Альберт поклонился, церемонно представился, отвесив пару пышных комплиментов городу, дому купца и присутствующим дамам, включая смотрительницу. Та даже зарделась от смущения. И Цинта подумал, что князь, когда хочет, может быть милым и любезным, и люди сразу тянутся к нему, как подсолнухи к солнцу. Только вот хочет он этого редко, а большую часть времени ведёт себя так, как будто задумал собрать коллекцию врагов побольше.
– Отца нет дома, он в Талассе, – ответила девушка в синем платье на вопрос о здоровье купца Миора. – Слава Богам, на здоровье он не жаловался.
– Могу ли я увидеть его дочь? – вежливо спросил Альберт.
– Я его дочь.
– Нет, не вас, Риту Миора, – он улыбнулся, но руки нервно крутили пряжку на шляпе.
– Я и есть Рита Миора, – ответила девушка с улыбкой, – простите, что не представилась сразу.
– Хм, вы уверены?
– Милорд, странный вопрос. Конечно, я уверена.
Альберт посмотрел на неё исподлобья, а затем перевёл взгляд на портрет внушительного вида мужчины, висевший в простенке.
– Это ваш отец? – спросил он, кивнув на картину.
– Да.
– Вы похожи, – произнёс Альберт задумчиво.
Мужчина на портрете был круглолиц и курнос. Чёрные, как смоль кудри, которые, как подтверждало сходство, передались и его дочери, стоявшей перед князем, карие глаза, оливковая кожа. Некоторая доля таврчьей крови, совсем как у Цинты. И ничего в облике этих людей не говорило о том, что Рита Миора, та, которую он встретил на озере, хоть какая-то им родня. Но он всё-таки сделал ещё одну попытку.
– А у вас есть ещё сёстры? Старшие?
– Нет, только братья. Но они младше. А к чему этот вопрос, милорд? Вы же вроде хотели предложить редкие лекарства? – удивлённо спросила дочь купца.
– Простите, найрэ, но нет ли в Фессе ещё каких-нибудь купцов по фамилии Миора?
– Нет, милорд. Но почему вы спрашиваете?
– А вы или ваши… ну не знаю, родственники, не ездили давеча в Индагар или в Мадверу? К тёте, например?
– У нас нет родственников в Индагаре, да и в Мадвере тоже. Так что нет, не ездили.
– Вы уверены?
– Конечно, уверена, милорд! – уже раздражённо воскликнула девушка.
– А кто ещё из женщин живёт в этом доме? – Альберт оторвал пряжку от шляпы и засунул её в карман, и его глаза смотрели недобро.
– Милорд, кажется, вам пора, – произнесла строго дочь купца, – если у вас нет намерений ничего нам предложить, то я бы попросила вас уйти.
– Погодите! Погодите! – смягчился Альберт, видя, что она собирается уйти. – Извините за эти странные вопросы, но… Дело в том, что в дороге мы повстречали одну женщину, я вынужден был оказать ей помощь. Она представилась как Рита Миора, дочь купца из Фесса, и я волнуюсь за её жизнь. Быть может, вы её знаете?
– Послушайте, милорд, я не знаю, кого вы встретили в дороге, и кто представился моим именем. Вам лучше уйти.
– Я уверен, вы должны её знать – высокая, стройная, синие глаза, белая кожа, красивая… очень. Не могла же она придумать это имя! Наверняка, она знает вас! Подумайте, нет ли у вас подруг, похожих на неё? – горячо произнёс Альберт.
– Милорд, мой отец возит украшения, шелка, парчу, жемчуг и бисер. В наших лавках бывают все девушки Фесса и не только Фесса, приезжают из Индагара и Мадверы, и даже из Талассы. А моя тётя содержит лучших портних во всей округе. Поверьте, все молодые и красивые женщины знают нас и наши лавки, и все знают, где и как я живу. Любая из них может назваться моим именем и рассказывать о том, что видела в лавке. Поэтому прошу, не пугайте моих людей, уходите, мы не сделали вам ничего плохого.
Она махнула рукой стражу, и тот навис над Альбертом, держась за рукоять сабли.
– Премного благодарны, найрэ, здоровья вам и вашему отцу, долгих лет и успешной торговли! – воскликнул Цинта, втиснувшись между стражем и князем. – А нам пора, Альберт, нам ещё лошадь забрать надо.
Страж провожал их до ворот, очень настойчиво дыша в затылок.
– Она же врёт! Она явно что-то скрывает! – произнёс Альберт с раздражением, отвязывая лошадь.
– С какой стати ей врать, мой князь?
– Ну мало ли! Ты сам подумай, откуда Рита, та Рита с озера, могла знать об этом купце и его дочери? Они точно знакомы, очень хорошо знакомы. И Дуарх меня раздери, если я сейчас не выясню, что же она знает! Она слишком уж хорошо объясняла, почему любая девушка может представиться её именем, будто ждала такого вопроса!
– Нас уже и так выставили за дверь после того, как ты едва не нахамил им, теперь нас ещё и спустят с лестницы, а то и отведаем сабли.
– Спустят с лестницы? Цинта, да я спалю этот дом дотла, если понадобится, но я должен узнать правду!
– Нет, мой князь, если ты спалишь этот дом дотла, то ты уж точно ничего не узнаешь. Может, ты ещё и пытать будешь эту бедную девушку?
– А что ты там говорил про лошадь?
– А, так Рита сказала, что оставит лошадь у постоялого двора, тут где-то недалеко от Храма.
– Что? – рявкнул князь. – И ты всё это время молчал, Дуарх тебя раздери? Почему у постоялого двора? Почему не здесь? Хотя…
– Да я не знаю, она так сказала, что лучше нам будет забрать её там. Я и не спрашивал почему…
– Молись, чтобы она и правда была там! Или я спалю и постоялый двор, и весь этот треклятый Фесс! И тебя вместе с ним!
Альберт был в ярости. И ярость эта была так сильна, что он даже не смог совершить ничего по-настоящему безумного, потому что впервые в жизни она была направлена внутрь него, а ни на кого-то вокруг. Он проклинал себя за вчерашнее на чём свет стоял. Ведь он ехал и предвкушал эту встречу, надеясь снова увидеть Риту и загладить свою вину. Разумеется, она соврала про помолвку! Соврала, потому что он вёл себя, как идиот! Набросился на неё, за руки хватал, и был пьян, как свинья. Боги милосердные, да он совсем растерял свой шарм, раз опустился до того, чтобы набрасываться на женщин в темноте! Нет, в этот раз всё будет по-другому. И она его простит. Никуда она не денется. А потом…
А потом будет видно, что делать.
И вот теперь он чувствовал себя обманутым. Не просто обманутым – настоящим глупцом, которого женщина обвела вокруг пальца.
Она лгала ему! Лгала всё это время. И как искусно! Фальшивая купеческая дочь! Фальшивое имя! Всё было ложью!
Кроме одного…
Того странного безумного ощущения счастья, которого он не мог забыть. Её глаз и этой улыбки. И краткого мгновенья, когда она ответила на его поцелуй.
– Но, я думал…
– Лучше бы ты не думал, Цинта! – воскликнул Альберт, одним прыжком оказавшись в седле. – Вот видишь, чем заканчиваются добрые намерения?
Он стегнул коня и помчался вниз по улице.
Её лошадь и правда была там. Только никакой Риты Миора на постоялом дворе не оказалось. А хозяин сказал, что дама, похожая по описанию, была рано утром, и её дожидался экипаж, гружёный сундуками, на нём она и уехала, а куда… этого хозяин не знал. И Цинта молился про себя всем таврачьим Богам, наблюдая за тем, как Альберт коршуном навис над несчастным мужчиной в потёртом жилете. И надеялся, что он хотя бы не покалечит ни в чём не повинного человека.
Но ничего не произошло. Альберт как-то сник, отошёл в сторону и остановился у забора, навалившись на него сверху. Стоял так какое-то время, задумчиво жевал травинку и смотрел куда-то вдаль. И только когда он внезапно рассмеялся, обернувшись, Цинта понял – в этот раз пронесло.
– Так глупо попасться! – он отшвырнул травинку и произнёс голосом, полным горькой насмешки: – Купеческая дочка из Фесса! Как же! Как же! Сам подумай – меткий стрелок из арбалета, поэмы Тириана! Шикарная карета, ливрейные слуги! Пустынная дорога, нападение и треклятые эти виноградники! Как же я не понял сразу, а? Виноградники, понимаешь?
– Что «виноградники»? – осторожно спросил Цинта, не совсем понимая, о чём говорит Альберт.
– Она восхищалась их красотами так, будто раньше никогда их не видела! Вот уж, что странно для той, кто родился и вырос в Фессе! Выясняла, как делают фесское золотое! И дороги она не знала! – Альберт покачал головой и добавил. – Эх, Цинта, я просто идиот!
– Какая самокритичность, мой князь!
– И ты идиот.
– А я-то с чего?
– А с того, что эта Рита, она мне хотя бы понравилась, и я, ослеплённый желанием, думал… ну ты сам понимаешь, о чём я думал! А вот ты куда смотрел?
– А я смотрел, чтобы ты, ослеплённый желанием и своими думами, не спалил что-нибудь по дороге.
Альберт покачал головой.
– Но это же даже младенцу было ясно, что она не дочь купца, что она не просто так оказалась на той дороге, и что в неё стреляли не потому, что кто-то баловался арбалетом!
– И что же ты думаешь?
– Думаю, что это очень непростая женщина – Рита с фальшивым именем! И что настоящая Рита Миора вряд ли знает её на самом деле, – выдохнул он с досадой.
– Ну, слава Всевидящему Отцу! Кто-то, наконец, прозрел, и, видать, что Фесс вместе со мной мы теперь сжигать не станем! – воскликнул Цинта и, заметив какую-то странную досаду на лице князя, добавил уже мягче. – Альберт, может это и к лучшему, а? Ну то, что она уехала?
– Утешать меня вздумал? – фыркнул тот в ответ.
– Ну, ты же расстроен…
– Я не расстроен Цинта. Я просто зол. А это не одно и то же.
– И что ты теперь собираешься делать?
– Что я собираюсь делать? – прищурился князь и поставил ногу в стремя. – А то, что и собирался с самого начала, пока ты, таврачья душонка, не заставил меня лезть в тот обрыв. Этот треклятый север скоро совсем превратит меня в мужлана. Но, знаешь, что – юг лечит. К Дуарху всех купеческих дочек! Мы едем в Эддар!
Часть 2. Время решений
Глава 9. Всё неопределённо
Новость о том, что погиб Салавар Драго, стала для Иррис потрясением.
Когда она прибыла в Эддар, город находился в трауре, и в этом ей привиделся очень плохой знак. И хотя раньше она не особенно верила в знаки и приметы, но это было ровно до того странного вечера, когда в доме тёти Огасты неожиданно появилось семейство Драго.
Разглядывая приспущенные флаги и штандарты, перевитые траурными лентами, и слушая рассказы о несчастном случае, который произошёл с джартом Салаваром, Иррис ощутила, как её накрывает волна нехорошего предчувствия.
Ей вдруг подумалось, что череда плохих знаков началась с того самого письма, которое она сожгла на мадверском побережье. Как будто, обратившись к ветру, своим посланием она привела в движение какие-то неведомые и очень грозные силы. Сначала Большой мадверский шторм, потом полная опасностей дорога, в которой она дважды могла погибнуть, а теперь внезапная смерть Салавара – всё это выглядело неслучайным и пугало её.
В Эддаре, у городских ворот их карету встретил вооружённый отряд, и это тоже показалось Иррис довольно странным, а именно то, что эти люди столько дней жили на постоялом дворе, ожидая её прибытия. Хотя поначалу такое внимание было даже приятно, но ровно до того момента, когда их кавалькада свернула с широкой дороги, ведущей в город, и направилась вверх по холму меж зарослей магнолий и эвкалиптов, а сопровождающий попросил её поплотнее задёрнуть шторы. Окружная дорога привела их в отдалённый особняк на берегу небольшого озера, скрытый за высоким забором от посторонних глаз.
Поразмыслив немного, Иррис решила, что дело тут вовсе не в том, что Себастьян Драго не рад прибытию своей невесты. Всё это было как-то связано с тем, о чём эфе Салавар предупреждал её перед отъездом. Хотя, несмотря на это секретное прибытие, в доме Иррис уже ждали, и приём оказался выше всяких похвал.
Ей дали повара, двух вышколенных горничных и личную помощницу по имени Армана, в обязанности которой входило развлекать Иррис и удовлетворять любые её пожелания. Кроме этого к услугам гостьи оказались мольберт, холсты и краски, набор музыкальных инструментов на любой вкус, а также комната, уставленная шкафами с книгами, огромный стол красного дерева и письменный прибор. Судя по свежим царапинам на паркете – обставляли библиотеку совсем недавно. И ей было очень приятно осознавать, что сделано это было к её приезду, и Себастьян помнил о том, что именно она любит.
В тот же день она заметила вокруг особняка целую армию охраны, и в груди снова шевельнулось нехорошее предчувствие. И хотя Салавар Драго ещё там, в Мадвере, предупреждал её о множестве своих врагов и опасностях в пути, но ведь она была уже в Эддаре, в их родовом гнезде, разве его предупреждения о врагах распространялись и на это место?
Себастьян прибыл вечером, был грустным и как-то холодно принял её сочувствие. Иррис ожидала этой встречи с надеждой и страхом, потому что всю дорогу думала о том, а правильное ли решение она приняла? А вдруг её внезапное согласие в Мадвере стать женой Себастьяна Драго было сделано под влиянием магии? И хотя она была уверена в обратном, всё равно какие-то сомнения оставались. Ведь, если Салавар Драго с лёгкостью смог внушить её тётушкам расположение к себе, почему он не мог сделать того же с Иррис, чтобы получить желаемое? Она ведь совсем его не знала!
Под мерное покачивание кареты она всю дорогу до Эддара пыталась представлять лицо Себастьяна, его серые глаза и милую улыбку, его голос, ласкающий слух, чтобы возродить те ощущения, что она испытывала в Мадвере, когда он был рядом. Но воспоминания о нём отчего-то стали совсем размытыми, стёртыми, и перемежались с другими, куда более яркими воспоминаниями, и отнюдь не такими приятными. Воспоминаниями о других серых глазах, горячих ладонях, о другом голосе, от которого почему-то мурашки бежали по коже. И умом она понимала, что Альберт Гарэйл повёл себя, как человек недостойный, попытавшийся воспользоваться её слабостью и уязвимостью, и что ей не нужно думать о нём, вспоминать и пытаться понять или оправдать его некрасивый поступок, но ум был бессилен перед чувственными воспоминаниями о поцелуе на берегу озера.
Иррис всеми силами гнала от себя образ Альберта Гарэйла, насильно пытаясь вспоминать Себастьяна, и к концу дороги вконец измучилась этой борьбой, так, что в итоге два этих лица слились в её воспоминаниях в одно. Поэтому Иррис предпочла вообще не думать о предстоящей встрече и занялась сочинением стихов, правда, и они получались почему-то совсем не о том, о чём она хотела написать.
По прибытии она надеялась, что новое место и скорая свадьба заставят её забыть весь тот ужас, который ей пришлось пережить по дороге в Фесс. Но она уже четвёртый день была в Эддаре, и вот уже четвёртую ночь воспоминания об этом возвращались к ней в кошмарах, сплетаясь в странный клубок жутких и будоражащих кровь обрывочных сновидений.
Падение в пропасть, крики, истошное ржание лошадей…
Чудесное спасение, горячие руки мэтра Гарэйла и его пронзительный взгляд…
Радуга во всё небо, и странное чувство, будто у неё выросли крылья…
Страшная гроза, бешеная скачка, обрыв, бурлящий поток под ногами, и молния, расщепившая сосну прямо над головой…
И снова чудесное спасение. И снова его руки, которые удерживали её над бурлящим потоком.
Праздник, вино, танец, от которого всё тело пылало огнём, и необъяснимые желания, каких ей никогда прежде испытывать не приходилось…
Поцелуй, и пламя в глазах Альберта, от которого она сама вспыхнула, как свеча, и страх, что ещё немного – и она сорвётся в пропасть…
В тот день она была трижды на краю пропасти, но последняя пугала её больше всего – пропасть её собственных необъяснимых желаний. И, думая об этом, даже наедине с собой – она лукавила. Не все из её снов были кошмарными. Но забыть она хотела бы их все. А те, в которых к ней возвращался Альберт Гарэйл со своим пронзительным взглядом, поцелуями и радугой во всё небо, она хотела забыть сильнее всего.
Как же это ужасно! Но она была испугана, потрясена, в конце концов, пьяна, да она ведь едва не погибла… дважды! Иначе никогда бы она не стала вести себя так… так неприлично.
Вспоминая о том вечере, она всякий раз испытывала жгучий стыд. И не могла понять, что же такого произошло в тот день, почему она была сама на себя не похожа. Она едва не умерла, у неё на глазах погибли слуги джарта Салавара, которые её сопровождали, ей пришлось перерезать горло лошадям, и она чуть не застрелила из арбалета ни в чём не повинного человека! Но всё это будто смыло тем самым потоком, в котором она стояла над пропастью на расщеплённом надвое стволе сосны. В тот миг, когда мэтр Гарэйл удерживал её над этой пропастью, она словно родилась заново, стала какой-то другой и когда они спускались вниз среди виноградников, это была уже совсем другая Иррис, а та, что когда-то жила с тётками в Мадвере осталась только в воспоминаниях. Иначе как объяснить то, что она, несмотря на все ужасы прошедшего дня, пила вино, танцевала и смеялась, и даже позволила мэтру Гарэйлу решить, что с неё вполне можно взять неприличную плату за спасение! Она точно была не в себе!
И теперь просыпаясь в особняке, в безопасности и покое, Иррис корила себя за то, что ей – невесте Себастьяна – снятся эти странные сны о чужом мужчине. Она шла к окну, смотрела на озеро и мысленно молилась Матери Всеблагой, прося её только об одном – забрать у неё эти воспоминания. А взамен она клялась, что сделает всё возможное, чтобы стать хорошей женой Себастьяну Драго.
И лишь одно мешало Иррис примириться с собой – осознание того, что, когда ей пришлось рассказывать будущему мужу о происшествии на озере, она всё-таки умолчала о подробностях, сказав лишь, что проезжавшие мимо путники помогли выбраться и довезли её в Фесс. И от того, что ей в первый же день пришлось ему солгать, Иррис было нестерпимо стыдно. Но рассказать Себастьяну, находящемуся в трауре по погибшему отцу, тому, на чьи плечи легли все заботы прайда, о своём фривольном танце в чане и поцелуе она просто не смогла.
Уже четвёртый день Иррис любовалась красотами озера в обрамлении плакучих ив, но своего жениха видела лишь трижды – Себастьян приезжал только для того, чтобы с отсутствующим видом разделить с ней обед. Но, впрочем, она его не осуждала. Сейчас он временно исполнял обязанности верховного джарта, и понятно, что на него свалилось множество хлопот и вопросов, требующих внимания. Он был вежлив и мил, рассеяно ей улыбался, говорил, что она прекрасно выглядит, и целовал руку, но почему-то казалось, что на самом деле он её почти не замечает, как стекло в окнах, выходящих на огромный парк. Они говорили о погоде, о красотах окружающих гор, о том, что она делала утром…
Он задавал одни и те же вопросы, а она давала одни и те же ответы, потому что жизнь её все эти четыре дня была одинаковой: сон, еда, прогулки, книги, живопись, созерцание местных красот и музыка. А погода в Эддаре, как она успела заметить, отличалась завидным постоянством.
Вот и сегодня Себастьян пришёл также, к обеду, сидел за столом, вяло поддерживая беседу и думая о чём-то своём. И в который раз видя его рассеянный взгляд Иррис, наконец-то, насмелилась. Отложив вилку в сторону, спросила, глядя на него в упор поверх изящных ваз для фруктов и хрустальных бокалов:
– Я понимаю, что, может быть, сейчас не самое подходящее время для таких вопросов. Ты занят, но уже несколько дней я здесь, и нахожусь в неизвестности. Я бы хотела узнать, что теперь будет? Вернее, что будет дальше?
Себастьян оторвал взгляд от собственного отражения в большой серебряной чаше и спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду то, что с того дня, как приехала в Эддар, я живу здесь, в этом доме, и, возможно, мне это кажется, но у меня такое чувство, что ты прячешь меня от всех, и я не знаю почему. Меня охраняют, словно какую-то реликвию, и все вокруг молчат, и эта неизвестность меня пугает. Расскажи мне правду. Я прибыла в слишком неподходящий момент? Или смерть твоего отца что-то изменила в нашем соглашении о помолвке?
Взгляд Себастьяна впервые за эти дни стал не рассеяно-вежливым, а наконец-то сосредоточился на ней, и туман в его глазах исчез, сменившись тонкими отблесками стали.
– Видишь ли, милая Иррис, момент сейчас действительно неподходящий, но вовсе не по твоей вине, – он усмехнулся как-то грустно, – отец скончался внезапно, не оставив никакого завещания. Вернее, нет, нашлось его волеизъявление, спрятанное от всех… Но оно только запутало всё ещё сильнее.
Он отложил в сторону нож и вилку и, посмотрев в окно невидящим взглядом, продолжил задумчиво:
– Месяц назад… Всего лишь месяц назад моё будущее было вполне определённым, простым и понятным. Через три года мне предстояло стать верховным джартом, отец готовил меня и должен был передать мне прайд, но… Он не успел. А теперь всё стало слишком расплывчатым.
– Что значит «расплывчатым»? – осторожно спросила Иррис.
– Это значит, что теперь я могу стать верховным джартом, только если на совете прайда за меня будет большинство, – он переплёл пальцы и приложил их к подбородку.
– А если нет?
– А если нет, то выбор верховного джарта будет определяться на поединке силы.
– Поединок силы? И что это такое?
Себастьян перевёл на неё взгляд, и в его голосе послышалась какая-то обречённость:
– Это такое, в некотором смысле, состязание между претендентами на место главы Дома Драго. И кто окажется сильнее, то им и станет.
– И ты, как мне кажется, – произнесла Иррис осторожно, – думаешь о том, что можешь в нём и не победить?
Себастьян склонил голову на бок и, внимательно глядя на Иррис, ответил:
– Ты права. Я могу и не победить.
– И ты поэтому так расстроен?
– Нет, милая Иррис, – ответил он с лёгкой усмешкой, – расстроен я не тем, что верховным джартом может стать кто-то другой. Хотя, да, может быть и этим, но… частично. Это, конечно, неприятно, учитывая, что отец готовил меня к этой роли последние годы, но гораздо больше расстраивает меня другое. Я обеспокоен тем, что если начнётся борьба за Красный трон, то она очень быстро перерастёт в войну. Если только нам не удастся договориться обо всём на Малом совете.
– Но, как мне кажется, ты совсем в это не веришь? – спросила Иррис, не сводя с него внимательного взгляда.
– Я почти уверен в том, что договориться мы не сможем. Хотя я всё ещё надеюсь, что наша семья прислушается к доводам дяди Гаса, как самого старшего по возрасту.
– А если будет этот… поединок силы, то с кем тебе предстоит сразиться?
– Этот список тоже… пока неопределённый. Это могут быть мои дяди, братья или сёстры, даже тётя Эверинн, да кто угодно, в ком есть кровь нашего рода, кто связан с нашим Источником и у кого достаточно силы, чтобы заявить об этом. Но на первом месте, конечно, наша семья, а именно мои братья – Драгояр и Истефан.
– И ты считаешь, что кто-то из них сильнее тебя?
– Ты очень настойчива в своих вопросах, – усмехнулся Себастьян.
– Прости, но я хочу понимать твои проблемы, ведь если мне предстоит стать твоей женой, я должна знать всё это. Всё, что тебя тревожит.
– Да, пожалуй. И если говорить о том, кто сильнее меня… Сейчас в нашей семье всё очень неопределённо… Но скоро станет понятно, кто с кем объединится и против кого.
– Я могу помочь тебе чем-то? Твой отец сказал, что именно по этой причине он и выбрал меня. Он сказал, что во мне есть сила, которая поможет тебе. Я не совсем понимаю, что это значит, но, видимо, от меня всё-таки должна быть какая-то польза, – улыбнулась она ему ободряюще.
Себастьян тоже улыбнулся и ответил:
– Что же, ты права, извини, что я так долго держал тебя в неведении. Через три дня заканчивается строгий траур, после этого я представлю тебя всем, как мою невесту, и познакомлю со своей семьёй. А затем соберётся Малый совет прайда. На нём и будет решаться вопрос о том, кому же стать главой Дома, и если за меня будет большинство, то там всё и закончится. Но я почти уверен, что этого не будет. Так что, скорее всего, там просто будет назначено время поединка.
– Я, конечно, всего не знаю. Но… если отец готовил тебя к этому, то почему ты думаешь, что семья тебя не поддержит?
Себастьян снова посмотрел в окно и ответил как-то грустно:
– Знаешь, у нас… очень сложные семейные взаимоотношения. И довольно много наследников. Не все они изначально были согласны с точкой зрения моего отца насчёт того, кто должен стать верховным джартом. Не все считают, что это должен быть я. Но ты не переживай, я постараюсь сделать так, чтобы тебя это никак не коснулось, – он снова ей улыбнулся.
– Послушай, Себастьян, ты должен знать, – ответила Иррис твёрдо, – мне всё равно станешь ты верховным джартом или нет, для меня это не важно. И я в любом случае поддержу тебя, что бы ни случилось. Просто скажи, что нужно сделать, и я это сделаю.
Он посмотрел на неё как-то иначе и, кажется, впервые за всё то время, что прошло с момента её приезда, его взгляд стал по-настоящему заинтересованным.
– Спасибо, милая Иррис. Пока ничего не нужно, займись нарядами и подготовься к церемонии представления и помолвке. Я надеюсь, что всё обойдётся.
Но что-то в его голосе подсказывало Иррис, что всё не обойдётся. Слишком уж мрачным остался его взгляд.
Себастьян поцеловал её в щёку и уехал, перепоручив Иррис заботам помощницы. Та уже который день занималась портнихами и её платьями, весело щебеча о том, какой из оттенков рыжего шёлка больше контрастирует с цветом синих глаз, но Иррис её почти не слушала. Она соглашалась с каждым из предложенных вариантов, держа в руках палитру и глядя в окно на раскинувшийся за озером город.
Холмы окружали его, обступив со всех сторон первым рядом, а за ними возвышались цепочкой белые пики Аргаррского хребта, уходившего на север. Город лежал внизу, ступенями спускаясь с холмов и собираясь к порту витиеватым узором переплетённых улиц, поблёскивал золотом куполов и шпилей, словно роспись на дне глубокой чаши. Длинный мыс, выброшенный далеко в море, как клешня краба, защищал большую бухту с одной стороны, а с другой возвышалась неприступная скала. Мыс принимал на себя яростное дыхание моря, и бухта была спокойна и недвижима, как зеркало, а такелаж и мачты множества пришвартованных кораблей отсюда, издалека, выглядели паутиной, наброшенной на её тихую водную гладь.
Мазки ложились на холст ровно, и мысли Иррис были далеко…
Она лишь услышала, как внезапно замолчала Армана, краем глаза увидела её, отступающую к стене в реверансе, и обернулась.
– Джарти Таисса, – пробормотала Армана, замерев в почтительном поклоне.
Она стояла в комнате, появившись, словно из воздуха, во всяком случае, Иррис не слышала её шагов, а слух у неё был преотличный. Их не знакомили, но догадаться, что перед ней сестра её будущего мужа, было совсем нетрудно.
Они несколько мгновений разглядывали друг друга, и Иррис готова была поклясться, что в сестре Себастьяна она видит точную копию Салавара Драго, только заключённую в оболочку очень красивой женщины. Тот же ледяной взгляд серых глаз, похожих на два стилета, готовых вонзиться в самое сердце. Та же уверенность в себе, и тот же кипящий котёл огня, взнузданный крепкими цепями несгибаемой воли. Облегающее платье, перстни на пальцах и длинные волосы, аккуратно перевитые нитками розового жемчуга – просто статуя богини в храме.
– Вон пошла, – коротко бросила она Армане, даже не взглянув на неё, и помощница почти растворилась за дверью, исчезнув настолько быстро, насколько это вообще было возможно.
Сестра Себастьяна была высокой, тонкой и обманчиво изящной. Но эта точёная фигурка, затянутая в дымчато-сиреневый шёлк, не могла ввести Иррис в заблуждение. В этот грациозный силуэт было заключено всё то, что скрывает в себе такое же обманчивое изящество стальной баритты – смертоносная сила и беспощадность.
Таисса окинула оценивающим взглядом комнату – мольберт у окна, руки Иррис с палитрой и кистью, и её пальцы, испачканные красками, платья, разложенные на диване и креслах, отбросила одно из них небрежно и присела на подлокотник, сложив руки на коленях.
– Так вот, значит, кого прячет здесь мой скрытный братец, – произнесла она, разглядывая Иррис с ног до головы без всякого смущения, – но я так и думала. Ты, значит, и есть та самая Иррис из дома Айфур, которую отец нашёл в какой-то завалящей деревне на западе? А так ведь и не скажешь. Хотя… наш отец мог польститься и просто на красивое личико. Или же всё-таки нет?
Иррис от неожиданности даже растерялась.
Таисса не была вежливой. Она даже не пыталась такой казаться. Или хотя бы соблюдать элементарные правила приличия. Её взгляд оценивал Иррис, словно лошадь, выставленную на продажу. И в это мгновенье она, и в самом деле, почувствовала себя не человеком, а всего лишь средством для достижения чьих-то целей. Охотничьей собакой, от которой ждут, что она будет хорошо гнать зайцев или приносить с озера огарей. Это было настолько неожиданно и неприятно, что рядом с Таиссой Драго даже тётки, оставшиеся в Мадвере, вдруг показались Иррис, в сущности, добрыми женщинами.
– И что же ты хочешь от меня услышать? – Иррис, наконец, пришла в себя от такого внезапного натиска. – Что я просто симпатичная мордашка, которая понравилась твоему отцу или что я двигаю руками горы?
Она не хотела быть грубой. И она не хотела в первую же неделю своего появления в Эддаре испортить отношения с родственниками будущего мужа. И видят Боги, она хотела стать ему хорошей женой и уважать его дом, но…
…но уважение должно быть взаимным.
– О! Надо же! Я задела чью-то гордость! Ну хотя бы гордость есть, уже что-то, – тонко улыбнулась Таисса, встала, обошла Иррис вокруг и остановилась перед мольбертом.
Её незаконченная картина – горы, бухта, заходящее солнце. Таисса смотрела на неё некоторое время, потом обернулась и произнесла голосом, привыкшим отдавать приказы:
– Я очень надеюсь, Иррис из рода Айфур, что в тебе есть хотя бы толика того, что подразумевал наш отец, говоря о буре в твоей крови. Хотя, глядя на твою картину, я в этом очень сильно сомневаюсь.
– И что же не так с моей картиной? – спросила Иррис, чувствуя, как стало не хватать воздуха в лёгких, как в носу защипало, и единственное, чего ей захотелось в этот момент, это швырнуть палитру с красками прямо на идеальное пепельно-сиреневое платье.
– Обычная, ничего не значащая мазня. Если бы в тебе жила буря, как говорил наш отец, её сила была бы во всём, к чему ты прикасаешься, даже в этом убогом рисунке. А я её там не вижу. И это очень плохо, «милая Иррис». Для тебя.
«Милая Иррис»? Она что же, подслушивала их разговор с Себастьяном? Это ведь он так её называл.
Она захватила кистью побольше зелёного и сделала шаг навстречу Таиссе, выставив вперёд и палитру, и кисть, и чуть прищурившись, произнесла:
– Что тебе от меня нужно?
Таисса перевела взгляд на зелёную краску, а потом посмотрела Иррис прямо в глаза.
– Мне – ничего, – ответила она, будто отрезала, но всё-таки отступила на полшага назад, – но вот моему брату понадобится вся твоя сила, чтобы стать верховным джартом. И было бы лучше, если бы она у тебя всё-таки была. Потому что, в противном случае, в тебе нет никакого смысла. Совсем, как в твоей картине. И если сила в тебе всё-таки есть, то тебе следует поторопить со свадьбой Себастьяна, потому что, если о тебе узнала я, то завтра узнает и вся наша прожорливая стая. И когда они сюда доберутся, от тебя даже перьев не останется. Подумай об этом.