Loe raamatut: «Конфетти»
Внезапно для себя самого Ганя почувствовал настоящую неприязнь ко всему происходящему вокруг. В этот предпраздничный день он бы хотел выпорхнуть из нанимаемой квартиры, и засмеяться над тем, как легко удалось избежать встречи с чудаковатой хозяйкой. Сбежать вниз, по сияющей от украшений лестнице, выскочить на заснеженную улицу и закашляться от долгожданного Декабрьского мороза. Хотелось, на полученные в конторе рублики пройтись по лавкам, что будто бы грибы после дождя появились в одну ночь, все вместе, и теперь украшают своим видом каждую площадь.
Увы, сейчас он спускался не за этим. Часу ещё в седьмом за ним прислали мальчишку, “Где ж они его нашли то”, который сообщил, что его требуют на службу спешно почти что сейчас же. Ганя спросонья еле разобрал, чего от него хотят, но мальчик выполнил всё, как ему велели: растолкал спящего господина, трижды объяснил, когда ему нужно явиться, на все вопросы скоро отвечал, что на месте всё и объяснят, и даже перед уходом поставил кипятиться самовар. Ганю не покидало теперь чувство своей никчёмности. Что за человек, которого совсем уж перед праздником поднимают с постели, когда даже солнце ещё не встало. Обращаются так панибратски, что даже какому-нибудь регистратору стало бы обидно. Да и при чём тут регистратор, простому просвещённому человеку это вынести было бы сложно. Но приходилось подниматься. Раз устроили ему такого посыльного, значит и впрямь случилось что-то, требующие его присутствия.
В парадной была полнейшая темнота. Ламп в доме почти не жгли, а солнечного света в это время в Петербурге мог бы ожидать лишь умалишённый, но Ганя мысленно предъявил претензию " компетентным органам". Могли бы, мол, и подготовится к празднику. Наконец, спустившись, Ганя со злостью толкнул дверь и, оказался на улице, в одно мгновение чуть было, не завалившись от резкого порыва ветра. С трудом удержавшись, он сделал первый шаг, и тут же одной ногой, в недавно купленном белоснежном валенке, оказался в глубоком сугробе. “Это ещё, что такое. Дожили. Снег не чистят, парадные совсем уже забросили, а дом то хороший, приличный, от личного места моего в двух минутах, а…. ” Закончить свою мысль Гане не позволила тройка, неожиданно, с неистовым ржанием остановившаяся перед ним. Она была запряжена красивыми резными санями, да такими, что Ганя и диву дался, как за своими размышлениями забылся на столько, что их не заметил. Наконец мужчина, что лежал поодаль от извозчика придвинулся ближе к Гане, протянул руки к нему и завалил в сани, да с такою силою схватил, что Ганя, до глубины души поражённый, даже не подумал сопротивляться. Тройка тронулась, а бедный герой наш лежал и думал, как же ему в министерстве извиняться придётся, и чем он оправдываться будет, если в правду никто и не поверит, когда услышал прямо над ухом, бас своего столоначальника: “Ну не трясись, приехали уже”.
Дело, за которым вызвали Ганю, действительно не терпело отлагательств. Некая дама должна была прибыть в этот день за бумагами, на имение её отца. Бумаги по недосмотру подготовить не успели, что выяснилось лишь тогда, когда ответственный уже просматривал списки посетителей на предстоящий день. За несколько часов в ночи служащие собрали всё недостающее, и, по сути, от столоначальника требовалась лишь подпись, да и он совсем не по этому делу был тут, но для Гани, происшествие это представлялось настоящей катастрофой из-за того в частности, что ближе к утру выяснилось, что всё ещё недостаёт для этой барышни одной бумаги, зато самой ценной, без которой всё предприятие было бы совсем невозможным. Конечно, Все Архивы были уже обысканы, и сонные архивариусы нервно поглядывали на странных людей, что заявлялись к ним в 6, а то и в 5 утра. Наконец под утро, когда уже всякая надежда была потеряна, решились звать непосредственного начальника, то есть Ганю, для выяснения. И вот, по его прибытию, небольшим совещанием было установлено, что ему следует просить эту бумагу лично у прошлого хозяина поместья, (имени которого тоже никто не знал), а иначе дело совсем плохо. Ганя, то ли по душевной доброте, то ли из-за того, что от не выспавшихся служащих всё равно не было толку, согласился, и теперь уверенно шёл к архиву для справки о бывшем владельце, всё ещё лелея надежду освободится как можно скорее.
Тем временем город цвёл. На удивление ночные тучи стали рассеиваться, прекратился снегопад и в десятом часу небо осветили первые лучи кроваво красного восходящего солнца. Торопящиеся люди заполонили улочки, многие в предновогодней спешке поскальзывались и падали, кто-то пел, а кто-то шёл совсем хмурый. Ганя быстро влился в этот редкий, но быстрый поток масс, и так же мгновенно освоился в нём. За годы службы он уже привык к этому ритму жизни, и, хотя сегодня многие были уже не на службе и могли позволить себе шаг медленнее в среднем на пол такта, он всё равно уверенно лавировал среди незадачливых прохожих или наоборот пристраивался прямо за спинами наиболее шустрых. Благодаря такой выучке и привычке вскоре он уже миновал Чернышев мост и оказался на площади, носящий тоже имя. Тут, однако же, ему пришлось задержаться, и случилось это даже не по причине того, что почти каждый, кто попадал в это сказочное место сразу же, останавливался, как вкопанный и почитал своим долгом простоять так хотя бы несколько минут, раскрыв глаза от удивления, но и из-за того, что пропустить этот обычай просто не представлялось возможным.
Площадь сияла. Сияла во всех смыслах слова. С одной её стороны, в небо, бил невообразимый фонтан искр. Механизм, который был предназначен для развлечения высших особ, видимо, сработал раньше времени и теперь, на потеху толпе тысячи огоньков разлетались в разные стороны, складываясь при этом в причудливые узоры. Толпа ликовала, без какой-либо возможности понять, откуда взялось это чудо, некоторые списывали его на бога, кто-то на волшебство, а самые начитанные, на механизмы, но несмотря на разногласия, каждый наблюдал за диковинкой с широко открытым от удивления ртом. И когда последние снопы искр потухли на снегу, гул толпы вновь вознёсся над площадью и заглушил все остальные звуки города. На противоположном конце площади стояли те самые новогодние лавки, покрытые восхитительными гирляндами, горящими золотом. Невероятная прорва людей толпилась вокруг. Ганя работал в министерстве уже давно и часто бывал на этой площади, случалось и на праздники, но такое столпотворение здесь он видел впервые. Кто-то покупал, кто-то продавал, им было совершенно неважно, находится ли кто-то из двух вышеперечисленных за прилавком или нет. Торговали всем, коровами, домами, векселями, новогодним товаром – ёлками. Всё летело под одну гребёнку и без разбора покупалось и продавалось, сопровождаемое обязательным атрибутом – громкими выкриками.
Обогнув высокую ель, что располагалась в самом центре площади Ганя всё же смог вырваться на свободу проспекта, хотя и обнаружил у себя в руке непонятно откуда взявшуюся ёлочную игрушку. Он осмотрел её с большим недоверием. Синяя, круглая, с нарисованными сугробами и снежинками и с белой лошадкой, с развивающейся на ветру гривой. Игрушка была хороша, но Ганя осёкся, ведь у него дома и ёлки то не стояло. Хозяйка уходила отмечать к подругам или соседкам, а ему самому обычно больше хотелось выспаться, чем тратить своё время непонятно на что. Всё же он положил игрушку в карман:” Пригодится”.
Наконец небо совсем прояснилось, когда Ганя на нанятых санках подъехал к зимней резиденции графа. По правде говоря, это был лишь богатый дом, украшенный по последнему слову столичной моды: в небольшом садике возвышалась ель, которая была увешана всяческими игрушками, шариками и конфетами, фасад здания был украшен гирляндами, а апофеозом была огромная надпись “С новым годом”, состоящая из больших букв, подвешенных над парадным входом. У входа этого, кстати говоря, происходило некое движение. Там стояло несколько возков и из них то и дело вынимались кое-какие вещи и их с поспешностью заносили внутрь. Когда Ганя только подошёл к ограде, первый возок уже уехал. Теперь же тронулся и второй и когда он совсем отошёл Ганя осознал, что стоит и смотрит на неизвестного ему человека, что в той же позе, коей и он сам стоял с другой стороны от возка, а теперь смотрит прямо так же и на самого Ганю.
