какие-то очень личные и душевные вещи, будто ведешь с самой собой диалог, но он как бы уже написан. «слов всегда хватает»
мне очень понравилось, с самых первых страниц. для любителей хаотичного потока мыслей, ведь в нем столько гармонии.
В целом, у меня к себе только один вопрос – а чего это меня понесло читать этих «Аргонавтов»? Тут вам не золотое руно... Скорее уж золотой дождь мог бы подвернуться.
Во время перформанса «Сотня минетов» Энни Спринкл, много лет проработавшая проституткой, становится на колени и поочередно сосет несколько дилдо, прибитых к доске перед ней, пока мужские голоса в записи выкрикивают унижения вроде «Соси, сука». (Спринкл говорила, что из трех с половиной тысяч ее клиентов около сотни были плохими; звуковое сопровождение «Сотни минетов» составлено из их слов.) Она сосет и сосет, перхает и давится. Но как раз в тот момент, когда зрительница думает: «Так я себе и представляла секс-работу: несмываемой, женоненавистнической, травмирующей», — Спринкл встает, собирается, вручает себе награду имени Афродиты за сексуальные заслуги перед обществом и принимается за очищающий ритуал мастурбации.
Впрочем, ответ есть – мне было любопытно. Любопытно узнать побольше о том, что сторонники теории гендерной идентичности вкладывают в это, как мыслят члены квир-семей. Но это до такой степени не близко мне, что я могла только закатывать глаза, читая этот хаос мыслей авторки (по всей видимости). Причем закатывать глазки я начала прямо на первой странице:
Мы с подругой рискуем жизнью, обедая на улице, и она предлагает мне набить на костяшках слово «НЕДОТРОГА» — напоминание о том, какие плоды приносит эта поза. Но едва ты вставляешь мне в зад на сыром полу своей славной холостяцкой берлоги, я, уткнувшись лицом в бетон, выплевываю заклинание — признание в любви. На прикроватном столике у тебя «Моллой», а в темной и сухой душевой кабинке — штабель дилдо. Что может быть лучше? «Как тебе нравится?» — спрашиваешь ты и задерживаешься в ожидании ответа. Всю жизнь до нашего знакомства меня не отпускала мысль Витгенштейна о невыразимом, которое (невыразимо) содержится в выраженном. Эта мысль менее популярна, чем благоговейное о чем невозможно говорить, о том следует молчать, но, как мне кажется, более глубока. Ее парадокс буквально в следующем: зачем я пишу или почему я не перестаю писать.
Из таких прыжков с темы на тему, с цитаты на цитату и состоит вся книга. Ощущение мусора в голове, смеси пошлятины с цитатами авторитетных для авторки людей, попытка говорить то красиво, то вызывающе отвратительно. Что, блин, это было?
Этот образ сразу же показался мне странным, но возбуждающим. И немного постыдным. Он напомнил мне о том, что многие женщины могут мастурбировать, просто сжав ноги — в автобусе, на стуле или вообще где угодно (однажды я кончила таким образом, пока стояла в очереди на «Горькие слезы Петры фон Кант» перед кинотеатром «Фильм-Форум» в Хьюстоне). Пока мы обсуждали Иригарей на занятии, я пыталась ощутить кружок своих половых губ. Я представляла, как каждая женщина в группе пытается сделать то же самое. Но дело в том, что ощутить свои половые губы не очень-то возможно.
Все, что я могу сказать, данная хм... философия жизни чужда мне, я за традиционные ценности, проблемы «оно» кажутся мне надуманными. Бывают, конечно, клинические случаи. Но тут – пропаганда, доведенная до клиники. Впустую потратила время.
Совершенно нечаянная-негаданная радость: мне, конечно, понравились Синеты , но я не ждала от Нельсон ничего экстраординарного (а уж тем более - ответов на какие-то глобальные вопросы). И вот, пожалуйста. Может быть, со временем мои восторги поулягутся - но сейчас я бесконечно счастлива, что прочитала эту книгу.
Не так давно я наконец призналась себе, что я усталый, очень усталый человек, и что у меня совершенно не хватает сил на утопическое мышление - даже в рамках локальных мини-утопий. Когда я читала другую книжку о трансгендерном переходе, тоже выпущенную No Kidding Press - Поля Б. Пресьядо - мне было до слез обидно: хотя я цисгендерна, я хорошо понимаю энтузиазм Пресьядо относительно перекраивания (дискурсивного и физического) телесных картографий, открытия новых способностей языка и тела... но сейчас вжиться в этот энтузиазм мне очень трудно: извини, Поль, но я не хочу спорить с Лаканом, я хочу спать! (Поэтому я особенно рада была прочитать у Нельсон: у нас есть право и на разврат, и на усталость). Книга Нельсон обнаруживает пространства надежды и смысла в самых повседневных и одновременно самых тотальных вещах: в совместной жизни, в воспитании детей, в материнстве, в телесных изменениях (будь то тело стареющей женщины, только что родившей женщины, трансгендерного мужчины на тестостероне, умирающего человека, растущего ребенка), в заботе о тех, кто находится рядом - и это внимание, это взлелеивание, между поэзией и теорией, помогает снова обрести почву под ногами. Это не призыв "вернуться к простоте" - наоборот, удивление и осмысление прячущейся за очевидным сложности (как же хорошо, что здесь обошлось без романтизации пеленок, молочников, простых дощатых полов и т.д.!). И это не навязшее в зубах теоретизирование про прекарность, хрупкость, открытость другому, точки соприкосновения и т.д.: автофикшн Нельсон отличается нарративной силой и ясностью хорошего традиционного романа, и я сказала: "Это как Сердце - одинокий охотник , только здесь все счастливые". Не уверена, на самом деле, насчет "счастья" - но queer, во всех смыслах, герои (тоже во всех смыслах) Нельсон не испытывают той потерянности и неприкаянности, с которой сталкиваются чудаки и изгои Маккалерс. У них есть чувство принадлежности, причастности, генеалогии - см. многостраничную литанию "многополым матерям моего сердца", от Аллена Гинзберга до Ив Кософски Седжвик до родной, биологической матери. Может быть, главные движущие силы, осуществляющие себя в "Аргонавтах" - это внимание и благодарность; и это неожиданно сближает "Аргонавтов" с Хромой , явно послужившей источником вдохновения для "Bluets" (название "Синеты" мне по-прежнему не нравится). Как и "Хрома" - книга о цвете, написанная слепнущим художником, - "Аргонавты" имеют дело с необратимыми (или: неизвестно, обратимыми ли) изменениями: ребенок растет, тело преображается под воздействием гормонов, привычки изменяются, родители умирают. Когда греки-реставраторы постепенно поменяли, одну за другой, все доски на "Арго" - остался ли он прежним кораблем, или это был уже другой корабль?
Не променяю то, что меняется, На то, что не меняться пытается, Держась, как в прачечной простынка, За тень хозяина-хозяйки.
Позор тебе, поправивший волосы! Ещё ли не устал беспокоиться, На месте ли глаза и губы, Придерживать руками щёки?
Игорь Кон, об определении термина queer: "Если вдуматься, инакомыслие — не исключение, а норма, синоним мышления как такового. Слова 'такомыслие' в языке нет, потому что жесткий конформизм исключает самостоятельность, без которой никакое мышление невозможно, а есть лишь более или менее автоматическое принятие готовых шаблонов речи и поведения. Точно так же обстоит дело с инаколюбящими. Жесткая половая мораль, состоящая из сплошных запретов и предписаний, кого и как можно, а кого и как нельзя любить, была прокрустовым ложем, не оставлявшим места индивидуальности. Но любовь по определению индивидуальна, она всегда стремится выйти за рамки обыденности... Социальные нормы — только плот или обманчивая соломинка, за которую мы хватаемся, чтобы не утонуть. В этом смысле все, кто любит, — инаколюбящие. 'Таколюбящих' не бывает по определению".
А еще я люблю Нельсон за ее секулярный мистицизм, ее поиск "отпечатков пальцев Бога" на всем существующем. Я не люблю говорить об этом вслух - в наши дни это, пожалуй, отдает большей непристойностью, чем жизнь в квир-браке. (Нельсон рассказывает, как Ив Седжвик предложила участникам семинара познакомиться, сыграв в игру с выбором тотемных животных, и Нельсон отшатнулась: неужто я только для того и променяла укуренный Хейт-Эшбери своей молодости на хардкорный интеллектуальный Нью-Йорк, решительно бежав от игр с выбором тотемных животных, чтобы вдруг оказаться вовлеченной в эти игры в университетской аудитории?) Но все же. За каждой страницей "Bluets" незримо присутствовала Симона Вейль; эхо ее мысли звучит в словах Энн Карсон: в пространство, оставленное пустым, устремляется Бог. Нельсон: Я побрела домой, намертво привязанная к идее пустого центра для бога. Все равно что случайно оказаться у гадалки или на собрании анонимных алкоголиков и услышать одну-единственную вещь, которая будет годами - в сердце или в искусстве - заставлять тебя двигаться дальше. Это откровение, пишет Нельсон, не выдержало испытания временем: "Аргонавты" - не книга пустоты, но книга полноты. Не существует и нехватки, только желающие машины. Но возможность полноты - это тоже откровение: и в гравитационном центре этой книги разворачиваются два ритуала перехода, каждый из которых можно трактовать и как мистический опыт.
Книги этого лета у меня как на подбор... Ну да ладно. Задумывала прочитать Аргонавтов, чтобы что-то понять и разобраться, не в себе, так хотя бы в людях. Глупо, правда? Хорошо хоть, что по прочтении, осознала свою глупость. Для меня удивительно, что этот текст легко читался, хотя я и многого не поняла, часть размышлений писательницы осталась за пределами осознания. Думаю, это по причине того, что большинство вопросов, поднимаемых в книге, для меня никогда не были актуальными — или я их не ставила, или формулировала как-то по-другому. Да, с гендером все очень сложно, но теперь стало понятно, что мне и в голову не приходило, на сколько. Хотя, у меня же тоже есть вопросы без ответов и я, со своей стороны, как не пытаюсь, не могу найти компромиссы между некоторыми своими мировоззрениями (в том числе, связанными с осознанием своего гендера). Так вот. Нельсон копает в другую сторону. Основательно и глубоко. И первую часть книги я читала с интересом любопытствующего профана, не находя точек соприкосновения, но вот потом случилось... что-то. И слова как-будто зазвучали на понятном для меня языке. Хотя и удивительно, что вторая часть книги в основном про материнство и сопутствующие, я-то не была матерью и собираюсь достаточно вяло... но захватило — одним словом. И я наконец вычленила для себя основную идею. Не знаю, для других она может быть иной. Но тут дело в самости, в ощущении своей цельности и индивидуальности. И к концу я это словила в тексте. Приятно проецировать это на себя. Вообще как-то очень редко думаю о себе как об индивидуальности. А тут задумалась основательно. За это спасибо Мэгги Нельсон, хотя бы ради этого стоило прочитать.
Новая книга Мэгги Нельсон «Аргонавты», как и большинство лицензий издательства «No Kidding Press» ожидаема и значима для квир-сообщества. Но и условным белым гетеросексуальным мужчинам не стоит проходить мимо. Ведь причисление «Аргонавтов» к важнейшим книгам прошлого десятилетия её переводчиком, Михаилом Захаровым, относится скорее к форме текста, чем к содержанию. Книга в духе постмодернистского канона стирает границы, отрицает парадигмы и иронизируют над неиронизируемым. И с этой точки зрения становится не важно насколько читатель солидарен с авторкой и её позицией. Даже предпочтительнее, если не солидарен хоть в чём-то.
Нельсон удается сблизить два читательских полюса. Это эмоциональная и личная научная работа, нарочито демонстрирующая авторское «я». И одновременно интеллектуальная чувственная «мемуаристика» о свободе и любви. Не стоит, однако, путать сближение полюсов с легкодоступностью текста. Авторка погружает нас в непривычное инфополе без прелюдий, требуя от читателя либо открытости и неудержимой тяги к новому, либо предметной начитанности.
Последняя языковая сложность сглаживается центральной темой книги, интерес к которой способен толкнуть потенциального читателя на подвиг. Нельсон исследует любовь, пытаясь при это не давать ей определение, а постоянно обновлять смысл, казало бы, привычного слова. Сделав личный опыт объектом изучения, она находит радикальные, смелые, даже неприемлемые модуляции любви.
С первых же страниц писательница обрушивает на нас триптих из телесности, эмоциональности и мышления. Сцена анального секса и признания в чувствах запускает разговор Мэгги с её партнером Гарри о языке, семье, родительстве, обществе, заботе, идентичности и свободе. Подкреплённый голосами Делёз, Сэджвик, Барта, Винникотта, Слотердайка и других, он перерастает в текст, определённый самой Нэльсон как «автотеория» - автобиографичный жанр на стыке художественной и научной литературы.
Имя большой академический бэкграунд, авторка полемизирует с культовыми теоретиками с нескрываемыми заносами в сторону частного и личного. Писательница бескомпромиссно обнажается, использует в качестве доказательной базы, себя и близких. Таким литературным эксбиционизмом читателя давно не удивишь, удивительна степень принятия Мэгги собственного «я». Как она разрешает себе писать о родах, сексе, мастурбации, гормональной терапии партнёра и других табуированных темам, менять точку зрения, бояться, злиться, радоваться, смеяться выглядит не пошло, а естественно и зрело.
И хотя такая открытость даже Нельсон порой кажется плохой идеей. Скорее это просто неудобная для сегодняшнего общества идея и крайне любопытное произведение и с литературной, и с профилактической точки зрения.
Рекомендую «Аргонавтов» всем, кто тщетно ищет правильные слова для самоидентичности, и всем, кто старательно конструирует новые формы из этих слов.
Нон-фикшн, написанный в стиле художественной прозы. Текст на границе автофикшена и исследования проблемы отношений, коммуникации, развития семьи в изменившемся мире. Это можно назвать автотеорией: по мере повествования, Нельсон излагает одновременно и собственный опыт, и вписывает его в более широкий контекст теоретического исследования.
Это не уменьшает ни удовольствия от чтения, ни органичности текста; перевод сделан тщательно и уважительно к оригиналу.
Arvustused raamatule «Аргонавты», 6 ülevaadet