Tsitaadid raamatust «Содом и Гоморра», lehekülg 8

Ситуация как будто бы проста, и, однако, что всеми обсуждается,

то, что вряд ли найдет себе где-нибудь защитника, – сплетня, –

затрагивает ли она вас лично и потому должна быть особенно вам

неприятна, доводит ли она до вашего сведения о каком-нибудь

другом то, что вы о нем до сих пор не знали, имеет

психологическое значение. Она не дает вашему уму усокоиться

на ложном понятии о вещах, в силу кторого вы принимаете

оболочку явления за его сущность. Сплетня переворачивает явление

с волшебным проворством философа-идеалиста и мгновенно

открывает вашему взору краешек изнанки.

— Что я знаю? Γνωθι σεαυτόν, говорил Сократ. Это сущая истина, во всех областях излишество является пороком. Но я багровею, когда подумаю, что это оказалось достаточным, чтобы имя Сократа дожило до наших дней. Что в этой философии по существу? — Пустяки. Подумать, что Шарко и другие оставили труды в тысячу раз замечательнее, которые, по крайней мере, на что-то опираются, как, например, ослабление зрачкового рефлекса как симптом общего паралича, и они почти забыты.

Начиная с известного возраста, и даже в том случае, если в нас совершаются всякого рода перемены, чем больше мы становимся самими собой, тем резче выступают семейные черты.

...мы с Морелем из осторожности придвинули к себе пивные кружки и начали опасаться, как бы, едва лишь скрестятся шпаги, не были ранены не только противники, но и врач и секунданты.

Познание целого всегда предшествует узнаванию подробностей,

благодаря этому безмерно облегчая их исследование, и так как

оно уничтожает власть невидимости, то человек уже бессилен

продолжать утаивать то, что ему так хочется скрыть.