Loe raamatut: «Золотой крейсер, или Как куклы стали птицами. Часть 1»
© Максим Кавешников, 2020
ISBN 978-5-0051-1688-8 (т. 1)
ISBN 978-5-0051-1689-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом.
Афанасий Великий.
Часть I
Глава 1
Кармашки
Продолжая цепочку странных происшествий, лавируя между редких долетающих брызг прибоя, малиновый, как кровь новопреставленных, мотылек явно выписывал знаки. Знаки чьего-то послания для них.
Страшного послания.
Окончательно сбитая с толку дриада, изо всех сил прижимая плачущую малышку Пуговку к груди, обнаруживала одну за другой невидимые буквы и символы, и, совершенно того не желая, складывала и сплетала слова в цельную вязь.
Над горизонтом снова пророкотали вертолеты. Невыносимо ныло под ложечкой – Споменку пробирал мороз, и совсем не от набравшего силу северного ветра.
– Мы же еле выбрались оттуда! – прозвучал за спиной, без намека на эмоцию, голос Ингрид. Не нужно было оборачиваться, что бы понять – на нее сейчас смотрят все они. Смотрят, как на полоумную. Да она и сама себя так ощущала. Господи, ее же и саму воротило от одного только вида саквояжа! Черного, как самая черная во вселенной жаба. Кому в здравом уме придет в голову лезть монстру в пасть?
И все-таки… И все-таки, их новый друг, премило попрощавшийся, пожелавший попутного ветра – О, Боже – в шторм – попутного ветра! – удаляющийся сейчас с чувством выполненного долга, уже ознакомил ее с полным раскладом, оставив ее с этим раскладом наедине. У них нет других вариантов.
«И мотылек…» – дриада обреченно взглянула на Ингрид, в ее прекрасные обозленные глаза с гетерохромическими зрачками великолепных покойников прошлого Боуи и Менсона.
– Это же… это же бред! Я… Я… Я не… – подвывала Пуговка.
Рок-н-Ролл Мама уселась на мокрую гальку, и, обхватив руками голову, отрешилась от происходящего. Она забыла о котенке, и Мурочка, единственная, кому, в силу загадочной природы, не было страшно и тоскливо, выскользнула из ее сильных рук, и теперь вертела головкой во все стороны, жадно ища в сырой темноте неуловимую красную бабочку.
Жужа улеглась на спину, с упреком обратив опустевшую глазницу к мрачному небу. Сонный Олененок затравлено следил за кружащими над горизонтом красными точками.
«Нехорошо это все!» – Споменка на несколько секунд позволила себе закрыть глаза. Сглотнула.
– Проводник, – терпеливо повторила она, обведя помрачневшие серые лица взглядом, ничуть ни полным решимости, – как сказал Достаточно Честный…
– Мне… мне… – дрожь малышки Пуговки слабела, но ведь и времени расклеиваться им не оставили, – плевать, что… что он там ска… сказал! Ты… ты что, не видишь? Нас первая же вол… волна…
Малышка осеклась – парик соскользнул с гладкой, совсем безволосой головки, но она даже не обратила на это внимания. Ее затрясло с новой силой.
– Я тоже боюсь. Совсем не чувствую моря. Оно… – дриада делала непозволительно длинные паузы, обращаясь не столько к Пуговке, сколько к самой себе, и медленные слова звучали как приговор.
«У нас нет выбора!»
Она донельзя вымоталась, как, собственно, и все они, и сейчас хотела того же, что и все – чтоб весь этот ад закончился. Пусть даже и так, как решено не ими.
– Оно совсем не похоже на лес, – Споменка продолжала с силой прижимать малышку к себе, тратя из того немногого, что осталось, лишь бы истерика утихла, с упавшим сердцем отметила, как Эньо апатично швыряет камешки в пену, отчего та шипит только еще злее, – Но куда нам еще деться?
Пуговка, не отнимая лица от заплаканной груди дриады, замотала головой.
«Нам что-то мешает! Нам не дадут уйти отсюда!» – Споменка впервые по-настоящему испугалась почерпнутого из воздушных иероглифов бабочки. Покосилась на мертвую старуху, чей слегка мерцающий в сумраке силуэт расплылся нечетким пятном.
– Мы просто зажмурим глаза, и будем плыть, – она наклонилась к Пуговке, удерживая ее за поникшие плечи, заглянула в размокшее личико, – Ладушки?
– Пока не доплывем? – от доверия, обнаруженного в ее глазах, Споменке стало нехорошо.
«С каких это пор?» – ужаснулась она про себя.
– Да, моя хорошая, пока не доплывем! – теперь и ее глаза блеснули влагой.
«Знать бы только – куда? Старик… Кто он? Снова загадки… Достаточно Честный? А достаточно ли он честный? Права малышка, права! Куда нам в такие волны?»
Споменка, мрачно взглянула на темную воду, щетинящуюся черными осколками. Перевела взгляд на изгиб пляжного песчаного вала, на котором в двоящемся мусорном баке двоящиеся чайки раздирали клювами двоящийся черный пакет.
Где-то на уровне инстинкта что-то очень и очень не нравилось ей в этих птицах.
«Усталость, – надеялась Споменка, – Усталость и нервы»
Все, что они встретили за эту ночь, никак не дышало дружелюбием. Мир за пределами Дома, все-все вокруг – абсолютно все – оказалось не просто неизведанным – все было – опасность, злоба. И ни в чем никакой логики. Однако чайки не нравились ей как-то иначе. Не как хищники.
«Должно быть, в этих кузнях и куются параноики» – кисло улыбнулась дриада.
А еще ее волновала черная прямоугольная дыра под кипой сложенных пластиковых топчанов. Черный котище, она видела, затаился где-то там. Внимательные глаза неестественно крупного хищника следили за происходящим на побережье. Глаза эти поглядывали на чаек, но в основном наблюдали за отрезанными от суши, загнанными в угол беглянками.
– Валить надо отсюда! – процедила сквозь зубы подошедшая к ним Зюка, безуспешно изображая безмятежность, – За нами уже следят!
Дриада еле заметно кивнула. Поймала себя на том, что в пальцах совсем не к месту появилась дрожь.
«Пора! Сейчас! Иначе…»
Иначе их не отпустят.
«Бездна бездну призывает!» – вздохнула Споменка, когда последней, одиннадцатой, вступила на борт, сжимая вверенную ей деревянную коробочку. Последний раз огляделась, поражаясь, насколько реальность накануне утра реальна. Грозовые облака, пригнанные ветрами за ночь, принесли темноту другого порядка, от чего волнение необъяснимо усилилось. Взглянула туда, где и ведьма, и здоровенный черный котяра, вот-вот исчезнут из их жизни навсегда.
«Все страньше и страньше! – подумала она, вновь обнаружив мотылька – закончив изливать пророчества, тот присел на край медной створки саквояжа, аккурат позади котенка, – Раздвигаюсь, словно подзорная труба!»
Безвольными шарнирными пальцами Споменка открыла шкатулку. Не смотря на порывы ветра, все внутри саквояжа сразу же замерло, когда свет побежал по прожилкам Золотого Камня. Дриада торжественно произнесла странно простые слова, больше похожие на детскую считалочку:
– День и ночь идем за Светом! – и суденышко, о котором никто бы никогда не догадался, что это – суденышко, вздрогнуло.
– Работает! – вышла из оцепенения Зюка, – Ну-ка, еще!
Олененок, до этого следивший за котом, тоже, будто проснулся. Изучающе взглянул на ступни, которыми ощутил вибрацию.
– День и ночь идем за Светом! – повторила дриада. Ковчег задрожал сильнее, словно пробуждающийся колокол. Мотылек покинул борт, и Мурочка никогда больше не вспомнила о нем.
Чайки на берегу замерли – все, одновременно. Суетливо заозирались, бестолково моргая, не понимая, что было источником звука.
– Скорее, Нена, скорее! – процедила сквозь зубы Ингрид, буравя чаек разноцветными зрачками. Дриада снова повторила слова, затем, без перерыва еще, и еще. Саквояж затрясло, как ракету на старте, а затем невидимой рукой потащило по битой гальке прямо в прибой. Завизжали все, даже Споменка. Волны с шелестом ударили в лоб, но, не смотря на силу, не причинили никакого вреда, разве что окатив беглянок мелкими брызгами. И тут случилась очередная странность.
Чайки, которым, казалось, дела до них не было все это время, словно сорвались с цепи. Дриада, следившая за птицами, насчитала бы максимум с десяток. Теперь же будто кто-то использовал заклятье умножения. Легионы чаек, ставшие легионами в считанные мгновенья, превратились в надрывно трясущийся водоворот – тысячи клювов судорожно искали добраться до беглянок. Клубясь черным и серым, с надтреснутым истошным клекотом рассекая и сминая воздух, взрывная волна рванула к прибою, но тут же, словно наткнувшись на что-то, растеклась в обе стороны пятном темной крови.
Пуговка больше не плакала. С отвисшей челюстью и опухшими веками глазела на берег – там творилось нечто необъяснимое. Град клювов и костей засвидетельствовал – между морем и сушей броня. Броня из воздуха.
– Они… Они не могут… – зачаровано произнесла Маргоша, но договорить не успела. Отчаливший ковчег накрыл шквал звериного ора. Лихорадочные вопли, нарастая и нарастая, сливались в единый вибрирующий звук, грозивший расколоть небо и порвать барабанные перепонки.
Стражи, выставленные Ламашту на пляже пару часов тому, тщательно следившие за вверенной им территорией, настигли и расправились с первой, но бездарно упустили вторую – главную – добычу. Никому из них невдомек было, что корень внезапной проблемы находится под боком – под кипой пластиковых шезлонгов.
А корень проблем был вполне удовлетворен ходом событий, и в отличие от мотылька не считал, что их цепочка завершена. Напротив – по его мнению, все только начиналось.
Визг, и без того невыносимый, перерос в пронзительный свист. Чайки, похожие теперь на искромсанные в шредере обрывки бумаги, царапали поверхность чего-то невидимого, ломая когти и крылья, сворачивая шеи, изрыгая звук чудовищной силы и противоестественной злобы.
У одной, затем еще одной треснул клюв, из-под глаза третьей, набухла и вытекла кровавая капля. Передние из птиц уже были задавлены, и изувечены, а задние напирали все сильнее, изо всех сил пытаясь продавить преграду.
– Что это? – вытаращив глаза, выдавила из себя Черная Рок-н-Ролл Мама, однако никто не слышал ее. И она, и все остальные пытались спасти слух от страшного звукового давления. И пальцев едва ли хватало для этого – громкость росла в геометрической прогрессии. Волны и сила Золотого Камня тем временем отталкивали саквояж все дальше от берега, и картина, предстающая перед его пассажирами во все своей красе, просто завораживала.
Девочки ошарашено переглядывались, с ужасом провожая беснующееся облако похожее на оживший черно-серый фарш, закрывшее почти весь берег, даже не подозревая, каких потревожили демонов и каким чудом избежали встречи с ними.
Шум волн и нарождающегося шторма все больше очищал пространство, оскверненное чудовищной какофонией, а страшное облако, ничем уже не похожее на стаю чаек, постепенно растворялось за все более плотной пеленой брызг.
– Из-за нас! – ошалевшая, выдохнула Мишель, когда вернулся смысл произносить слова, – Из-за нас!
– Хорошие куклы всегда в цене, Ми-Шесть! – Эньо-Птичка первая освободила ушные раковины от пальцев.
– Господь милостивый! – просипела Жануария.
– Что ж, хоть кто-то будет по нам тосковать, – криво улыбнулась Ингрид.
Стало заметно тише, и путешественницы услышали негромкий голос – все это время Споменка не переставала повторять несложную, но, как оказалось, эффектную считалочку.
Крепчающие волны, каждая из которых могла с легкостью перемолоть их, наваливались друг на друга, но море словно не замечало хлипкого ковчега – вода, как по волшебству, просто огибала его.
И все же грозное ворчание ветра вызывало тревогу – было похоже, что их ждет новая проблема. Где-то там, где их заставили попрощаться с прошлым, пророкотал гром. Напуганные, они затаились в не таком уж и глубоком трюме, тоска и неуверенность разноцветных глаз превратилась в затравленный светящийся фосфор.
Они с ужасом провожали вершины нависающих волн, ища в темноте глаза друг друга, и тут же отводя взгляды, словно участницы странного преступления. Преступления, на которое никто из них не решился бы по отдельности, и, все-таки, совершаемого по негласному всеобщему согласию, совершаемого ввиду непреодолимых обстоятельств и самого нелепого рока.
Импровизированное судно взяло курс к весьма странному месту.
*****
Большой шторм, с грозой и шквальным ветром, с волнами, которых беглянки днем раньше и представить себе не смогли бы, настиг спустя три часа. Море не смяло суденышко. Но болтало изрядно. Парики промокли еще до того, как вода стала хлестать с разорвавшихся небес, и теперь, когда девочки попрятали их кто куда, заблудший альбатрос мог бы весьма удивиться, увидев с высоты своего полета среди штормового хаоса корзину с некрашеными пасхальными яйцами.
Мурочка забралась Черной Рок-н-Ролл Маме под юбку, которая через время тоже промокла насквозь. Пуговка, зажмурив глаза, бесконечно повторяла считалочку: «Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка!» – почему-то это успокаивало ее. Олененок уткнул головку Жуже в подол, и та, скорее рефлекторно, гладила украшенные умелой кистью, смоченные пресной и соленой водой рожки, лысую головку; сама же единственным оставшимся глазом вперилась в чарующую черно-зеленую смерть.
Болтанка и рев ветра изводили весь день. Невольно стали закрадываться неприятные мысли – а не зря ли они ступили на эту палубу? Не вечно ли льют дожди над морем? Что они вообще знают о море?
Их давно окружала только темнота, и была ли это темнота уже новой ночи, или еще нет – никто с уверенностью не сказал бы – буря поглотила их так давно, что запросто можно было бы забыть имена, став частью хаоса.
«Имя – единственное, что все получают в дар, и чего нельзя отнять, – флегматично размышляла Ингрид, обняв колени, положив на них подбородок, глядя в черное воющее марево, – но – что можно потерять!»
Они мало-помалу привыкли к осознанию того, что как ни странно, все еще целы, и вода, раз уж не поглотила до сих пор, возможно, уже и не призовет в свои гостеприимные чертоги.
Одолеваемые усталостью, одна за другой, они заняли кармашки, которых было предостаточно на внутренней обшивке саквояжа. Содержимое просто выкидывалось вниз, где, ввиду размеров, досталось лечь Черной Рок-н-Ролл Маме. Но она не возражала. Лишь устало распихала вываленное из кармашков по углам.
Мешочек с сушеной травой пришелся кстати – Рок-н-Ролл Мама сочла его годным, чтобы тот сослужил службу в качестве подушки. Она попыталась взбить «подушку», но запах, исходивший изнутри, заставил ее оторопеть. Жануария понятия не имела, что это за аромат – никогда раньше такого обонять не доводилось.
Или приходилось?
Сдвинув брови, она замерла. Ей почудился… детский смех?
Не просто детский. Что-то дрогнуло в ее несуществующей памяти. Памяти о тех временах, которых не было, которых никак не могло быть.
«У тебя не было никаких детей! – испугалась она, – У тебя не было и не могло быть никаких детей!»
Кто-то только пытался уснуть, слушая ругательства ветра, кто-то счастливо забылся сразу. Жануария лежала, боясь пошевелиться, вдыхая незнакомый аромат, а может – и знакомый, вглядываясь в темноту незрячими глазами, прислушиваясь к смеху, которого больше не было, копаясь в лабиринтах воспоминаний, которых и в самом деле никак не могло быть, не зная, как и где искать отгадку, ведь не было даже вопроса.
«Мята!» – то ли на изломе реальностей прошептал ее разум, погружаясь в сон, то ли само слово просочилось из тех же лакун, откуда к ней попытались прорваться воспоминания. Рок-н-Ролл Мама отключилась.
Жужа устроилась в верхнем ярусе. Она не чувствовала усталости. Вообще ничего не чувствовала. Опустошенная стрессом, пережитым после потери глаза, она проспала весь день, и теперь отрешенно созерцала прямоугольник темно-серого неба, почти размышляя, и почти ни о чем не думая одновременно.
Споменка же боролась со сном. Сжимая шкатулку, опустила ее в глубину кармана, который служил теперь и капитанским мостиком, и смотровой площадкой юнги одновременно, чтобы Проводник, если вдруг она его и уронит, не бултыхнулся в воду. Час за часом продолжала шептать путеводные слова все более заплетающимся языком, чувствуя, как сон подбирается все ближе. Ей, ничего не знающей о порядках жизни и службы военных и моряков, первой пришло в голову, что следовало сообразить некую поочередность. Люди называют это словами «дежурство», «вахта», «смена», и Споменка не без досады вспомнила каждое из этих слов. Когда в сотый раз сокрушалась, что никого не попросила сменить ее, на плечо легла ладонь.
– Иди, отдохни!
– Ох, это ты! Еще немного – и уснула бы!
От усталости она даже не сообразила, что чудо повторилось – подруга заговорила.
– Давай по очереди, – предложила Жужа.
Очередная сильная волна накатила на них, но ковчег лишь качнулся, невозмутимо продолжив свой ход.
– Ты… как? – поддавшись слабости, и сомкнув веки, спросила ее Споменка. Вкрай сморенная, не стала противиться тому, что шкатулку аккуратно потянули из ее ладоней.
– Иди, Нена. Я поспала, поспи теперь ты. Иди!
Споменка пошатнулась, вздрогнув, вытаращила испуганные непонимающие глаза.
– Где он? Где… – заметив, что Камень у Жужи, замерла, что-то соображая, с облегчением выдохнула. Та печально рассматривала огоньки, бегущие по прожилкам. Почувствовав взгляд, отвернулась. Споменке не надо было быть провидицей, чтобы поймать в легком, нетипичном повороте шеи тяжелейшее уныние.
«Господи, как тебе помочь?» – бессильно вздохнула дриада, не находя никаких подходящих идей. Мысли стали непослушными, расползались в разные стороны, а зрение выделывало фокусы, не желая дальше делать свою работу.
– Иди, Нена! Иди!
Споменка устроилась у юбки Рок-н-Ролл Мамы, и через несколько секунд Жужа услышала между порывов ветра ее сопение.
Оставшись одна, она произнесла немудреные слова, и почувствовала, как некая сила, легкая, странная, движет кораблик. На сердце странным образом посветлело, даже в голове, будто бы, прояснилось. Грустно улыбнулась, произнесла вновь.
Некоторое время просто любовалась игрой огоньков в прожилках Золотого Камня, получая от этого несказанное удовольствие. Правда, радость омрачало отсутствие глаза, похожее на чувство клаустрфобии.
Клаустрофобия породила клаустрофобию, и кармашек, в котором сидела дриада, стал казаться тесным. Она перебралась в соседний. Он был заполнен мешочком с чем-то сыпучим. Перебралась в следующий, оказавшийся пустым. Кармашек пришелся в самый раз.
«Мои ноги длиннее твоих!» – мысленно похвасталась она перед спящей Споменкой и расплылась в улыбке, которая тут же померкла. В который раз Жужа неосознанно коснулась чудовищной дыры на месте левого глаза, тут же брезгливо одернув руку.
Боковым зрением засекла движение в темноте по правый борт. Машинально взглянула туда, отчего перехватило дыхание. Сразу же вспомнила о Проводнике.
– День и ночь идем за Светом! День и ночь идем за Светом! – испуганно затараторила Жужа: на них шел громадный вал темной, тяжелой воды. В какой-то миг она испугалась, что это чайки, те самые, каким-то образом – может, вселившись в утонувшее гадаринское стадо – настигают их.
Но, не смотря на размеры волны, на устрашающее шипение, саквояж всего лишь сильно накренился. В этот момент она и почувствовала, как что-то легонько стукнуло о лодыжку. Ковчег выровнялся, и, пошарив на дне кармашка, Жужа выудила оттуда маленький стеклянный шарик.
И не поверила тому, что видит.
Тучи сожрали весь свет, но она видела то, что видела! Никто на всем белом свете не мог оспорить то, что это был ЕЕ ГЛАЗ! Ее, пропавший в прошлую ночь, ЕЕ СОБСТВЕННЫЙ ГЛАЗ!
Она так и простояла несколько счастливых мгновений, держа в правой руке Золотой Камень, в левой – оказавшуюся тут непонятно какими судьбами пропажу.
Жужа с трудом удержалась, чтобы не разбудить Маргошу, спящую без задних ног совсем рядом – так ее распирало от радости.
«Он все время был тут!» – недоумевала она, – «И откуда, откуда, только он тут взялся?»
На несколько секунд в черной, неподъемной массе штормовых облаков образовалась прореха, и показалось солнце, слишком нереальное, чтоб быть солнцем. Жужа, как и все они, утратившая чувство времени, давно считала, что наступила ночь, и не сразу поняла, что это никакая не луна. Свет, за которым им теперь предстояло спешить день и ночь, явил ей себя, и был похож на новорожденного.
– И сказал Бог: да будет свет. И стал свет! – негромко, чтобы никого не разбудить сказала она солнцу, и прижала к груди найденную утрату.
Ей до жути хотелось, чтоб это было утро, чтоб можно было поделиться радостью с подругами и девочки помогли вставить глаз на место. Но, как и все новорожденные, солнце бодрствовало недолго – через некоторое время, мир накрыла всеобъемлющая тьма.
