– Пираты. Настоящий бич нашей страны. На этот раз при нападении на судно недалеко отсюда они использовали военный катер. Поэтому мы были вынуждены проверить все ли у вас в порядке.

– Понимаю… – покачал головой Смирнов. Он ровным счетом ничего не понимал.

Яркие всполохи взрывов то и дело озаряли сгущающиеся сумерки. Под громогласный рев лавина атакующих устремилась вперед. Ничто не сможет сдержать порыв солдат, когда до цели остаются считанные метры.

«Джи-ай» карабкались вверх – в гору. Многие из них падали, но новые ряды героев все ближе подбирались к воротам лагеря. Вот разлетелась в щепки одна из сторожевых вышек. Навсегда умолк японец-пулеметчик, покосивший много храбрых американских парней. Главная камера старательно запечатлела бутафорские ошметки рук, ног и кишок, летящих в разные стороны. Того – что осталось от японца после удачного выстрела из миномета.

Из тростниковых бараков навстречу освободителям уже бегут узники. Мужчины, женщины, дети. Они обнимают солдат. По их изможденным лицам текут слезы радости. Красивый молодой офицер в форме военного летчика бежит впереди всех. В одной руке он сжимает автомат, а в другой древко флага. Он не замечает тянущихся к нему благодарных рук. Наконец, в самом конце толпы узников, он видит девушку. Она бросается в его объятия. Летчик нашел свою возлюбленную. Он счастлив. Он швыряет на землю автомат и обнимает девушку одной рукой. А другая рука его вытягивается вверх, и вместе с ней устремляется вверх знамя. Звездо-полосатое полотнище американского флага победоносно реет над землей.

– Стоп! – скомандовал Смирнов. – Снято. Да стоп же…

– Ты увлекся, – заметила Алина, освободившись, наконец, от поцелуев Василия, которые становились все более настойчивыми. После сигнала «стоп» Золотогоров швырнул флаг на землю рядом с автоматом и теперь уже двумя руками откровенно ощупывал грудь и бедра партнерши.

– Хотя бы здесь есть возможность, – делано-обижено сказал он. – Нужно пользоваться моментом.

– Друзья мои, это было великолепно! – подбежав к исполнителям главных ролей, по-птичьи защебетал Смирнов. – Никогда в жизни не видел такой глубины чувств, такой экспрессии, такой…

– Смываемся, – тихо шепнул Золотогоров Алине. Они направились к поджидавшим их костюмерам и гримерам.

– Я слышал, ты через пару дней опять отправляешься в турне?

– Ты прав. – Алина на ходу скинула какую-то рваную кофту, в которой изображала пленницу. – У меня контракт не только с Мариинкой.

Василий несколько мгновений молчал, а затем выпалил без обиняков:

– Почему бы тебе ни закончить выступать и ни переехать жить ко мне насовсем? – Раньше он никогда не желал, чтобы она завершила карьеру. Ему нужна была именно звезда, о которой пишут в газетах и снимают телепередачи. А о бывших звездах все быстро забывают, появляются новые. Теперь же, убедившись, что в качестве действующей звезды она всегда будет поступать по-своему, он решил изменить тактику. Больше всего на свете он хотел, чтобы она от него зависела.

В ответ на предложение Василия Алина лишь рассмеялась.

Через полчаса пилотируемый двумя американцами выкрашенный в ярко-красный цвет «Дуглас» взмыл в воздух и взял курс на Манилу. А еще через несколько часов, этой же ночью, «Гольфстрим 4» вылетел в Петербург.

Из-за чехарды со сменой часовых поясов Алина проснулась только под вечер. Она жила одна в ста двадцати метровой, самой небольшой квартире построенного несколько лет назад элитного дома на Петроградской стороне. Дом был настоящим «городом в городе». Здесь имелся полный набор атрибутов присущих так называемому VIP-сектору первичного рынка жилья: подземный гараж, зимний сад, супермаркет, солярий, сауна, бассейн, фитнес-центр, ресторан, прачечная, еще один ресторан, служба горничных и так далее. Когда Алина приобрела здесь квартиру, еще не существовало таких понятий, как «фэйс-контроль» и «заселение жильцов по принципу однородной среды». Квартиры в только что построенном доме мог купить любой, располагающей необходимыми средствами. Поэтому Алина была, пожалуй, единственным жильцом, заработавшим свои деньги трудами праведными. Среди ее соседей оказалось много сомнительных нуворишей-банкиров, дорогих проституток, бонз петербургского отделения правящей партии и прочих малоприятных личностей, по тогдашней моде носивших бардовые пиджаки и «пудовые» золотые цепи. Некоторых из соседей за эти годы уже отстрелили. Однако не на территории дома: не в подъезде, как это обычно бывает. Продавая освобожденные из-за непомерной квартплаты семьями покойных квартиры, владелец строительной фирмы особо подчеркивал роль хаус-секьюрити: «Ни один из наших бывших жильцов не был застрелен на расстоянии ближе одного километра от своего дома!» Алину строгая охрана устраивала. Так ей было спокойней. Причем она опасалась не воров или тем паче киллеров, и даже не навязчивых поклонников ее таланта. Она опасалась… журналистов. Алина ни разу в жизни не дала ни одного интервью представителям российских средств массовой информации. И это их бесило. Журналисты лезли из кожи вон, чтобы заполучить его. Это был вызов их профессиональному самолюбию.

Все началось в самом начале ее карьеры. Главный редактор женского журнала «Метрополитен» снизошла до того, чтобы лично задать пару вопросов восходящей звезде балета. В гримерку Кировского театра с видом хозяина вошла заметно молодящаяся дама средних лет. Она панибратски похлопала одетую в балетную пачку Алину, улыбнулась большим ртом и произнесла на американский манер:

– Хай! Я из «Метрополитена». Как насчет того, чтобы сделать ваше лицо, милочка, лицом обложки в следующем месяце? Мы хотим иметь о вас большой репорт.

К ее немалому изумлению балерина не засияла от восторга. Слова же еще больше удивили редакторшу.

– Могу я дать ответ позже? После того, как ознакомлюсь с каким-нибудь из номеров вашего журнала?

– Хм… можете…

В тот же день Алина приобрела на газетном лотке свежий номер «Метрополитена».

На страницах журнала, среди яркой рекламы заоблочно-дорогих товаров, какие на турецких барахолках можно было приобрести раз в пятьдесят дешевле, иногда попадались плоды журналистского творчества. Алина прочитала первую же статью, озаглавленную – «Женщина в стиле Метро». В ней рассказывалось о некой девятнадцатилетней бизнес-вумен, разумеется «красавице невиданной красоты», которая устав за год от сидения за спиной мужа-бизнесмена в «золотой клетке», сама занялась бизнесом. И стала… председателем совета директоров нескольких банков. Следом за статьей о современной хай-тек-Золушке размещался чрезвычайно актуальный тест для читательниц: «Ваш муж уехал в деловую командировку в Нью-Йорк, а к вам в загородный коттедж приехал любовник. Он поставил свой „Феррари“ возле входа. Вдруг вы видите, что по шоссе к дому едет „шестисотый“ „Мерседес“ мужа. Ваши действия?»

«Сказать мужу, что приехал водопроводчик», – Алина решила, что именно такой журнал, как «Метрополитен», как никакой другой мог бы послужить трамплином для «раскрутки». Однако от интервью она все-таки отказалась. Больше всего на свете она не хотела ворошить прошлое. Невидимые нити, связанные с ним, оборваны навсегда. Она старательно вытравливала из памяти воспоминание о двух людях, один из которых был когда-то для нее самым близким человеком на земле, а другой убил ее любовь, но сделал из Алины Беляевой ту, кем она стала…

1985 год. Город Кириллов. Вологодская область.

Среди множества небольших, исконно русских городов, Кириллов мог выделиться по двум причинам. Во-первых, в черте города на берегу Сиверского озера располагался знаменитый Кирилло-Белозерский монастырь, построенный в четырнадцатом веке, а во-вторых, – в Кириллове некогда проходили съемки популярного фильма «Достояние Республики». Больше ничем особым этот десятитысячный городок похвастаться не мог. Те же добросердечные, простые русские люди, как и в других городах и деревушках русской глубинки, та же улица имени Ленина, естественно, самая длинная, Исполком, единственная гостиница «Русь» и Дом Культуры – в трехэтажном краснокирпичном здании бывшего Гостиного Двора. Именно в этом доме, в маленькой хореографической студии «самодеятельного танца» и начинался путь к славе Алины Беляевой.

В восемьдесят пятом ей было пятнадцать. К тому времени она посещала студию три раза в неделю уже одиннадцать лет. С ней и еще с пятью девочками занималась Арина Тимофеевна, шестидесятипятилетняя сухонькая старушка с добрым живым лицом. Арина Тимофеевна к большой профессиональной сцене имела поверхностное отношение: когда-то давно танцевала в кордебалете областного театра. Свои занятия она вела в основном… по учебнику – по «Методическому пособию для преподавателей начальных классов хореографических училищ». Преподавала девочкам классический танец, историко-бытовой, характерный. Объясняла разницу между мазуркой и полонезом. Ну, и, разумеется, репетировала.

Бесспорно одна из ее учениц – Алина Беляева – выделялась среди других. Даже человек далекий от понимания разницы между пор де бра и батман-тандю, не мог бы этого не увидеть. Но для Арины Тимофеевны все девочки оставались одинаковыми. В конце концов, главным для них являлось прикосновение к азам великого искусства, что обогатит их внутренний мир в будущем. Кем бы они ни стали: докторами, учителями, а может быть продавщицами или доярками. Она любила своих учениц и старалась вложить в них что-то светлое. На занятиях она не делала упор на «голую технику». «Главное в танце – выразительность, умение передать образ!» Девочки на любовь отвечали взаимностью, и каждая посещала студию с радостью.

В один из понедельников сентября 1985-го года, когда воспитанницы Арины Тимофеевны пришли после школы в ДК, им сообщили, что уроков танца больше не будет. Прошедшей ночью Арина Тимофеевна скончалась.

Вернувшись домой, Алина проплакала весь остаток дня и всю ночь. Для нее это был особенно сильный удар. Девочка буквально бредила балетом. Она посвящала ему почти все свободное время – повторяла упражнения, показанные Ариной Тимофеевной. Она жила с родителями в простом деревенском доме с огородом и курами, но мать, видя усердие дочери, разрешила ей не заниматься подсобным хозяйством, делала все сама. Мать считала, что из дочери растет настоящая балерина. Отец лишь усмехался и недовольно ворчал, вспоминая афоризм Райкина по поводу динамо-машины.

На следующий день после школы Алина поспешила в ДК. Несмотря на то, что она очень жалела умершую учительницу, не могла скрыть радости. Девочкам из группы сообщили, что уроки танца продолжатся с новым преподавателем. Когда Алина, сгорая от нетерпения, вошла в класс, ее встретил завхоз Дома Культуры. Это был крупный мужчина с физиономией пурпурного цвета, всегда носивший пиджак и кирзовые сапоги. Очень часто от него пахло водкой.

– Я и есть ваш новый учитель! – объявил он.

– Но… чему вы будете нас учить? – спросила за всех Алина.

– Как чему? Танцам! Нашим народным танцам. – С этими словами завхоз включил старый катушечный магнитофон. Из динамика полились звуки баяна – пять нот, постоянно повторяющиеся в одной и той же последовательности. Завхоз начал громко стучать по паркету каблуками, гнусавя частушки:

Эх, раньше я давала всем кому не лень,

А теперь моя давалка получила бюллетень!

Череповец, Череповец,

Мне без мужика – п…ц!

Алина поняла, что с мечтой о сцене можно распрощаться.

После того, как девочка поведала о своем горе матери, та резонно заметила:

– Хорошо, хоть, такой есть. Где ты у нас в городе сыщешь лучше?

«Ничего она не понимает», – с грустью подумала дочь.

Она смирилась с неизбежным. Да и стоило ли питать какие-то иллюзии? Наверное, покойная Арина Тимофеевна была права. Видя, с какой страстью Алина увлекается балетом, как она грезит о «большой сцене», старая учительница постаралась тактично объяснить девочке, пока ее мечты не зашли слишком далеко: «Пойми, все, что мы делаем, конечно, очень важно и нужно, но… для того, чтобы попасть даже в самую малоизвестную труппу этого не достаточно». И все-таки Алина продолжала надеяться. До сего дня.

Алина забросила каждодневные многочасовые тренировки. Она стала обычной девочкой обычного провинциального городка. Теперь она могла чаще встречаться со своим другом Леней – бывшим одноклассником, который поступил в речное училище. С мальчиком они дружили уже несколько лет. Леня жил на южной окраине Кириллова в одном из немногих домов современной постройки. Он был крепким коренастым юношей, обладавшим немалой физической силой. Что-то было трогательного в том, как этот «задира» и «хулиган» всегда провожал хрупкую, как статуэтка, Алину после уроков, неся ее портфель. За эти годы детская дружбы постепенно превратилась в нечто большее. Дружба переросла в любовь.

– Мы обязательно поженимся, – серьезно говорил ей десятилетний Леня, когда они только начинали дружить.

– Ты будешь моей женой, – говорил он после их первого поцелуя.

– Ты моя жена, – сказал Леня вслед за тем, как она отдала ему самое ценное, что есть у девушки.

И Алина знала – это правда.

Со дня смерти Арины Тимофеевны прошел месяц. Алина окончательно успокоилась. «Я просто родилась не в то время, не в том месте». Девушка выбросила из головы все «глупые мечты» и серьезно готовилась к поступлению в Череповецкий педагогический институт имени Луначарского. Как-то, по окончании уроков, в школе появился директор Дома Культуры.

– Девочки, те которые занимались у Арины Тимофеевны в кружке пляски, – объявил он, – с этого дня можете возобновить занятия. У нас появился новый преподаватель.

«Чему он научит на этот раз? – скептически усмехнулась Алина, вспомнив скабрезные частушки завхоза. – Не пойду!» Однако подруги уговорили ее. И она пошла с ними ради любопытства.

Возле станка в классе стоял поджарый импозантный мужчина лет сорока. В своем светло-сером костюме и ярком кашне он выглядел очень необычно для такого города, как Кириллов. Бросив на вошедших девочек беглый взгляд, мужчина представился:

– Здравствуйте, девочки. Я ваш новый хореограф. Меня зовут Герман Анатольевич Зарицкий. Раньше я преподавал в ленинградском Вагановском училище…

Когда Герман Зарицкий впервые увидел Кириллов, чувство безысходности, не покидавшее его два последних месяца, сменилось паникой. «Это еще хуже, чем я предполагал!» Он приходил в ужас от всего: от отвратительно одетых людей, отвратительно окающих в разговоре, от жалкой квартирки в двухэтажном деревянном доме с общим туалетом на этаже и развешенным на веревках бельем, а главное от той работы, которую ему придется здесь выполнять. «Почему я не воспользовался случаем тогда, когда представилась возможность?! Я был бы сейчас там, где Баланчин, Барышников, Нуриев!» Но когда Зарицкий думал об альтернативе, он понимал, что нужно смириться. Пока смириться. Ведь из двух зол лучше, как известно, наименьшее. «Ничего, я еще выберусь из этого ада! Я – один из лучших хореографов в стране, а может и в мире, обязательно вырвусь отсюда! Нужно только переждать год пока все уляжется». И вот теперь Герман Зарицкий увидел тот материал, с которым ему предстоит работать. Он еще раз взглянул на готовых к репетиции девочек, стараясь скрыть в своем взгляде брезгливость.

– На пуанты, девочки! Покажите, на что вы способны. – Юные танцовщицы выстроились вдоль станка. – «Господи, да половина из них просто свиноматки!» Вы знаете девочки, что такое – па? Хорошо. Начинаем…

Едва заметная усмешка медленно сползла с его лица. Глаза Зарицкого округлились. «Мой Бог! Какие выворотность, шаг, подъем! Какие – органика движений и чистота в ногах!» Он подошел ближе к одной из девочек и смотрел только на нее. Остальные прекратили занятие и тоже смотрели на Алину Беляеву.

– Плие! Деми-плие! Батман! Гран-батман! Тандю-батман! – Зарицкий не верил самому себе. «Это почти готовая звезда! Этуаль! Такой талант – один на миллионы! На миллиарды!!» Хореограф постарался взять себя в руки и скрыть охватившее его волнение. – Ну, что ж, девочки, на сегодня все. Я познакомился с вами, а со следующего раза начнем работать.

Ему нужно было как можно скорее остаться одному и подумать. Зарицкий молча ходил по классу взад-вперед, осмысливая увиденное. Наконец, он остановился. На его лице застыло выражение торжества. Он понял, как поступит. «Вы еще все у меня поваляетесь в ногах, недоумки!» – прошептал он, глядя в пустоту.

– Какой он очаровашка! А какие манеры! Немножко староват, но… – делились своими впечатлениями подруги Алины. Она же знала только одно – судьба дает ей шанс! Алина много слышала об училище имени Агриппины Вагановой. Именно это училище является мировой Меккой балета. И естественно свои классы там ведут только лучшие из лучших. О том, почему хореограф Зарицкий оказался после балетной Мекки в захудалом ДК, девушка не задумывалась.

С этого дня Алина вновь приступила к постоянной работе над собой. «За месяц простоя я того и гляди разучилась ставить ноги в первую позицию!» Она старалась отточить те элементы, которые считала отстающими. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы новый педагог обратил внимание на ее талант. И после нескольких занятий в классе она поняла – ей это удалось.

Как-то после урока, когда остальные девочки разошлись по домам, Зарицкий предложил Алине на минутку задержаться.

– Я вижу в вас некоторые задатки, которые, впрочем, еще нужно развивать, – сказал он. – Быть может я смогу вам помочь, если… – он на мгновение остановился и внимательно взглянул на нее. – Скажите, балет, что он значит для вас?

Зарицкий затронул тему, о которой Алина могла говорить часами. Девушка с жаром поведала учителю, как она грезит сценой. Как она собирает газетные вырезки и книги о великих танцорах и балеринах и как мечтает повторить их путь. Зарицкий слушал внимательно. Алина была счастлива, что нашла в его лице не просто пассивного слушателя, которого она не могла найти даже в лице матери или своего жениха, но и человека, куда тоньше нее самой разбирающегося в вещах, так ее волновавших. Вместо задержки «на минутку», девушка в тот день задержалась в студии на три часа. И впервые не пошла на свидание с Леней.

С тех пор она каждый раз оставалась после общих занятий в классе и занималась с педагогом по индивидуальной программе. Кроме того, они много говорили. Зарицкий оказался прекрасным рассказчиком. Он поведал девушке о таких историях из жизни ее кумиров, о которых она нигде не могла узнать. У Алины захватывало дух при одном упоминании фамилий Уланова, Максимова, Нежинский. «Когда Нуриева только приняли в Кировский и он пришел на первый урок, ему, как самому «молодому», протянули лейку, чтобы по традиции он полил пол. В ответ он показал всем фигу и сказал: «Я, во-первых, не молодой. А во-вторых, здесь есть такие бездари, которые только поливать и умеют». Алина весело смеялась. «А однажды в Большом поставили балет «Асель». Так сказать, в духе времени. Вы слышали о нем? В одном из актов на сцену под аплодисменты выехал… трактор». Чем больше они общались между собой, тем интереснее становилось Алине с Зарицким. Он был таким необычным, образованным, остроумным. А главное, он вдохнул новую жизнь в ее мечту. Спустя два месяца со дня их знакомства педагог сказал девочке нечто такое, что заставило ее глаза округлиться от удивления: «Я вас люблю и хочу, чтобы вы стали моей женой».

Алина решила, что ослышалась. Ей еще только исполняется шестнадцать, а ему… Однако Зарицкий продолжал говорить искренне, с жаром, сбивчиво:

– Поймите, возраст не должен стать помехой. Ведь главное для нас это искусство. Я смогу сделать из вас настоящую звезду. Только я! У меня огромные связи. Вы же хотите вырваться отсюда и превратиться в прекрасного лебедя? Блистать на подмостках Кировского, Большого, Гранд-Опера? Я дам вам это.

– Простите, но у меня уже есть тот, за кого я хочу выйти замуж. Да и вообще…

В этот же вечер Алина рассказала о разговоре с Зарицким своему жениху.

– Да он просто старый козел, – отрезал Леня. – Бросай-ка ты заниматься у него.

– Я не могу, ты же знаешь. Я так люблю то, что делаю.

– Тогда пусть он забудет о своих идиотских намерениях.

Но Зарицкий продолжал нашептывать Алине при первой возможности:

– Разве тебе не хочется вырваться в мир? Здесь ты превратишься в одну из этих свинарок. А там – цветы, поклонники, овации! И мы будем вместе, я дам тебе это!

В сквере, возле продуктового магазина на Комсомольской, Леня встретил Зарицкого.

– Послушайте, вы балетмейстер?

– Допустим. А что вам надо, молодой человек?

– Я Алинин друг… жених. Прекратите говорить ей глупости.

Но дьявол-искуситель продолжал свое:

– Тебя в таком возрасте никуда уже не возьмут. Не возьмут без меня, без моих рекомендаций. Я смогу договориться, чтобы ты…

– Если вы действительно хотите мне помочь, – возражала Алина, – почему же обязательно настаиваете на том, чтобы я вышла за вас замуж?

– Потому что мы должны быть вместе. Ты и я. Искусство вечно! А что может дать тебе твой мальчишка? Либо ты будешь прозябать с ним в этой глуши, либо ваши дороги и так разойдутся.

Леня предупредил Зарицкого снова, но это опять не подействовало. Тогда он дождался момента, когда хореограф остался в студии один.

– Мне кажется, вы не понимаете слов? – с угрозой в голосе спросил мальчик.

– Выйди вон, дегенерат! – Зарицкий схватил его за рукав куртки и попробовал выпихнуть из класса.

В ответ Леня крутанул рукой, мгновенно освободившись от захвата, и влепил хореографу пощечину. Взрослый мужчина отшатнулся, хватаясь руками за лицо.

– А так поймешь?! – И Леня ударил его открытой ладонью по второй щеке. К его изумлению у Зарицкого подогнулись ноги в коленях, он медленно осел на пол и заскулил тонким голосом:

– Я понял, понял. Прекрати-и…

– Так-то лучше.

Зарицкий убедился, что мальчик ушел и только после этого встал. Он вытер платком появившиеся в глазах слезы. «Подонок! Быдло!! Да такому место в тюрьме!» – он на мгновение перестал хныкать и повторил вслух, словно взвешивая каждое слово. – В тюрьме…

Через час в санчасть местного отделения милиции вместе с участковым вошел мужчина, у которого была сильно разбиты губа, нос, а один глаз превратился в маленькую щелочку в обрамлении огромного синяка.

– Привет, медицина! Гражданин хотел бы засвидетельствовать побои после избиения, которому подвергся…

На следующий вечер Леня с Алиной стояли на берегу Сиверского озера, когда к ним подъехал милицейский «газик». И Леню забрали. С тех пор Алина Беляева видела его только один раз – в суде. Больше они не встречались никогда.

Прошло несколько месяцев. Как ни было трудно, Алина постепенно свыкалась с их временной разлукой. Она постоянно писала ему, но ее письма оставались без ответа. Впрочем, на то было свое объяснение. Леня, с его буйным нравом, все время подвергался дисциплинарным взысканиям. Даже с приезжавшей на свидание матерью, с самым близким родственником, злостному нарушителю режима не всегда разрешали видеться. «Ему, просто, отказывают в переписке», – решила Алина. Она сама в любой момент готова была сесть в рейсовый автобус и поехать в колонию, но, учитывая обстоятельства и тот факт, что официально она своему другу никто, поездка казалась бессмысленной. «Всего два года, – утешалась девушка, – всего-то два года подождать. Как армия, быстро. Потом мы будем вместе. А пока у меня есть балет». Она продолжала заниматься в студии Зарицкого, который не оставил своей затеи. Хореограф постоянно пытался внушить ей мысль, что только он сможет дать ей будущее. Боясь, что Зарицкий откажется с ней заниматься, Алина больше не встречала его предложения в штыки. Но для себя твердо решила, что своего Леню дождется. В один из дней она навестила его мать, Ольгу Петровну, чтобы узнать, нет ли от жениха весточки. «Пожалуй, у Лениной мамы тоже не много новостей, но хотя бы пару писем за эти месяцы матери позволили бы написать?»

Искренне обрадовавшись визиту девочки, с которой дружил сын, Ольга Петровна в тоже время не смогла скрыть удивления: – А разве он не пишет тебе?

Алина отрицательно покачала головой: – А вам?

Вместо ответа Ольга Петровна раскрыла секретер и указала на аккуратно сложенную толстую пачку писем.

– И в них он… – девушка почувствовала обиду, – в них он ничего для меня не передает, не спрашивает?

Ленина мать удивилась еще сильнее: – Нет. Я думала, что вы и так друг с другом переписываетесь, чего ж ему у меня спрашивать?… Да ты постой, посиди, хоть…

Но Алина сказала «спасибо», спешно попрощалась и выскочила на улицу. «Он просто забыл меня! Я для него никто! Так – развлечение небольшое». – Ее душила обида, и она не могла сдерживать слез. Ей – неискушенному юному созданию, казалось, что мир любви рушится. Казалось, что произошла трагедия, хуже которой уже не может быть ничего…

Через неделю она узнала, что из ВТК Ольге Петровне пришел официальный бланк. Копия приговора, по которому за совершение умышленного убийства воспитателя колонии Леонид Перепрышкин осужден на десять лет. Это означало, что по достижении совершеннолетия, он будет автоматически переведен во взрослое пенитенциарное учреждение. Скорее всего, останется там же – в Череповце. На Череповецком металлургическом комбинате, где занятые на вредных производствах заключенные после пяти лет каторги либо становились калеками, либо умирали. А в этот день что-то окончательно умерло в душе Алины.

«Наверное – такова судьба, – спустя несколько бессонных ночей, решила она. – Я должна смириться или… или окончательно потеряю все. В конце концов, он – не самая худшая партия, если сможет воплотить в жизнь мечту. А любовь в жизни…»

Зарицкий был вне себя от радости:

– Дорогая, мы подадим твои документы в Вагановское. Там, в таком возрасте, проходят стажировку многие провинциалы из провинциальных трупп. Уже сформировавшиеся танцовщики и танцовщицы. Конечно, берут не всех. Но с моими рекомендациями и твоим талантом… У меня знакомый, большой друг Феликс Дутов – замечательный педагог нонконформистского толка. Он очень хорошо знает главного балетмейстера Кировского. Я уверен, через несколько лет ты будешь в нем солировать… а я стану твоим мужем и импресарио.

Алина приняла решение:

– Я согласна.

– Какое счастье, любимая! – Зарицкий привлек ее к себе. Ей на мгновение показалось, что его холодный поцелуй – поцелуй змеи. Во всяком случае, после их объяснений в любви с Леней, Ленины поцелуи были куда более жаркими.

На следующий день Зарицкий пришел на переговорный пункт междугородней телефонной связи, расположенный в центре Кириллова в сером, похожем на глыбу здании. Он заказал переговоры с Ленинградом, с тем самым другом нонконформистского толка. Через пять минут девушка-диспетчер пригласила его пройти в кабинку.

– Это я – Герман, не узнал?

– А-а, – довольно холодно протянул невидимый собеседник, – отчего же, я узнал вас.

Зарицкий проигнорировал это «вас»:

– Как поживаешь, Феликс?

– Спасибо хорошо. Вы извините, но я сейчас очень занят и…

– Подожди! Ты что? У меня для тебя сногсшибательная новость! Скоро я привезу тебе вторую Макарову. Да что там Макарову, старушка никогда в жизни так не танцевала. Та, которую я нашел, просто фантастика!

– Ты смеешься?! – Не смотря на скепсис вопроса, в голосе Феликса Дутова появились нотки заинтересованности. Он знал, насколько опытным хореографом был Герман Зарицкий.

– Брось, я не смеюсь. Я решил, что и мне пора бы восстановиться на прежней работе. Ей сейчас шестнадцать и она…

– Ха-ха-ха! – больше заинтересованности в голосе не было. – Для колхозного клуба в самый раз. Да и то – исключительно в кордебалете… Извините, но меня действительно ждут. – В трубке послышались короткие гудки.

Зарицкий в бешенстве вышел из кабины и бросил диспетчеру горсть монет. «Я прокаженный, пария, а они – что – чистенькие??»

В июне Алина сдала выпускные экзамены и окончила десятый класс. Теперь начиналась другая жизнь, нужно было выбирать себе дорогу на будущее. Мать хотела, чтобы она направила документы в пединститут. Только теперь Алина поняла, что на самом деле мать ни секунды не верила, что из самозабвенного увлечения дочери что-то получится. «Она такая же, как Арина Тимофеевна – добрая и жалостливая», – в отчаяние подумала девушка. Отец, в свою очередь, вообще был против ее отъезда. «Я тебя и без институтов устрою учетчицей к нам на лесопилку». А о балетном училище в Ленинграде он не желал даже слушать. Но она решила идти до конца. Вместе с Германом Зарицким.

– А где я буду жить в Ленинграде? – спросила Алина у педагога. Ей было страшно ехать в чужой город, в чужой мир. Но раз она не одна, то…

– В общежитии при училище. Где все. А я снова буду в нем преподавать. Потом, когда мы поженимся, будешь жить со мной. Только учти, никакой самодеятельности. Ты должна во всем меня слушаться, иначе… – Зарицкий осекся, чуть не сказав опасную глупость, – …иначе тебе никогда не удастся добиться настоящего успеха.

Их разговор проходил в квартире Зарицкого. В той самой, которую он возненавидел с первого взгляда. Здесь было тесно и не существовало никаких удобств. Педагог жил один, и только сейчас, приняв окончательное решение, Алина начала задумываться над некоторыми вещами. Почему он приехал в Кириллов, поменяв комнату и работу в Ленинграде? Был ли он женат и есть ли у него близкие или родственники? Впрочем – не важно, если он ее любит. Теперь, когда молодая девушка свыклась с потерей любимого, она снова стала открывать в Зарицком те черты, которые ей так импонировали в начале знакомства. Сердце пустоты не терпит. «Пожалуй, я смогу его полюбить. Со временем. В любом случае, в жизни, а особенно в том, чужом и неизвестном мире, нужен близкий человек, на которого можно положиться».

До дня их отъезда в Ленинград оставалось совсем немного. Алина ужасно волновалась. Ей предстоит выдержать экзамен там, где будут лучшие из лучших. Это не провинциальный ДК. И аудитория совсем иная. А о строгости и авторитете приемной комиссии она боялась даже подумать. Утешало, что Герман будет с ней рядом. Он объяснит тонкости, подскажет, направит в трудную минуту. Ей же нужно лишь успокоиться и продемонстрировать то, на что она способна. «Поступлю, поступлю, поступлю», – твердила она, как заклинание. Матери с отцом Алина сказала, что отправляется в Череповец, где будет поступать в институт Луначарского. Отец смирился и согласился на компромисс. «В конце концов, это лучше, чем безумная авантюра с танцульками». Но за день до отъезда родители выяснили ее истинные намерения. Разразился грандиозный скандал. Особенно бушевал отец, грозивший всевозможными карами. Ночью Алина собрала вещи, взяла документы и покинула родной дом. Она направилась к тому, с кем решила связать свою дальнейшую судьбу.

Eelmine 1 2 345 Järgmine

Пират. Океанский странник

Selle raamatu lugejad loevad ka