Loe raamatut: «Танцы огня»

Глава 1

Чувственный тягучий бит оглушает и сбивает пульс, заставляя сердце биться в такт будоражащей «Энигмы». В сумраке клуба сияют разноцветные огни светомузыки, подсвечивая плотные белые клубы кальянного дыма. Вязкий воздух, до краев наполненный ароматами дорогого мужского парфюма и не менее дорогого алкоголя, буквально потрескивает от напряжения и незримой, но осязаемой кожей всеобщей похоти, охватившей зрительный зал. Я делаю глубокий вдох… Шаг из-за кулис… Мой выход.

– Эй, просыпайся! – я слышу знакомый женский голос глухо, будто из картонной коробки. – Давай-давай, Агния, подъем, – Ирина Львовна легонько похлопывает меня по плечу, и я резко открываю голову от бумаг, лежащих на столе, и потираю глаза.

– Прощу прощения, – отвечаю я, и мой голос ото сна звучит непривычно хрипло. – Читала мелкий текст.

– Твои ночные танцульки тебя совсем измотают, – строго, но по-доброму отзывается Ирина Львовна из своего кабинета, смежного с моим. – Сделаю тебе кофе.

– Спасибо, босс, – я начинаю массировать виски в попытке хоть немного унять головную боль. – Вы лучшая начальница на свете.

Через пару минут Ирина Львовна снова появляется в моем микроскопическом кабинете и ставит на мой стол, заваленный бумагами, чашку ароматного свежесваренного кофе.

– Вообще-то, обычно бывает наоборот. Подчиненные носят боссу кофе, – улыбается она. – Тяжелая была смена?

– Не тяжелее, чем обычно, – отвечаю я и впиваюсь губами в горячий напиток, словно в животворящее зелье.

Пятницы на основной работе – в школе искусств, – даются мне особенно тяжко, потому что с четверга по субботу я подрабатываю в стрип-клубе. Да, все именно так: днем я методист на полставки и хореограф в младшей группе, а ночью – танцовщица стриптиза в мужском лаундж-клубе. Этакий оборотень, только не в погонах, а в латексных стрингах и с перьями на сосках.

В оправдание своего необычного трудового совместительства могу привести весомый аргумент: Ирина Львовна, директор школы искусств и мой непосредственный руководитель, сама дала мне наводку на подработку. Когда полгода назад с «легкой руки» мирового судьи на меня легло бремя неподъемного кредита, доставшегося в наследство, и стало понятно, что даже полторы ставки на основной работе не смогут покрыть мои новые расходы, она рассказала мне о том, что недалеко от ее дома есть клуб для мужчин. Именно с ее подачи я пришла туда на собеседование, и уже вечером вышла на сцену как танцовщица. Что, должна признать, неудивительно: на этом собеседовании бесед как раз и не было. Почти с ходу меня попросили раздеться до белья и исполнить пару движений на пилоне. Ни то, ни другое, проблемой для меня не стало, хотя и не могу сказать, что это было легко и непринужденно.

Наверно, именно потому, что выросла я в детском доме, Вселенная в качестве компенсации щедро дарует мне хороших людей в моем окружении. Ирина Львовна с самого первого дня моей работы под ее руководством окружила меня почти материнской заботой, насколько я могу себе ее – материнскую заботу – представить в своем воображении. Сразу после окончания школы я начала работать хореографом в школе искусств, – благо, к семнадцати годам у меня уже был опыт общения с детьми благодаря жизни в детском доме и двенадцать лет балетной школы за плечами, – и заочно учиться в Педагогическом институте. Я знаю, что иногда Ирина Львовна докидывает мне в квартальную премию деньги из собственного кармана, но упорно делает вид, что это вовсе не она, а я не задаю лишних вопросов. Мы обе не хотим друг друга смущать: она меня – своей вполне оправданной жалостью, а я ее – своей жалкой благодарностью за добровольную материальную помощь, которая, не буду скрывать, всегда бывает очень и очень кстати. К тому же, вот уже полгода по пятницам она прощает мне засыпания на рабочем месте со всеми вытекающими (слюнями на документы), и это автоматически делает ее официально лучшим начальником во вселенной.

Кстати, меня зовут Агния Паулюс, и согласитесь, это далеко не самое подходящее имя для коренной провинциалки-сибирячки. Я полюбила свое имя только лет пять назад, а до этого – семнадцать лет его ненавидела. Мое имя всегда было первым поводом для насмешек, который всегда появлялся сразу же после знакомства. Да, нетипичное имя для наших широт, но всем же не объяснишь, что мои бабушка и дедушка по отцу были коренным литовцами, волей случая в 60е годы прошлого века перебравшимися из солнечной Прибалтики в суровый город Н. – почти самое сердце Сибири. Именно бабушка-литовка Стефания путем манипуляций, шантажа и слезных уговоров вынудила родителей назвать нас с братом литовскими именами, невзирая на наше исконно сибирское происхождение.

К счастью, от бабушки в наследство мне досталось не только имя, но и хорошая фигура с длинными ногами при невысоком росте, большие голубые глаза, пухлые губы и густые золотистые волосы. Моя ангельская наружность была моим преимуществом в раннем детстве: многие семейные пары, поддавшись умилению, изъявляли желание удочерить меня, но ровно до того момента, когда узнавали, что со мной комплектом идет старший брат – непослушный, шкодливый мальчишка с белесыми бровями, тощее лицо которого сплошь усеяно яркими веснушками. А вот лет с тринадцати, когда внимание мальчиков и парней постарше стало очевидным и даже навязчивым, моя внешность стала моей проблемой. Ревность и зависть одноклассниц и «сестер» из детского дома здорово осложняли мне жизнь. Для своей безопасности я выработала безотказно действующую тактику: всякий раз, когда ко мне приближался парень и пытался заговорить, я как от огня неслась в противоположную от него сторону, не говоря ни слова. Стоит отметить, что такое поведение окончательно закрепило за мной репутацию странной и нелюдимой, по меньшей мере, девчонки. Зато со стороны обделенных мужским вниманием ровесниц попытки отстричь мои белокурые локоны ночью, испачкать лицо чернилами или изрезать вещи в шкафу практически сошли на нет.

Глава 2

Так вышло, что к моменту трагической гибели родителей – когда на трассе водитель Камаза уснул за рулем и выехал прямо в лоб новенькой родительской «девятки», – никого из бабушек и дедушек уже не было в живых. Таким нехитрым и печальным образом мы с братом Томасом оказались в детском доме. Мне в момент переезда в детскую «общину» было всего два года, а ему пять. Все свое детство я ужасно, до слез, завидовала ему, потому что он помнил. Помнил маму. Помнил папу. А я не помнила ничего, даже первые годы жизни в детском доме. Я выросла с ощущением, что родилась прямо там, в комнате с двумя большими окнами и еще пятерыми девчонками. Как же это горько – не помнить самое счастливое время своей жизни. Хотя кто знает, может быть, это и к лучшему. Возможно, моя память любезно оказала мне услугу, не сохранив ни единого воспоминания о времени, когда у меня была настоящая семья. «Потерять намного хуже, чем никогда не иметь», а я как будто никогда не имела, и от этого даже немного легче.

Кое-как, на допинге из крепкого кофе и чистом энтузиазме доработав до конца рабочего дня, я поплелась домой с одной только мыслью: «Как приду – сразу лягу спать». Сегодня в полночь я снова должна быть на второй работе, поражать зажиточных мужчин грацией, пластичностью и красотой тела. Так что времени на сон у меня не так уж много.

По дороге домой я зашла в дворовый супермаркет, машинально скидала в корзину пару йогуртов, творог и два банана и рассчиталась на кассе самообслуживания – у меня нет сил даже на то, чтобы просто поздороваться с кассиром, – порадовавшись, что продукты сегодня удалось купить со скидкой. «Легко быть стройной, когда нет денег на сладости и жирности» – подумала я, и уложив покупки в шоппер, вышла из прохлады торгового зала в июльское пекло. На тротуаре, ведущем из супермаркета к моей пятиэтажке, я знаю каждую трещинку, потому что привыкла ходить, уткнувшись взглядом под ноги. Наверное, это подсознательное желание быть максимально незаметной после того, как по ночам выставляешь себя на всеобщее обозрение в ярком свете софитов. Да и вообще, вряд ли в моем повседневном облике, состоящим из свободных льняных брюк-палаццо, оверсайз-футболки и белой бейсболки, можно узнать приму стрип-бара. Боковым зрением я заметила огромный черный внедорожник – наполированный до зеркального блеска новый Ленд Ровер, медленно катящийся вдоль тротуара. В нашем районе старых хрущевок такая неприлично роскошная машина выглядит так же инородно, как выглядели бы туфли от Маноло Бланик на прилавках китайского рынка. Люди здесь с тревогой и любопытством оборачиваются на такую тачку. Это вам не Москоу сити, где премиум авто образуют целые пробки.

Когда автомобиль затормозил чуть поодаль, я напряглась и ускорила шаг, но уже через пару секунд дорогу мне преградил водитель той самой тачки: двухметровый силуэт широкоплечего здоровяка, облаченного в черные джинсы и черную футболку (и это в такую-то жару!), закрыл мне солнечный свет, заставляя поднять голову. Волна паники мгновенно охватила меня, разогнав пульс до двухсот ударов. Нетрудно догадаться, что вряд ли ко мне подошел адепт «Свидетелей Иеговы» для душевной беседы о светлом будущем.

– Добрый день. Пройдемте в машину, есть разговор, – басом пробубнил здоровяк, но от панического шума в ушах я с трудом могу разобрать его слова.

Думаю, любой человек, взращенный не в семье, окутанный любовью и ощущением доверия и безопасности, а в общине таких же, как ты сам, безродных зверьков, безошибочно определяет этот момент, когда угроза становится вполне реальной. Мое подсознание, почуяв неладное, буквально закричало: «Спасайся! Беги! СПАСАЙСЯ!», когда я повернула голову и увидела над опущенным тонированным окном пассажирской двери темные глаза, пристально рассматривающие мое лицо. Короткая стрижка, густые брови, прямой нос, загорелая кожа. Я точно не видела этого человека раньше. Конечно, вряд ли его рот, скрытый черным стеклом, изогнут в зловещем оскале, но мое воображение уже дорисовало именно такую картину. Инстинктивно я попятилась назад, оглушенная собственным сердцебиением, и вздрогнула, когда огромная шершавая ладонь здоровяка негрубо, но уверенно сжала мою тощую руку над локтем.

– Вам нечего бояться, это не займет много времени, – он легонько тянет меня в сторону внедорожника, из которого меня сверлит холодный взгляд карих глаз незнакомца. Я буквально кожей ощущаю, как раздражение моего двухметрового собеседника нарастает пропорционально моему сопротивлению.

– Одну секундочку, у меня телефон звонит, – я вру напропалую, но голос предательски дрожит.

Я склоняюсь над своей сумкой, висящей на плече, трясущейся рукой нащупываю в ней перцовый баллончик, и задержав дыхание, резко – насколько это возможно, когда твои конечности сковал панический страх, – выдергиваю его из сумки, щедро поливая спасительной струей лицо здоровяка. Словно в слоумо я вижу, как он хватается за лицо и падает на колени, хватая ртом воздух, а сама на ватных ногах бегу, что есть сил, в сторону дома, ни разу не обернувшись. Разумеется, никто, кроме моего собственного страха и не пытался меня догнать. Здоровяк обезврежен перцовкой, а достопочтенный месье, отправляющий на переговоры с прохожими свою шестерку, вряд ли побежал бы за мной. И тем не менее, запыхавшаяся и взмокшая от внезапного спринта, дома я закрылась изнутри на все замки и только тогда выдохнула, сползая по холодной двери. У меня нет ни времени, ни сил на размышления о том, кто эти люди и что им было от меня нужно. У меня всего несколько часов на сон – и снова выход в клуб в ночную смену.