Loe raamatut: «Стихи и поэмы»

© М. И. Ибрагимова, наследники, 2017

© ТД «Белый город», 2017

 
Отдаюсь душой только творчеству
И прекрасное дарю каждому.
 

Мариам Ибрагимова

Благотворительный фонд имени Мариам Ибрагимовой выражает особую благодарность и заслуженное признание Александру Иваненко и Николаю Бабину, чей творческий профессионализм и незаурядный талант художника во многом помогли создать эту уникальную книгу.

Слово о поэтессе

Путь, предначертанный свыше

Анатолий Парпара, лауреат Государственной премии России, профессор

Начало девяностых… Уютный Железноводск… Тихое очарование зрелой осени… Только что закончился прошедший с огромным успехом Международный лермонтовский фестиваль поэзии. Воздать должное русскому гению приехали знаменитые поэты из Азербайджана, Сирии, Китая, Франции, Испании, Белоруссии, Македонии… Россию представляли выдающиеся поэты Расул Гамзатов, Владимир Соколов, Давид Кугультинов.

Мы сидим с Расулом Гамзатовым в двухместном номере санатория «Дубовая роща», беседуем. Обаятельная и умная супруга его Патимат угощает ароматным чаем. Гамзатов рассказывает о том, что закончил работу над книгой, которая включила в себя тысячу четверостиший, и просит меня участвовать в переводе стихотворений на русский язык.

Разговор наш плавно перетекает от поэзии к истории многострадального Кавказа, к необычной судьбе великого горца Шамиля. И тут я вспоминаю о книге «Имам Шамиль», недавно подаренной мне писательницей Надеждой Голосовской, редактором этого тома, вышедшего в престижном тогда издательстве «Советский писатель».

Говорю о том, что, если бы у нас была умная национальная политика, обязательно был бы использован исторический опыт Кавказской войны, опыт единения и восхождения к миру горцев Кавказа и русских, исполняющих свой священный долг перед родиной, ценивших свободу, честь и достоинство дороже жизни.

В этом романе автору удалось показать героев Кавказской войны так, что не возникает чувства вражды и разделения. Наоборот, обе стороны вызывают чувство уважения и восхищения. Эту книгу можно использовать во благо единства народов России. Так завершил я свою мысль. И услышал от Расула тёплые слова об авторе книги:

– Анатолий, ты был знаком с Мариам Ибрагимовой, автором романа? Сильная была женщина и характером, и талантом своим, и любовью к людям. В ней текла мужественная кровь горцев и благородная кровь русских дворян. Жила в Кисловодске. Очень талантливая поэтесса.

К сожалению, побеседовать с Мариам Ибрагимовной мне не удалось, хотя на литературных праздниках, по-свящённых поэзии Михаила Лермонтова, на заседаниях литобъединения, где она бывала, я слушал её стихи. Особенно меня поразило одно – «Песни ашуга». Оно поведало о судьбе «сынов удалого Кавказа». Ритмический строй стихотворения (четырёхкратный амфибрахий) точно совпадает с ритмом скачущих коней и передает гармонию движения и спокойную мудрость выдержанной речи. Запомнилась концовка:

 
Кто знал гордой славы достойную цену —
Питал отвращенье к трусливой измене.
Хвала нашим предкам, чья совесть была,
Как снежная шапка Кавказа, бела.
 
 
С тех пор, если сердцу в груди станет тесно,
И я напеваю слова этой песни.
 

Слово ложится к слову, как литое. Строки выбиты твёрдой рукой, как чеканка по меди. Рукой былинной богатырши-поляницы Настасьи Никулишны. И убедительнее всего подтверждают похвалу знаменитого аварского поэта таланту Мариам Ибрагимовой.

И ещё одно стихотворение восхитило меня тогда чувством поразительного достоинства:

 
О, Лермонтов,
Всерьёз или шутя
Писал ты, как знаток,
Не ведая…
Что девушка
В семнадцать лет —
     дитя.
А в двадцать пять?
Черёмуха отцветшая!
 
 
Ужель, поручик,
Не приметил ты
Чутьем повесы,
Мудрым взглядом гения,
Что женщины
Похожи на цветы —
И внешностью,
И сроками цветения.
 

Вне сомнения, Мариам любила великого поэта, которому ничто человеческое не было чуждо, но как деликатно и уверенно она ответила «повесе» и «гению», защищая кровное и противоположное ему. Это была блистательная перекличка, разговор из века в век двух совершенных людей, двух родившихся поэтами и бывших ими на земле.

Есть великая разница между пишущим стихи и поэтом. Сочиняющий стихи иногда может удачно отобразить какое-либо общественное явление, совпасть на время с ним, как это бывало не раз в творчестве популярных стихотворцев, которые огромным усилием своего воображения могут занять временно место выразителя тех или иных общественных сил.

Но не надо забывать, что истинный поэт – это пророк, а пророками не становятся, ими рождаются. И время восприятия их пророчеств не всегда совпадает со временем их жизни.

Рождённые поэтами имеют иное сознание, они не подвержены соблазнам временной жизни. И выполняют своё предназначение, несмотря на обстоятельства. Такова земная жизнь Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Александра Блока, Сергея Есенина, Николая Рубцова… и Мариам Ибрагимовой.

Её многомерная душа вбирает в себя «…сердцу дорогие // И отца могилу, и родной аул», и «град Петра», у стен которого течёт «кровь голубая царственной Невы», и старую крепость – «обитель давней славы и печали», и «…бой курантов у Кремлёвских стен», и розу «родом из Ирана», и «ветры приволжских степей», где воевал бывалый русский солдат, и его врага – немца, простого сельского парня, который «умереть был, конечно, не рад».

Её память глубока и основательна, особенно память о войне, в которой гибли, защищая своё огромное отечество, «Осетии барсы, // Орлы Дагестана, // Джигиты приволжских татар // И с львиной ухваткой // Бойцы Еревана, // Могучие нарты Балкар. // Бесстрашные витязи // В тигровых шкурах…».

Её отзывчивое и всё так же памятливое сердце откликается на чужое горе, как «материнское сердце» её героини во время войны, увидев процессию пленных немцев «с поникшими головами», пожалело их, подарив «краюху бесценного хлеба».

И, как отклик на безграничное мужество солдат, на милостивое народное отношение к поверженным, душа поэта «потеряла покой» и постоянно возвращалась беспокойными думами в те горькие, невыносимо трудные годы войны, огранившие своими испытаниями характер будущего учёного-медика и писателя, остро думающего и умеющего отстаивать свои убеждения.

Именно поэтому, обращаясь с молитвой к Всевышнему, Мариам Ибрагимова, сообразуясь с требованиями правды и чести, просит у Него не благ земных, а сохранения рассудка «с теплом душевных сил»:

 
В труде посильном дай долготерпенье
И в очаге не убавляй огня.
А если смерть пошлёшь, то без мучений,
Да чтоб не в тягость любящим меня.
 

Последнее желание более всего говорит о чувстве внутреннего достоинства и освещает нравственный характер поэта. Мариам довольствуется малым. А, как говорит русская народная поговорка, «кто малым не доволен, тот большего не достоин».

У народов Северного Кавказа бытует такая поговорка: «У каждого человека есть своя звезда достоинства».

И русское слово «достоинство» – очень важное в словаре понятие, характеризующее человека как мужественного, взвешенного, мудрого. Слово это происходит от «стоять», все производные от него: устоять, выстоять, настоять, отстоять – также говорят о силе, уверенности, терпении и уме.

Достойный – заслуживающий, сообразный с требованиями правды и чести, уважаемый, ценимый. Эти качества, присущие Мариам Ибрагимовой, свойственны и народам, живущим на равнине, и живущим в горах, то есть предкам её по отцовской и материнской линиям.

В своей профессиональной деятельности она была вся во внимании к больному, отзывчива на каждый вздох боли. И не случайно поэзия Мариам Ибрагимовой сродни лечению праведным врачом, ибо обращена к страдающей душе человека, а не к внешним симптомам болезни.

Получив тепло жизни от народа, вобрав в себя лучшие его качества, она, пропустив свою жизнь через отзывчивое сердце и ясный ум, возвращается творчеством к народу, становится фактом его культурной деятельности.

С этой точки зрения творческое наследие Мариам Ибрагимовой безупречно и нравственно, ибо обеспечено не только обычаями родных стен, но и последующей жизнью с непосильными испытаниями, выдержанными с великим достоинством.

Слово её идёт к народу, путь его тернист и долог, но предначертан свыше.

Тепло душевных сил

Владимир Дегоев, профессор, директор Центра кавказских исследований МГИМО – Университет МИД России

Как много может дать художник историку. Я узнавал о феномене Ибрагимовой всё больше и больше. И всякий раз поражался неиссякаемости её дарований. Когда уже казалось, что мне известно обо всех её подвижнических ипостасях – писатель, врач, учёный, экспериментатор, общественный деятель, – неожиданно попался на глаза томик стихов Мариам.

Открыл наугад. Стихотворение о Сергее Есенине написано как бы в подражание поэту – чувственно, трогательно, раздольно. Что называется, по-есенински.

Подумалось: откуда это изумительное стилистическое чутьё, откуда у дагестанской горянки это тончайшее понимание русской души? Да всё оттуда же – от Бога!

Праведное слово

Александр Мосинцев, член Союза писателей России

Поэзия – своеобразный ключ Мариам Ибрагимовой к пристрастиям, взглядам и поступкам человека, волей судеб оказавшегося на водоразделе взаимоотношений русских и горцев, когда больно за каждую сторону.

И поэтому она пишет:

 
…Кавказ я люблю как Отчизну,
Россию – как русскую мать.
 

Родина моя

Не рвусь я в страны сказочных чудес…

 
Не рвусь я в страны сказочных чудес
По трассам и заезженным дорогам…
Тропой люблю ходить в дремучий лес,
К долинам рек, к хребтам, глядящим строго,
Где всё понятно, просто, без прикрас,
Наполнено величьем первозданным,
Где обретала мир душа не раз
И легче в сердце заживали раны.
 

Дагестан

 
Вечер тихо веял ветерком прохладным,
Над ущельем горным сизый полз туман.
 
 
На тебя, впервые глянув взором жадным,
Поняла, как дорог ты мне, Дагестан.
 
 
Полные величья серенькие сакли
Потонули в дымке тёмно-голубой.
 
 
Катятся слезами дождевые капли,
Будто небо в грусти плачет надо мной.
 
 
Всё слабее слышен дремлющей стихии
С детских лет знакомый, первобытный гул.
 
 
Позади остались, сердцу дорогие,
И отца могила, и родной аул.
 
 
Стелется дороги резаная лента,
Что ведёт в степные дальние края.
 
 
Весело иль скучно жить я буду где-то…
По тебе тоскую, Родина моя.
 

Россия

Сергею Есенину

 
Валом вздыбленных волн промелькали
Цепи гор пред вагонным окном,
Незнакомые русские дали
Потянулись сплошным полотном.
 
 
Голубые, зелёные, синие,
Перелески, озёра, луга,
Серебристым покрытые инеем,
Разодетые пышно в снега.
 
 
Здесь теряется ширь необъятная
Сизой дымкой одетых полей.
Здесь рождалась печаль непонятная
В двадцать лет у вихрастых парней,
 
 
Что воспел с удивительной силою,
С вдохновеньем взглянув на Оку,
Паренёк из села Константинова
На холмистом крутом берегу.
 
 
Край берёз босоногих чудесный.
Гляну в степь – замирает душа,
Будто слышу ямщицкие песни,
Что певали в пути, не спеша.
 
 
Будто снова под стоны гитары
Слёзно льётся покорная грусть.
Иль под свист в самогонном угаре
Расходилась кабацкая Русь.
 
 
Нет, друзья, это пьяная вьюга
Ворвалась, завывая тоской,
К проводам, словно к струнам упругим,
Прикасаясь дрожащей рукой.
 
 
На лету бело-заячью шапку
Чуть не сбила со старого пня.
Запорошенных листьев охапку,
Как задира, швырнула в меня.
 
 
Непутёвая злюка ты, право!
Что насупила грозную бровь?
Иль по-вражьи тебе не по нраву
Беспокойная русская новь?
 
 
Лиходейка, что мечешься в злости?
Осадить бы настырность твою.
Ты сама ведь незваная гостья
В этом, мною любимом краю.
 
 
Не вопи, мы спешим не на тризну…
Иль, безродной, тебе не понять,
Что Кавказ я люблю как Отчизну,
А Россию – как русскую мать.
 

Михаилу Лермонтову

 
Ашуг, не признанный двором,
Отверженный монархом странник,
Когда явился к нам изгнанник,
Его встречал, как отчий дом, Кавказ.
 
 
Перед седым хребтом Кавказа
Предстал он с думою печальной,
Не как приблудный, не случайный,
А найденный достойный сын.
 
 
Нет, не страшил его Чиркей
В суровых дебрях Дагестана —
Любил он в непокорном стане
Лихую удаль узденей.
 
 
Мог на него поднять булат
Мюрид – защитник имамата…
С отвагой русского солдата
И сам он умереть был рад.
 
 
Но разве мог подвергнуть злу
Всё, что, воспев, овеял славой?
За это сам орёл двуглавый
Вонзил в него железный клюв.
 
 
Когда мы думаем о нём,
То утешает мысль нередко,
Что не легла та смерть на предков
Братоубийственным пятном.
 
 
Его в аулах наших чтут,
Как близкого по духу, нраву,
И сыном гор его по праву
Собратьев истинных зовут.
 

Кровь земли

 
Друзья мои, пусть льётся кровь земли
Потоком струй в серебряные чаши.
Чтоб вновь, вскипев в застывших жилах наших,
Огнём священным душу обожгли.
 
 
Пусть эта ночь не дарит сладкий стон
В разливах чувств взволнованных, как море.
Утонет пусть годин тяжёлых горе,
Когда бокалы издадут свой звон…
 
 
Пусть в каждом сердце пенится вино,
Смывая накипь где-то скрытой грусти…
Пусть в жизни вашей вечно будет густо
И пусть до ста всем жить вам суждено!
 
 
Пусть кровь земли, как кровь семьи, роднит
Поборников добра и за порогом.
За дружбу выпьем! Только понемногу,
Чтоб нам разумно радость встреч продлить.
 

Горы Лакские

 
Кто сказал вам, что беден мой край,
Будит грусть наготою бесплодной?
Для меня он – невиданный рай,
Жизнь, оазис в пустыне безводной.
 
 
Горы лакские сердцу близки,
В их теснинах не дышится тяжко!
Говорят, здесь живут бедняки…
Но душа у них вся нараспашку.
 
 
Не беда, что покрыты хребты
Жидкой проседью старческой плеши…
С буйной юностью с их высоты
Ручейки белогривые плещут.
 
 
Бьют ключи средь зелёных ковров:
Тот, кто выпьет живительной влаги,
Сразу станет не только здоров,
Но и полон орлиной отваги!
 

Мама

 
Одну тебя боготворить могу
И до небес превозносить упрямо.
Я постоянно у тебя в долгу,
И ты мой долг всё умножаешь, мама.
 

Сыну

 
Твой дед ничем не знаменитый горец,
В сраженьях – воин, а в труде – кустарь.
Невинному не причинял он горя,
Был с малым – мал, со старым – стар.
 
 
Мой сын, прошу, и ты, живя на свете,
Будь человеком, другом и отцом,
Чтоб за тебя не стыдно было детям,
Чтоб людям смело мог смотреть в лицо.
 

Наш дом

 
Под густою липой старый дом наш
Неказистым кажется на вид.
Приютившись над рекою скромно,
Словно гриб, он много лет стоит.
 
 
И нет в нём окошка с мезонином,
И нет простора в комнатке моей,
Нет под белым мрамором камина,
И нет согретых паром батарей.
 
 
Обдаёт меня теплом зимою,
В уголке заметная едва,
Мазаная печка с духовою,
Где трещат так весело дрова.
 
 
Ароматом вишен и сирени
Дышит в мае садик во дворе.
А какие разливные трели
Под окошком слышны на заре!
 
 
И ничуть не жаль, что в этом доме
Годы мои лучшие пройдут…
Не всегда я нахожу в хоромах
Радость, вдохновенье и уют.
 

Есть женщины…

 
Есть женщины, особенные есть!
Гордиться ими вправе человечество.
Они хранят достоинство и честь,
Как преданные воины – Отечество.
 
 
Те, что способны, с лучшими в ряду,
Прославить труд
Неслыханным умением…
Которые нигде не подведут —
Таких в разведку брали без сомнения.
 
 
Есть женщины,
Что любят только раз.
Довольствуясь устоями семейными,
Не выставляют людям напоказ
Суму невзгод и чувства сокровенные.
 
 
Есть женщины седые с дней войны,
Не согнутые гнётом одиночества.
Они священной памяти верны
И сохранили детям в память
     отчество…
 
 
Есть женщины!
     Когда встречаешь их,
С почтением
     невольно клонишь голову!
 

Град Петра

 
Как юность, ты красив, далёкий город,
В тумане и в просторах синевы.
У стен твоих течёт с величьем гордым
Кровь голубая царственной Невы.
 
 
Ты, как музей, прославленный веками,
Стоишь, одетый в мрамор и гранит,
И думается мне: твой каждый камень
О чём-то память бережно хранит.
 
 
С времён петровских воля человека
В тебе ковалась силою ума.
И как тома большой библиотеки
Твои дворцы, соборы и дома.
 
 
Когда, рассеяв мрак тревожной ночи,
Взошла твоя желанная заря,
Ты дал Отчизне сотни новых зодчих,
В огне рождённых бурей Октября.
 
 
Переживая муки обречённых,
В огне и тьме кромешной грозных дней,
Ты устоял, как крепость, осаждённый
Потомками тевтонских дикарей.
 
 
Храня уклад обычаев старинных,
Гостеприимством славится Кавказ,
Но град Петра стократ гостеприимней,
Брал в добровольный плен меня не раз.
 
 
Как старожилам, стал и мне ты близким,
Хотя к горам привязана душой.
И мой поклон, почтительный и низкий,
Прими, как дар моей любви большой!
 

«В горах Андалала…»

 
В горах Андалала в раздумье глубоком
Поэт Дагестана
бродил одиноко…
И вдруг, обагрённая тихим закатом,
У тропки извилистой, на высоте,
Пред ним – вековая могила солдата
И надпись по-русски
на серой плите:
 
 
«Не выбил у смерти стальную косу
Наш друг незабвенный. Покой его праху!
Чужбина… Никто не уронит слезу.
Никто у могилы не снимет папаху…»
 
 
Поэта слова обожгли, точно пламень,
Сняв шапку, с укором взглянул он на камень
И молвил:
– О люди! О, как вы не правы!
К чему отголосок недоброй молвы?
Дела наших предков суровы и громки,
Но их без вражды вспоминают потомки,
И с русскими рядом в лихие годины
Сражались кумыки, аварцы, лезгины…
 
 
За правду, за волю – и в сёдлах, и в танке.
Степные просторы хранят их останки.
На братских могилах недавние даты…
А надписи этой не верьте, солдаты!
Поэт, выражая желанье народа,
Добавил три слова:
«Мир, дружба… Свобода».
Как искра булата, упала скупая
В резьбу того камня слезинка мужская…
 

Друзьям

 
Пусть недруги в схватках
Нам ранят сердца,
Друзья, наберёмся терпенья!
 
 
     Как звонкий булат,
     Устояв до конца,
     Убьём их холодным презреньем.
 
 
          Серебряным пеплом
          Мятежных страстей
          Залечим душевные раны.
 
 
               Врагов не бывает
               У слабых людей,
               Покорных бичу и тиранам.
 
 
                    Не будем завидовать
                    Тем, кто живёт
                    Без веры, тревог и сомнений.
 
 
                         Безмерно униженным
                         Кажется тот,
                         Кто предан при жизни забвенью!