикнула Людмила со слезами.
Николя же достал из коробки дорогое крупное ожерелье из рубиновых цветов, одел его на тонкую изящную шейку Людмилы и торжественно произнёс:
– Что ж, вот и договорились, прекрасная гордая полячка, а это ожерелье вам-с в качестве свадебного подарка…
…Людмила посмотрела на себя, замученную, уставшую, заплаканную, с подарком Николя, который больше напоминал девушке змею вокруг шеи, нежели красивое украшение и не выдержала, убежала с рыданиями, а Зоя Витальевна подошла к Николя и сурово тихо изрекла с гневом в карих очах:
– Ну, Николя, ты сам напросился! Я перечить дочери не буду, но я – мать, для меня её благополучие важнее всего, поэтому не будет никакой свадьбы, пока, во-первых, ты не выполнишь своё условие, и не говори, что не можешь освободить Евгения, раз назвался груздем, полезай в кузов, потому что она только ради счастья Евгения согласна тебя терпеть. Во-вторых, я не дам благословения на венчание, пока не попросишь у неё прощение за своё непристойное поведение! Так что это ещё не окончательное «да» было! Мы ещё подумаем, стоит ли с тобой связываться! И не спорь со мной, потому что дочь буду защищать, как могу!
Николя смутился и поспешил распрощаться и уехать…
… Зоя Витальевна переждала какое-то время, чтобы доченька успокоилась, а потом поднялась к ней на второй этаж с тяжёлым вздохом…
Нет, у княгини и мысли осуждать дочурку любимую не возникало, наоборот, она восхищалась благородством и стойкостью своей доченьки, но Зое Витальевне очень хотелось как-то поддержать дочь и, если возможно, обезопасить от Николя и его страшного предложения или хотя бы оттянуть ненавистную свадьбу…
… Людмила уже успокоилась и сидела на изящном диванчике с причитанием:
– Господи, помоги, спаси и сохрани…
Зоя Витальевна подошла мягко тихо кошачьей походкой, нежно и бережно обняла доченьку с любовью во взоре больших карих глаз и ласково изрекла:
– Доченька, лапушка родная, солнышко, Людмила, я восхищаюсь твоей стойкостью, но, мне кажется, что можно обойтись без таких жертв, а во-вторых, что не надо падать духом: вместе мы найдём управу на Николя, и ты всё-таки, как и хотела, пойдёшь замуж за Евгения, всё закончится хорошо…
Людмила закрыла травяные вежды и с тяжёлым вздохом ответила:
– Ах, милая-милая, самая лучшая мамочка моя, по-моему, ты серьёзно недооцениваешь ситуации. Что может сейчас закончится для меня хорошо? Ничего хорошего меня не ждёт! Без жертв обойтись? Мне бы очень хотелось, но рисковать здоровьем и жизнью любезного Женечки я не буду. У него, и в личном плане, и в плане писательской карьеры ещё всё впереди, он и без меня справится, если его оправдают и отпустят. А я не могу быть счастлива, если будут поводы сомневаться в его благополучии. Николя же жестоко, но без лишних слов сказал, что, если я выйду за него замуж, то Николя поможет Евгению. Так что я не вижу другого исхода в данной ситуации, которая больше гордиев узел мне напоминает или удава на шее, кроме как принять предложение Николя и прозябать свою жизнь с одной радостью: осознанием, что у Евгения всё замечательно в жизни. Ты предлагаешь перехитрить Николя. А как? Освободить любезного Евгения самим? А что мы можем в суде, если мы не были там, не являемся свидетелями, а знаем историю только со слов из письма Иннокентия Александровича? Обмануть, обещать выти замуж, а как только мой настоящий жених будет на свободе, сбежать от Николя? Страшно, он – опасный человек, ещё прикончит в гневе. Так что не понимаю твоего жизнерадостного настроя, матушка…
Глава «Гордиев узел разрублен наконец-то!»
… Юная княжна и её мама не знали, что в это время уже многое изменилось.
Во-первых, старенький седой граф Иннокентий Александрович получил от врачей из жёлтого дома справку о своём умственном и душевном здоровье и предоставил тому самому бравому мудрому полицейскому, который так хорошо поддержал Евгения, и теперь показания старого графа Шустрова в защиту племянника и обвинения в адрес сына имели большой вес.
– Сударь, я вас умоляю, вы уж как-нибудь подсобите освобождению Евгения Петровича Дубова, моего племянника, я же и его юная невеста пропадём без него, а всё из-за моего дурака, которого я сыном отныне называть не хочу, не знаю, как вас-с зовут… – в конце допроса попросил слёзно Иннокентий Александрович.
– Артамон Сергеевич, ваше сиятельство. Прошу-с, не переживайте так, я не глуп, понял уже ситуацию, сделаем всё, чтобы суд оправдал Евгения Петровича, призовём потом и сына вашего к ответу, дождитесь суда, что будет послезавтра. Можете быть уверены, что на свою свадьбу ваш племянник будет уже свободен… – произнёс мудрый полицейский.
На следующий день вызвали на допрос, как свидетеля, и Николя. Сначала молодой офицер думал, что его секрет не раскрыт и вёл себя очень уверенно, а мудрый бравый Артамон Сергеевич так и ждал момента подловить Николя на лжи.
– А теперь прошу-с пояснить мне две такие не состыковки: во-первых, вы утверждаете, что ваш отец болен маразмом, поэтому перепутал нападающего. А вы-с в курсе, что его сиятельство Иннокентий Александрович Шустров представил нам доказательство обратного, справку из жёлтого больничного заведения? Вы намерено оклеветали отца, выходит? Или вы не хотели клеветать, у вас были причины сомневаться в здоровье отца? Какие именно? И ещё такой нюанс, сударь, прошу пояснить: вы говорите, что, когда вы прибежали на крики, ваш кузен пытался придушить вашего общего опекуна, графа Шустрова, верёвкой. Я осмотрел порванную верёвку, как улику: это крепкий большой кусок каната, который входит в набор военного. Ваш же кузен Евгений Дубов во-первых, военным не является, во-вторых, о время задержания он стоял в одном исподнем, ночной сорочке, непонятно, как он пронёс верёвку так, чтобы ни потерпевший, ни другие домочадцы этого не заметили. Некуда ему спрятать её было! Почему же тогда ваш отец не стал звать на помощь сразу? Притом, мне показалось странным, что вы-с были ночью у себя дома в военной форме, то есть вы не ложились спать. Только не надо лгать-с, что вы только прибыли из полка на побывку, все, и отец, и кузен, и прислуга в доме, и командир полка, в котором вы записаны, говорят, что вы не были в полку уже несколько лет, никуда не уезжали из дома. Тогда же зачем вам нужна была военная походная сумка, что была на вас при аресте вашего кузена?
Вот тут Николя побагровел, растерялся, стал нервничать, судорожно поправлять светло-русые бакенбарды и теребить пуговицы. Он никак не ожидал такой наблюдательности от полицейского, и впал в полное замешательство, тщетно пытаясь придумать себе хорошее алиби. Бравому мудрому Артамону Сергеевичу стало всё понятно. Эта суета выдала Николя с головой.
– Это-о-о… я-я-я… Я хотел уехать той ночью, поэтому был одет, а Евгений мог взять верёвку у меня, когда я был занят… А отца я считал маразматиком, потому что он вёл себя в последнее время слишком агрессивно и эмоционально… – пытался выкрутится Николя, ещё более заметно нервничая, почёсывая в эмоциях свой ровный греческий нос.
– Сударь, а что же вы так нервничаете? Милейший, вы пока ещё свидетель. Заметьте, я сказал «пока ещё», потому что, боюсь, вы сейчас попались на лжи. В начале, когда вы давали показания, вы сказали-с, зачитываю дословно: « Я – человек военный, на побывку приезжаю редко, сегодня хотел сделать отцу сюрприз, ночью приехал, чтоб утром увидеться,… а сегодня ночью творилось что-то ужасное: я проснулся от крика отца, прибежал, а этот негодяй хотел верёвкой придушить его!». Так вы-с сами противоречите себе сразу в двух местах: вы говорите, что прибыли на побывку. А теперь, говорите, что были дома и хотели уехать. Как быстро вы сменили показания! И вы-с говорили, что спали. Тогда когда же вы одеться успели? Что, получается, преступник ждал, пока вы оденетесь что ли? Или вы прям в парадном мундире для доброго сюрприза отцу прилегли? Забавно-с!
Николя запаниковал и стал громко оправдываться:
– Ах, право-с, вы чрезмерно цепляетесь к мелочам! Я сказал, что спал, имея в виду, что я был дома, в своей комнате, а что уж я там делал, пока не услышал крик отца, в чём ходил, разве имеет значение?!!
– Поверьте-с, ваше сиятельство, для настоящего полицейского, чтобы дойти до истины, важна каждая деталь, которая может быть уликой, я умею подмечать то, что другие люди упустят из вида, а ещё я умею делать логические выводы. Но, сударь, что вы так заволновались при этих словах? Если ж вы-с спасли благородно отца, как говорили изначально, вам нечего бояться, у нас в канцелярии всегда торжествует справедливость. Да что-то у меня уже взывают сомнения ваши показания, потому что в них уж слишком много несовпадений и противоречий. Вот и ваш кузен граф Евгений Петрович Дубов, и ваш отец, его сиятельство Иннокентий Александрович, дали показания, и они не противоречат друг другу, у них нет расхождений ни в одной мелочи. Причём на все провокационные вопросы оба отвечали спокойно, без волнения, что наводит меня на мысль, что из троих лжёте именно вы. – Подметил ловко мудрый полицейский Артамон Сергеевич, а потом задал последний вопрос, которым собирался окончательно добиться правды из Николя – У меня всё сходится к тому, что покушение на вашего отца совершили вы-с, а не граф Евгений. И не говорите, что отец вас-с спутал ночью в темноте, вы слишком различаетесь по телосложению, а так как его сиятельство воспитывал вас обоих с трёх лет, то тем более никак он не обознается. Евгений Петрович молодой человек… как бы выразится культурней, простите за моветон, толстый просто. Он достаточно высокий, сильный, я на глаз не скажу вес точно, но должно быть что-то около восьмидесяти пяти килограмм, а то и больше. Вы же изящного аристократичного телосложения с широкими плечами и узкой талией, вы тоже сильны, но не настолько, вы весите на порядок меньше кузена и только из-за этого уступаете ему в силе. Если бы ваш кузен и впрямь хотел бы совершить это преступление, то ему бы не понадобилась бы и верёвка, он руками бы справился, да так быстро, что Иннокентий Александрович и пискнуть не успел, а то уж что б кричать и звать на помощь. Значит, Евгений Петрович, несмотря на вашу первоначальную версию, не может быть преступником. Это был кто-то тоже сильный, но более мелкий по габаритам. Вы-с поняли намёк? Вы-с можете сказать хоть один аргумент в свою пользу? Например, достоверное алиби…
Николя схватился за голову: он так уже запутался в хитросплетениях своей лжи и аналитических выводов Артамона Сергеевича, что нем знал, как выкрутится, и что он уже сказал, а что нет, этот полный хаос голове ещё больше пугал и волновал неудачливого интригана. И… он не знал, что солгать на счёт алиби. Граф Николя сейчас понял, что попался и уже не отвертится от каторги…
А внутри у него вскипала злость при мысли: «Опять, значит, я опозорен, а Евгений и Людмила ворковать и смеяться надо мной будут?!! Ну, уж нет, если меня и засудят, раньше этого я увезу Людмилу под венец, чтобы, несмотря на мой позор, она уже не могла достаться Евгению! Из принципа так сделаю!».
Николя прокашлялся и жалобно протянул:
– Ой, сударь, я что-то так разволновался, у меня, кажется мигрень, а завтра нужно быть на заседании суда уже утром, там и разберёмся до конца, а сейчас мне нужен доктор и отдых, с вашего разрешения, я поеду…
– Что ж, ваше сиятельство, до свидания на суде тогда… – ответил браво мудрый Артамон Сергеевич, а сам подумал: «Ага, так и поверил аж три раза! Просто сбежать от меня захотел! Хм… хорошо бы знать куда, чтобы потом, когда оправдают Евгения, призвать этого подлеца к ответу. Кстати, раз граф Евгений говорил о том, что Николай Иннокентьевич знает, где живет её светлость княжна Людмила Борисовна, то, возможно, и она знает что-то полезное о своём давнем враге, а ещё я обещал Евгению проведать его невесту Мадмуазель Людмилу, удостовериться, в безопасности ли она, вот сразу два дела и сделаю…».
… После чего Артамон Сергеевич отправился в санях по скрипучим снежным сугробам сквозь снегопад в имение Варшавских…
… А тем временем Николя поехал в карете к Людмиле с одним желанием: «притащить эту несносную девчонку» под венец, чтобы к моменту освобождения Евгения она же была замужней и потеряла невинность в браке с Николя, то есть уже не могла выйти замуж за любимого.
Стоило горе-авантюристу Николя добраться сквозь пургу до имения Варшавских, он стал с силой громко колотить в дверь. Ему открыла крестьянская девка Маша, так как Людмила и её матушка Зоя Витальевна в спальне Людмилы читали вместе Библию.
– Так, – грубо рявкнул Николя на девушку – твоя барышня её светлость Людмила Борисовна дома сейчас?!
– Дома, барин… – испугано пропищала Маша.
– Быстро тогда беги к ней и так и передай дословно, что приехал её хозяин, граф Николя Шустров, требует, чтобы она за час собралась, нарядилась и поехала под венец, как и договаривались, и личные вещи с приданным взяла сразу, чтобы потом к мужу смогла переехать. Если, скажи, не выполнит, будет плохо её любезному Евгению! Сделаю так, что его добьют там, в тюрьме! – прикрикнул грозно Николя.
Маша испугалась, но добрую барышню очень любила и задумалась, как лучше поступить, затем робко заглянула в спальню княжны и тихо доложила:
– Барышня-благодетельница Людмила Борисовна и барыня многоуважаемая Зоя Витальевна, там к вам приехал двоюродной брат вашего жениха, граф Николай Шустров, тот самый грубиян. Он сурово потребовал, чтобы я передала барышне, что он её хозяин, что у вас какой-то договор, и, если вы за час не принарядитесь и не поедете венчаться с ним, то он так сделает, что вашего жениха любезного доброго барина Евгения добьют в тюрьме. Велел он вам сразу брать приданое и личные вещи, чтобы с мужем жить. А у меня аж сердце-то прихватило, я наказ выполнила, передала, а чувствую подвох и умоляю, посоветуйтесь с маменькой, ибо, если за такого окаянного солдафона замуж пойдёте, ведь потом горя не оберётесь, всю жизнь плакать будете…
Людмила сидела в малиновом платье, домашних удобных пинетках и в том ожерелье, что дарил ей Николя, белокурые локоны просто спускались по хрупким маленьким плечикам юной девушки. Она сначала опустила взгляд своих огромных заплаканных зелёных очей в пол, впав в задумчивость…
…Зоя Витальевна забавно, как совёнок, округлила от испуга карие вежды на маленьком круглом смуглом личике и тихо изрекла:
– Доченька, кровиночка любимая моя, я горжусь тобой, тем, что ты умеешь так искренно глубоко и серьёзно любить, что готова жертвовать своей выгодой ради счастья Евгения, мы не ожидали, что всё случится так быстро, поэтому я поддержу любое твоё решение! Знай, ты для меня в любом случае самая лучшая! И для Евгения тоже…
А красавица Людмила смотрела на своё отражение в зеркале, обдумывала слова Маши и любимой маменьки. И тут непонятно, что помогло девушке, то ли девичья интуиция просто, то ли навело на путь верный любящее сердце, а то ли с Небес Господь послал подсказку доброй праведной невинной Людмиле, но без всякого логического объяснения, чисто на уровне эмоций Людмила поняла, что Николя лжёт, и ехать с ним опасно. А лучше вообще порвать договор и не иметь ничего общего. У неё не было ни одного логичного аргумента или обоснованного довода, она просто почувствовала подвох душой…
– Нет! Всё, мама, я решила окончательно! Не еду никуда! И, вообще, разрываю договор с Николя!!! Никакой свадьбы не будет! Не верю я этому подлецу, матушка, родная, любимая моя, не верю! Он попользуется мной, может и что-то дурное причинить, а сам не поможет Евгению, бесполезная жертва! Если он хотел честно, то почему Евгений ещё не на свободе, а он уже требует венчания на скорую руку?! Не верю Николя и не пойду за него! Только Евгению достанусь, как мы с ним и мечтали, будет у нас семья. А если мечты наши на земле не сбудутся, значит, в раю будем вместе, но существовать без друг друга мы не сможем! Всё! Маша, подойди! Вот, отдай это рубиновое колье тому барину и скажи, что я разрываю договор и никуда не еду! – протараторила не своим голосом взволновано Людмила, сняла подарок Николя с тонкой лебединой шейки и подала Маше.
Маша набралась храбрости, взяла рубиновое колье и ответила:
– Всё сделаю, как велели, барышня…
… Маша спустилась вниз и выполнила всё, как сказала Людмила. Николя пришёл в такую ярость, что схватил у кучера кнут и решил разобраться с непокорной невестой, и с гневным бордовым выражением лица прямо в дорогой шубе и с кнутом пошёл за Людмилой в её спальню…
– Мама, родная моя, что делать?! – испугалась не на шутку юная невинная девушка, но Зоя Витальевна с героическим видом спокойно ответила:
– Доченька, радость моя, не бойся, он ничего не посмеет сделать, я не дам тебя в обиду…
…Николя шёл, кипящим от ярости, но ничего не успел сделать: именно в этот момент во дворе послышались бубенцы саней и ржание коней, а так же голос Артамона Сергеевича, обращённый к денщику:
– Гришка, гляди-ка, как у этого притворщика голова болит! Он уже здесь! Я сразу карету этого офицеришки Николая Шустрова узнал!
Николя серьёзно испугался, что сейчас его арестуют за домогательство, и решил тихо ретироваться, выпрыгнув в окно. Высокий снежны сугроб смягчил удар, и Николя поспешил скрыться подальше от имения Варшавских…
– Ваша светлость, разрешите-с пойти в гостиную, у меня важные канцелярские дела, позвольте-с, мадмуазель, представиться, полицмейстер Артамон Сергеевич…
Наконец-то напуганная до дрожи юная княжна вздохнула, и, когда трепет рук немножко уменьшился, тихо произнесла:
– Пойдём, мама, нужно встретить этого странного спасителя…
… Так через несколько минут Людмила, теперь без украшений, зато с симпатичным пучком из белокурых волос в своём малиновом платье и Зоя Витальевна в вишнёвой шали поверх платья в горошек сидели в столовой за чашечкой чая с бравым Артамоном Сергеевичем.
– Здравствуйте, Артамон Сергеевич, – начала разговор степенная княгиня – Мы с дочерью бесконечно благодарны вам-с за спасение, вы-с будто знали, что мы в опасности, что так вовремя успели и спугнули преступника Николя…
– Можете, сударыня, не благодарить. Я – полицмейстер, восстанавливать справедливость – это моя обязанность-с. Конечно, я не знал, что у вас такая опасная ситуация, я хотел пообщаться с вашей дочерью, её светлостью Людмилой Борисовной, как со свидетельницей. Я веду дело о покушении на его сиятельство графа Иннокентия Александровича Шустрова, который, наверное, вам-с знаком, как дядя наречённого Людмилы Борисовны, Евгения Петровича Дубова… – с важным видом произнёс Артамон Сергеевич, приглядываясь к каждой мелочи, и пока и девушка, и её маменька произвели на него только положительное впечатление.
Людмила с грустью в огромных травяных очах тихо ответила:
– Да я бы, сударь, рада была хоть чем-то помочь милому любезному Евгению доказать его правоту, но, боюсь, к сожалению, из меня не выйдет свидетеля, ведь ни маменька моя, ни я не были в ту ужасную ночь в доме графа Шустрова. Мы мирно спали у себя в имении, а о случившемся горе узнали только из письма многоуважаемого Иннокентия Александровича следующим вечером, по крайне мере в письме его сиятельство указал, что была глубокая ночь. Конечно, эта трагедия, жестокость и несправедливость заставила пролить меня немало слёз…
Артамон Сергеевич с доброжелательной улыбкой продолжил общение:
– Но всё равно-с, мадмуазель, вы хорошо знаете их троих, поэтому ваши слова могут быть ценными. А разрешите в первую очередь задать вам-с такой вопрос: как так получилось, что, если этот сударь столь беспринципно вёл себя, вы не обратились в полицию раньше? И правда ли, что конфликт графа Евгения и его кузена начался, так-с сказать, из-за вас-с?
– Сударь, на второй вопрос к моему глубокому сожалению я сразу отвечаю утвердительно, потому что я, как невеста Евгения, никому не давала никаких надежд, была образцом верности, но граф Николя с чего-то придумал какую-то глупую конкуренцию с Евгением за меня и с ослиным упрямством начал добиваться моего расположения. И шантажом, и оскорблениями, угрозами, клеветой, что только Николя не придумывал, чтобы вынудить меня, но я знала, что хочу быть женой графа Евгения Дубова, всех остальных членов нашей семьи, в том числе и Иннокентия Александровича, только радовало то, что брак по договорённости совпадёт с браком по любви. Мы бы уже давно поженились, если бы не траур по моему отцу, но… завтра должна быть наша свадьба, но, боюсь, что Николя нам её сорвал, чтобы этого подлеца за это Господь покарал! (слёзы навернулись на зелёных глазках девушки, Артамон Сергеевич даже проникся сочувствием в этот момент) Но сначала ситуация носила неопасный характер, Евгений был готов защитить меня. Вот и не обращались в полицию, что не ожидали от дурака Николя такой звериной жестокости!!! Он всегда был грубым человеком, но никто не ждал, что до такой степени, а когда узнали из истории с покушением, так поздно, не успели ещё осознать, что нужно делать в таких ситуациях. Я надеюсь, что ответила сейчас понятно на первый вопрос. И граф хотел урезонить капризного самовлюблённого сына, и ту часть наследства, и ту часть наследства, что полагалась ему, отписал Евгению. Никто не думал, что Николя может так жестоко отомстить отцу и нам всем…