Булычов. Валяй, валяй, сыпь! Молодой, я – любил в трактире с музыкой сидеть.
Ксения. Малаша-то зачем приезжала?
Булычов. Врать, Аксинья, ты – не можешь! Глупа для этого.
Ксения. Чего же это я соврала, где?
Булычов. Здесь. Маланья приехала по уговору с тобой о деньгах говорить.
Ксения. Когда же это я уговаривалась с ней, что ты?
Булычов. Ну – ладно! Заткни рот…
Оживленно входят Достигаев, Звонцов, Павлин.
Достигаев. Егор, послушай-ко, что отец Павлин из Москвы привез…
Ксения. Ты бы лег, Егор!
Булычов. Ну, слушаю… отец!
Павлин. Хорошего мало рассказать могу, да, по-моему, и хорошее-то – плохо, ибо лучше того, как до войны жили, ничего невозможно выдумать.
Достигаев. Нет, протестую! Не-ет!
Звонцов шепчется с тещей.
Ксения. Плачет?
Достигаев. Кто плачет?
Ксения. Игуменья.
Достигаев. Что же это она?
Булычов. Идите-ко, взгляните, чего она испугалась? А ты, отец, садись, рассказывай.
Достигаев. Интересно, от какой жалости плачет Маланья.
Павлин. Великое смятение началось в Москве. Даже умственно зрелые люди утверждают, что царя надобно сместить, по неспособности его.
Булычов. С лишком двадцать лет способен был.
Павлин. Силы человека иссякают от времени.
Булычов. В тринадцатом году, когда триста лет Романовы праздновали, Николай руку жал мне. Весь народ радовался. Вся Кострома.
Павлин. Это – было. Действительно – радовался народ.
Булычов. Что же такое случилось? Вот и Дума есть… Нет, дело – не в царе… а в самом корне…
Павлин. Корень – это и есть самодержавие.
Булычов. Каждый сам собой держится… своей силой… Да вот сила-то – где? На войне – не оказалось.
Павлин. Дума способствовала разрушению сил.
Елизавета (в дверях). Вы, отец Павлин, исповедуете?
Павлин. Ну, что это, какой вопрос.
Елизавета. А где мой муж?
Павлин. Был здесь.
Елизавета. Какой вы строгий сегодня, отец Павлин. (Исчезла.)
Булычов. Отец…
Павлин. Что скажете?
Булычов. Всё – отцы. Бог – отец, царь – отец, ты – отец, я – отец. А силы у нас – нет. И все живем на смерть. Я – не про себя, я про войну, про большую смерть. Как в цирке зверя-тигра выпустили из клетки на людей.
Павлин. Вы, Егор Васильевич, – успокойтесь…
Булычов. А – на чем? Кто меня успокоит? Чем? Ну – успокой… отец! Покажи силу!
Павлин. Почитайте Священное писание, Библию; например, Иисуса Навина хорошо вспомнить… Война – в законе…
Булычов. Брось. Какой это – закон? Это – сказка. Солнце не остановишь. Врете.
Павлин. Роптать – величайший грех. Надобно с тихой душою и покорно принимать возмездие за греховную нашу жизнь.
Булычов. Ты примирился, когда тебя староста, Алексей Губин, обидел? Ты – в суд подал на него, Звонцова адвокатом пригласил, за тебя архиерей вступился! А вот я в какой суд подам жалобу на болезнь мою? На преждевременную смерть? Ты – покорно умирать будешь? С тихой душой, да? Нет, – заорешь, застонешь.
Павлин. Речи такие не позволяет слушать сан мой. Ибо это речи…
Булычов. Брось, Павлин! Ты – человек. Ряса – это краска на тебе, а под ней ты – человек, такой же, как я. Вот доктор говорит – сердце у тебя плохое, ожирело…
Павлин. К чему ведут такие речи? Подумайте и устрашитесь! Установлено от веков…
Булычов. Установлено, да, видно, не крепко.
Павлин. Лев Толстой еретик был, почти анафеме предан за неверие, а от смерти бежал в леса, подобно зверю.
Ксения. Егор Васильевич, Мокей пришел, говорит: Якова ночью жандармы арестовали, так он спрашивает…
Булычов. Ну, спасибо, отец Павлин… за поучение! Я еще тебя… потревожу. Позови Башкина, Аксинья! Скажи Глафире – пусть каши принесет. И – померанцевой.
Ксения. Нельзя тебе водку…
Булычов. Все – можно. Ступай! (Оглядывается, усмехаясь, бормочет.) Отец… Павлин… Филин… Тебе, Егор, надо было табак курить. В дыму – легче, не все видно… Ну, что, Мокей?
Башкин. Как здоровье, Егор Васильевич?
Булычов. Все лучше. Якова арестовали?
Башкин. Да, ночью сегодня. Скандал!
Булычов. Одного?
Башкин. Говорят – часовщика какого-то да учительницу Калмыкову, которая Александре Егоровне уроки давала, кочегара Ерихонова, известный бунтарь. Около десятка будто.
Булычов. Все из тех – долой царя?
Башкин. У них это… различно: одни царя, а другие – всех богатых, и чтобы рабочие сами управляли государством…
Булычов. Ерунда!
Башкин. Конечно.
Булычов. Пропьют государство.
Башкин. Не иначе.
Булычов. Да… А – вдруг – не пропьют?
Башкин. А что ж им делать без хозяев-то?
Булычов. Верно. Без тебя да без Васьки Достигаева – не проживешь.
Башкин. И вы – хозяин…
Булычов. Ну, а как же? И я. Как, говоришь, они поют?
Башкин (вздохнув). Отречемся от старого мира…
Булычов. Ну?
Башкин. Отрясем его прах с наших ног…
Булычов. По словам – на молитву похоже.
Булычов. Какая же молитва? Ненавидим, дескать, царя… дворец…
Булычов. Вон что? Н-да… черти драповые! (Подумал.) Ну, а тебе чего надо?
Глафира принесла кашу и водку.
Башкин. Мне? Ничего.
Булычов. А зачем пришел?
Башкин. Спросить, кого на место Якова поставить.
Булычов. Потапова, Сергея.
Башкин. Он тоже в этих мыслях – ни бога, ни царя…
Булычов. Тоже?
Башкин. Позвольте предложить – Мокроусова. Он – очень просится к нам. Человек грамотный, распорядительный.
Глафира. Каша простынет.
Булычов. Полицейский? Воряга? Чего же он?
Булычов. Теперь в полиции опасно служить, многие уходят.
Булычов. Так. Опасно? Ах, крысы… Ладно, пришли Потапова. Завтра утром. Ступай… Глаха, – трубач пришел?
Глафира. В кухне сидит.
Булычов. Съем кашу – веди его сюда. Что это – как тихо в доме?
Глафира. Наверху все.
Булычов (пьет водку). Ну – и ладно. Ты что – приуныла?
Глафира. Не пей, не вреди себе, не хворай ты! Брось все, уйди от них. Сожрут они тебя, как черви… заживо сожрут! Уедем… в Сибирь…
Булычов. Пусти, больно…
Глафира. В Сибирь уедем, я работать буду… Ну – что ты здесь, зачем? Никто тебя не любит, все – смерти ждут…
Булычов. Перестань, Глаха… Не расстраивай меня. Я – все знаю, все вижу! Я знаю, кто ты мне… Ты да Шурка, вот это я – нажил, а остальное – меня выжило… Может, еще выздоровлю… Зови трубача, ну-ко…
Глафира. Кашу-то съешьте.
Булычов. Черт с ней, с кашей! Шурку позови… (Остался один и жадно пьет рюмку за рюмкой.)
Входит Трубач. Он смешной, тощий, жалкий, за плечами – на ремнях – большая труба в мешке.
Трубач. Здравия желаю вашему степенству.
Булычов (удивлен). Здорово. Садись. Глаха, затвори дверь. Вот какой ты…
Трубач. Так точно.
Булычов. Н-ну… неказист! Рассказывай, – как лечишь?
Трубач. Лечение мое простое, ваше степенство, только люди привыкли питаться лекарствами из аптеки и не верят мне, так что я деньги вперед прошу.
Булычов. Это ты неплохо придумал! А вылечиваешь?
Трубач. Сотни вылечил.
Булычов. Не разбогател, однако.
Трубач. На добром деле не богатеют.
Булычов. Вон как ты! От каких же болезней вылечиваешь?
Трубач. Все болезни одинаково происходят по причине дурного воздуха в животе, так что я ото всех лечу…
Булычов (усмехаясь). Храбро! Ну-ко, покажи, трубу-то…
Трубач. Рубль заплатить можете?
Булычов. Рубль? Найдется. Глаха, – есть у тебя? Получи. Дешево берешь.
Трубач. Это – для начала. (Развязал мешок, вытащил басовую трубу.)
Шура прибежала.
Булычов. Самовар какой… Шурок, – хорош целитель? А ну-ко, подуй!
Трубач откашлялся, трубит, не очень громко, кашляет.
Это и – все?
Трубач. Четыре раза в сутки по пяти минут, и – готово!
Булачов. Выдыхается человек? Умирает?
Трубач. Никогда! Сотни вылечил!
Булычов. Так. Ну, а теперь скажи правду: ты – кем себя считаешь – дураком или жуликом?
Трубач (вздохнув). Вот и вы не верите, как все.
Булычов (посмеиваясь). Ты – не прячь трубу-то! Говори прямо: дурак или жулик? Денег дам!
Шура. Не надо обижать его, папа!
Булычов. Я не обижаю, Шурок! Тебя как звать, лекарь?
Трубач. Гаврило Увеков…
Булычов. Гаврило? (Смеется.) Ох, черт… Неужто – Гаврило?
Трубач. Имя очень простое… никто не смеется!
Булычов. Так – ты кто же: глупый или плут?
Трубач. Шестнадцать рублей дадите?
Булычов. Глаха, – принеси! В спальне… Почему шестнадцать, Гаврило?
Трубач. Ошибся! Надо было больше спросить.
Булычов. Значит – глупый ты?
Трубач. Да нет, я не дурак…
Булычов. Стало быть – жулик?
Трубач. Да и не жулик… Сами знаете: без обмана – не проживешь.
Булычов. Вот это – верно! Это, брат, нехорошо, а – верно.
Шура. Разве не стыдно обманывать?
Трубач. А почему стыдно, если верят?
Булычов (возбужденно). И это – правильно! Понимаешь, Шурка? Это – правильно! А поп Павлин эдак не скажет! Он – не смеет!
Трубач. За правду мне прибавить надо. И – вот вам крест! – некоторым труба помогает.
Булычов. Верю, – двадцать пять дай ему, Глаха. Давай еще. Давай все!
Трубач. Вот уж… покорно благодарю… Может, попробуете трубу-то? Пес ее знает… как она, а ей-богу – действует!
Булычов. Нет, спасибо! Ах ты, Гаврило, Гаврило! (Смеется.) Ты… вот что, ты покажи, как она… Ну-ко – действуй! Да – потолще!
Трубач напряженно и оглушительно трубит. Глафира смотрит на Булычова тревожно. Шура, зажав уши, смеется.
Сади во всю силу!
Вбегают Достигаевы, Звонцовы, Башкин, Ксения.
Варвара. Что это такое, папаша?
Ксения. Егор, что ты еще затеял?
Звонцов (Трубачу). Ты пьяный?
Булычов. Не тронь! Не смей! Глуши их, Гаврило! Это же Гаврило-архангел конец миру трубит!..
Ксения. Ой, ой, помешался…
Башкин (Звонцову). Вот видите?
Шура. Папа, ты слышишь? Они говорят – с ума сошел ты! Уходите, трубач, уходите!
Булычов. Не надо! Глуши, Гаврило! Светопреставление! Конец миру… Труби-и!..