Loe raamatut: «Голоса возрожденных»

 
Услышьте зов дурных веков,
Несущийся тревожно,
Сквозь ширь плененных островов,
Где каждый непреложно
Ведет борьбу за плоть и кров
С врагом всем незнакомым,
Чьи монстры с тысячью рогов
Пресытятся искомым.
 

© Издательство «Перо», 2022

© Маслов М. А., 2022

Глава 1
Двенадцать фотографий

Белоснежный коридор, подсвеченный доброй сотней люминесцентных ламп, уходил вдаль. Он, словно тропа к истине, пролегал вплоть до четвертого корпуса, где располагались, практически одна за другой, три небольших лаборатории. Два бассейна для разведения рыбы, десяток технических помещений и кабинетов, столовая для персонала – все это, в довесок, было собственностью института морских исследований в Бергене, собравшего под своим крылом ученых, практикантов, техников и прочих заинтересованных людей. Как жаль, что ощущаемая ранее домашняя гостеприимность этих стен, выраженная в улыбках персонала, в уюте рабочих кабинетов, в шутках раззадоренных лиц, мгновенно улетучилась, когда прямиком из Осло в этот чертог науки был доставлен особый, таинственный груз. Никто не знал, что это, но теперь загадочная отягощенность свинцовой мыслью поселилась в каждой голове. Особь, названная в первейших отчетах как Incognita X 2.0, была мертва и потому не спешила в череде поспешных исследований давать всем необходимые ответы. Ученые же, контактирующие с ней, были вынуждены подписать соглашение о неразглашении, тем самым поставив себя в положение подконтрольных лиц. Конечно же, никто и не полагал, что крохотный институт по изучению популяции акул и их видов сможет пролить на все это свет. В их сумбурном отчете на два листа было мало что вразумительного. Все, о чем там говорилось, сводилось к информации о некоем рыболовецком судне «Эбигейл», о членах его небольшой команды и о находке, попавшей к ним в руки. Хотя в конце этого «студенческого» отчета было еще кое-что, сразу под красной итоговой чертой. Всего два слова, на ладони таинственности, говорили об одном: «Вид не определен». Но, несмотря на все это, институт в Осло сделал эти исследования возможными, что было достойно благодарности. Во-первых, они осведомили о находке институт морских исследований, а во-вторых, обеспечили сохранность неизученного вида. Пониженная температура позволила предотвратить разложение тканей, лишила жизнеспособности более двух видов бактерий, а главное, снабдила ученых необходимым временем. Но череда первейших исследований, проведенных понаехавшими специалистами, приоткрывала только край истины. Например, довольно известный микробиолог из Осло, Марта Гун Хансен, взяв пробу с тканей особи X 2.0, обнаружила бактерии сенной палочки и сальмонеллы и, более того, закрыла посещение лаборатории на пять дней. Конечно, основания для этого были довольно существенными. Еще бы, предположение о наличии в тканях серотипа холерного вибриона – это вам не шутки. Но предположение не подтвердилось, та бактерия, что Марта ошибочно приписала к роду вибрионов, оказалась никому не известной. И при понижении температуры с минус шести до минус двенадцати градусов Цельсия окончательно утратила жизнеспособность. Теперь особь Incognita X 2.0 длиной в семь футов была доступна для новых исследований, а женская голова, обнаруженная в ее брюхе и компактно разместившаяся в небольшом лабораторном холодильнике на столе, ожидала заключения иных экспертов.

Океанологу Гретте Франссон, специалисту по морской биологии, не терпелось посетить лабораторию. Она прибыла сюда особым рейсом из Осло семь дней назад, поспешно собрав в свой чемоданчик все необходимое. Серые глаза, полные нетерпения, могли найти истину во всем, поджатые тонкие губы будто говорили о ее негласных переживаниях, а волос, затянутый в жидкий хвост, мышиного, серого цвета свидетельствовал о попытках собрать свою жизнь воедино. Впрочем, они пока что были не вполне успешными – расставание с молодым человеком, пойманным на измене, ссора с единственным родителем – матерью, да и чрезмерное трудолюбие, ведущее к одиночеству. Но Гретта могла месяцами об этом не думать. И сейчас белый коридор до корпуса под номер четыре, словно путь первооткрывателей, вел ее к одной, но самой верной цели, к той, что, в отличие от всего, она хотела достигнуть. Она, с фотоаппаратом наперевес, несмотря на свои тридцать пять лет, выглядела возбужденной девочкой, собирающейся сделать несколько особых снимков особи X 2.0. А точнее, ее костяного нароста на затылочной части, жаберных щелей и, конечно же, плавников.

За ней приставучим хвостом увязался моложавый ихтиолог – Иосиф Хольмберг, молодой парень местного пошива, ни на миг не закрывающий своего рта. Она, оглянувшись, внимательно посмотрела на него, задумавшись о том, какому типу женщин он мог бы приглянуться, но, увы, кроме прекрасного чувства юмора, что она успела оценить за пять дней ожидания, Иосиф не имел никаких достоинств. Его глазки на угловатом, вытянутом лице никогда не останавливались на одном и том же более пяти секунд. Они словно во всем искали ток привлекательной интересной жизни, и, по мнению Иосифа, Гретта такую жизнь и вела.

– Вот только представь, моя дорогая Гретта, как о нас заговорят во всем мире, когда наши исследования будут обнародованы, – молодой пройдоха, думая обо всем этом, несомненно, предвкушал тот момент, когда молодые девы в округе наконец-таки проявят к нему особый интерес.

Гретта, улыбаясь во весь рот, посмела опустить его с небес.

– А ты, как я посмотрю, держать рот на замке не намерен. И соглашение тебе не помеха, – она посмотрела на него через плечо. – Вот только не приписывайся к моим открытиям. Стой в стороне и смотри, и, быть может, тебе что-нибудь перепадет.

Иосиф, словно опечаленный щенок, заскулил:

– Ну хоть слово в отчете обо мне будет? Ну, типа, такой-то, такой-то, помогал великой Гретте Франссон измерять длину плавников, держать линейку, приносил ей кофе. Я же отличный малый! Еще и ихтиолог. А?

Он поспешил, и, опередив ее, замаячил у нее перед глазами.

– Ты такой приставучий, словно муха в моем кабинете в Осло, – выдала она, а ее лучезарная улыбка сверкнула блеском белоснежных зубов.

– Муха? – с досадой переспросил Иосиф.

– Ну хорошо, – ущипнула его за щеку Гретта. – Как шмель в саду моей матери. Но надоедливый шмель.

Ее тонкие пальцы ухватились за фотоаппарат, и нацеленный на парня объектив озарился вспышкой.

– Фото на память, – облизнулась она. – Когда я буду купаться в лаврах славы, иногда буду вспоминать о тебе. Ты, мой дорогой Иосиф, словно Incognita X 2.0 – штучный товар.

Затем ее взгляд, коснувшись его плеча, устремился вперед, где белела металлическая дверь.

– Ну вот и пришли.

Небольшой закуток три метра на два, по рекомендации Марты Гун Хансен, поспешно был переоборудован во что-то невообразимое. Теперь обязательными условиями посещения лаборатории были, конечно же, ключ-допуск, специально прорезиненный белый костюм, респиратор, перчатки и очки, а вдобавок ко всему прочему дезинфекция потоками пара на входе и выходе.

«Что же, безопасность превыше всего», – подумала Третта, натягивая на ноги широкие штанины защитного костюма.

За соблюдением всех этих условий посещения X 2.0 следили камеры, а за ними приставленная охрана.

– Ты возьмешь меня с собой? – неожиданно спросил Иосиф, пялясь на пропуск, висевший у нее на шее. – У меня нет допуска и никогда не будет.

Третта, помедлив с ответом, посмотрела по сторонам, затем на камеру в левом углу, под потолком и, переведя на него свой взгляд, прошептала:

– Ты, конечно же, можешь пройти со мной, но я не уверена, что у тебя не будет в связи с этим проблем.

Иосиф возликовал:

– Наплевать! Это же так интересно! – и поспешно снял с вешалки рядом еще один прорезиненный костюм.

Теперь, когда вся амуниция была надета, они напоминали собой вирусологов, угодивших в пекло массовой пандемии. Чуть дальше, на малой прорезиненной площадке, располагалась установка дезинфекции с красной кнопкой на своей панели. Третта с нетерпением нажала на нее, и струи пара обдали их тела. Затем она приложила свой ключ к считывателю, раздался скрежет, и зеленый огонек, дал им понять, что доступ подтвержден. Металлическая дверь больше не сдерживала их любопытство.

Эта была обычная лаборатория, как и многие другие в округе. У стены стоял стеллаж с пробирками, от малых до больших, затем, чуть дальше, виднелась утопавшая в тени лабораторная центрифуга, словно монстр из ночных кошмаров. Стол с тремя микроскопами и парой холодильников, громоздкий монитор, шкафчик с разноцветными реагентами, разлитыми по пузатым колбам, в общем, все то, что было необходимо любому лаборанту в этих местах. Но главное, ради чего они пришли, покоилось на металлическом столе, в центре этого помещения, и было накрыто в этот час пластмассовым полупрозрачным саркофагом.

– Вот видишь, ты бы без меня не обошлась, – утвердил Иосиф, вцепившись в крышку прозрачного гроба.

Гретта признала этот факт. Об этом она и не подумала. И вот неуемные искатели, корячась, сняли пластмассовый заслон, положив его чуть дальше на пол, и застыли в созерцании этого чуда.

Incognita X 2.0 походила на машину для убийства. Острый костяной шип на затылочной части длиной шестнадцать сантиметров наверняка проткнул на своем пути немало хищников. Мощные челюсти, сомкнутые как пластины тисков, были способны переломить даже толстые кости. Прочная чешуя, к слову сказать, изрядно попорченная баграми рыбаков «Эбигейл», представляла собой подобие панциря и однозначно отбила немало свирепых атак.

– Поражает, не так ли? – произнесла Гретта.

– Что именно? – уточнил у нее пройдоха.

Этот вопрос не имел никакой цели, потому что вырвался с губ Иосифа непроизвольно. Он смотрел на монстра уже минуту взглядом завороженного юнца, познавшего что-то другое, нежели обычные вещи. Но Гретта все же ответила ему:

– Посмотри на строение его черепа, прочное и мощное, схожие особенности имел морской хищник девонского периода – Дунклеостей¹, – она провела пальцами по боку X 2.0. – А чешуя словно состоит из дентина, что точно относит его к древним эпохам. Но каким образом он оказался здесь?

Иосиф призадумался, а затем, сведя глаза в кучу, воскликнул:

– Геотермический карман! Ну или петля времени.

Гретта рассмеялась.

– И чему вас учат в институтах? Петля времени? Смех, да и только.

– Между прочим, сам Джордж Барлоу, местный палеонтолог моего возраста, причислил его к роду Ортакантус².

– Чушь, – замотала головой Гретта. – Если он считает, что наличие шипа на затылке говорит об этом, то он полный идиот. Принеси-ка лучше измерительную ленту. Вон там, на столе.

Направление ее руки отправило Иосифа прямиком к столу, где белели небольшие холодильники. У которых, собственно говоря, он и завопил, как маленькая испуганная девочка. Гретту мгновенно осенило: в первом отчете наверняка недалеких лаборантов говорилось не только об особи Incognita X 2.0, но и о женской голове, которую они шуточно окрестили головой Медузы Горгоны. Да, она была там. Ее руки коснулись плеч Иосифа, и он вздрогнул. Это вторая вещь в мире, от которой он не отводил своих глаз так долго.

– Жуткое месиво, – прошептала Гретта. – Эта находка в брюхе X 2.0 ошеломила даже экспертов. Обладательница этой головы не была человеком.

– Это почему же? – поинтересовался пройдоха.

– На ее затылке полно усиков и наростов.

– Наверняка папиллом, – сказал Иосиф.

– Нет, – парировала Гретта. – В затылочной зоне, под мягкой кожей, обнаружили корни неопределенного растения, что, очевидно, являлось при жизни этой женщины ее симбионтом.

Иосиф проглотил ком слюны, скопившийся во рту. Казалось, что еще немного, и он рухнет без сознания прямо на кафельный пол. Благо этого не случилось.

Через минуту мерная лента, приложенная к внушительному наросту, отчетливо показала им шестнадцать сантиметров костной ткани. Гретта сделала снимок.

– Итак, – произнесла она, – затылочный шип имеет структуру костной ткани, нараставшей постепенно, слоями, на протяжении взросления X 2.0. Левый плавник намного короче правого, налицо выраженная атрофия. Жабры, – ее пальцы расширили жаберные щели, – полны слизкой массы. Иосиф, возьми пробирку, нужно взять образец. На туше отчетливо видны пузырьковые образования, как при газовой эмболии, что, учитывая среду обитания данного вида, полный бред.

Иосиф, морщась, заталкивал в пробирку зеленую слизь, скопившуюся на жабрах. Несколько фотовспышек ослепили его глаза.

На брюхе X 2.0, там, где чуть дальше зиял ровный разрез, Гретта заприметила синеватое пятно, полускрытое под тушей. Она предприняла попытку перевернуть рыбу на бок, но ее сил и сил ихтиолога было недостаточно. Однако эта попытка способствовала появлению на столе небольшого осколка желтоватого цвета, наверняка покоящегося занозой в брюхе монстра и вот покинувшего свой чертог.

– О, как интересно! – удивилась Гретта. – Похоже, мы с тобой везунчики. Скорей, мой дорогой Иосиф, еще одну пробирку.

Пока Иосиф метнулся к стеллажу с пробирками, осколок, зажатый между подушечками двух ее пальцев, прорезав резину, уколол ее.

– Как больно, – досадливо обронила Гретта, но не выпустила его из рук.

В мгновение легкая слабость ознобом прошлась по ее коже и отступила прочь, когда крохотный осколок оказался на дне пробирки.

– Двенадцать фотографий, много интересных фактов и осколок в пробирке. Мой дорогой Иосиф, поклянись, что это останется между нами.

Иосиф наконец-таки почувствовал всем нутром тот самый ток интересной жизни, что всегда обходил его стороной. Теперь он часть этого течения, теперь он хранитель тайн.

Глупое лицо ихтиолога покивало ей в ответ. Она была рада этому. Но ее глаза, заподозрившие неладное, устремились к красному огоньку, пульсирующему в дальнем темном углу лаборатории. Это была камера.

Глава 2
Место белых сов

Если вы спросите, что представляет из себя белоликая А́ския, я отвечу вам без промедления: в текстах книгомора это остров белых сов. Когда-то в далеком прошлом сам ри́хт Оргу́нский, глядя на своего подрастающего сына Армахи́ла, писал в своих трудах, что А́ския – это чертог лесных духов, раскидистых хвойных шулье́р³ и очаг грядущих восстаний. Что он имел в виду под восстаниями, так и осталось загадкой, смерть от бурой лихорадки закрыла на засов дверь истины, как и рот благочестивого ри́хта. Время шло, гладкоствольные шулье́ры росли ввысь, превращая А́скию в тенистое место, где и назревал очаг грядущих бед.

Сначала под предводительством лесной шаманки Ба́йдо Лу народ сплотился воедино. Методом пыток, убийством неугодных, внушением идей ведомым и направлением истинно ведущих был построен оплот племени. Они все помнили дом по ту сторону от арки, называемый Це́ртой, бескрайние земли, лесных правителей Гно́у и Ча́рдо, завоевавших белоликий континент, они помнили вездесущую богиню плодородия и время ее жатвы. И все это манило их назад, к двери, что так и не открылась. Но Ба́йдо Лу приструнила живущих прошлым, заставив понять, что теперь они рука ее власти и стремлений.

Для установления своей воли ей потребовалось лишь маленькое войско числом в сотню душ, и оратор высшей крови – но́рф⁴ Визрео́н, умело подбирающий слова. Его речи, словно журчащие ручьи, успокоили восставших, которые остановили буйства ведомых, ведомые подчинились правительнице Ба́йдо Лу, что, к слову сказать, понесла в утробе великое чадо, смуглую девочку, названную в честь богини плодородия Баки́ной. Отцом Баки́ны, как считали многие, был лесной дух До́лдон – покровитель болот и трясин. Но если отбросить слабоумие и веру в фантастических существ, то отцом наследницы белоликой А́скии был Визрео́н, давший лесной правительнице свое семя.

Ба́йдо Лу разделила весь народ на племенные касты. Правящая каста называлась кастой «белых сов», ее члены носили одежды, сплетенные из трав и перьев. В нее входили только те, кто мог заклинать, предсказывать и направлять. Такой была Ба́йдо Лу, такими были и ее приспешники. Каста «когтистых псов», вторая по значимости, воспитывала в своих рядах лесных воинов, постигающих науку стрельбы из лука, метания копья и тактику стремительных атак. Они носили лишь набедренные повязки из кожи животных, а на их телах угольными стержнями были запечатлены диковинные формы псовых глаз. Кастой «тенистых рум», или попросту сизооких антилоп, называли добытчиков еды, собирателей плодов и разжигателей вечерних костров. На других островах такие назывались обслугой, и всего-то. Но здесь все имело свой дух, как и прелесть иных завуалированных форм. Замыкала этот порочный круг каста «подземных зи́ф» – кротов, роющих ходы. В нее входили те, кто возводил жилища, выстругивая их в древесных стволах, те, кто плел ладьи, нарезал стрелы, натягивал луки, при этом не задавая никаких вопросов. Именно посредством этих трудяг в центре А́скии и появился чертог власти, названный Церто́вьей Но́вью, раскинутый в тенях от шулье́р на добрые полверсты. Он выглядел как необъятное гнездо с великими древесными нефами из шулье́рских крон, ступенчатыми насестами и чашами покоя, где любили спать властвующие по крови. Троном Ба́йдо Лу служили уродливые корни у кромки гнезда, прорвавшиеся из толщи земли. «Зи́фам» лишь нужно было придать им форму, и Церто́вья Но́вь завеяла властью. Эту власть и унаследовала юная Баки́на, как что-то само собой разумеющееся.

Прошло множество лет, превративших Баки́ну в старуху, множество дней, не поселивших в ее утробу дитя, множество ночей, остывающих, как и ее власть. И теперь все то, чем жила шаманка, были мысли о том, что будет с народом, когда она оставит этот мир. И никакие заклинания воздуха, никакие лечебные мази и настои не могли вернуть ей утраченную молодость. Если она умрет, а она умрет, то пусть трон займет ее верный оратор – но́рф Ге́ссар, сын великого но́рфа Везрио́на. И да поможет ему в установлении власти сам Нипра́г, на то есть обещание, власть за власть.

Восстания – вот что ожидало эти земли после ее смерти. Время, когда любой и каждый сможет биться за власть, но власть будет у того, на чьей стороне будет войско, пусть и ненавистных ею кэру́нов.

Священный Союз, великие правители с чернильными сердцами внутри. Она с легкостью нарушила все его законы лишь потому, что знала об их корысти. Они попытаются, да, они точно попытаются разорвать А́скию на куски, но этому не бывать, если на трон взойдет новый правитель. И сейчас, смотря в лицо но́рфу Ге́ссару, она не утратила веру в завтра.

Он был приятной человекоподобной наружности. Голубые глаза сияли словно сэ́йланжские по́фы, пухлые губы манили собой прекрасных лесных дриад, облюбовавших все правящее гнездо. Его мускулы, прикрытые минимум одежды, говорили о том, насколько усердно он отдавал себя тренировкам по выносливости Ку́лта. Темная кожа сходилась на обнаженной спине, как и на груди, розоватыми пигментными пятнами, больше напоминающими спиралевидные узоры, нежели что-то хаотичное. Очень часто старая Баки́на, словно заботливая мать, гладила его плечи, склоненные перед ней, чувствуя к нему ничем не объяснимое родство. Ему было восемь тысяч триста тридцать пять лун, ей же уже и не сосчитать. Но когда он родился из утробы прислужницы Пи́тты, но́рф Визрео́н доживал свои последние дряхлые дни, а наследнице власти было уже ни много ни мало, а семнадцать тысяч лун.

«Эти луны превращают нас в прах», – подумала Баки́на, присев на окостенелые корни великого трона.

Но́рф Ге́ссар, вооружившись белым пером, пергаментом и горшочком с черной смолой деревьев Э́ку, произрастающих возле отрога изгоев, сидел по правую руку от шаманки и был готов писать по-кэру́нски ее высшую волю. За возвышением, на котором находился трон, простирались ступенчатые насесты, на них восседали представители касты «белых сов». Шаманы, разодетые в травяные одежды, покуривали в костяных трубках ди́сову траву, похихикивая от образов, снизошедших в их пустые головы. Когда-то, а точнее восемь лет назад, ее завезла сюда плодотворица Са́лкса, старая Бирви́нгия, получающая за это маленькое удовольствие, выращенное на собственных полях, три тысячи изумрудных пет в год. А нынче, к слову сказать, она снова находилась в этом природном зале, но уже пленницей, закованной в прочные цепи. Место, которое было ей отведено, находилось на самом нижнем пороге, сразу после насестов, где располагались служители из касты тенистых ру́м и воины когтистых псов. Они-то ее и держали, как собаку на крепкой поводке.

– О великая королева Са́лкса, – надменно обронила Баки́на, – пиши, мой Ге́ссар.

Юный но́рф, макнув кончик пера в горшочек, принялся выводить на пергаменте стройные буквы.

– С прискорбием к вашему положению, по отношению к зирда́нскому варвару, я вынуждена принести вам еще больше плохих новостей.

Баки́на взмахом руки, родившим напористый ветер, повелела служке принести курительную трубку и поджечь в ней щепотку травы. Та поспешно исполнила ее волю, склонившись перед ней, как подобало самой низшей касте.

– Во время притаргского заката, – продолжила она, – что воспылал три луны назад, заката ами́йских охотников и диких воплей из бездны Гесса́льских вод, мои воины узрели растерзание вашей «Северной Пирэ́ллы». Она проплывала возле берегов А́скии, когда от буйства или же возмездия подводных сущностей, нарекаемых Гива́лами, ее мгновения были сочтены.

Лживая старуха выпустила из легких потоки дыма, что, клубясь, походили на бестелесный духов.

– А ты освоила кэру́нский! – чья-то напористая речь пламенем сорвалась от нижних порогов. То была склоненная перед властью, неумытая Бирви́нгия, сотрясающая свои цепи.

– За столько лет, с последней нашей встречи, – отозвалась Баки́на, – Ваш несносный язык паразитом залез в мои мудрые мысли. Так что и не вытянешь.

Бирви́нгия плевалась от этих слов, ведь она хоронила ее буквально заживо.

– Пиши, Ге́ссар. – повелела шаманка, отмахнувшись от от причитаний неугодной старухи, как от мухи. – К моему большому сожалению, о великая Вессанэ́сс, мои ладьи подоспели к месту крушения слишком поздно. Нам с трудом удалось отогнать изумрудных монстров и обнаружить десяток разорванных тел на водной колыбели. Наверняка вы хотели отправить к нам гонцов для чего-то важного, но, увы, они не сошли на берег.

– Гадина! – выпалила плодотворица, за что и получила удар в живот. От боли она простонала, прищурив в безысходности покрасневшие глаза.

– Мой долг был сообщить вам об этом, – изрекла Баки́на, – на то есть законы Священного Союза, чтимые всеми. К которым я трепетно отношусь.

На ветвях хвойных шулье́р, замкнутых в нефы, галдели белые совы, словно потешаясь над страданиями пленницы. Недобрая сотня белокрылых птиц гадила прямо на головы восседающих ниже, но, похоже, только Бирви́нгия сторонилась как могла этих непроизвольных атак.

– Я закончила с письмом, мой дорогой Ге́ссар, – сказала Баки́на. – Отправь его сегодня же с совой, пока солнце не опустилось за горизонт.

Юный но́рф утвердил ее волю поклоном головы и отложил перо в сторону. Потребовалась пара минут, чтобы черная смола высохла. За эти пару минут он встал с верхней ступени насеста, распрямился и соловьиным свистом вызвал почтовую сову. Медленно кружась, она слетела с ветки прямо на его руку, спрятав широкие крылья. Пергамент, скрученный в свиток, не нужно было привязывать к совиной лапке, эти птицы намертво вцеплялись когтями в то, что им давали. А произнесенного слова – Вессанэ́сс – хватило для того, чтобы обозначить пернатой путь до адресата. Птица вспорхнула и вылетела в кроновый просвет, Бирви́нгия только и слышала ее отдаляющийся свист.

– Теперь я могу заняться тобой, – сказала Баки́на, оглядев пленницу с высоты своего трона, как сова, что охотится за мышкой. – Ге́ссар, помоги мне спуститься.

Оратор исполнил ее волю и сопроводил старуху вниз. Она с трудом перебирала ногами по деревянным ступеням, скрипящим усталыми невольниками. Их путь от трона до нижнего порога длился всего три минуты, но они показались Баки́не целой вечностью. Плодотворица не могла поверить своим глазам. Даже она в своем преклонном возрасте не такая жалкая и немощная.

«И это та самая лесная ведьма, что вызывает ветер? – не верила она. – Любое дуновение собьет ее с ног».

Когда же шаманка подошла ближе, Бирви́нгию заставили преклониться. Это было несложно, воинственным псам только и стоило ударить по старушечьим ногам. Плодотворица пала на колени, прокряхтев от бессилия. Палманэ́я⁵на ее э́льту⁶ зашевелилась, разделяя боль дряхлого тела.

– Вот и ты передо мной склонилась, – произнесла Баки́на. – Ты помнишь тот день в восточном саду? Был заключен Священный Союз, а ты, королевская олениха, решила показать мне достижения своей общины.

Но́рф Ге́ссар взглядом властвующего монарха посмотрел на служку, стоявшую рядом.

– Глупая остолопка, – прошептал он ей, – твоей всея матери трудно стоять без опоры. Немедленно принеси посох!

Служка, грязная и неумытая, чуть ли не на карачках устремилась за надобным. Благо шаманский посох всюду по пятам всея матери носила горбатая девочка, заглядевшаяся на представителя касты когтистых псов.

– Мать, мать, – надрывным шепотом ругала девочку служка, – служить – твоя жизнь, а ты, уродина, размечталась.

Она выхватила из детских рук длинную корягу, что и была посохом, и вручила его Ге́ссару.

Но́рф надменно вздохнул, словно ожидал этого вечность. А затем, будто заботливый сын, положил руку Баки́ны на рельефную рукоять, чтобы та оперлась.

– Вот сюрприз, – ответила Баки́на. – Посмотри-ка, Бирви́нгия, даже посох в моих руках тот же.

Плодотворица, подняв обессиленную голову, холодно улыбнулась, и пренебрежительно плюнула шаманке под ноги.

– Я презираю тебя, – сказала она. – По одному из законов Священного Союза ты, – Бирви́нгия указала на Баки́ну пальцем, – должна предоставить мне свободное передвижение по этим лесным землям. Вот как ты чтишь великий союз! – руки дернули цепи и потянулись в ненависти к шаманке.

Баки́на дернулась и чуть не рухнула на спину, благо этому препятствовал Ге́ссар за ее спиной. Пленница вовремя была остановлена прямо у ее ног.

– Не хочешь быть послушной, – прохрипела шаманка, – значит, я усмирю твою прыть. Вырвите с корнем эту дрянь.

Дряхлая рука чернокожей правительницы указала на затылок старухи, открывшийся ее взгляду, и палманэ́ю, связанную с ней пату́⁷.

Бирви́нгия только и успела замотать головой, как один из прислужников ведьмы, рослый и жуткий громила, в мгновение вырвал растение с корнем. Связь, словно, нить оборвалась варварством, сотрясающим старушечьи персты.

– Нет-нет, – простонала пленница и смолкла от подступивших слез.

Баки́на, упиваясь этим моментом, улыбнулась, но не закончила свой замысел. Она намеривалась обойтись с Бирви́нгией куда жестче, чем та полагала. Вытянув сморщенный кулак перед собой, она обнажила присутствующим ладонь, и на ее грубой коже, разлинованной глубокими линиями судьбы, забелело маленькое семечко.

– Знаешь ли ты, плодотворица Са́лкса, как растут хвойные шулье́ры? – спросила она пленницу, конечно же, не предполагая, что та даст ответ.

Ответа и не последовало.

– Многие полагают, – продолжила Баки́на, – впрочем, так оно и есть, что шулье́ры растут очень медленно, и чтобы вырастить огромное дерево, нужна не одна сотня лет. Но мало кто из наших островных соседей знает, что от момента, когда семечко попадает в почву, и до момента, когда оно пускает длинные крепкие корни, проходит всего тридцать лун. Эти корни в поисках влаги пронзают насквозь немалую толщу земли, а когда находят воду, вытягивают все без остатка.

Шаманка отдала семечко Ге́ссару, а он приказал лесной страже держать старуху покрепче. Злодей медленно и величественно обошел пленницу, рассматривая ее затылок со всех сторон. Он немного знал о зоне э́льту и связи пату, но обладал сведениями, что в этой части, на затылке, приживается любое растение. Его тень накрыла Бирви́нгию со спины, а грубые пальцы закопошились в поредевших волосах.

– Вот и она, – произнес Ге́ссар, – плодородная почва для нашего семечка.

Он вонзил мизинец прямо под кожу старухи, что была в этом месте особенно мягкой, и сделал небольшую лунку. Затем кинул в нее семечко и застыл в ожидании неведомо чего. Как и поговаривали, зона э́льту срослась за считанные минуты, как бы ни сопротивлялась плодотворица.

Баки́на одобрительно кивнула юному исполнителю великого приговора. Он опять не подвел ее. Она, нерасторопно склоняясь над пленницей, хотела заглянуть ей в глаза, что были в отчаянии зажмурены. Но Бирви́нгия не желала подымать веки, она больше не хотела видеть ничего перед собой.

– Попробуй извлеки его, – прошипела шаманка, – раньше, чем оно пронзит твою плоть и высосет из тебя все соки. Уведите ее! – приказала она своим псам. И они исполнили ее волю, оттащив пленницу в одну из глубоких пещер.

Ну а после того как Баки́на вновь забралась на трон, она уснула, пыльной ветошью свернувшись в его окостенелых корнях.