Loe raamatut: «Шесть часов утра»

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Соавторство писателей – гораздо более редкое явление, чем удачный брак. Если у вас любовь, ипотека и трое детей, это вовсе не повод для столь близких отношений, чтоб доверить дописать главу этому подозрительному графоману с жалкими проблесками таланта. Обсуждение шляпы главного героя могут довести до развода, тяжких телесных повреждений и запоя в отдельно взятой литературной ячейке.

Найти соавтора – это проблема, потому что каждый отдельно взятый писатель – гений. А если два гения собрались вместе, то тут же начнется выяснение, кто из них гениальнее. Про тяжкие телесные помните? Вот то-то и оно.

А если книга, не дай бог, получилась и стала популярной? Как поделить мировую славу?

– Эй, я двадцать глав написал, а ты только десять, значит, две трети Пулитцеровской премии – мои!

– А вот хрен тебе, дорогой соавтор! Мы премию только за мои главы и получили, а ты так, рядом постоял! А если наоборот, книга не получилась? Кто виноват?

Пьер Сувестр и Марсель Аллен, создатели детективной серии про Фантомаса, особо не задумываясь, перекладывали вину за неудачные места друг на друга. Корреспонденты в многочисленных интервью спрашивали их:

– Мсье, но вот тут, в пятой главе седьмой книги, явный же косяк. Ляп на ляпе.

И один из мэтров пожимал плечами:

– Я говорил этому дилетанту Пьеру (Марселю), но разве он меня послушает?

Писатели – они странные. Стивен Кинг однажды вообще за Ричарда Бахмана спрятался и всем оттуда фиги показывал. Как такого очкарика в соавторы звать?

Похоронит вместе с домашними животными и скажет, что так и было.

Первый соавтор появился у меня в десятом классе. Я к тому времени уже года три писал фантастические романы и мистические рассказы, однажды меня даже опубликовали в местной районной газете, поэтому я считал себя как максимум опытным автором, а как минимум – вторым воплощением Айзека Азимова. Шестнадцатилетние писатели бывают самонадеянными. Впрочем, шестидесятилетние тоже.

Ко мне пришел мой одноклассник Андрей и с порога заявил:

– Я тут придумал офигительный сюжет. Короче, парень попадает из нашего современного мира в этакое сказочное средневековье с драконами и волшебниками. Тут он лох какой-то, а там становится крутым. В него влюбляется симпатичная деваха, и он там чего-то геройствует, всех побеждает. Офигительно, правда?

Понятие «попаданцы» тогда еще не существовало, идея показалась свежей, и мы засели за написание своих частей. Я создавал жизнь главного героя в нашем мире, Андрей взялся за первую главу после прохождения «окна» в мир сказочный.

Не мудрствуя лукаво, я довел героя до истерики. Его бросила девушка, признавшись, что встречалась с ним только из-за спора с подругой. Потом избили гопники. Потом герой пришел домой и получил трындюлей от родителей-алкоголиков. С гопниками получилось неплохо, я тогда вовсю отстаивал независимость и тусовался с плохой компанией. Но если бы моя интеллигентная мама, учитель сольфеджио и пианистка, прочитала про родителей-алкоголиков, то поволокла бы меня к психологу. А бумага стерпит все.

Перечитав написанное и от избытка чувств всхлипнув носом, я побежал к Андрею. Соавтор лежал на диване, уставившись в потолок. Кассетный магнитофон «Карпаты» выдавал что-то из раннего «Морбид Эйнджел». На подносике были чай и плюшки, принесенные заботливой мамой-кондитером. Соавтор настраивался.

– Написал? – задыхаясь, спросил я.

– Да, немного написал, – неохотно ответил будущий гений и протянул мне два исчерканных шариковой ручкой листка.

Так. Герой оказывается ночью на старом поле битвы. Бегает и орет среди груд костей и разбитых колесниц, спотыкаясь о ржавые двуручные мечи и переругиваясь с падальщиками. Неплохо, но почему так мало? Кроме того, у меня в начальных главах он – нюня, ботан и истерик. А тут – схватил какую-то бедренную кость неизвестного науке бронтозавра и разгоняет «красные светящиеся огоньки глаз». Нестыковочка.

– Андрей, у нас у героя характер разный. Можно, конечно, списать на шок от перемещения, но…

– Тебе надо, ты и переделывай, – отозвался соавтор, с обидой отворачиваясь к стене.

Я забрали листики и умчался к себе. Так. Нюня и историк – значит, к черту кость бронтозавра. И герой, подобрав испачканные, местами мокрые штаны, улепетывает от «красных огоньков глаз». Красные глаза с воем бросаются за добычей. Им надоело догрызать на поле битвы старые кости, а тут какое-никакое свежее мясо. Герой бежит метров сто, падая в ямы и разбивая локти об остатки боевых колесниц, потом ныряет в реку, находит брошенный кем-то челнок и плывет.

На следующее утро я нова побежал к Андрею.

– Написал что-нибудь?

– Мы с тобой неправильно дело начали, – ответил соавтор, дожевывая приготовленный мамой пирог. – Мы же решили, что другой мир будет сказочный, на основе славянской мифологии. А значит, нужно поехать в деревню, поговорить со стариками, записать, как они разговаривают.

– Как же мы поедем? Завтра же в школу, – расстроился я.

– Я тебе идею придумал, а ты ищи выход, – наставительно сказал Андрей.

Так, идея и в самом деле неплохая. Сказка языком подростков середины девяностых – хрень какая-то. С гопниками прокатило, но как князь или тиун в романе разговаривать будут? «Слышь, боярин, окстить? Иже херувимы»? Надо настроиться в лингвистическом плане. Я побежал в библиотеку. Взял Сергея Зайцева, Леонида Дайнеку, не удержался и взял Андрэ Нортон, но это к написанию романа отношения не имеет, просто книга понравилась.

Сел писать. Река принесла героя к граду Китежу. Там у него любовь к дочери тиуна, обучение владению мечом у непонятного типа в волчьей шкуре, а потом линейное путешествие на другой конец света с бандой каких-то татей, и вишенкой на торте – Армагеддец, финальная битва добра и зла, где всех друзей героя убивают, его, кстати, тоже, и он просыпается в своем мире.

А! И там должна была скоро наступить зима…

В процессе написания я бегал к Андрею. Соавтор кушал борщ, драники, оладьи, пироги, которые готовила его мама. Планировал поехать в деревню, к старым людям. Давал ценные указания, тыкал в мои листки пальцем, оставляя на нетленных строках жирные отпечатки. Помогал, как мог. Примерно через полгода к идее совместного романа он охладел и с истинной щедростью гения отдал его в мое полное распоряжение.

А я, балбес, увлекся короткой формой, а там и школу закончил, пошел работать в больницу, написал ночью, на дежурстве, рассказ «Я – санитар». Короче, дал рождение проекту DoktorLobanov.

Примерно в 2005 году я вытащил рукопись из загашника, перечитал, прослезился, как-то рывком роман дописал, обозвал, придумал стихотворение, которое поместил в самом начале. И снова положил в долгий ящик. Теперь, когда меня спрашивают, есть ли у меня книга о «попаданцах», я с гордостью отвечаю:

– Есть.

Но никому не показываю. Потому что стыдно. А сюжет у меня вообще Джордж Мартин спер. Скоро зима, скоро зима… Старый подлый плагиатор.

***

Много лет спустя я пытался писать вместе с юной женой. Бегал за ней с рукописью:

– Ты же поэтесса, лингвист, девушка, в конце концов. У меня тут жуть и расчлененка бензопилой. Нужно немного лирики, а то герой какой-то кровожадный получается, без души.

– Про лирику – не буду, – заявляла мне моя красавица. – Хочешь – про бензопилу напишу?

– Про бензопилу я и сам могу, – расстраивался

я. – Мне бы лирику.

Жена обижалась и уходила переводить с итальянского книжки про радужных пони.

Короче, не срослось у меня с соавторами. В смысле совместной работы. Мы, конечно, встречались с другими писателями и даже выпускали совместные книги. На Пикабу, вместе с работником прокуратуры Тимофеем Умновым составили сборник «Сообразим на троих, или Срочно требуется пожарный». То есть Тимофей – 102, я – 103, а для ровного счета нам не хватает пожарного – 101. Незамысловатый юмор.

Сборник, в принципе, получился. Мы спокойно, не трогая друг друга, написали для него свои доли рассказов, и свели это все в единую книгу только редактор и корректоры. Идеальное сотрудничество. Правда, при переиздании книги в Беларуси возникли кое-какие трудности с гражданством соавтора, и редактор безжалостно отрезала его часть. Название получилось странным.

При чем тут «сообразим на троих»? Я же тут один.

Потом были соавторы в военной серии книг. Талантливая девушка Богдана внесла-таки немного лирики в мой сухой мужской слог. Андрей превратил книгу «Война девочки Саши» из документальной в художественнодокументальную. А копыльский энтузиаст Борис годами собирал материал, который лег в основу сборника «Война за нашими окнами».

Но главный мой соавтор – безусловно, дочь Софья.

Вот уж с кем не поспоришь.

– Папа, не спи! Рассказывай сказку!

– Папа, у меня под кроватью темно и пауки!

– Папа, ты писатель, или кто?

– Папа, расскажи про меня историю!

Муза, шмыгающая носом. Садись и сочиняй ей новую историю про ее похождения. А потом объясняй корреспондентам, почему серьезный врач и военный писатель вдруг стал писателем детским.

К чему я все это? Дописав в 2021 году сборник «Палата номер пять», я решил было, что пяти книг в медицинской серии вполне достаточно. И я устал, и работа у меня нынче не в палатах пациентов, а скорее в кабинете. Но каждый день мне звонили коллеги-врачи и рассказывали истории из своей практики. А однажды даже притащили целую тетрадь, исписанную аккуратным старушечьим почерком, начало серии рассказов «Тетрадь акушерки».

Как это часто бывает, книга начала писаться сама по себе. И тут на развлекательном ресурсе Пикабу я встретил нового соавтора. Фельдшера скорой помощи под ником MamaLada. И наш новый проект уже не за горами. Я пишу свою часть рассказов – она свою. Книга «Шесть часов утра» совсем близко. Ну, как та зима у Джорджа Мартина.

БЛАГОДАРНОСТИ

Авторы выражают благодарность всем участникам проекта:

Юлии Владимировне Линейцевой – критику, критику и ещё раз критику;

Софье Павловне Гушинец – за физическое принуждение отца к «написательству» рассказов;

– Погребняку Сергею Александровичу;

– Андрею Николаевичу (Papagruzke) Петрову;

– Ласскому Владиславу Игоревичу;

– Швалеву Евгению Ивановичу;

– Оберляйтеру Владимиру Сергеевичу;

– Ванееву Александру Валентиновичу

– Кириллу Заплесвичко;

– Галиуллину Фариту Тагировичу;

– Пономарёву Виталию Андреевичу;

– Баранову Алексею Ивановичу;

– Крылову Дмитрию Николаевичу;

– Микоше Дмитрию Александровичу;

– Зиновьеву Антону Владимировичу;

– Любимову Анатолию Анатольевичу;

– Шевцову Дмитрию Александровичу;

– Третьяку Анатолию Николаевичу;

– Смирнову Станиславу Юрьевичу;

– Петракову Станиславу Алексеевичу;

– Галиуллину Фариту Тагировичу;

– Григорьеву Андрею Юрьевичу;

– Давлетшину Булату Акрамовичу;

– Лялину Олегу Сергеевичу;

– Наталичу Максиму Сергеевичу;

– Алексею из Ленинградской области;

– Цветкову Михаилу Владимировичу;

– Гапша Игорю Олеговичу;

– Татьяне Наумовой;

Ямщикову Юрию Владимировичу – за поддержку во всём хорошем. В том числе и в создании этой книги;

Старшим врачам ОСМП Грядкиной Анне Вадимовне и Терехову Константину Владимировичу;

Кутепову Владимиру Павловичу;

Врачу-травматологу Георгию Васильевичу;

Сотрудникам клинико-диагностической лаборатории

Алексею Выдрицкому и Юрию Зелёному;

Врачу-эндокринологу Ольге Анатольевне;

Руководителю медицинского центра Наталье Федотовой;

Врачу-эпидемиологу Елене Евгеньевне;

Врачу МРТ Сергею Баранову;

Полковнику м/с Владимиру Гурлеву;

Акушерке Тамаре Станиславовне Лямишевой;

Сотрудникам немецкого фармацевтического концерна Юлии, Елене и Руслану. А также сеньору Антонио за отличную пиццу.

Сотрудникам издательств «Крафтовая литература» (Россия) и «Четыре четверти» (Беларусь).

Сайту pikabu.ru, всем своим подписчикам.

Павел Гушинец.

НА ОКРАИНЕ МЕДИЦИНЫ

Шесть часов утра

Я лежу в абсолютно темной, узкой и крошечной комнате, каждую минуту, как проклятый, поглядывая на табло дешевой электронной «Монтаны». Табло в темноте не видно, и приходится нащупывать подушечкой пальца острую кнопку подсветки, щуриться в попытке рассмотреть цифры.

Без пяти шесть. Еще пять минут непонятной наполовину дремы, наполовину тревожного ожидания писка будильника. Сегодня была очень спокойная ночь, и мой напарник Виталик разбудил меня только два раза. С Виталиком мы приятельствуем, да и вообще он человек хороший, поэтому осторожно входил в каморку, слегка тряс меня за плечо:

– Паша, вставай. Везут.

И я вскакивал, натягивая халат, потому что в нашу больницу на скорой везли лежачего. А мы с Виталиком санитары. И нам надо нести носилки с пациентом в приемное отделение, а потом – куда распределят.

Виталик – хороший человек. Бывший сиделец Игорь в таких случаях просто грохочет кулаком в дверь чуланчика. А Аркаша так и вовсе может пнуть раскладушку, на которой я сплю.

– Подъем, студент!

Они старые и злые. А мы с Виталиком – молодежь. Я второкурсник медучилища, а Виталик только из армии, еще не определился. Поэтому нам с Виталиком всегда есть о чем поговорить, и я люблю с ним дежурить. Игорь может прийти на смену пьяный и полдня парить мозг рассказами о воровских понятиях и тюрьме. Потом добавить и завалиться спать на диван в приемном, оглушая пациентов и врачей своим храпом. А ты с тоненькими медсестрами таскай носилки. Аркашка тоже противный мужик. Появится в начале смены, притащит свой старорежимный поцарапанный чемодан со всяким барахлом, посидит в уголочке, а потом убегает в отделения. В чемодане у него консервы, печенье, еще какая-то мелочь. Аркашка по кругу обходит палаты и медсестер, продавая втридорога содержимое чемодана. И пациенты покупают. Не от голода, больше от скуки.

Придет потом Аркашка довольный, украдкой пересчитывая в кармане халата барыши. И примется учить меня жизни. Терпеть этого не могу.

– На фиг тебе это училище? Ну отучишься, потом куда? В медицинский? А дальше? Будешь у нас в больнице старым бабкам клизмы ставить? Надо ловить момент, надо раскручиваться.

Сам Аркашка раскручивается. Подторговывает продуктами, разводит на своей старой даче белых мышей и крыс, продает их на рынке. Без налогов, чеков, без гарантий и разрешений. Лихой и хаотичный бизнес середины девяностых. Выгода с этой торговли копеечная, но Аркашка очень своим бизнесом гордится. На работу ходит только для того, чтоб пенсия потом капала.

С Виталиком проще. У нас одинаковые проблемы, одинаковые взгляды на жизнь. И будит он меня осторожно, аккуратно:

– Паша, вставай. Везут.

Первый раз привезли в полвторого ночи. Чумазая от сельской грязи скорая притащила бабульку с обострением холецистита. Бабулька знать таких слов не знает. У нее «унутрях болит». В толстенной карте целый набор болячек, рекомендаций, лечения. Рекомендации бабулька привычно игнорирует. Любит сало и выпить. А в больницу ложится только к зиме, когда огород убран и скотина пошла под нож. Она и сейчас недовольна, «несогласная госпитализироваться», потому что утром «курей» кормить и козу доить.

Кое-как уговариваем ее. Тащим до лифта, оттуда в отделение хирургии. Коридоры успокаиваются.

Я опять иду в чуланчик, урвать от ночи пару часов тревожного сна.

Второй раз привозят уже почти на рассвете. Законная добыча субботней дискотеки – ножевое ранение. Тут возни побольше. Надо аккуратно раздеть окровавленного пациента, постараться с ним не подраться, а пациент нетрезв и возбужден. Потом на каталке – в операционную. Там уже не наша работа. Виталик остается ждать вызванных ментов, я опять иду спать.

И вот утро. Тревожное ожидание писка будильника подбрасывает меня над раскладушкой минут за двадцать до нужного времени. Несколько секунд я ошалело таращусь в темноту, стараясь понять, что происходит и где я. В голове еще вертятся остатки какого-то сна, но я уже не помню, что там было. Постепенно прихожу в себя и тянусь к часам. Можно еще подремать.

Потом бесконечные двадцать минут я лежу в темноте, на грани сна и яви, каждую минуту поглядывая на табло часов.

В каморке неприятно пахнет старым слежавшимся бельем, мышами, какой-то химией. Еще пахнет сыростью и старыми стенами, которые никак не проветрить. Еще неприятно пахнет от самой раскладушки. Игоря не раз тут рвало, а брезент раскладушки уже не отмыть.

Здание больницы древнее, еще дореволюционное. В его стенах был кадетский корпус, и мальчишки в каких-нибудь эполетах маршировали по коридорам и во дворе, который тогда, наверное, назывался плацем. В нашем актовом зале, где сейчас на стене выцветшее пятно от давно снятого портрета Ленина, кадеты танцевали вальсы и мазурки с какими-нибудь барышнями-курсистками. И скрипел начищенный до зеркального блеска паркет, и каблуки начищенных до зеркального блеска сапог оставляли на нем черные полосы. И хрустела французская булка. Или не хрустела.

А в мою каморку они забирались, чтобы с бьющимся сердцем тискать этих курсисток. И эти стены слышали десятки шепотков-признаний.

Интересно, что в каморке было при кадетском корпусе? Может, хранили пыльные папки с документами; может, тут стояли швабры и ведра, при помощи которых стриженые кадеты драили полы. А может, в чулане, за железной дверью прятались длинные шкафы с винтовками. И с этими винтовками в 1920 году последние кадеты корпуса шли в атаку на «красных» под Одессой.

Фантазия у меня хорошая. И стоило мысли о шкафах с винтовками проникнуть в мой полусонный мозг, как меня тут же окружили призраки мальчишек в белогвардейских шинелях. Их увезли из этого здание в далеком 1914-м, когда к городу подступали немецкие войска (к этому городу постоянно кто-то подступал, при Иване Грозном и Петре – шведы, при Александре – Наполеон, при Николае и Иосифе – немцы). Но когда-то по городу ходила байка о том, что при ремонте здания в подвале нашли обвалившийся подземный переход (о, этот таинственный подземный тоннель из Верхнего в Нижний город). Начали копать, естественно надеясь найти клад, а нашли три полуистлевших детских скелета в военных дореволюционных шинелях. И в кармане у одного были оловянные солдатики.

Байка, не больше, чем байка. Но для моей разгулявшейся фантазии этого хватает. Сна как небывало, потому что призраки стоят вокруг и касаются меня своими холодными пальцами. Чуть в стороне – долговязая фигура, выше на голову, чем остальные привидения. Тонкое породистое лицо великого князя. Олег Константинович, окончивший этот корпус в 1910-м и убитый на фронте первой Мировой. Один из редких погибших в войне Романовых.

И мне уже жутко и зябко, хочется спрятаться от привидений под одеялом. Но мне лень шевелиться. Каждое движение впускает под одеяло сырой и холодный воздух чулана, а пока я лежу неподвижно, под одеялом хоть немного теплее. Привидениям придется отступить.

Я лежу и собираюсь с силами, чтобы ровно в шесть встать с раскладушки рывком. Такое ощущение, что каждая секунда чувствительным электроном проскакивает через мой мозг. А сам уже представляю, как встану, как открою скрипящую дверь, как выйду в коридор, потом загляну в приемное. На столе, положив голову на руки, будет дремать медсестра Танечка. У Танечки поверх белого халата наброшен еще один, теплый и цветастый. Виталик услышит меня, выберется из угла.

– Пошли покурим, – хриплым голосом предложит он.

Мы спустимся по высокой лестнице во двор, стена из красного потрепанного прошедшим столетием кирпича скроет нас от ветра и от глаз начальства. Виталик достанет из кармана помятую пачку, в которой болтаются оставленные на утро две сигареты. Чиркнет спичкой, сложит ладони лодочкой. Из двери, которая ближе к РАО, выползет во двор санитарка тетя Валя. Тоже затеплит огонек спички, поморщится от едкого дыма, шумно сделает первую затяжку. Тетя Валя на нас слегка дуется. Вчера днем резались мы с Виталиком в карты. А что, день тихий, пациентов почти нет. Особенно лежачих, а жидкий поток плановых нас не касается, они своими ногами дойдут. От скуки сели мы оба на диван за перегородкой. Виталик вытащил потрепанную колоду карт. На третьей партии в дурака за перегородку заглянула тетя Валя:

– Пацаны, отнесите мочу в лабораторию.

Мы иногда помогали ей. Лаборатория от приемного далеко, тетя Валя уже немолода, варикоз там и все такое. А значит, мы подхватывали деревянный ящичек с банками, в которых плескалась желтоватая биожидкость, и тащили его в лабораторию. Игорь с Аркашкой тетю Валю сразу посылали, а мы жалели. Но не в этот день. Виталик в третий раз отчаянно проигрывал, поэтому огрызнулся через плечо. Тетя Валя обиделась, дулась на нас полдня. И утром тоже продолжит дуться.

– Ва-а-аль, – подаст голос Виталик.

– Пошел на хрен! – ответит санитарка.

– Ну Ва-аль! – Виталик фамильярно приобнимет тетю Валю за плечо. – Ну не дуйся.

Санитарка начнет таять, но гордость не позволит ей сразу сдаваться.

– Ну хочешь, мы в следующий раз за жрачкой в столовую сгоняем?

– Сгоняете? – оживится Валя.

– Зуб даю.

– Ну ладно. – Тетя Валя окончательно нас простит и некоторое время мы будем стоять рядом, прижимаясь плечами к шероховатой кирпичной стенке и болтать о пустяках.

Потом мы с Виталиком вернемся в приемное. Поставим чайник, заварим в кружках нерастворимый кофе. Будем потягивать его, смотреть в окно и плеваться от коричневых крошек. Проснется Таня. Зазвонит стоящий у нее на столе телефон. Заскрипит тормозами первая скорая. В конце улицы покажется пошатывающаяся фигура Игоря или скрюченный Аркашка. Начнется очередной рабочий день.

Будильник пищит на моей руке. Пора, сжав зубы, откидывать колючее одеяло и вставать. Снимать с гвоздя, на ощупь, помятый белый халат. Идти к умывальнику в приемник, курить, ежась на утреннем сквозняке, первую за сегодня сигарету. Передавать половину недокуренной сигареты сонному Виталику.

Пора начинать новый день. Шесть часов утра.