Детство. В людях. Мои университеты

Прочитала с большим удовольствием. С этой книгой я заново открыла для себя Горького.

Читала его произведения в школе и никакого живого отклика в моей душе они не нашли.

Видимо я просто была маленькая .

Буду читать Горького ещё. Не соглашусь с утверждением, что это скучный писатель. Я думаю, он разный, как и любой живой человек.

Горький - глыба! Даже не буду браться рассуждать какое произведение у него сильнее... каждое - бриллиант. Невозможно представить, каким внутреннем стержнем нужно обладать, чтобы "стать и остаться человеком" в таких реалиях жизни, какие описаны в книге! Как всегда - искреннее сострадание, необъятная любовь и великая вера в народ!

Очень тяжёлая книга. Некоторые моменты до слёз. Сколько же зла и жестокости повстречал на своём пути Алёша Пешков. Для меня вообще удивительно, как он стал не стал преступником, как ему удалось остаться человеком. Возможно не будь бабушки он бы и згинул. Деда тоже в некоторой степени жалко. Тоже жизнь была не сахар. Мне даже страшно представить ту нищету, в которой жил автор.

Не, а чё, как русский классик, так сразу людей по мордасам лупашить? А Горький так вдарит, что мало не покажется. Он живописует нам действительность: свинцовую, мерзкую, нищую, убогую, скудную, неказистую, лживую, тошнотворную, безумную, и жестокую, жестокую, жестокую. И страшно, страшно, господа – это ли не зеркало? Насилие красной нитью проходит через всю книгу. Насилие в семье: мужья бьют женщин и детей, женщины бьют детей, дети вырастают – и круговорот насилия начинается по новой.

Страшно жить/читать и видеть, как люди гибнут ни за что, ни про что. Жил-жил – запой - и нелепая, страшная смерть. Бессмысленная смерть от бессмысленной жизни. Как говорит дед Алексея: «Скорлупы у нас много; взглянешь – человек, а узнаешь – скорлупа одна, ядра-то нет, съедено».

Как же выжил Горький в этом аду и почему мне понравилась эта книга, въедливая, «точно окись в медь колокола»? Неравнозначные вопросы? Так, да не так. Сила таланта Горького такова, что проваливаешься в эту книгу, живешь в ней, и когда первый шок проходит, начинаешь оглядываться вокруг и кумекать – что поможет выжить?

Дальше...

Первое – это язык. Напевный, звучный, яркий, живой. Читать эту трилогию мучительное наслаждение – так бы длил и длил эту муку, читал и читал, и оторваться не возможно, и читать помногу. Я не говорю про выпуклые, объёмные, образы, вот вам лучше некоторые парадоксы - находки: А иной барин, да дурак, как мешок, - что в него сунут, то и несёт. (Очень похоже на колбасу Козьмы Пруткова). Уж если тонуть, так на глубоком месте. И моё любимое: Баба живёт лаской, как гриб сыростью.

Второе – бабушка. Ну у каждого была бабушка, что тут скажешь? Самый близкий, любимый, родной человек у маленького Алеши Пешкова. Архетип материнства без глупостей матери, мудрость, понимание, любовь без условий. Алеша смотрит на неё пристальным, любящим взглядом, видит и недостатки, но их прощает. Лучше всего бабушка вышла у него в лесу ("В людях") - где она ходит медведицей, владычицей, преображаясь в богиню плодородия, практически язычница в своей наивной теософии, но христианка - в главной заповеди: "Возлюби ближнего". Её любовь к людям, к жизни - заразительны и послужили Алеше прививкой от мерзостей жизни вокруг. Её былины, сказки, песни, молитвы впитал Горький, и выдал нам на гора прекрасный, простонародный, очень красивый язык. О её молитвах я хочу сказать особо. В детстве я читала "Детство", и я не помню не одной порки или ещё чего дурного - только чёткую дихотомию, очевидную как день и ночь: молитвы и Бог бабушки - жизнь и красота, молитвы и Бог дедушки - сухость и мертвечина канона.

Третье - это любовь к чтению. Вот тут Пеннак обливается слезами, а "Непростой читатель" тихо-мирно уходит на 5 o'clock. Потому что страсть, фанатизм, безмерная любовь к чтению во второй части трилогии захватили Горького целиком. Его попытки читать, препятствия, которые он преодолел, чтобы хозяева ему не мешали, книги, которые он добывал с огромным трудом - всё это не может оставить равнодушным. Не буду голословной и приведу цитату:

Часто я передаю ему разные истории, вычитанные из книг; все они спутались, скипелись у меня в одну длиннейшую историю беспокойной, красивой жизни, насыщенной огненными страстями, полной безумных подвигов, пурпурового благородства, сказочных удач, дуэлей и смертей, благородных слов и подлых деяний. Эта история, в которой я, по вдохновению, изменял характеры людей, перемещал события, была для меня миром, где я был свободен, подобно дедову богу, — он тоже играет всем, как хочет. Не мешая мне видеть действительность такою, какова она была, не охлаждая моего желания понимать живых людей, этот книжный хаос прикрывал меня прозрачным, но непроницаемым облаком от множества заразной грязи, от ядовитых отрав жизни.

И четвертое - любовь к людям, искренний интерес к ним. "Хорошо в тебе то, что ты всем людям родня, - вот что хорошо!" Труднейшее искусство любви к людям Горький постигал на собственной шкуре. Он ясно видит, и многое ему отвратительно:

И многое было такого, что, горячо волнуя, не позволяло понять людей - злые они или добрые? смирные или озорники? И почему именно так жестоко, так жадно злы, так постыдно смирны?

В книге - множество удивительнейших портретов: мастеровые, ремесленники, крестьяне - и каждый по своему интересен, а уж с каким мастерством, как скупо и точно описан. Горькому удалось передать всю противоречивость человека, удалось побороть схематизм и деление на плохих и хороших:

Мужик из книжки или плох, или хорош, но он всегда тут, в книжке; а живые мужики не плохи, ни хороши, они удивительно интересны.

Это прекрасная и трудная книга, прекрасный и трудный писатель и человек. Возможно почитаю теперь Басинского и Быкова, и стала лучше понимать Клима Самгина.

Книгу я бы поделила на две части: первая половина у нас более-менее ещё сносная (по количеству зла и насилия), а вторая половина уже крайне тяжёлая. В этом, в принципе, нет ничего удивительного, если брать годы зрелости, юности, рождения автора - вторая половина девятнадцатого века: голод, разруха, последствие отмены крепостного права, непосильные поборы, индустриализация, побег из деревни в город в поисках лучшей жизни. Только вместо лучшей жизни находят если не тот же голод, то собственную бесполезность и безысходность.

Более или менее нашу жизнь и жизнь писателя смягчает бабушка, самый светлый, самый чуткий человек в семье Пешкова, которая дала ему стимул жить, не покончить с собой. Столько любви и нежности было вложено в образ бабушки, такая сила слова, через бумагу чувствовалось как она ему была дорога. Эта любовь хлынула и на меня, я прокляла карантин и что нельзя съездить к бабушке, обнять ее и сказать, как сильно я ее люблю.

Вторым таким стимулом сдерживающим автора были книги, на которые он натолкнулся практически случайно и всю жизнь книги Пешкова находили как-то сами. Книги наводили его на множество размышлений как о литературе в общем, так на впечатления о каких-то конкретных книгах. Показан рост автора как читателя, он начинает разбираться в жанрах, в тонкостях литературы, видит больше, понимает большие, хочет большего, во многом благодаря учителям, опять же найденным случайно. Но на фоне этой радости познания баба продолжает бить бабу, побои со всех сторон, постоянное недопонимание, борьба за жизнь, борьба с голодом и нищетой, со скукой, ненависть отовсюду. Все люди друг другу враги, а бабушка умирает и в месте с ней вся радость жизни, и начинается вторая половина книги, крайне тягостная.

Алексей Пешков много размышляет о природе людского насилия и приходит к выводу, что она от безделья.

...русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными. В бесконечных буднях и горе - праздник, и пожар - забава; на пустом лице и царапина - украшение...

Наблюдения за пороками людей — единственная забава, которою можно пользоваться бесплатно.

И я вынуждена с ним в этом согласиться. Мы и сегодня наблюдаем огромное количество насилия, которое записывается и выкладывается в качестве развлечения, для досуга, от безделья. Эпохи меняются, люди нет.

Талант автора очень силен в этой автобиографии. Отчетливо видно все дворы, пароходы и кухни. Отчетливо виден быт эпохи, ее веяния и устремления. Автор исследует жизнь, размышляет о ней, ищет ее, но все безысходно, все, кроме книг. Книги спасают.