Loe raamatut: «На морозную звезду»

Maria Kuzniar

Upon A Frostd Star

* * *

Copyright © M. A. Kuzniar, 2023

International Rights Management: Susanna Lea Associates and the Van Lear Agency

© В. Корчевая, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

* * *

Моему мужу, Майклу Бротвуду. Я буду любить тебя, пока не покинет небеса луна и не погаснут звёзды

Пролог

Эти вечеринки всегда начинались одинаково.

Когда ночи удлинялись, с каждым днём всё раньше поглощая дневной свет. Когда зима начинала нашёптывать свою морозную песнь земле и обещание скорых первых снегопадов витало в воздухе…

Тогда, и только тогда особняк на утёсе распахивал свои величественные двери.

На приглашениях никогда не было адреса. Никто не разносил по соседнему сонному городу вести о предстоящем вечере. Из года в год день проведения вечеринки менялся. И из года в год в эти двери входили все роскошно одетые, богатые и влекомые любопытством.

Всё начиналось с шёпота, приятного волнения и искрящегося, словно пузырьки шампанского, предвкушения, приправленных щепоткой разыгравшегося воображения. Слухам о таинственном вечере, не похожем ни на одно привычное празднество, хватало всего нескольких часов, чтобы взбудоражить людские умы, разжигая желание во что бы то ни стало увидеть всё собственными глазами.

Всё заканчивалось, когда рассвет розовым вином разливался по небу и гости расходились, переполненные полученными в царстве декаданса¹ эмоциями.

Но что же было дальше? Не проходило и минуты, как последний человек переступал порог особняка, а двери уже были закрыты, вновь надёжно разделяя два мира.

Об этих вечеринках ходили легенды. Они были средоточием безрассудства, порождённого дерзкими мечтами и дивными наслаждениями.

А, бывало, и одержимостью.

Часть 1
1922

Стоит только усомниться в способности летать, как она пропадает навсегда.

Джеймс Мэтью Барри «Питер Пэн»

Глава 1

Поздней ноябрьской ночью, когда ветер холодным дыханием Борея проносился над почти замёрзшей Темзой, Форстер задумался о том, не проклят ли он.

Он начал свой день, сидя на крыле кухонной раковины. Неловко положив альбом для рисования на колено, Форстер пытался запечатлеть ласковые солнечные лучи, проникающие в окно их полуподвального этажа и подсвечивающие оставленные со вчерашнего вечера стаканы из-под виски. Будто растопленное масло. Когда половина натюрморта уже была выполнена тушью, солнечный луч сместился, и Форстеру пришлось отказаться от своей идеи. Он успел начать и в скуке забросить ещё пять эскизов, пока ближе к вечеру не сгустилась тьма, вторящая его унынию. Вскоре после этого маленькие часы на каминной полке пробили шесть, напомнив о давно оговоренной прогулке с соседом по квартире, и Форстер поспешил окунуться в отрезвляющую прохладу улицы.

Ноябрь ворвался в Лондон подобно урагану, покрыв инеем купола и шпили и вместе с этим пробудив совершенно детскую тоску по первому снегу. Это чувство усиливалось ароматом жареных каштанов, разносившимся над набережной. Форстер отправился на поиски тележки и расстался с парой монет, обменяв их на свёрнутый уголком бумажный кулёк с каштанами. Покупка согрела ему руки, и он направился к скамейке с видом на реку. Свет расположенного рядом одинокого уличного фонаря падал на булыжники мостовой, пока он наблюдал за проплывающими по течению лодками, так похожими на неспешное течение мыслей самого Форстера. Лодки освещали тёмные воды уютным светом фонарей, и ему захотелось, чтобы хоть одна встала на якорь.

Может, ему стоило научиться ходить под парусом? Тогда он бы купил небольшое подержанное судёнышко, потратил время на то, чтобы его отремонтировать, и отполировал до блеска так, чтобы оно сияло среди волн, подобно жемчужине. Он спал бы на палубе, любуясь звёздами, рассыпанными по небесному куполу. Но как тогда быть с его решением посвятить жизнь искусству? Большую часть этого года он провёл в попытках отыскать хотя бы маленькую искорку утраченного вдохновения, но все музы отвернулись от него, и его альбомы были заполнены незаконченными рисунками. Быть может, какое-то невидимое, скрытое от глаз зло прокляло его, обрекло его наброски на то, чтобы так и остаться незавершёнными. Иногда они обретали плоть и прокрадывались к нему в кошмары. Он видел женщину без лица, видел недостроенный город и лишь слегка прорисованную мужскую фигуру. Кошмары участились с прошлого месяца, когда Форстеру исполнилось двадцать девять. Третий десяток подходил к концу, а он так и не оставил своего следа в этом мире.

– Если будешь так усиленно думать, из ушей повалит дым, – раздался знакомый голос.

Форстер отвлёкся от размышлений и увидел, что рядом с ним стоял его сосед по квартире, Марвин.

– Ты когда-нибудь чувствовал неудовлетворённость жизнью? – поинтересовался Форстер.

Марвин оглядел его с головы до ног мутно-голубыми глазами и выдохнул облачко пара, отчего кончик его носа слегка порозовел.

– О чём мечтаешь на этот раз? Написать величайший роман? Стать шеф-поваром? Или… – Марвин вытянул из бумажного кулька один из каштанов, и, зажав между пальцев, повертел его, словно в поисках вдохновения. Взгляд с озорным огоньком в самой глубине остановился на реке. – Сбежать куда-нибудь под парусом?

– Ничего подобного, – солгал Форстер, отправив в рот мягкий, как сливочное масло, каштан, вкус которого принёс воспоминания о Рождестве. Он проигнорировал вкрадчивый шёпот искушения, эхом отозвавшийся на слова Марвина, обрисовавший в мыслях образ самого Форстера, создающего произведения искусства из любых ингредиентов и составляющего рецепты как поэмы. – Самый обыкновенный недостаток вдохновения, вот и всё.

Марвин глубоко вздохнул, в нём чувствовалась такая же ноющая, отзывающаяся в самых костях усталость.

– Значит, он у нас обоих, старина. Артур отверг все мои сегодняшние предложения. Мне нужно что-то стоящее, что-то, что заставит его пожалеть, что он не обратил на меня внимания. Но каждый раз, как мне в голову приходит идея или тема для статьи, я натыкаюсь на препятствие: либо над ними уже кто-то работает, либо кто-то осветил их лучше меня, либо у кого-то имеется доступ к более достоверным источникам. Я устал гоняться за обрывками информации.

Оставалось только искренне посочувствовать другу. Они познакомились, когда Форстер перебрался в Лондон из родного Нортгемптона. Тогда он был в поисках приличной квартиры, которую смог бы позволить себе пополам с кем-нибудь. Это было условием, чтобы сохранить часть пособия и комфортно жить, пока он не определился, чем ему бы хотелось заниматься по жизни. Когда Форстер был моложе, его мечты пестрели сотнями возможностей. Он видел себя в свежевыглаженном мундире и начищенных сапогах, бесстрашно марширующим в самое пекло войны. Видел себя среди парижской богемы, пишущим картины, достойные того, чтобы украшать стены выставочных залов. Видел себя в окружении созданной им семьи, любящих людей, которые расплывались бы в улыбке каждый раз, как он заходил в комнату роскошного новенького особняка. Теперь же Форстеру почти тридцать, на нём грузом лежат оставленные позади мечты и холодный ужас осознания, что на самом деле несёт с собой война, пусть он никогда и не участвовал в сражениях. Оказавшись вдали от кровных родственников, он обрёл семью – или, по крайней мере, что-то наиболее близкое к тому, чтобы называться семьёй, – в Марвине. В январе прошлого года, почти два года назад, старый школьный друг Форстера поспособствовал, чтобы между ними завязалось знакомство. Марвин разделял заветное желание Форстера сделать себе имя, и между будущим журналистом и начинающим художником быстро возникла крепкая дружба.

По установившейся между ними традиции они вдвоём прогуливались по набережной. Густой туман стелился вдоль реки, постепенно заполняя улицы, окутывая фонари и гася их мерцание.

– Пугающе готично, – Марвин, дрожа от холода, поднял повыше толстый шерстяной воротник и поправил свою шляпу порк-пай², которая, как ему казалось, делала его похожим на Бастера Китона³, этакого представителя светского общества.

Здание Парламента нависало над ними, впечатляющее своим перпендикулярным готическим стилем и обветшалой каменной кладкой. Молодые люди старались держаться на некотором расстоянии на случай, если со стен упадёт крупный камень, как это случилось пару лет назад с Башней Виктории. Когда Форстер поднял взгляд на подсвеченный циферблат часов, что-то белое прошелестело у него над ухом, вместе с тем слишком мягкое, маленькое и невесомое, чтобы быть камнем.

– Неужели снег идёт? – удивился Форстер и, стоит заметить, далеко не первый раз за этот год оказался неправ.

Он снял шляпу и прищурился, вглядываясь в белёсый туман. В воздухе кружились сотни бумажных свёртков, плавно и изящно, как крохотные лебеди.

– Это свитки, перевязанные лентой, – озвучил он свои мысли.

– Ну, не будем просто стоять и смотреть на них… Давай поймаем один, – придерживая шляпу, Марвин подпрыгнул, но вместо желаемого ухватил воздух: свёртки упорхнули из-под его пальцев и растворились в ночи, к его явному неудовольствию. Со смешком Форстер вытянул руку и без особых усилий поймал свиток, чем заслужил сердитый взгляд от своего спутника. Марвин нетерпеливым жестом поторопил его, но Форстеру нравилось растягивать удовольствие, наслаждаться каждой деталью момента. Он не спеша развязал чёрную ленту, отмечая мягкость бархата, и только после этого развернул свиток. Бумага оказалась плотной, явно дорогой, и это разожгло его интерес. Он прочёл содержимое вслух:

От второй звезды направо, и прямо до утра.

– Занятно, – пробормотал Форстер. – Интересно, на них на всех написано одно и то же? – Он стал ловить свитки, развязывать их, но остановился, прочитав содержимое ещё четырёх. Они действительно были одинаковыми. Повернулся к Марвину: – Что всё это значит? Своеобразный анонс театральной постановки? Или романа? Я «Питера Пэна» читал довольно давно…

Он осёкся, заметив пристальный взгляд Марвина, непривычно молчаливого и погружённого в собственные мысли.

– О, я точно знаю, что это значит.

Глава 2

– Я ведь говорил, что будет здорово, старина! – прокукарекал Марвин, подражая Потерянному Мальчишке, в которого сегодня нарядился.

Пройдя двери особняка, они влились в поток людей. Форстер вытянул шею, чтобы полюбоваться высокими сводчатыми потолками, где облачённые в сверкающие костюмы пятиконечных звёзд гимнасты танцевали, раскачиваясь на воздушных полотнах. Время от времени кто-то из них перелетал с трапеции на трапецию, словно падающая звезда.

– Мне всё ещё неясно, как ты понял, о чём говорилось в свитках. Там не было ни адреса, ни какой-либо другой подсказки.

Марвин наклонился к нему:

– Два года назад до меня дошёл слух о вечеринке, что устраивают в таинственном поместье на утёсе. Тогда приглашения были написаны на ракушках, которые находили в фонтанах по всему Лондону. В них говорилось: «Приходите на бал к Морской Королеве». Впрочем, в тот раз был указан и адрес. Как раз этого особняка.

– И люди правда пришли? – поразился Форстер.

– Их пришло так много, что в прошлом ноябре, когда подсказка была напечатана на бумажных пакетах с пряниками, которые раздавали с тележек на Риджент-стрит, никакого адреса уже не указали. То была первая вечеринка, на которой я присутствовал. И сегодня здесь будут все, кто имеет хоть сколько-нибудь значимое положение в обществе. – Марвин замолчал, стоило только официанту с выкрашенной в оливково-зелёный цвет кожей и маской крокодила на лице предложить им коктейли. С благодарным кивком Марвин взял с подноса два бокала и протянул один Форстеру.

– Почему я этого не помню?.. Где в то время был я? – Форстер нахмурился, принимая из рук друга коктейль.

Марвин поколебался и, понизив голос до шёпота, объяснил:

– Ты тогда улаживал свой семейный вопрос.

– А, – только и сказал Форстер. Каждый раз, когда эти воспоминания всплывали на поверхность его сознания, тело Форстера реагировало на них рефлекторно: знакомые боль и сожаление комом вставали в горле. Желая отвлечься, он отпил из бокала. Тот был завёрнут в пальмовый лист, подвязанный золотой нитью, а свисающая с ножки бирка сообщала, что данное лакомство называлось «Пыльца Фей». – Мы нашли подсказку только сегодня вечером. Как все остальные, присутствующие здесь, узнали дату и время проведения вечеринки?

Пробежавшись взглядом по толпе, он увидел всего парочку знакомых лиц, несмотря на то что Марвин таскал его за собой во все модные рестораны и клубы Лондона, куда только мог получить приглашение во имя своей карьеры. «Сити Стар» был новым перспективным таблоидом, стремящимся громко заявить о себе. Как, по-видимому, и половина Лондона. Война закончилась, и появились возможности сколотить себе состояние. А знаменитостям хотелось блистать и поражать своим великолепием. Быть может, они считали, что если будут достаточно ослепительными и настойчивыми, то смогут залить светом все мрачные траншеи своей коллективной памяти.

– Тот, кто находит подсказку, сообщает о ней нужным людям, и далее слухи разносятся довольно быстро.

– Действительно, быстро, – прокомментировал Форстер. Толпа становилась всё плотнее, людям не терпелось попасть внутрь. – И кто организатор?

Марвин беззаботно пожал одним плечом, его внимание уже приковала к себе группа фей, чьи крылья замерцали, когда холодный ветерок пронёсся по залу.

– Никто не знает. Я слышал, первые несколько вечеринок провели ещё во время войны, и они были скромнее. Ты и сам знаешь, как это обычно бывает: половина людей утверждает одно, а другая рассказывает совсем другое. С этими вечеринками связано слишком большое количество слухов, и найти зерно истины непросто. Как бы то ни было, самое время сбросить маску серьёзности, которую ты в последнее время не снимаешь. Расслабься. Выпей, потанцуй, повеселись. Сегодняшняя ночь, Форстер, – одна на миллион. – Марвин высоко поднял руки и развёл их в стороны с боевым кличем, когда они прорвались в бальный зал.

Толпа расступилась, и Форстер увидел живое бьющееся сердце этого вечера. В лагуне из шампанского покачивалась большая копия «Весёлого Роджера», неистово рокотали барабаны, под потолком раскачивались звёзды, а по краям бального зала росли папоротниковые джунгли, в их зарослях затерялись маленькие хижины, приютившие небольшие группы гостей. От этого зрелища Форстер потерял дар речи. Один-единственный вечер перенёс его из всепоглощающей скуки в мир, наполненный волшебством. Сердце в груди забилось сильнее, посылая по венам электрические разряды. Он проживал дни за днями в состоянии сомнамбулы, его жизнь напоминала пустой, лишённый любых красок холст. А сейчас Форстер словно проснулся в завораживающе прекрасной реальности.

– За ночь на миллион! – Марвин залпом допил «Пыльцу Фей» и потянулся за новыми бокалами для себя и друга.

Форстер сделал большой глоток коктейля. Этой ночью он станет одним из Потерянных Мальчишек. Его потрёпанная, залатанная одежда и грязно-зелёная краска на лице перестанут быть всего лишь костюмом, они станут отражением запертого внутри тела безумия. В бархатно-мягком коктейле сладость мешалась со вкусом какого-то незнакомого фрукта, и как только Форстер осушил бокал, вечер взорвался оглушительным весельем. Воздух внутри был настолько влажный, будто кто-то тайно доставил в особняк клочок тропического леса. Среди пальм мерцали крошечные огоньки, и Форстеру подумалось, что это феи рассыпают свою волшебную пыльцу, растворяя в ней все его переживания и страхи. Освобождая его. Они с Марвином обменялись ухмылками.

Какое же это было захватывающее дух чувство! Не ощущай себя Форстер настолько живым, он бы забеспокоился, что всё происходящее вокруг – лишь сон. Что-то глубоко запрятанное внутри него пробуждалось, открывая глаза после глубокой дрёмы.

Капитан Крюк разразился хохотом, когда несколько Потерянных Девочек поймали его в сети, свисающие с одной из пальм, и украли его крюк. Ветхие деревянные плоты заскользили по шампанским водам лагуны к пиратскому кораблю, чья верхняя палуба служила танцевальной площадкой. Мужчины и женщины со слюдяными искристыми крыльями за спиной пронеслись мимо Форстера, и до него долетели обрывки их разговора:

– Вы видели хозяина вечера?

– Нет, где же он?

– Я слышал, это хозяйка, до неприличия богатая наследница…

– В самом деле? Кое-кто сообщил мне, что это иностранный принц…

Снаружи продолжался снегопад. В Лондоне снега не было, но здесь, всего в часе езды от столицы в глубь сельской местности, природа была в крепких объятиях зимы. Толстое белое одеяло укрывало землю. Здесь Форстер мог оставаться вечно юным. Мог стать Питером Пэном во плоти. Очарованный, он бродил по праздничному залу. Остановился у пожирателя огня, оставившего пламенную надпись: «Никогда не взрослей».

«Не буду, – подумал Форстер, хватая с подноса очередной коктейль. – Я буду жить в сейчас вечность, пока мир не перестанет истекать кровью времени…»

Фея с крыльями, вобравшими в себя лунный свет, внезапно возникла перед ним и вручила пергамент.

– Удачи, – пожелала она и подмигнула.

Пергамент оказался пиратской картой с неровными краями, заляпанной коричневыми пятнами чая. На ней красовался манящий крестообразный знак. Форстер рассмеялся от восторга и отправился на поиски. К нему вскоре присоединилась Потерянная Девочка, её улыбчивое и нежное смуглое лицо с медовыми глазами не могло скрыть азарт соперничества. Ночь сгущалась, коктейли действовали как по волшебству, а Форстер с Потерянной Девочкой гонялись друг за другом, прорываясь сквозь царившее вокруг безумие. В какой-то миг Форстер, спотыкаясь, запрыгнул на один из плотов, и тот закачался на волнах, отчаливая от берега. Пришлось покрепче вцепиться в брусья, чтобы не свалиться в шампанское. Празднующие с соседних плотов одобрительно заулюлюкали, опуская бокалы в шипучие воды, чтобы вновь наполнить их.

– Порядочные джентльмены так не поступают. – С берега донёсся смех Потерянной Девочки.

Опустившись на колени, Форстер заметил в центре плота очертания квадрата. Да это же люк! Он с победным кличем открыл его.

– Прошу прощения! – прокричал он через плечо, заглядывая внутрь тайника. – Я растерял все свои манеры от золотой лихорадки!

Форстер поднял над головой найденные золотые слитки.

Потерянная Девочка прыгнула в лагуну и доплыла до него. Дальнейшее изучение слитков показало, что под золотой обёрткой скрывался тёмный шоколад. Феи с соседнего плота покинули его, чтобы искупаться в водах лагуны. С грохотом, с каким стреляют пушки, вверх взлетел праздничный фейерверк. Ещё один, и ещё, они заполняли собой пространство бального зала, пока не стало так ярко, что на миг Форстер решил, что оказался в котелке с волшебным сверкающим зельем. Под бой старинных часов Форстер пил и танцевал, кружился в танце и снова выпивал. В костюме, что сиял ярче самого солнца, с потолка, кружась, спустилась одна падающая звезда. Она приземлилась ровно на штурвал «Весёлого Роджера», подсвеченный вспыхивающими фейерверками.

Это было последнее, что Форстер запомнил с того вечера.

В водах лагуны плескалось шампанское, Питеры Пэны и Венди Дарлинги отбивали каблуки на палубе «Весёлого Роджера», и Потерянные Девочки в подбитых мехом накидках соприкасались с тайнами, что несла в себе ночь. Мой дом пропитывался воспоминаниями о юности, украденных поцелуях, душераздирающих мечтах о любви. В течение одной короткой ночи мы вступали в чарующий мир, полный надежд и возможностей.

Кем же была я?

Я была девушкой, сотканной из блеска и желаний. Полночным видением, явившимся из самой холодной зимы. Уже завтра меня здесь не будет. Но сегодня, в эту самую ночь, я буду пить шампанское, пока оно бурлящими потоками золота не потечёт по моим венам. Буду танцевать, пока в моём сердце не растает лёд. Буду целоваться, пока от поцелуев не припухнут губы. Буду жить, пока не станет больно.

Глава 3

Спустя четыре недели Рождество опустилось на Лондон подобно праздничной накидке. На улицах мерцали нити электрических огней, каждый уголок города гудел в радостном предвкушении. В Ковент-Гарден привозили на продажу вечнозелёные ели, на вокзал Паддингтон прибывали огромные мешки с рождественской почтой, а родители толпились в очередях на вход в «Гемеджес» на улице Холборн, чтобы пройтись по торговым рядам и приобрести игрушки в подарок для своих чад.

– Так куда направляемся? – Форстер потер шею, разминая скованные напряжением мышцы. Он провёл ещё один день, сидя перед чистым листом бумаги, вспоминая падающую звезду и лицо, которое то появлялось во снах, то исчезало, словно мираж.

Марвин прикурил турецкую сигарету. Эта была пачка с ароматом «Хабанита»⁴, сладковатым и дымным, с лёгкими землистыми нотками. Он словно перенёс их на базар в Марокко, где можно было полюбоваться выставленными на прилавках кожаными сандалиями и яркими, цвета закатного солнца, специями. Но они с Марвином спускались в самое подбрюшье города, где спёртый горячий воздух был наполнен грохотом поездов, проносящихся по тоннелям. Форстер вдруг осознал, что прослушал, о чём говорил Марвин.

– Ты видел, под каким впечатлением от той вечеринки были люди весь прошлый месяц, – продолжал тот. – Публику привлекает подобный ажиотаж, – он указал сигаретой, – и знаешь, почему?

– Почему же? – спросил Форстер.

– Потому что всех интересует не только само мероприятие, но и те, кто его посетил. Подумай сам, люди отбрасывают лишние ограничения и условности, изливают души за коктейлями. Их тёмные секреты всплывают наружу. Становится всё более очевидным, что люди жаждут подробностей такого рода вечеринок… Даже не так, люди жаждут подробностей о людях, которые их посещают. Всё сходится. В конце концов, именно по этой причине ложи в театрах обращены скорее к зрителям, чем к сцене.

– Тогда, полагаю, на галёрке сидят боги современного общества. – Форстер на мгновение подумал, что это хороший сюжет для картины, но отмёл эту идею. – Так и что ты намереваешься сделать? Стать доверенным лицом для богатых и знаменитых? Дерзкая мысль, даже для тебя. Весь этот план перестанет работать в ту же секунду, как ты напишешь о них статью. И мне казалось, что ты больше заинтересован в освещении политики? С чего такие перемены?

Поезд остановился, скрипя тормозами. Они сели в вагон, наклонившись друг к другу поближе, чтобы продолжить разговор.

– Похоже, моё начальство постепенно склоняется к другому направлению, всё дальше уходит от политики, – в голосе Марвина отчётливо слышалось раздражение. – Такими темпами мне лучше стать светским обозревателем, чтобы сделать себе имя. Буду собирать информацию у хорошо осведомлённых источников, посещать модные светские мероприятия и писать о них. Начну с того, что дам засветиться в газетах тем, кто хочет быть в центре внимания – считай, взаимовыгодное сотрудничество. А как поднимусь, смогу писать о том, что мне действительно важно.

– Думаю, вполне приемлемое решение, – Форстер кивнул. И хотя он был рад, что у Марвина есть чёткий путь к намеченной цели, он не мог не позавидовать его уверенности и настойчивости. Та вечеринка всколыхнула что-то в душе Форстера, и он надеялся, что это ознаменует для него перемены. Вернёт вдохновение. Станет первой страницей в его новой жизни. Как это было наивно с его стороны. С тех пор как он покинул поместье на утёсе, его жизнь вновь свелась к монохромной палитре. Ни один из холстов перед ним так и не наполнился безумными яркими красками, которые Форстер надеялся привнести в свою жизнь.

– Значит, и у нашей сегодняшней прогулки есть вполне определённая цель?

– Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд⁵ вызвали бурю эмоций среди своих поклонников, когда на прошлой неделе вместе появились на публике, – взволнованно зашептал Марвин, – и мне доподлинно известно, что сегодня пара планирует заглянуть в клуб «Ректор».

Друзья вышли на Тоттенем-Корт-роуд, где их уже ждала Роуз, прислонившись плечом к фонарному столбу. Впервые они познакомились с самопровозглашённой светской красавицей на благотворительном вечере в бальном зале «Клариджес», куда газета отправила Марвина в прошлом году. Роуз Райт обладала очаровательным задором и всегда была не прочь приятно провести вечер. Выглядела она очень эффектно: большие золотисто-карие глаза, волосы шоколадно-каштанового оттенка, уложенные в модную причёску с подколотыми вверх локонами, и платье прямого силуэта с заниженной талией и пышной юбкой на кринолине, такого насыщенного цвета индиго, который Форстеру захотелось попробовать перенести на холст. Марвин не мог оторвать от неё глаз.

– Рада, что вам нравится. – Роуз одарила их прелестной улыбкой и покрутилась на месте. Юбка приподнялась, и подуй ветер посильнее, он мог бы подхватить девушку и пронести высоко над крышами Лондона. – Удивительное везение, не находите? Ведь я заказала его из Парижа, и оно пришло как раз к сегодняшнему вечеру.

Её улыбка стала шире, она подала мужчинам руки, и те с готовностью приняли их. В клуб они зашли вместе.

Внутри их ожидал столик с накрахмаленной белой скатертью, притулившийся в углу в задней части зала. Музыканты играли что-то пронзительное и дерзкое, Форстер не мог не узнать этот стиль. Джаз пробрался в Лондонские ночные клубы, прибыв с жаркого Американского Юга и пройдя через спикизи⁶ Чикаго и Нью-Йорка. Форстер наклонился, чтобы получше рассмотреть играющих, но не вышло – всему виной было неудобное расположение занятого ими столика.

– Отсюда удобно наблюдать, – объяснил Марвин, лукаво подмигнув своим спутникам. – Люди всегда смотрят вперёд, никто даже не предполагает, что кто-то может наблюдать за ними со спины.

– М-м, это так волнительно, дорогой, мы будто тайные агенты, – хихикнула Роуз, поправляя причёску. – Может, закажем что-нибудь выпить?

– Я принесу. – Марвин вскочил на ноги. – Чего бы вы хотели?

Форстер спрятал улыбку. Восхищённые взгляды Марвина, прикованные к Роуз, становились всё более очевидными, и он не мог понять: то ли Роуз действительно их не замечала, то ли притворялась.

Выпив по две порции джин-кобблера, они встали со своих мест и присоединились к танцующим. Но Форстер не ощущал тех электрических разрядов, что пронизывали тело в ночь вечеринки. Вскоре он вернулся за столик и погрузился в меланхолию: Рождество не за горами. Ещё одно Рождество, которое он проведёт в компании Марвина, поскольку за последний год отношения с собственной семьёй у Форстера окончательно разладились. Можно даже сказать, закончились: ближайшие родственники стали для него чужими. Печальные воспоминания, цепляясь друг за друга, вытягивали на поверхность другие, ещё более угрюмые. И как только они оседали, Форстер был готов задохнуться от боли.

Он потерялся в собственной жизни.

Из грустных размышлений его вырвал Марвин, вручив очередной коктейль.

– Забудь о них, – он перегнулся к Форстеру через стол, чтобы перекричать нарастающий ритм джаза. – Они и мизинца твоего не стоят, и если они не способны принять тебя таким, какой ты есть, значит, они поголовно дураки. Ты заслуживаешь лучшего.

Горло перехватило от его слов.

– Спасибо. – Форстер сделал глоток и указал рукой с бокалом в сторону танцевальной площадки, где, встряхивая волосами, покачивалась в такт музыки Роуз. – Видел уже знаменитую пару?

– Нет. Судя по всему, мой источник ошибся. А может, у них изменились планы. Это в любом случае не имеет значения, рано или поздно я найду, о чём написать.

Форстеру оставалось только кивнуть, его взгляд стал пустым, стеклянным.

Быть может, ему следовало остаться дома и написать пару картин с праздничными пейзажами Лондона. Изобразить домики в георгианском стиле с венками омелы на выкрашенных в красный дверях, или окна, бросающие на прохожих свет, или детей, прижимающихся носами и ладошками к витринам магазинов игрушек, или пухлых малиновок на заснеженных ветвях деревьев. Все эти картины потом можно было бы продать на уличном вернисаже. И всё же глубоко внутри, в тёмном месте, где единственным звуком было его сердцебиение, Форстер уже знал: он бы не сделал ничего из этого. Нет, он бы остался дома ради того, чтобы пораньше лечь спать и увидеть сон о той ночи в поместье на утёсе. Ночи, где под неистовый ритм барабанов сверкали звёзды и переливались волны шампанского в лагуне. Ночи, где было совершенно неважно, что он Потерянный Мальчик. Ночи, где его бесцельные блуждания одобрили, где в награду за них он получил карту сокровищ. Ночи, пронизанной волшебством, которое впиталось в самого Форстера и проникло в его мысли наяву, словно преследуя и не давая думать ни о чём другом.

Быть может, в одном из этих снов он всё же запомнил бы её лицо.