Нестор

Те бросились на кухню и вскоре вернулись с бельевой веревкой, на которой еще остались прищепки.

Связанных чекистов затолкали в комнату девушек, к запеленатому, как младенец, и покрасневшему от натуги Астафьеву. Зервас нахлобучил бескозырку матросу на голову и торжественно произнес:

– Я возвращаю тебе скальп, мой бледнолицый брат. А вы, – он повернулся к Веснянену,– если будете кричать, то панталоны найдутся и для вас.

И он красноречиво указал на матроса.

– Я не буду кричать,– поторопился солдат.

– Я тоже, – холодно буркнул Веснянен.– Но вы же понимаете, что вас скоро поймают?

– Конечно,– ответил Зервас.

Чекистов оставили в комнате и закрыли ее на ключ. Иосава и Зервас сняли с лиц наволочки – скрываться уже не было смысла, профессор их узнал. Иосава отдал ему ключ и наган.

– Вернете потом хозяину. Дайте нам один час – и открывайте.

Зервас отдавать тяжелый внушительный маузер отказался, это была его законная добыча. Но и наган оставлять было жалко.

– Это ты зря, Сандро. У них еще много таких штучек,– сказал он, вынул револьвер из рук профессора и опустил в карман своего пиджака. – Пусть полежит здесь, может, пригодится.

Прощаться с родителями было невыносимо тяжело, возможно, они виделись в последний раз. На уговоры времени не оставалось. Заплаканные девушки пошли вслед за ребятами.

У подъезда стоял автомобиль с откинутым верхом. Перед ним расхаживал водитель в кожаной куртке и кепке.

В темном подъезде Ася прошептала:

– Как мы отсюда уйдем?

– Не уйдем, а уедем,– уверенно сказал Зервас.

– Ты умеешь водить авто? – восхитилась Рита.

– За отцом часто приезжали на авто по работе, и меня научили. Там другая модель была, но я думаю, что принцип у них одинаковый.

– Ладно. Девочки, идите и прямо садитесь в авто,– стал распоряжаться Иосава.– А ты, Котэ, приведи механика сюда.

Утерев слезы, осмелевшие Рита и Ася вышли из подъезда и направились к машине, уверенно взялись за дверцу и попытались ее открыть. От неожиданности водитель всплеснул руками и бросился к девушкам.

– Вы куда, дамочки? Это вам не таксомотор какой-то.

Он попытался остановить их, но тут же ему в спину уперлось что-то узкое и твердое. В ухо негромко произнесли:

– Тихо, не кричи. Спокойно идем со мной. Тебя ждет товарищ Веснянен. Дойдешь до него – будешь жить, нет – значит, не будешь.

Зервас еще раз убедился, каким неоспоримым аргументом может быть оружие. Водитель безропотно отправился за ним в подъезд, где их поджидал Иосава. С водителя сняли куртку, кепку, которую сразу надел Зервас (уже второй скальп за ночь), – водитель без кепки вызывает подозрение, а также, несмотря на протест, штаны, которые отбросили в дальний угол неосвещенного подъезда. Затем заставили сложить руки спереди и запеленали его в свою же куртку, надев ее пуговицами назад и сильно стянув рукава в узел.

– Не шуми, не позорься,– сказал ему Иосава.—Скоро за тобой придут.

Ребята выскочили на улицу. Девушки уже заняли задние места экипажа. Зервас сел за руль, а Иосава крутанул ручку, торчащую из мотора спереди. Автомобиль ожил, выстрелил выхлопной трубой и затарахтел, слишком громко для спящего города.

Институт инженеров путей сообщения располагался недалеко – на Забалканском проспекте, но ехать по центральным улицам было опасно из-за частых пикетов. Поэтому подбирались к институту, в котором располагалось студенческое общежитие, переулками. Автомобиль оставили в темном дворе, возле Юсуповского сада на Фонтанке. Девушкам приказали сидеть тихо и дожидаться их.

Раньше сад закрывался на ночь, но новая власть решила, что трудящиеся могут гулять там в любое время суток, поэтому ворота больше не закрывались и по ночам там гуляла только пьяная шпана. Студентов, которые часто пробирались в общежитие через забор сада, как правило, не трогали, зная, что брать с них нечего. Но иногда задирали по пьяни, из куража или просто чтоб сорвать на ком-то злобу. На этот раз обошлось. Друзья беспрепятственно добрались до общежития, и даже вахтер, никак не привыкший к непонятной тяге студентов к ночной жизни, впустил их без обычного ворчания. Быстро собрали в чемоданчики весь свой небольшой скарб, немного поспорили, брать учебники или это будет слишком тяжело, и решили взять только справочник по тяговым локомотивам. Как-никак, учебники были библиотечными, а вот справочник куплен вскладчину, за свои.

Обратно шли опять через сад, но на этот раз не так удачно. Выбравшись из кустов на дорожку, они сразу наткнулись на ночную публику – троих типов, развалившихся на скамейке. Как ни удивительно, в стремительно бедневшем продуктами Петрограде с выпивкой проблем не было. Именно этим троица и занималась – распивала беспроблемный самогон. Устроились они только что, еще не успели пропустить по первой, как выскочившие из кустов студенты вспугнули их. Люди такого склада от неожиданностей ждут только неприятностей, поэтому первая их реакция была дать отпор непрошеным гостям. Увидев перед собой двух молодых людей, их сразу потянуло на склоку.

– Житья не дают эти чертовы студенты! Что шастаете по ночам? Людям отдыхать мешаете!

Зервас напрягся, подался вперед, свободная рука сжалась в кулак. Но Иосава опередил его, положил руку ему на плечо и заговорил по-дружески:

– Не хотели вас беспокоить, вы уж извините. Тут за нами красные повязки пришли, приходится уносить ноги.

– И за что же вам такая честь? – поинтересовалась компания.

– Пока расскажу, они уже здесь будут, так что нам лучше побыстрее отсюда. А вы, если что, нас не видели.

Признав в студентах таких же нарушителей закона, как и они сами, троица успокоилась и уже покровительственно: «Давайте, студенты-железяки, валяйте отсюда. А уж мы знаем, что говорить»,– отпустила их с миром.

– Ты, видимо, не читал «Витязя в тигровой шкуре»,– сказал Иосава, когда они шли к автомобилю. – Иначе знал бы, что там сказано.

– И что сказал витязь в тигровой шкуре? – спросил Зервас.

– А там сказано: «Из норы сердечным словом можно вызвать и змею». Так что не надо лбом пробивать дверь, если ее можно просто открыть.

Увидев своих спасителей, испуганные и уставшие девушки захлопали в ладоши. Теперь надо было решать, куда ехать.

– В Новгород! – воскликнули девушки в один голос.– В Великий Новгород. У нас там бабушка на Софийской стороне живет. Там нас никто не найдет.

– Э-эх, девочки! – вздохнул Иосава.– Вас никто и искать-то не будет. Зачем вы нужны? А вот мы!.. Это другое дело. Нас, может, и будут.

– Конечно, будут,– вроде как с гордостью сказал Зервас.– Повязали четверых чекистов, отобрали оружие, документы, угнали авто. Неповиновение… да что там неповиновение – враждебные властям действия. Конечно, будут. Я думаю, уже ищут.

– Ну и чему ты рад? Начитался книжек, а теперь…

– Так и вы с нами, в Новгород,– перебила его Ася.– У бабушки дом небольшой, но место всем найдется, нам ведь много и не надо.

Ася покраснела и бросила взгляд на сестру.

Однако Иосава и Зервас уже решили, что поедут домой, в Грузию. Но сначала надо доставить девушек. И главное, как выбраться из Петрограда? Зервас, прекрасно запоминавший топографические карты, быстро выложил маршрут:

– Если нас будут искать, то, скорее всего, на вокзалах и на московском направлении. А мы поедем на этом авто до Луги, это сто двадцать верст.

Уже больше года как Россия официально перешла на европейскую метрическую систему, поэтому и в институте все чаще расстояния переводили в новые единицы измерения. Зервас поправился:

– Сто тридцать километров. Оттуда до Новгорода еще километров сто.

– А горючего хватит? —спросил Иосава.

– На сколько хватит – хватит. Главное – из города выехать, а потом можно и по железной дороге. Если мы сейчас поедем по Московскому шоссе, то на пересечении с Рощинской расположен пикет, всех проверяют. Поэтому поедем в объезд по Заставской до Воздухоплавательного парка, а потом по Некрасовской.

Споров по поводу маршрута не возникло, так как за рулем все равно сидел Зервас и лучше него в дорогах никто не разбирался. Он взглянул на свои выпуклые часы. Было четыре утра.

– Заводи, Сандро! И пусть святой Николай, покровитель путешествующих, поможет нам!

Почти до самого выезда из Петрограда они добрались без происшествий, но на границе города, на хорошо укрепленной, с пулеметом заставе их все-таки остановили. Подошли двое с ружьями и потребовали документы. Высокий, в папахе с алой лентой наискосок солдат при свете костра долго читал представленный Иосава документ. Потом вернулся к авто, с интересом разглядел притихших девушек, без интереса – водителя в кепке, хотел было уже вернуть документ, но решил все-таки, а может, просто от скуки, проявить бдительность.

– А куда вы так рано едете, товарищ Веснянин?

– Веснянен! – рявкнул Иосава. – Читать не умеешь? Вес-ня-нен.

Солдат подтянулся.

– Извините, товарищ Веснянен! Темно, плохо видно.

Но Иосава не остановился.

– Так ты еще раз прочти, кто я и откуда. Работа у меня такая, что вопросы задавать могу только я. Тебе понятно? Или надо рассказать про мое секретное задание?

– Все понятно, товарищ! – Солдат вернул бумагу.

Не успел Иосава спрятать документ, как второй солдат, ростом пониже, но с умом более острым, явно заинтригованный финской фамилией чекиста и его явно нефинской внешностью, вежливо, но настойчиво спросил:

– Скажите, товарищ Веснянен, это ведь финская фамилия? Как там финские товарищи? Они с нами? Скажите нам что-нибудь по-фински.

Просьба была похожа на проверку, и успокоившийся было Иосава растерялся, отчаянно вспоминая хотя бы одно финское слово. Зервас, протирая тряпкой лобовое стекло, как бы про себя пропел: «Из норы сердечным словом можно вызвать и змею». Поймав удивленный взгляд солдата, он улыбнулся и объяснил:

– Это финская народная мудрость. Уве Карлович научил.

Иосава преобразился, не выходя из авто, встал, придерживаясь рукой за лобовое стекло.

– Вы нас задерживаете. Ну, ладно, я скажу. Финские товарищи полностью нас поддерживают и делают все, чтобы к власти пришли трудящиеся. У нас говорят так…

Иосава принял вдохновенную позу оратора и в сером петроградском утре торжественно, сначала медленно, потом быстрее зазвучала поэма Шота Руставели на том языке, на каком и была написана:

Тот, кто силою своею основал чертог вселенной,

Ради нас украсил землю красотою несравненной.

Животворное дыханье даровал он твари бренной.

Отражен в земных владыках лик его благословенный.

Боже, ты единый создал образ каждого творенья!

Укрепи меня, владыка, сатане на посрамленье!

Дай гореть огнем миджнура до последнего мгновенья!

Не карай меня по смерти за былые прегрешенья!

Разбуженный громкой пламенной речью финского революционера, из-за мешков с пулеметом вышел еще один солдат, с удивлением рассматривая импровизированный митинг.

– Уве Карлович, мы опоздаем на задание. – Осторожно тронул разошедшегося оратора за рукав водитель авто. Иосава прервался, посмотрел сверху вниз в восторженные глаза солдат, сел и ласково сказал:

– Так говорят у нас в Финляндии.

– А что это значит? То, что вы говорили? – спросил высокий солдат.

– Это песня финских пролетариев о том, что бога нет, а все, что есть на земле, создано руками трудящихся, потому им же и должно принадлежать.

Иосава с достоинством повернулся к Зервасу и сказал:

– Шофер, поехали, а то уже светает, и мы не успеем с докладом к товарищу Урицкому.

Оставив позади Петроград, Зервас с восхищением сказал:

– Молодец, декламируешь ты прекрасно, но так не всегда повезет. Ты также похож на финского пролетария, как я – на дядюшку Тома со своей хижиной.

– Мой отец за всю свою жизнь прочитал только две книги:«Устав железнодорожного кондуктора» и «Витязя в тигровой шкуре». Последнюю он знает наизусть и считает, что это книга на все случаи жизни. Пока она нас выручает,– сказал Иосава.

Горючее закончилось в Луге, но чтобы заправиться, нужно было идти за разрешением в Лужский ревком. Решили не рисковать и авто оставили на окраине городка, возле старого заброшенного дома.

До Новгорода добрались поездом. В старом патриархальном городе, кроме обилия красных флагов, не чувствовалось революционной нервозности Петрограда. Мать Таисии Христофоровны, пожилая добрая женщина, с радостью встретила внучек и их друзей. Впервые за последние три дня они наелись, помылись, а ночью, хоть девочкам и мальчикам постелили в разных комнатах, ухитрились поменяться местами, и на этот раз до утра им никто не мешал. И пока они с молодой ненасытностью были заняты друг другом, старая женщина ходила в церковь, молилась и жгла свечи, надеясь еще увидеть свою дочь и зятя.

Несмотря на спокойную жизнь в Новгороде, сытные обеды и ласковые ночи, с рассветом последнего дня мая Иосава и Зервас засобирались в дорогу. Приняли меры предосторожности: переоделись в студенческие костюмы и решили на поезд Петроград – Москва садиться не в Малой Вишере, которая являлась станцией первого класса, а потому охранялась и проверялась лучше других, а добираться до Чудово, которое хоть и севернее, но, как станция третьего класса, более тихая и незаметная.

Прощаясь с дочерями, Таисия Христофоровна отдала им все деньги и драгоценности, какие были в семье. Она чувствовала, что они ей больше не понадобятся, и ни в коем случае не хотела, чтоб они достались большевикам. Драгоценности были переданы бабушке, а деньги девушки отдали своим спасителям. Зервас было отказался, но практичный Иосава, прикинув их совокупные возможности, дар принял. И опять, как в игральных картах, проводы и дальняя дорога.

На второй день, выйдя из Николаевского вокзала, они окунулись в суматоху Москвы, перешли Каланчевскую площадь и под вечер, обретя новых друзей, были уже в поезде, отходящем на юг. Как только вагон качнуло и под полом мерно застучали колеса, они облегченно вздохнули. Ну, слава богу, приключения закончились, можно спокойно наслаждаться дорогой домой.

ВТОРАЯ ГЛАВА

1

Было время, когда поезд из Москвы до Воронежа шел меньше двадцати часов, а курьерский – и того быстрее. И работа была куда спокойней. Публика ездила добротная, богатая, большей частью купеческая. Ездили и помещики, не очень богатые, но работать с ними можно было. А уж мещан и разного рода чиновников не счесть. Навар с них маленький, но стабильный. Прыг любил это иностранное звучное слово —«стабильно», созвучное с «обильно». Прыг помнил, какой обильный урожай он собирал в предвоенный год. Тогда он еще был Скоком. Но в прошлом году старого Прыга зарезали, и Прыгом наконец стал он, неприлично быть Скоком в тридцать лет. На свое место он сам выбрал Скока. Правда, не совсем удачно. Молодой Скок соскочил с поезда и врезался в семафорный столб, оттуда его и соскоблили. Но сейчас у него хороший напарник. Новый Скок оказался парнем толковым. Они работали в паре, и их, как и раньше, называли Прыг-Скоком. Прыг, всегда в чистой, опрятной одежде, работал в вагонах, собирал с пассажиров всякие безделушки в виде часов, бумажников, этаких толстеньких упругих лопатников, дамских украшений и передавал все Скоку, который, наоборот, одет был скромно и на лицо незаметен. Прыг-Скок работали в основном на проходящих через Воронеж московских поездах. Они подсаживались на станции Раздельной и ехали до Грязей, правда, Скок соскакивал раньше, не доезжая станции. И обратно также: Скок спрыгивал на ходу с добычей, а Прыг, чистый и франтоватый, спокойно выходил в Раздельной, не придерешься – с собой у него ничего не было. Доходами приходилось делиться, не без этого. Поездная бригада брала свое, вокзальная братва – свое, но и Прыг-Скоку перепадало немало. Как тратил свои деньги Скок, Прыг не интересовался, сам же свою долю тратил на искусство. Любил он сходить и в Зимний театр, и в варьете, что при гостинице «Бристоль», и в кинотеатр, который в городе называли «Увечным воином».

Но, увы, все это было раньше. Где теперь варьете со своими веселыми девочками? В «Бристоле» теперь сидят серьезные мальчики с пулеметами, с ними не потанцуешь. А где шикарные московские поезда с классными вагонами и вагоном-рестораном впридачу? Даже расписания больше нет, на работу приходится выходить так, на удачу, вдруг пройдет? Никакой стабильности. А про публику вообще говорить нечего – сплошная беднота, а если кто и есть побогаче, то его не видно, тоже бедствует. Из-за этого и одеваться приходится попроще, чтоб в глаза не бросаться, а Скок – тот вообще в рванье ходит. И никаких тебе часов-лопатников, о дамских бирюльках и разговора нет, все куда-то спрятано вглубь баулов, узлов да чемоданов. Вот и приходится тащить у неосторожных граждан целые куски багажа. А уж нервные стали, не приведи господь. Чуть что – сразу в ор, сразу с кулаками. Дела последнее время шли стабильно плохо. Ну с кого чего брать? Все уцепились в свои узлы, Прыг уже две станции проехал от Грязей – и ничего. Только возле Усмани он присмотрел неплохой аккуратный чемоданчик и его хозяйку, явно из тех, кто раньше первым классом ездил. Но рядом с ней три таких сердитых кавказца сидят, зыркнули на него так, что на чемоданчик аппетит пропал. Да ладно, посмотрим еще, десять вагонов, как-никак, что-нибудь подвернется.

Прыг медленно пробирался по лениво покачивающемуся вагону, смотрел на усталых неулыбчивых людей и все никак не мог решить, что лучше взять: круглую шляпную картонку, несколько раз перевязанную тесемкой и набитую явно не шляпами, или новую кожаную сумку, в которой, он знал по опыту, обычно лежат интересные предметы. Решил брать сумку: и размером меньше, и владелец, как все молодые люди, беспечен, да и сама сумка чего-то стоит.

За окнами смеркалось. На третий день пути состав наконец добрался до Воронежа, оставалось немного – две-три станции. Приятного путешествия не получилось – толкотня, ругань, частые и долгие непредвиденные остановки, загаженные станции, потому что вагонные туалеты не работали, поочередное сиденье с вещами, пока остальные бегали за едой, водой и приводили себя в порядок. Все три дня пассажиры или сидели, или стояли, где-нибудь прилечь не было никакой возможности, и это очень утомляло. От станции до станции все проваливались в неконтролируемый то сон, то явь. Несмотря на открытые окна, воздух стоял тяжелый, спертый, в медленно движущийся поезд ветер не задувал.

Похоже, только Ожилаури не устал рассказывать свои бесконечные истории. Он то замолкал на полуслове, увлекаемый вдруг подкравшимися сновидениями, то, вдруг проснувшись, как ни в чем небывало продолжал прерванный рассказ. Только что он рассказывал, как со своими друзьями-гимназистами ходил выяснять отношения с ребятами из дворянского лицея, и вдруг его разбудил четко выговаривающий слова брезгливый голос Васадзе:

– Пошел вон отсюда!

Ожилаури встрепенулся, посмотрел на Нико непонимающими глазами – кому это он?– и потом заметил побледневшего молодого мужчину, который нехотя выпустил из рук ремень его драгоценной сумки.

– Ну, что расшумелся?– Прыг не ожидал, что какой-то молокосос посмеет опротестовать его действия так агрессивно. Обычно в таких случаях он незаметно исчезал с места происшествия, но сейчас в нем взорвалась злость на сорвавшуюся кражу, на неудачную поездку, на невоспитанного юношу, на закрытое варьете, на весь нестабильный, катящийся к черту белый свет.

– У тебя язык впереди ног бежит. Не боишься его потерять? – Он прищурил глаза.– А то спрячу – всю жизнь искать будешь.

– Чего он хочет? – спросил Зервас, ребята со сна ничего не поняли.

– Сумку хотел украсть у Тедо.

Федора они называли Тедо, как это было принято дома, в Тифлисе. За спиной Прыга появился Скок. Как только он услышал, что назревает скандал, сразу пришел поддержать напарника. Это придало Прыгу уверенности. Он был на своей территории, весь состав – это его угодья, где он трудится и собирает урожай, поэтому никто не смеет так грубо с ним разговаривать. Надо проучить выскочку, показать, кто здесь хозяин, да и в глазах Скока поднять свой авторитет. Вагон притих в ожидании, наконец хоть какое-то развлечение.

Ожилаури стряхнул остатки сна, понял, в чем было дело, и попытался сгладить конфликт. Он был хорошо знаком с поездными ворами, встречал их в притоне Одинокова, поэтому знал, что это люди вспыльчивые, любят цепляться к словам, не прощают обид, а потому часто мстят исподтишка.

– Давай не будем здесь разбираться. Идите своей дорогой,– сказал он.

Прыг не собирался уступать этим мальчишкам, но быстро смекнул, что расклад не в его пользу. Двое, Васадзе и Зервас, уже встали, да еще трое напряглись, готовые вступиться за своего. Итого пятеро против него и Скока. Не справиться.

– Скоро встретимся. Там и разберемся,—с ненавистью пообещал он и растолкал людей.

– Так встретились ведь уже! – задиристо крикнул Зервас в спину Прыг-Скоку.

Люди с разочарованием расходились по местам, ожидаемого представления не получилось.

Ожилаури не упустил возможности развить тему:

– С ними нельзя так. Это же мойщики— вокзальные воры. Они держат баны и поезда. Это их работа. Вы думаете, они вот так вдвоем ходят? За ними целая сеть. Все направления и перегоны поделены на участки, где работают свои поездные карманники. Это их места кормежки, и никто не может работать на их территории. От залетных они избавляются, побьют как следует, отнимут все. А могут и убить. Очень жестокие.

– Если б я не заметил, они унесли бы твою сумку. Не надо было говорить? – удивился Васадзе.

– Можно было сказать то же самое в более вежливой форме.

– С ворами вежливо?

– А что делать? Ты же видишь, сейчас их время.

– Не надо ни во что вмешиваться. Главное – добраться до дома,– сказал Ревишвили.

– Да ну их всех к черту! – воскликнул Зервас.– Чем больше мы будем их бояться, тем смелее они станут. Перелом за перелом, око за око.

– Как он повредил тело человека, так и ему надо сделать,– продолжил цитату Библии Васадзе.

– Это же талион,– наконец воспользовался своими юридическими познаниями Ожилаури.– Где вы живете? Двадцатый век на дворе, а вы о законе возмездия.

– Так ведь сейчас у нас сплошное беззаконие. Все делают что хотят, а когда законов нет, люди начинают жить по первобытным правилам,– сказал Зервас.

– Законы есть всегда, просто их не всегда выполняют,– поправил Ожилаури. – Даже у большевиков они есть, странные, жестокие, но есть.

– Сейчас действует один, главный закон – закон большого револьвера,– сказал Васадзе.

– Это точно! – рассмеялся Зервас, вспомнив петроградское приключение. Он протянул Васадзе правую руку открытой ладонью вверх. Нико улыбнулся этому оставленному в тифлисском детстве знаку одобрения и шлепнул сверху своей ладонью.

Уже совсем стемнело, когда, прокравшись вдоль Троицкой слободы, поезд въехал на железнодорожную станцию Воронежа. Однако двухэтажное здание вокзала осталось в стороне – состав остановили поодаль, на запасных путях. На это никто не обратил внимания. Началась обычная привокзальная сутолока. Кто-то выгружался и спешил в город, другие, наоборот, пытались устроиться на освободившихся местах. Люди метались в поисках воды и укромных мест. Тут же вертелись торговцы едой и вездесущие вокзальные жулики.

– Вообще-то, насколько я помню карту железной дороги, если мы едем до Ростова, то в Воронеж мы не должны были заезжать. Он должен был остаться в стороне, а мы через станцию Раздельную – дальше на юг,– сказал Зервас.

– Наверное, маршруты изменили и мы будем заезжать во все города, какие встретятся по дороге,– высказал свое мнение Иосава.

– Э-э-э! Так мы только через месяц доберемся до дома. – Ревишвили уже подсчитывал, хватит ли ему денег.

– Ну, месяц не месяц, но недельки две точно,– сказал Иосава.

Васадзе оставили караулить вещи, а остальные вышли из вагона.