Loe raamatut: «Поющие револьверы»

Глава 1

Перед очередным подъемом окончательно выдохшийся мул шерифа Каредека встал. Шериф спешился, сложил в дождевик остаток припасов и снаряжения из седельных сумок и, подвесив на палку маленький узелок, закинул за спину, затем двинулся пешком, предоставив мулу самому позаботиться о себе.

Он опять полез вверх по склону, раскачивая в руке винтовку, чтобы легче было подниматься. Над его головой простирался необъятный лесной шатер из елей Инглманна; под ногами покоился слежавшийся ковер этого шатра, намокший, но упруго пружинивший под уверенными шагами. Основу его составляли упавшие и сгнившие стволы и ветви, поглощенные нескончаемым дождем сухой хвои.

Шериф не остановился, чтобы восхититься величественным полумраком леса или необычным ковром, по которому шагал. Он был слишком занят, чтобы восхищаться. Его взгляд, словно маятник, беспрестанно обшаривал местность – слева направо, справа налево.

Торопиться нужно не спеша, но даже не спеша на склон, который лежал перед шерифом, взобраться сразу не смог бы никто.

Каждые полчаса он устраивал себе короткий отдых. Останавливаясь, прислонялся спиной к дереву и смотрел вниз на тропу. Потому что даже эти несколько минут не имел права терять зря. Он должен быть чрезвычайно осторожным. Ему в этих краях за это платили и, больше того, в конце каждого срока полномочий скидывались на премию в две с половиной тысячи долларов. Считая еще жалованье, пожертвования и время от времени перепадавшие вознаграждения от штата, Каредек зарабатывал очень неплохо. Ему нравилось зарабатывать деньги и нравилось их копить; бережливость вполне соответствовала его валлийской натуре.

Но даже если бы ему не платили ни цента, он все равно любил бы свою работу. Просто за то, что она такая. Пусть другие едут в Африку убивать львов и слонов или в душные джунгли Индии охотиться за тиграми-людоедами. Они тратили огромные деньги и массу времени, и ради чего? Ради случайного выстрела в мелькнувшую тень в лесу! Оуэн Каредек охотился на людей; а в этом округе охота на них представляла определенные трудности, к тому же когда беглецов загоняли в угол, они дрались не на жизнь, а на смерть. Доказательство то-му – рваный шрам на щеке. И еще один, начинающийся от локтя правой руки и тянущийся до тыльной стороны загорелой ладони; на его теле имелись и другие отметки прошлых битв.

Когда-нибудь его убьют. Каредек знал это, но всегда безо всяких на то оснований уверял себя, что это будет завтра или потом, но не сегодня, и наслаждался волнующим чувством преследования. Он любил его всем сердцем!

И как известный охотник, забывая о том, сколько трофеев висит у него в кабинете, с бьющимся сердцем ступает на новую тропу, отмеченную отпечатком следа тигра, так и Каредек с волнением подумал о человеке, за которым шел. Крупный парень, как Каредек. Сильный, как Каредек. Яростный, как Каредек, и тоже валлиец. Об этом говорило его имя – Эннен Райннон!

Каредек навсегда запомнил слова своего деда: «Три вещи можно услышать очень редко: песню птиц Райннон, мудрость из уст саксонца и приглашение на пиршество от нищего».

Райннон, согласно легенде, была женщиной. Чтобы услышать пение ее птиц, люди застывали в молчании на восемьдесят лет!

С хмурой усмешкой он перефразировал эти слова: услышав пение птиц Эннена Райннона, люди застынут в молчании до конца времен. Его птицы – это револьверы в его руках.

Так думал шериф, пробираясь по лесу, но неясные мысли, формируясь в слова, скользили, не притупляя острого внимания к окружающему. Теперь он находился на земле Райннона и чувствовал себя как в логове льва.

Начался дождь; потоки воды низвергались на ветки деревьев, которые, казалось, еле выдерживали их, а когда ударил сильный порыв ветра, они затрещали. Каредек вышел из леса на открытый участок, где прошелся лесной пожар. Все скрылось за пеленой водяной пыли и пепла, которая чуть не ослепила его, он едва различал ближайшие черные стволы, вздымавшие вверх обезображенные руки-сучья.

Но шериф радовался дождю. Не важно, что весь склон горы покрыт скатывавшейся вниз водой и идти стало втрое труднее. Главное, что плотный занавес дождя скрыл его от возможного наблюдения Райннона. Поэтому он двинулся вперед, бормоча про себя слова благодарности.

Он подошел к реке, которая в этом месте срывалась вниз с пятидесятифутового утеса. Поток выглядел таким плотным, что едва напоминал воду. Скорее это жидкая грязь, тащившая за собой камни величиной с человеческую голову. В низу водопада словно пар поднималось облако желтой пены, и как ни стремился прибить ее дождь, усилия его были тщетны. Мощь водопада потрясала землю.

Глядя на борьбу стихий, Каредек глубоко вздохнул. Такой же грозной будет его встреча с Райнноном, один на один!

Затем отправился дальше.

Он сделал большой крюк направо, поскольку считал очевидной глупостью держаться слишком близко к реке. Десять дней назад во сне ему вдруг пришло в голову, что Райннон может прятаться в пещерах у истока реки. Он отправился в путь посреди ночи, загнал лошадь, а мул выдохся так, что отказался идти дальше. Шериф всегда считал, что не имеет права не использовать возможность найти преступника, какой бы незначительной она ни представлялась!

Поэтому Каредек обогнул водопад и через грохочущую стену дождя вышел к истоку реки, где она струилась лишь небольшим девственным потоком, бегущим мимо корней огромных деревьев. Прямо под ним лес кончался и уступал место дикому нагромождению камней.

Если его сон оказался вещим, в пещерах среди скал он должен отыскать Райннона.

Дождь начал ослабевать, видимость постепенно улучшалась. Загремел гром. Скалы задрожали под тяжелым эхом, с неба ударила длинная молния. Стоявшая неподалеку сосна вспыхнула и пылающими щепками осыпалась на землю.

Каредек с радостью и глубоким удовольствием наблюдал за этим, ведь все, что происходит в природе, символично и готовит его ко дню, когда он должен будет сразиться с Райнноном!

Дождь прекратился, но огромные облака все еще громоздились от земли до неба, словно поднялась еще одна горная гряда; позади стоял мерный шум от капель, непрерывно падавших с мокрых деревьев.

Он немного прошел вперед, к гребню крутой осыпи из гальки и камней величиной с кулак. С высоты он мог тщательнее разглядеть разбросанные внизу валуны. Особенно когда ветер разорвал тучи и по небу поплыли облака, в просветы между которыми выглянуло солнце.

Оно сверкнуло и залило мир серебром. Гладкие поверхности скал казались зеркалами, отражавшими его сияние, но это великолепие скоро исчезло. Западный ветер, сухой, как наждак, – он «ест снег», как гово– рят индейцы, – подышал на намокшие скалы, и они потускнели.

Каредека, однако, не интересовала красота, будь ее больше или меньше. Его беспокоило одно: он должен найти того, за кем гнался, поэтому он остался около сырого ствола и продолжал обозревать местность у подножия склона. Он хотел уже спуститься и даже сделал шаг вперед с винтовкой наготове, когда увидел чью-то голову в сомбреро, высунувшуюся из-за большого валуна. Каредек поднял винтовку к плечу. Человек возник всего в тридцати ярдах, вот он вышел на открытое место, и шериф смог полностью его разглядеть.

Это был Райннон!

Каредек хмуро улыбнулся. В конце концов, сны не лгут. В снах есть что-то священное! Благослови Господь тот, что привел его сюда.

Нет, он не выстрелит сразу. Он подождет, пока противник к нему повернется; он даже заговорит с ним. Ведь и птиц не стреляют, не спугнув!

Какое-то мгновение он упивался своей победой, поводя мушкой по телу Райннона. Он пошлет пулю в голову. Выстрел в тело ненадежен, особенно в такое тело, как у Райннона, окруженное железной грудной клеткой.

Шериф почувствовал необычайное удовольствие. Сравнивая простое со сложным, он имел все основания сказать, что ему на мушку угодил король лосей или лорд гризли. Но только уложить Райннона значило куда больше – гораздо больше! На просторах Запада ни у кого не было таких плечей, как у Райннона; и такой головы, как у него.

Среди скал прозвенел голос Каредека:

– Райннон!

Одновременно шериф приставил приклад винтовки к плечу и чуть продвинул вперед левую ногу.

Как же ему не повезло! Он почувствовал под ногой неустойчивый камень и, нажимая на спуск, знал, что промахнулся.

Райннон, словно вспугнутый олень, отпрыгнул в сторону и развернулся. В его руке сверкнул револьвер, и Каредек в первый раз услышал завораживающую песню птиц Райннона.

Обе его ноги у бедра пронзило раскаленным стержнем, и он упал вперед.

Шериф знал, что умрет, и ждал сокрушающего удара второй пули. Но его не последовало. Он скользнул вниз по склону, увлекая за собой небольшой камнепад. Перед ним поднялась остроконечная скала. Его тело впечаталось в нее и, отскочив, как тряпичная кукла, кубарем полетело вниз. Поток камней тащил его на гранитную стену. Каредек почувствовал жестокий, смертельный удар, и его поглотила спасительная темнота.

Глава 2

Когда к Каредеку вернулась жизнь, он поднял руку к глазам и обнаружил, что она стала такой худой, что суставы и костяшки зримо выпирали, а ладонь просвечивала. Этой странной рукой он коснулся лица и ощутил, что оно заросло бородой.

Шериф приподнялся на локте, но так ослаб, что затрясся от напряжения.

Затем увидел, что находится в маленькой пещере, которую не выбило в скале водой, скорее она напоминала создание великана – зал с плоским потолком и вертикальными стенами.

Но больше всего его удивило, что при входе в пещеру стоял его мул, а рядом, скрестив ноги, сидел на земле человек с короткой бородой, черной, как ночь, и еще более темными глазами.

– Спокойно, спокойно, – предупредил чернобородый и протянул огромную руку.

– Райннон! – воскликнул Каредек и опустился на постель, высокую и мягкую, сложенную из молодого лапника и источавшую сосновый аромат. Раненый лежал не шевелясь. Рядом журчала вода; вдалеке слышался грохот водопада.

– Похоже, ты пришел в себя, – сказал Райннон.

Шериф вновь открыл глаза. Он собрал разбегавшиеся мысли и, дивясь своему голосу, еле слышно произнес:

– Ты мог оставить меня там, где я лежал, Райннон.

– Я не убиваю мертвых, – ответил тот. – Хочешь поесть?

Каредек посмотрел на грубый потолок над собой.

– Если бы я стал великаном, чтобы поднять вон тот камень и подпереть им потолок, – ответил он, – и если бы я работал целую неделю и за это время ни разу не перекусил, я бы, наверное, был меньше голоден, чем сейчас.

– Чего бы тебе хотелось? – спросил, посмеиваясь, Райннон.

– Подошла бы сочная зеленая трава, – ответил шериф. – Или мне понравилась бы нежная внутренность коры ивы. И вообще, я бы мог жевать полынь или глотать гальку.

– Но если бы тебе предоставили выбор? – не унимался Райннон, снова смеясь.

– Если бы я имел выбор, – сказал шериф, – я бы начал с форели, зажаренной с корочкой. Для начала я проглотил бы пару дюжин двухфунтовых рыбин. После этого принялся бы за оленину. Не хочу показаться жадным, поэтому остановлюсь на двух. Два упитанных, крупных оленя меня, может быть, немного округлят, а оставшиеся впадины я бы залил парой ведер крепкого черного кофе. А потом закурил бы, девять-десять фунтов табака. По-моему, достаточно для послеобеденной самокрутки. Ты можешь дать мне все это именно в таком порядке?

– Каредек, – развел руками преступник, – нам с тобой следовало встретиться давным-давно. У нас одинаковый взгляд на вещи, включая харчи!

У входа в маленькую пещеру он разжег огонь и ушел. Мул, любопытный, как все мулы, ходил вокруг него, пока костер не превратился в большую кучу раскаленных углей. А Каредек, лежа неподвижно, сжал зубы и старался унять разгоревшийся аппетит.

Затем он увидел, как вернулся Райннон с серебристыми рыбами, и немного погодя эти рыбины уже пеклись на углях.

Каредек яростно набросился на первую порцию, но когда съел маленькую рыбку, на него снова накатил сон.

Он заснул, проснулся посреди ночи и опять поел.

Через неделю он уже мог сидеть, оперевшись спиной о камень у входа в пещеру, греясь на жарком солнце, которое до костей прогревало тело. Он смотрел на водопад на реке, на летящих птиц, на прибившиеся к вершине облака и чувствовал, что силы возвращаются.

Он увидел идущего по склону горы Райннона. Даже среди нагромождения скал шаг его оставался широким, на плечах он нес тушу взрослого оленя. Райннон подошел ко входу в пещеру и сбросил триста фунтов мяса к ногам Каредека. Шериф взглянул на мертвые глаза и красный язык, вывалившийся из пасти животного.

– Почему ты принес так мало еды, Эннен? – воскликнул он.

– Это тебе одному на обед, – усмехнулся Эннен Райннон. – Но до полудня еще пара часов.

– Ошибаешься, – возразил шериф. – Время обеда давно прошло. Судя по тому, что творится у меня в животе, скоро наступит вечер.

– Разведи костер, – попросил Райннон. – Я пойду наловлю рыбы на первое.

Каредек разжег огонь и, когда он разгорелся, повернулся к туше и начал вырезать мясо, с жадностью глядя на него, потому что олень оказался вполне упитанным. Внизу он видел Райннона с маленькой острогой в руке, который вставал на колено то на одном камне, то на другом. Острога была сделана из выдержанной и оструганной прямой ветви ясеня, конец ее венчал зазубренный металлический наконечник. Она напоминала копье пигмея – вряд ли длиннее копья сказочного рыцаря-эльфа в доспехах и на коне. Райннон держал ее большим и указательным пальцами. Иголка в руках кружевницы менее точна, чем острога в пальцах Райннона. Если в обманчивых тенях заводи мелькал плавник форели, ее настигала быстрая смерть. Если в прозрачных водах сверкал серебристый бок рыбы, маленькое копье снова било без промаха и извлекало из воды трепещущую добычу. Каредек сам пытался ловить рыбу таким образом. Но никогда ее не видел. Для него ручей был пустым – всего лишь черно-белый поток со странными голубоватыми отсветами в заводях. И ручей всегда оставался пустым, пока не подходил Райннон и по неясным отблескам света и тени не угадывал, где форель и не вытаскивал бьющуюся, умирающую рыбу.

Шериф наблюдал за ним и удивлялся, одновременно готовя вертел для седла оленя. Удивляло не столько умение бандита, поражала точность и грациозность его движений. Наконец Райннон откинул назад длинные волосы, которые спадали ему на плечи, подошел к костру со связкой рыб, почистил их и, завернув в листья и травы, секрет которых знал один только он, да, пожалуй, еще древние краснокожие, закопал, раздвинув угли, в жаркий пепел. Затем занялся приготовлени– ем кофе и разломал на части холодные кукурузные лепешки.

Наконец они сели за еду. Вынули рыбу из сгоревших листьев и положили на неуклюжие, кое-как вырубленные куски коры. Мясо само отваливалось с костей, чудесное, ароматное мясо, подслащенное дымом трав.

Форель уничтожили за один присест. Потом принялись за большой кусок оленины, запивая щедрыми глотками кофе. А когда со всем этим великолепием было покончено, Каредеку не пришлось мыть тарелки. Хозяин жестом пригласил его в пещеру, и шериф с удовольствием последовал за ним, вытянулся во весь свой немалый рост и заснул.

Он проснулся ближе к вечеру, чувствуя себя так, как чувствует лес весной: сок поднимается к ветвям, почки готовы распуститься; но все же его сдерживала слабость. Каждый день силы быстро прибывали, но лето еще не наступило.

Он окинул взглядом склон горы, косматый бор и покрытые дымкой тумана долины под ним; за долинами простиралось розовато-серое море пустыни.

Этот взгляд придал ему ощущение всеведущего божества. Так боги Гомера смотрели вниз с заснеженного Олимпа на равнины, где жили люди. Вот и они с Райнноном обитали среди облаков, пока ветер не раздвигал их и позволял бросить взгляд с головокружительной высоты.

И каждый день приносил новые силы!

Райннон в стороне чистил оружие. Он делал это постоянно, утром и вечером. Разбирал, протирал и сма-зывал, потом собирал движениями, которые мог бы повторить с завязанными глазами. И каждое утро он терпеливо и настойчиво тренировался, стреляя из револьвера. Он не делал секрета из своего умения. Райннон открыто упражнялся перед Каредеком, иногда спрашивал его совета и тщательно его обдумывал. Как носить револьвер, как его выхватывать, как стрелять? Когда скорость выстрела важнее, чем неторопливая надежность, а когда надежность лучше, чем скорость? Стремясь к совершенству, он с благодарностью принимал рекомендации Каредека, а Каредек, не отставая от него, смотрел и учился. Они были слеплены из одного теста; сила и умение их вполне соответствовали. Если им придется снова встретиться в поединке, все решит случай. Однако близость Райннона к дикой природе сделала и прицел его чуть точнее, а реакцию чуть быстрее.

Каредек смотрел на человека с гор и всерьез задумался о нем. Они мало разговаривали, не видя в разговорах особой нужды. Он даже не поблагодарил Райннона за усилия, спасшие ему жизнь, жизнь, которую, по законам Запада, по законам нехоженых земель, по законам животных и людей, охотившихся друг на друга, он потерял.

– Райннон, – позвал шериф, – подойди ко мне.

Райннон подошел.

– Дай мне руку.

Тот протянул правую, и Каредек своим острым охотничьим ножом надрезал кожу на внутренней поверхности запястья. Затем сделал такой же надрез и себе, приложил две кровоточившие ранки одну к другой и сжал их левой рукой.

– Райннон, – произнес он, – ночью или днем, в горах или пустыне, по закону или вне закона твоя кровь – это моя кровь, а моя – это твоя, да помоги нам Господь!

Эннен Райннон сверкнул на него темными глазами и сказал:

– Клянусь Богом, Каредек, до конца моей жизни твоя кровь стала моей, а моя – твоей!

Глава 3

Для шерифа наступила пора расцвета. Десять дней отдыха стали для него все равно что десять дней весны для сада. Его силы вернулись. Он чувствовал, как они наполняли его, окутывали с головы до ног покрывалом непобедимости, словно Ахилла после купания.

Побратимы сидели на поваленном бревне на опушке леса и смотрели на выжженные огнем пни деревьев, на величественные верхушки елей за ними. Справа стремительно бежала река, набухшая от талой воды с вершин.

– Здесь длинные зимы, – заметил Каредек.

Райннон повернул свою крупную голову и оглядел снежные вершины гор, сияющие под ярким солнцем. С каждым днем линия снега поднималась все выше, но на одном-двух пиках он останется лежать все лето.

– Здесь длинные зимы, – наконец промолвил он.

– И сильный ветер?

– И ветер тоже, – кивнул Райннон.

– Но жизнь у тебя неплохая, – задумчиво произнес Каредек. – Ты свободен.

Эннен проницательно глянул на него. Так орел смотрит на орла через безмолвное море воздуха.

– Сейчас я свободен, – слегка улыбнулся он.

Каредек улыбнулся в ответ.

– Да, ты чуток поволновался, – гордо произнес шериф.

– Сутки напролет. Я знал, что мы должны повстречаться.

– Мы встретились. – Шериф кивнул себе, словно за этими двумя словами последовали другие, произнесенные в глубине сердца. Потом добавил: – Чем все закончится?

– Нельзя все время жить отдельно от стаи, – откровенно ответил Райннон. – Мне это известно.

– Но и в стае ты жить не будешь?

– Ну как, черт возьми, я могу жить в стае, Оуэн? Ведь они меня знают. Они меня очень хорошо знают!

– Конечно знают, – согласился шериф.

Он встал, и они вместе двинулись по склону. Из-за скалы выскочил кролик и поскакал перед ними. Мельк-нули два револьвера. Раздался грохот двух выстрелов. Кролик превратился в кровавый сгусток мяса и шерсти.

– Мы оба слишком сильны для такой игры, – пожал плечами Райннон.

Они пошли дальше. Изуродованная тушка кролика вряд ли стоила того, чтобы ее подобрать, поэтому они оставили ее там, где она лежала. Скоро ее проглотит койот или пробегающий мимо волк; либо ею заинтересуется медведь или найдет стервятник; а может быть, ею займутся жуки или мухи. У первозданной природы столько способов возвратить плоть в землю.

Они шли не торопясь, но быстро, отмеряя расстояние длинными, не знающими устали шагами.

– Здесь долгие зимы, – опять повторил Каредек.

– Да, длинные, – ответил второй.

– Ревматизм, говорят, неприятная болезнь, – вздохнул шериф.

– Мне еще рано о нем думать.

– Не уверен. Тебе около сорока.

– Да?

– Да. Ты лет на десять старше меня.

– Тебе только тридцать?

– Точно.

– Мне двадцать пять, – усмехнулся Райннон.

Шериф чуть не остановился, но потом продолжил путь. Он так нахмурился, что казался раздраженным, либо он глубоко задумался.

– Тебе двадцать пять, – протянул он. Райннон ничего не ответил, его мысли витали где-то далеко. – Ты хорошо живешь!

– Но здесь долгие зимы, – закончил Эннен.

Они долго шли молча дальше.

– Как ты проходишь через горы? – спросил шериф.

– Я тебе покажу. Как-нибудь возьму с собой.

– Лучше не надо, – возразил Каредек. – Знаешь, как это бывает. Никогда нельзя знать наверняка. Все может случиться. Пусть это будет твоим секретом.

– Я тебе расскажу, когда захочешь, – сказал Райннон. – У меня нет от тебя секретов, Оуэн. Моя душа открыта для тебя так же, как ладонь руки.

Но шериф хмуро пробормотал:

– Ничья душа не открыта. Мои отец и мать не понимали меня; я не понимал их. Никто не в состоянии понять другого. Любые друзья – все равно что горы в Неваде.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил преступник.

– Горы в Неваде выглядят всегда так, будто стоят у тебя на заднем дворе. Но прежде чем ты доедешь до ручья, который видишь на склоне одной из них, ты проедешь пятьдесят миль и умрешь от жажды. Я уверен, что и с людьми точно так же. Думаешь, что понимаешь их, а на самом деле ничего о них не ведаешь.

Райннон некоторое время думал над его словами.

– Ты слишком усложняешь, – произнес он. – Лично я принимаю вещи такими, какими они кажутся.

– Многие живут как ты, – согласился Каредек. – Они принимают вещи такими, какими они кажутся, и никогда не задают себе вопрос: а могут ли они увидеть все, что стоит увидеть?

– Да, – отозвался Райннон, – это правда.

– Возьмем, например, тебя.

– Ну, и что я?

– Давай поглядим. Когда ты отправился в горы?

– Не помню. Лет семь назад, должно быть.

– Семь лет! Это же много.

– Да, довольно много, – кивнул Райннон и, оглядев суровый склон горы, добавил: – Зимы здесь длинные.

– С холодными ветрами, надо думать.

– Очень холодными.

Они дошли до пещеры. Солнце садилось. Долины постепенно окутывала тьма. Они стояли бесконечно выше, почти у самого пылающего неба. Пустыня тоже казалась горящей, но пламя выглядело неярким, словно его закрывала дымка.

– Наверное, это произошло случайно, – как бы размышляя вслух, произнес шериф.

– Что?

– Та первая твоя неприятность. По-моему, в Тусоне?

– Нет, это не было случайностью. Мы с парнем с рудников затеяли в шутку бороться. Он разозлился, схватил камень и ударил меня по голове. Я его убил.

– Тебе не следовало скрываться от суда. За это тебе ничего не грозило.

– Я знал. Но понял, что не гожусь для жизни среди людей. Например, если кто-то тебя ударил, ты не имеешь права злиться. Это не про такого, как я! – Он вытянул руки и удивленно посмотрел на них, как будто они принадлежали другому человеку. – Я становлюсь бешеным, – объяснил Райннон. – Ничего не соображаю. Мозги словно заволакивает. Мне нельзя жить среди людей. Я понял это в тот день в Тусоне и уехал. Потом одно цеплялось за другое…

– Прошло семь лет, – сказал Каредек.

– Мне казалось, больше.

– Зимы здесь больно длинные, – кивнул шериф.

– Скалы обмерзают и становятся скользкими. Черт-те что!

Они замолчали. Закат начал затухать, и вершины гор окрасились в мягкий розовый цвет. Земля под ними стала абсолютно черной. Нет, не абсолютно. В эту черноту можно было смотреть.

Пауза тянулась долго, потом Райннон заговорил:

– Меня очень беспокоят дети. – Шериф набил трубку и ждал. – Однажды у меня появилась идея. Захотелось спуститься и забрать сюда пару детей. Тех, у кого нет ни отца, ни матери. Взял бы себе мальчика и девочку и воспитал бы их тут как полагается. Но…

Он не закончил, и шериф пробормотал:

– Да, зимы суровые.

– Суровые, – покачал головой Эннен. – Да еще ветер. И покрытые льдом скалы.

– Ну, – шериф посмотрел на него в упор, – я понимаю, о чем ты. Но тебе ведь нужны не дети.

– А что?

– Тебе нужна женщина.

Каредек вспомнил, что не раскурил трубку. При свете спички он искоса взглянул на бандита, но тот уставился в непроглядную тьму долин.

– Да, – криво усмехнулся он, – мне нужна женщина. – Затем добавил: – Я с женой! Смешно!

– Не понимаю, почему, – возразил шериф.

– Такой, как я, – с женщиной. Смешно.

– Ты никогда не обидишь женщину.

– Разве? – спросил Райннон. – Не знаю. У меня мозги вроде как затуманиваются. Я же тебе говорил…

– И у тебя здесь свободная жизнь, – продолжил его мысль шериф, – когда захочешь, можешь спуститься в долину и взять, а потом исчезнуть через дыру-в-стене. У тебя это хорошо получается.

– У меня это хорошо получается, – отрезал Райннон, насторожившись.

– Я, пожалуй, лягу спать, – сказал шериф.

– А я пока посижу. Звезды еще не появились.

Каредек остановился у входа в пещеру и обернулся.

– Виноваты не зимы, ветер и замерзшие скалы, – произнес он строго. – Виноват ты. Беда в самом тебе, Эннен.

– Да, правда, – откликнулся парень. – Беда во мне, это верно!

Шериф вошел в пещеру, улегся на постель из ароматных сосновых веток и заснул.