Loe raamatut: «Чёрная королева. Ледяное сердце»
Пролог
Горца поймали случайно.
Считай, повезло. То ли он зазевался, то ли камни в этот раз умолчали, а может ветер дул с нужной стороны, но подкрались к нему незаметно как раз в тот момент, когда он выкладывал свои треклятые руны, чтобы устроить обвал.
Внизу ярилась и пенилась Серебрянка, зажатая в каменные тиски ущелья, и как раз над тем местом, где через своенравную реку был переброшен массивный айяа́ррский мост, он и колдовал прямо на земле посреди редколесья кривых сосен. Уже и круг почти закончил, когда из-за густых кустов барбариса на него свалились разведчики У́рлаха Белого.
Дрались жестоко.
Горец хоть и был пойман врасплох, но в храбрости и ловкости отказать ему было нельзя. Балансируя на самом краю пропасти, он короткой саблей и кинжалом уложил сразу двух разведчиков. Прыгнул, перевернувшись в воздухе дважды, упал на землю, как ястреб и покатился кубарем под ноги нападавшим. Расстилался ящерицей на каменной крошке, крутился юлой, то припадая к камням, то подпрыгивая, перекатываясь кувырками, пока не сбил с ног и не заколол третьего разведчика. Да так ловко – глаз не оторвать. Боевой танец айяа́рров – зрелище завораживающее. И численное превосходство врагов его не пугало, лишь сверкали карие с жёлтым обводом глаза, когда он, пригибаясь к земле, совершал очередной молниеносный выпад.
Потеряли в итоге четверых, прежде чем удалось одному из разведчиков кнутом подцепить юркого горца за ногу в тот самый момент, когда он собирался броситься в реку, оттеснённый к самому краю обрыва. И хоть прыгать отсюда в Серебрянку – чистой воды самоубийство: внизу ледяная вода, острые скалы и пороги, но никто не сомневался – прыгнет, зазевайся они хоть на миг. Айяарры – настоящие демоны, помешанные на своём Законе чести. Быть пленённым – что может быть хуже для горца?
Повалили на землю и били в сердцах чем попало – кулаками, ногами, кнутом, пока Урлах Белый не крикнул:
– Хватит! Он нам нужен живым.
С пленника сняли все амулеты, ремень и сапоги, перетряхнули карманы в поисках оберегов и потайных ножей, завернули его в плащ, а уж после того в шести местах связали верёвкой.
Он молча сплёвывал кровь. Только зрачки следили за ними, то вытягиваясь вертикально, то сужаясь до точки. И ноздри раздувались лихорадочно, выпуская с шумом воздух. Урлах, вытряхнув снедь из холщового мешка, надел его пленнику на голову и пробормотал сквозь зубы:
– Неча таращиться, проклятый айяарр.
Злые были все, конечно, ведь четверо убитых. Но Урлах Белый хоть и крыл горца на чём свет стоит, был, казалось, даже доволен и, подбрасывая в воздух снятую с пленника чёрную серьгу, ухмылялся в пышные усы:
– Генералу понравится, смотри-ка, – подброшенная серьга шлёпнулась на ладонь, – обсидиановая! В кои-то веки мы поймали самого каменного шептуна! Заклинателя камней! Хех! Давайте-ка по коням, в лагерь надо попасть засветло.
Он расшвырял ногой камни, собранные в небольшой круг горцем, сплюнул смачно, растёр сапогом и вскочил на лошадь. Дорога до лагеря генерала Альбы длинная, а солнце уже низко. И лучше им здесь не задерживаться.
Часть 1. Зверь
Глава 1. Мельница
Мельница стояла поодаль, скрытая с дороги густой порослью чернотала и старыми вербами. Сквозь шум ручья доносился монотонный стук лопаток деревянного колеса по воде, да визгливое поскрипывание давно не смазанного вала.
– Стойте! – капитан Да́рри Абале́йн махнул отряду рукой и остановился.
Понюхал влажный осенний воздух и, закрыв глаза, вслушался. Лошадь беспокойно прядала ушами, топталась на месте, не соблазнившись даже пятаками тут и там зеленеющего клевера, и нервно подрагивала шкурой.
Лошадь не обманешь.
– Он здесь, – Дарри приложил к губам палец, показывая остальным, чтобы замолчали.
Съехал на обочину подальше от покрытой рытвинами дороги. Телеги, что возили зерно на мельницу, размесили её в грязь, и от недавних дождей и сам Дарри, скакавший с отрядом уже вторые сутки, их лошади, сумки – всё было в этой грязи, покрывшей их с головы до ног.
Спешились быстро. Каждый в отряде знал, что нужно делать. Коней привязали к коряге, плащи и шляпы бросили тут же на вытоптанный скотом луг. Вынули сабли, приготовили арбалеты, развернули сеть и обошли ивняк, растянувшись цепочкой. Дарри шёл первым.
Перед мельницей зеленела отрастающей травой выкошенная лужайка, усыпанная красными листьями клёнов. Поодаль начинался длинный амбар из плохого тёса, серый от времени и норовивший сползти одним краем с подмытого ручьём берега. Вокруг обвисшего угла на вбитые в землю колья были натянуты верёвки – удерживали стену, чтобы совсем уж не рухнула. Дарри нырнул под одну из них и осторожно выглянул из-за угла амбара.
На перилах небольшого мостка сохли пеньковые мешки, поперёк тропинки стояла гружёная бочками телега, но работников видно не было. И Дарри кожей ощущал странную тишину этого места.
Мёртвую тишину.
Ни лая собак, ни людских голосов, ничего, кроме неровного стука мельничного колеса…
Быстро пересекли лужайку, остановились в тени второго амбара. Дарри снова принюхался. Густой сладковатый запах застилал всё вокруг.
Зверь здесь. Совсем близко.
Нить вибрировала натянутая до предела.
Капитан махнул рукой, отдавая знак сначала обследовать амбар. Шли на цыпочках друг за другом, трое последних несли сеть. Внутри оказалось пусто, темно и пыльно. Лишь большой квадрат света от распахнутых ворот падал на глинобитный пол перед входом. Зверя не было, и только на куче зерна копошились рыжие куры во главе с хохлатым петухом. Увидев незваных гостей, петух удивлено заклекотал.
Дарри вздрогнул от неожиданности и махнул на него саблей.
Надо будет потом башку оторвать этой птице!
Странно, что мельник позволял рыжим разбойникам хозяйничать в зерне, предназначенном на муку. Впрочем, если Зверь побывал здесь, то мельнику уже всё равно.
Справа от амбара виднелась сломанная коновязь – остаток уздечки с кровью и ни одной лошади. Разбежались.
Страх сильнее боли.
Капитан махнул своему отряду. Они бесшумно перешли мостки, оборачиваясь и оглядываясь по сторонам, и двинулись к дому – каждый настороже, с оружием наизготовку. Колесо, издавая мучительный скрип, хлестало чем-то по воде. Ард, один из разведчиков, наклонился и посмотрел.
– Капитан… – тихо окликнул он Дарри и показал глазами вниз.
Прямо за каменной кладкой, удерживающей рыхлый берег ручья от обрушения, лежала первая жертва. Вернее, её часть.
Дарри привстал на колено, делая всем знак замереть на месте. Дотронулся до травы рядом, окунул пальцы в кровь.
Они опоздали. Пожалуй, на час, не меньше. Кровь уже остыла и почти свернулась.
Тело принадлежало, видимо, рабочему с мельницы: вытертые подошвы дрянных сапог и штаны из линялой холстины на завязках, даже без ремня. Верхней части тела не было. Тёмная полоса крови тянулась по траве вниз по склону прямо к бурлящей воде, и там, где большое осклизлое колесо погружалось в неё, виднелось то, что осталось от туловища и головы. Рубаха намоталась на вал, а стёганая оша́нка повисла на колесе, и каждый раз, поднимаясь, оно шлёпало ею по воде.
Сзади раздался странный звук. Дарри повернулся и увидел, как Мартина – разведчика, которого им впервые пришлось взять с собой, рвало в кустах жимолости. Он покосился на Бёртона и указал многозначительно на бедолагу глазами: «Присмотри за ним».
Впервые видеть, что сделал Зверь, тяжело. Только вот Дарри видел это уже много раз. И каждый раз, увы, он оказывался на месте чуть позже, чем нужно. На какие-то полчаса – час, но позже. Однажды он был очень близко, настолько, что почти видел его – кровь ещё была горячей и, вытекая из тел, дымилась, а её железистый запах застилал всё вокруг, перебивая даже сладковатый запах самой твари.
Дарри поднялся с колена, вытер пальцы пучком травы и пошёл в дом.
Нить слабела. Зверя здесь уже нет.
Бёртон последовал за капитаном, держа саблю и кинжал наизготовку. Просевшая дощатая дверь с узором из белых цапель, сорванная с одной петли, перегораживала вход. Дарри отодвинул её, и она ответила жалобным стоном, будто сожалея.
Внутри всё было перевёрнуто: лавки, сундуки, столы – всё расколото в щепья. Перед массивной белёной печью валялись опрокинутые вёдра, и среди рассыпанной по полу муки рыжели осколки глиняных горшков.
А ещё кровь. Много крови.
Стены и потолок были просто залиты ею, и тут же, среди битых черепков, муки и щепок лежало то, что осталось от семьи мельника и двух его рабочих.
– Проклятье! – Дарри в сердцах выхватил саблю и рубанул ею ножку лежавшего на боку стола, потом ещё раз… и ещё, пока та не сломалась пополам.
Его переполняла злость.
– Капитан?..
Он обернулся. В дверях, глядя на жуткую картину, стояли Ард и Терри с серыми лицами.
– Что-то он от раза к разу всё сильнее лютует, – пробормотал Терри и вышел.
Ард потёр лоб тыльной стороной ладони и хрипло спросил:
– Что дальше делать будем, капитан?
– Обыщите всё вокруг, какие следы найдёте – зовите. А я… осмотрюсь, – он стремительно вышел, на ходу пряча саблю в ножны.
Обойдя усадьбу, наткнулся за домом на ещё одно тело с оторванной головой, дошёл до леса, где запах слабел. Вернулся. Запах оставался сильным только вокруг дома, и Дарри посмотрел наверх.
Ну, конечно!
Подняв лежавшую вдоль фундамента лестницу, он взобрался на крышу. На старой, покрытой серой чешуёй лишайника и пятнами мха черепице, отчётливо виднелись полосы – следы когтей, тянувшиеся выше, к самому коньку. Дарри полез по следам, словно одержимый, до самой балки, венчавшей двускатную крышу. Здесь запах был сильнее всего, и здесь же следы прерывались, оставив кровавые отпечатки. Нить дрогнула напоследок и растаяла.
Он улетел.
Дарри грязно выругался и, сплюнув в бессильной злобе, стянул перчатку и вытер ею лоб.
Плакали его сто тысяч ланей!
Целую неделю от деревни к деревне он шёл за Зверем, словно гончая, то теряя, то вновь поднимая след, а вчера тот стал настолько явным, что Дарри едва не загнал лошадей и свой отряд. И почти настиг его здесь, у мельницы. Следу было не больше двух часов, а место уединённое, и капитан надеялся, что Зверь спешить не станет. Потому что чем более глухими были места его преступлений, тем дольше Зверь оставался там.
На прошлой неделе Дарри не пожалел трёхсот ланей – пошёл к тавра́чьей старухе. Хотя за это ему могло и плетей достаться. Святой отец говорил, что против Зверя надо идти с молитвой и чистым сердцем, а не с колдовством и амулетами. Но Дарри был не такой дурак, чтобы верить в подобное. Святому отцу не приходилось встречаться со Зверем, а то бы он не был так уверен в убийственной силе молитвы. Зверь не брезговал и чистыми сердцами. Да и другими частями тела тоже.
А старуха не соврала. Сказала только, что половины от когтя Зверя слишком мало, чтобы сплести поисковую нить, но обещала попробовать. Утром дала ему холщовый мешочек на кожаном шнурке, Дарри заглянул внутрь – клубок шерсти и красных ниток.
– На шею повесь, красавчик, и не снимай, пока не найдёшь его. Дней пять-семь искать будешь, но она тебя приведёт, уж поверь, – рука старухи была тёмной и сморщенной, как сорочья лапа, но при этом горячей. Она похлопала его по груди и добавила: – В тебе есть толика силы, она будет питать нить, но недолго. Так что торопись.
И нить вела. Он чувствовал запах Зверя всё сильнее, знал куда ехать, на что смотреть, словно частичка Зверя появилась в нём самом. И мешочек на груди был тёплым, согревал. Дарри время от времени дотрагивался до него и чаще понукал лошадь.
А теперь вот он остыл. Развязав тесёмки, Дарри заглянул внутрь – шерсть и нитки превратились в труху. Он вытряхнул её на ладонь и со злостью отшвырнул в сторону.
Он так надеялся на удачу. Сеть прикупил у индага́рского колдуна не простую, а с вплетённой нитью серебра и жилами чёрной ртути, стрелы с наконечниками из обсидиана, амулет «Серебряный страж» и кинжал с агатовой кромкой. И настойку иглицы пил каждый день. Да толку-то!
Чутьё не подводило, но Зверь каждый раз уходил прямо у него из-под носа. Будто насмехался! И теперь предстояло всё начинать сначала. Тварь сыта и до следующего полнолуния едва ли вернётся. Придётся ехать к генералу с пустыми руками. Да ещё прощайте сто тысяч ланей, обещанных королевой за живого Зверя!
А Дарри нужны были деньги.
Пожалуй, надо поймать того петуха да принести в жертву своей неудаче – отдать хозяйке на постоялом дворе, чтобы сварила похлёбку. Давненько он не ел приличной еды.
Капитан посидел немного на крыше, глядя опустошённо на бессмысленно скрипящее колесо мельницы и седые ели, нависшие над ручьём, а затем спустился вниз. Пройдя через двор, взобрался на каменную кладку низенького забора, достал саблю и принялся править её куском старого ремня. Это успокаивало и помогало собраться с мыслями. Он водил по клинку мягкой кожей, начищая и без того сияющий извилистый узор защитных рун, когда появился Бёртон.
– Капитан! Слышь? Мы кое-что нашли.
Дарри оторвал взгляд от собственного отражения в блестящем металле.
– Что там ещё?
– Девчонку. Живую!
Капитан одним молниеносным движением кисти перевернул саблю и, отправив её в ножны точным рывком, спрыгнул с забора.
– Где?
Живой свидетель впервые за четыре года! Это дорогого стоило.
– В печи пряталась. Грязная, как трубочист. Мы её чуть было не зарубили сами с перепугу-то!
Девчонка и вправду выглядела жутковато. Перемазанная с ног до головы, с торчащими из косы волосами, она рыдала и заикалась, размазывая сажу по лицу. Бёртон вывел её на улицу подальше от кровавого зрелища, посадил на край телеги и, не придумав ничего лучше, как сунуть ей в руки флягу, приказал:
– Пей!
Она выпила, захлебнулась, закашлялась и принялась рыдать ещё сильней. От девчонки, вмиг разомлевшей от крепкой настойки Бёртона, узнать толком ничего не удалось. Зверя описать она не могла, тряслась, как осиновый лист, путаясь в словах. Было понятно только, что она его всё-таки видела, и что он большой и очень страшный.
Когда всё началось, она слышала, как взвыли собаки, а лошади, обезумев, заметались на коновязи. А потом что-то ворвалось в дом, и она спряталась в печи, прикрывшись заслонкой.
– Возьмём её с собой, – Дарри натянул перчатку, – думаю, за пару дней она успокоится и что-нибудь сможет рассказать. Тут её всё равно оставлять нельзя.
– А с телами что делать? – спросил Ард.
– Сожгите всё тут пока никто не видел. Не хватало, чтобы в Ирхе паника поднялась. И того из реки вытащите тоже, положите к остальным. Мартин! Девчонку ты повезёшь.
Дарри пробормотал короткую молитву, взывая к Тёмной Деве, чтобы приняла невинные души, и пошёл к оставленным за ивняком лошадям.
Девчонка – это хорошо. Нить должна получиться отменная.
Глава 2. Допрос
За грубой тканью шатра кто-то возился, собирая оброненные дрова и котелки и бормоча под нос ругательства. Генерал оторвал взгляд от бумаги и, нечаянно посадив на письмо жирную кляксу, в сердцах крикнул:
– Вот каналья! Барк? Это ты?
Но и так было понятно, что за пологом отирался его подменный адъютант – косорукий увалень Барк.
– Вашаслость? – наконец, из-за плотной занавеси просипел Барк, и, очевидно, это значило «ваша светлость».
– Чего ты там мнёшься? Да заходи уже! – раздражённо произнёс генерал, разглядывая испорченный свиток.
Придётся переписывать – королеве письмо с кляксой не пошлёшь. А переписывал он его уже третий раз, тщательно подбирая слова – обёртку, в которую хотел покрасивее завернуть горечь недавнего поражения. И предыдущие свитки, хоть и без клякс, уже отправились в жаровню, стоявшую тут же неподалёку. Красиво написать не получалось. Сто двадцать убитых и столько же раненых во время последнего штурма. Битва за перевал Олений Рог была долгой и кровавой, и они трижды были почти на вершине, и трижды лаа́рцы отбрасывали их назад к подножью. И вот позавчера все вернулись на свои изначальные позиции. И как написать об этом красиво?
Олений Рог – предпоследний рубеж горцев, если бы они взяли его до зимы, то война была бы почти выиграна. Только это «почти» маячило перед генералом третий год. Каждый камень, каждый квард земли, каждое ущелье этих проклятых гор были пропитаны кровью его солдат. И королева сердилась…
Барк с вязанкой дров потоптался на пороге, точно стесняясь своих сапог, перемазанных глиной, и, стараясь занять как можно меньше места, втянул голову в плечи.
– Урлах Белый просил доложиться. Горца поймали, вашаслость. Привели только что в лагерь. Просят вас прибыть. Допрашивать или как?
Генерал нахмурил лоб и отложил перо.
– Или как. Скажи, пусть ждут. Иду уже. Да проследи, чтоб колдуна этого не пускали к нему. Я сам.
В прошлый раз он сглупил, пустил поперёд королевского дознавателя. Тот готовился долго, выл и водил руками, иголки разложил, шептал что-то под нос, траву жёг, да только вышло всё боком. Тот горец, которого допрашивали, вдруг скукожился, что печёное яблоко, согнулся, сгорбился и высох весь. Чучело чучелом стал, одна серая кожа, как крылья нетопыря, повисла на костях. Как потом колдун сказал – в камень ушёл. И вот для чего, спрашивается, тогда нужен этот колдун? Вот чтобы в камень никто не уходил, для того и нужен. А допрашивать с пристрастием его люди и так умеют. Но вот же – королевская прихоть с колдунами возиться, только зря почём коз режут раз в неделю да на кишки смотрят.
– А колдун уехал в Му́рен, – Барк сложил дрова у жаровни, потрогал остывший уже чайник и расшевелил тлеющие угли.
– В Мурен? Это ещё зачем?
– Сказал, за чёрной козой.
– У нас тут что, чёрной козы не нашлось?
– Нет, вашаслость, только мышастой масти остались, он чёрных-то всех, почитай, порезал.
– А почему сам поехал, а не послал кого?
– Не знаю, вашаслость, да я и не спрашивал, потому как боюсь я его.
Генерал мысленно выругался. Не дело это, когда человек колдовством занимается. Не людское это дело, если уж точно сказать. Это когда айяаррское отродье колдует понятно – им всем место на костре или виселице, а совсем другое, когда люди. И это новое королевское веяние – при корпусе колдуна держать – совсем делу не помогало. Но поперёк королевского указа не пойдёшь.
Раньше и святой отец был против, да только за это его быстро отослали куда подальше, заменили на более покладистого. Так что нынешний не замечает ни колдуна, ни чёрных коз, ни петушиной крови и красных ниток, привязанных на деревьях. Только люди шепчутся и держатся подальше и от походного храма, и от колдуна. Да болтают всякое.
– Ладно, скажи, буду сейчас.
Барк исчез в тот же миг. Исчезать у него получалось гораздо быстрее, чем появляться, и гораздо тише. Генерал, выйдя из шатра, потянулся и поёжился. Небо на западе разлилось закатным багрянцем. В ущелье над рекой соболиной шкурой расстелился густой туман, сквозь который зловещей щетиной торчали чёрные пики елей, и над треклятым Оленьим Рогом засияла россыпь Лучницы. Издевалась над их неудачей, целясь остриём прямо в лагерь. А поверх неё, как королевская тиара, возвышался тонкий серпик месяца рогами кверху. Значит, дождей не будет ещё долго. И то радость.
Успеть бы до зимы…
Осень в горах подбирается быстро. Сегодня утром генерал заметил, как за ночь пожелтели буковые рощи у подножья хребта, и первый журавлиный клин потянулся в сторону юга. Времени совсем мало. Потом перевал занесёт снегом, и останется только ждать весны и надеяться, что за зиму окаянные горцы не наберутся достаточно сил.
Из лагеря доносился запах дыма, каши с мясом и сапожной мази. Перед полевой кухней большой костёр лизал небо огненным языком, трещали дрова, и под бренчанье чьей-то расстроенной дзуны́ хриплый голос напевал песню про найденный клад.
Генерал подошёл к костру. Все вскочили в приветствии, даже босой Ру́эн, чинивший сапог, отшвырнул дратву и шило и отдал честь.
– Сидите, – махнул генерал.
Горец стоял тут же, связанный, ногами в большой деревянной бочке с водой. В прошлый раз колдун сказал так делать, чтобы пленник в камень не ушёл, бормотал что-то про разделение стихий. И раз горец всё ещё тут, значит, колдун был прав, но, может, горец ещё жив только потому, что колдун уехал в Мурен и не успел его допросить?
Генерал помедлил, разглядывая пленника. Не старый ещё, хотя у айяарров по лицу возраст не определишь, невысокий, коренастый, кустистые чёрные брови скрывали хитрый прищур карих с жёлтым обводом глаз. Лицо его распухло от побоев, один глаз наполовину заплыл, а на щеках засохли кровавые следы – видно, что достался он ребятам Урлаха не даром. Рядом валялась его куртка, подбитая мехом рыси, берет с пером цапли, ремень и сапоги.
«Клан заклинателей, надо же! Какая удача!», – подумал генерал, разглядывай длинную каплевидную серьгу из обсидиана, лежавшую поверх куртки.
За те семь лет, что он воевал с горцами, научился уже разбираться в клановых знаках. У каждого клана свой камень. У этих – обсидиан, чёрная кровь. Клан заклинателей – самый близкий к верховному айяарру и самый опасный. Болтали про них всякое: что камень умеют оживлять и заговаривать, золотую жилу вывести на поверхность, находить алмазы. Сам он этого не видел, но слышал часто, а вот что устраивать обвалы и камнепады они умели – это он видел сам. В первый штурм Оленьего Рога на их передовой отряд упала скала, похоронив под собой больше сотни солдат…
– Как зовут? – спросил генерал, не сильно надеясь услышать ответ.
У этих горцев имена такой длины, что можно слушать до утра. Хотя и краткий вариант есть. Но оказать уважение горцу можно лишь назвав его полным именем рода. Только, зачем оказывать-то? Да и не важно, как его зовут, всё равно он ничего не скажет. А всё спесь. Закон чести – Уа́на – главный для любого айяарра.
– Оо́рд, – ответил тот спокойно.
– Хм, – удивился генерал такой сговорчивости. – Где поймали?
– Возле водопада, – ответил Руэн, прилаживая подмётку, – четверых наших порешил, гадёныш!
Подошёл довольный Урлах с миской полной дымящейся каши, покрутил пальцем ус и коротко рассказал о стычке.
– Послушай-ка, Оорд, – генерал сел на перевёрнутый бочонок, взял из вязанки несколько хворостин и подбросил в костёр, – я могу сохранить тебе жизнь. Могу даже отпустить тебя, если ты скажешь мне то, что я хочу знать. Я много чего могу для тебя сделать. А ты можешь рассказать то, что мне нужно. Ты ведь наверняка понимаешь, что вам недолго осталось, и что до зимы мы возьмём перевал, затем долину, а к весне Лаа́ре падёт… Подумай об этом. Я щедро тебе заплачу. После ты сможешь вернуться в Лааре, будешь жить под началом нашей королевы. Ты нам не нужен, Оорд, нам нужен только Э́йгер.
Генерал говорил медленно и спокойно, поглядывая то на костёр, то на пленника, пытаясь поймать на его лице признаки заинтересованности или хотя бы страха. Языки пламени, потревоженные свежим хворостом, заплясали, и костёр, изрыгнув сноп искр, радостно затрещал, пожирая угощение.
– Так что расскажешь мне, Оорд, что ты делал по эту сторону хребта?
– С камнями шептался, – ответил горец, пожёвывая губу и смотря на огонь, лицо его при этом было совершенно бесстрастным.
– И о чём?
– О разном, – он перевёл взгляд на генерала, – в основном узнавал, где вы и куда собираетесь дальше. После того, как мы вас разбили, несладко, поди, пришлось? – ухмыльнулся он самодовольно.
Руэн грязно выругался, сжимая в руке шило.
– И много узнал? – генерал махнул рукой Барку и велел принести горячего вина с перцем.
Ныли колени – туман, пришедший с реки, пробирал до костей. До чего же ему осточертели эти горы!
– Да предостаточно. Зря вы стараетесь, всё равно я ничего не расскажу, знаете же.
И не рассказал.
Генерал пытался снова и снова, прихлёбывая вино, говорил о потерях лаарцев, о голодающих за перевалом женщинах и детях, о сожжённых деревнях, о том, что королева тоже не хочет войны…
– Если ваша королева не хочет войны, – прервал его Оорд, – то, что вы делаете здесь? На нашей земле? Уходите, и война закончится.
– Ты же прекрасно знаешь, что мы не уйдём, пока не возьмём Эйгера – чудовище, которое убивает наших людей вдоль всей границы. Того, кто рвёт на части их тела для забавы. Этой войной вы обязаны ему и вашему упрямству. Отдайте его нам, и война закончится в тот же день. Ты можешь её закончить, Оорд, достаточно лишь присягнуть королеве, – генерал сплёл пальцы, голос его звучал негромко.
– Пфф! – Оорд фыркнул как лошадь. – Отдать нашего э́фе, верховного джа́рта проклятым кахо́ле?! Генерал, да вы, верно, перебрали этой перчёной бурды. Скажу только, что перевал вам не взять.
– Ты, Оорд, похоже думаешь, что все кахоле – дураки? – жёстко ответил генерал. – Но это далеко не так. Раз мои люди поймали тебя – главу клана Заклинателей, значит, плохи у вас дела, а? Как же ты не услышал ребят Урлаха? Что, ваши камни вдруг замолчали? Сила совсем ушла? Или, может, мы научились ходить так, что они нас не слышат? А может, вы разучились слушать? Что от вас осталось? Только спесь! А от вашей силы? И вот эта гора, – генерал указал пальцем в сторону перевала, – последнее, что отделяет вас от поражения. Можешь не сомневаться, ещё до снега мы будем на той стороне.
Горец прищурился, глядя куда-то сквозь мятущееся пламя, и произнёс медленно, разделяя слова паузами:
– Я вот что скажу тебе… И, думаю, это всё, что тебе нужно знать… Когда настанет час, мы все выйдем… даже дети и старики. Каждый встанет и сольётся с камнями, и земля вздрогнет и сбросит вас, как собака блох. И мы все умрём там, на том перевале, но не пустим вас в долину, – голос Оорда звучал напевно и тихо, но было в нём что-то такое, отчего у генерала даже волосы на голове зашевелились, – мы все там погибнем… А ещё, – горец посмотрел генералу прямо в лицо, – мы заберём с собой всех вас.
Глаза горца, отражая пламя костра, стали совсем жёлтыми, точь-в-точь расплавленный янтарь. И было понятно, что говорить дальше не о чем.
– Мы возьмём перевал, хотите вы этого или нет. А теперь, раз ты не хочешь по-хорошему, Оорд, будет по-твоему.
Генерал встал и приказал Урлаху:
– Допросить с пристрастием! Да смотрите, чтобы остался жив до утра.
Потом выплеснул остатки вина в костёр. Горец был прав – вино и в самом деле перчёное пойло, Барку руки бы оторвать за такую стряпню. И быстрым шагом он вернулся в шатёр. Зловещие слова Оорда ещё звучали у него в ушах. До следующего штурма две недели, не меньше, а то и три. Ждать обозы с провиантом и оружием, подкрепление, да ещё одного колдуна в помощь от королевы. А что потом? Потом, если этот Оорд прав, а у генерала были основания ему верить, они все там погибнут. Раз сегодня Урлах смог взять самого главу клана Заклинателей, значит, в Лааре дела совсем плохи. Значит, они загнали проклятых айяарров в самый угол. А что остаётся зверю, загнанному в угол?
– Эй, Барк! Жабья твоя душа, где тебя носит?
– Тут я, вашеслость, – горбатая тень появилась из темноты.
– Разожги огонь, свечей ещё принеси, вина и поесть. И перьев.
Генерал достал ларец с письмами, перечитал два последних, затем порвал своё письмо, адресованное королеве, и, взяв чистый свиток и перо, сел писать заново:
«Милостью Богов, приветствую вас, Настоятельница Ладде́рис!
Посылаю вам знак моей глубокой привязанности и уважения. Обстоятельства таковы, что вынуждают меня в самый кратчайший срок забрать вашу воспитанницу Ка́йю. Для чего я направляю к вам моего верного человека – Да́рри Абале́йна с эскортом, чтобы он сопроводил её как можно скорее в Ро́кну. Вместе с этим письмом я также посылаю вам полную оплату её обучения и проживания за последний год, а также и сверх того в благодарность за ваше терпение, доброту и заботу. Надеюсь, Боги будут милосердны ко всем нам.
Прошу вас по получении этого письма немедля в тот же день отправить Кайю в путь. Это важно.
Прощайте. Всегда Ваш, А́рджент Альба».
Генерал размашисто расписался, поставил оттиск своей печати внизу письма, и щедро присыпав его песком, взялся за второе. Он писал быстро и много, не отвлекаясь на дикие вопли горца, которые доносились со стороны лагеря – Урлах знал своё дело. Писал, подписывал, ставил печати и присыпал песком. К тому моменту, когда пятое письмо было дописано, за пологом раздалось громкое:
– Уйди, дурень, зашибу! – и в палатку без доклада вошёл капитан Дарри Абалейн.
Ночь уже сгустилась, стала чернее угля, даже вопли горца стихли – видимо, ребята Урлаха решили устроить перерыв. Дарри принёс с собой запах пыли и лошадиного пота – видно, что скакал весь день без устали, и выглядел так, словно сейчас упадёт замертво.
– Добрый вечер, Ваша светлость! – стащил шляпу, махнув ею так, что перья лихо подмели пол.
– Добрый ли? – усмехнулся генерал. – Ладно, пусть будет добрый. Заждался я тебя уже. Садись, поешь и рассказывай. Какие вести?
Приглашать дважды не пришлось. Дарри снял плащ, ремень, саблю – всё бросил на походный сундук, стянул перчатки и, сев прямо на волчью шкуру, лежавшую на полу, без стеснения плеснул вина в бокал генерала и выпил.
– Дурные, я бы сказал, ваша светлость. Ещё одна деревня к северу от Ирха. Семь человек, – Дарри закусил вино утиной ногой. – Как же давно я не пил хорошего вина!
– Так же разорваны?
– Да, вся семья мельника и четыре работника. Но в этот раз он был как-то особенно лют, словно чует близкий конец. Ну и как всегда – никто ничего не видел, только следы. Лапы, когти – всё как раньше. Мы опоздали всего на час…
Дарри рассказал всё как было, умолчав лишь о том, что нашёл живого свидетеля. Ему нужен маленький козырь в этой игре. Тавра́чья старуха сказала, что девчонку нужно оставить у неё до темнолуния. Тогда она сделает хорошую нить. Он и оставил. Да и какая польза с этой девчонки генералу? Отдать её колдуну? От колдуна толку, как от тех козлов, которых он режет, молока. А с новой нитью Дарри уж точно возьмёт эту тварь. Будет подарок генералу, ну и ему обещанная королевой награда, жаль только, что ждать целых две недели.
– Ладно, всё равно ему осталось недолго. Держи. Для тебя новое поручение будет. Поедешь в Шерб.
Генерал протянул капитану кофр для свитков и кратко изложил суть дела. Дарри слушал и молчал, хотя по глазам было видно, что ушам своим он верит плохо, но переспрашивать не стал. Взяв кофр, поклонился.
– Когда прикажете уезжать?
– Немедленно. Эскорт возьми сам, кого нужно и сколько нужно. И помни – время дорого. Очень. Я вскоре тоже поеду к королеве, так что встретимся в Рокне.
– Разрешите идти?
– Иди. И ещё… никто не должен знать, ты же понимаешь?
– Не беспокойтесь, ваша милость, я нем, как рыба.
Дарри допил вино прямо из бутылки, сгрёб в охапку свои вещи и бодро зашагал в темноту.
Генерал вышел наружу вслед за ним. Долго стоял и смотрел, как Лучница прячет своё остриё за тёмную кромку гор, слушал, как ухает филин в ветвях за походным госпиталем, да перебрёхиваются где-то в зарослях орешника вездесущие лаарские лисы, падкие до объедков, как рычит и хрипит горец и изредка ругается Урлах. Сон не шёл. Тянуло холодом. Продрогнув окончательно, он вернулся в шатёр, подбросил дров в жаровню и сел писать ещё одно письмо, да так и задремал за столом в ожидании утра.