Loe raamatut: «Задержи дыхание», lehekülg 2

Глава 3

Бастин ушел, но в воздухе все еще стоит аромат его одеколона, и я продолжаю растерянно опираться на дверь, сжимая в одной руке его визитку.

«Мы никогда и ни о чем не сможем договориться. Никогда!» – проговариваю про себя, бросая визитку на дно пустой мусорной корзины.

Закрыв дверь на ключ, я на всякий случай пододвигаю к ней кресло и только затем иду в комнату для спиритических сеансов. Одергиваю занавеску, стараясь вспомнить, о чем думала до тех пор, пока этот самодовольный индюк не вторгся в мою студию. Взгляд блуждает по белой доске от моего снимка и расписания событий дня, перевернувшего всю мою жизнь, до фотографии Лили, рядом с которой тонким фломастером выписан ее распорядок дня, но стоит остановиться на черном мужском силуэте в центре доски, как я неожиданно осознаю, что все еще думаю о словах Бастина.

Ангел смерти – тот тип серийных убийц, что скрывают истинные намерения за маской заботы и помощи. Они умело используют профессиональные знания, чтобы незаметно вмешиваться в жизни тех, кто оказался зависим от них. Такие убийцы работают в местах, где смерть – обычное дело, где не принято искать виновных среди тех, кто поклялся не навредить. Последним громким случаем дело медбрата Чарльза Каллена, которого поймали в две тысячи третьем году и приговорили к пожизненному заключению. Я до сих пор отчетливо помню, как мы разбирали его историю на лекциях по поведенческому анализу в университете. И хотя профессор Лимерман был убежден в том, что число его жертв должно исчисляться сотнями, в действительности причастность Каллена удалось доказать только в порядка сорока случаев. И даже это была большая удача, потому как поймать, не говоря уже о том, чтобы заметить такого серийного убийцу, очень непросто.

Когда-то я мечтала стать тем профайлером, который сумеет продолжить этот список и вычислит следующего Ангела смерти…

Звонок мобильного обрывает поток мыслей. На экране высвечивается имя «Кевин». Не припомню, когда мы говорили с ним в последний раз – неделю или две назад? Я продолжаю молча смотреть, как телефон надрывно пиликает, медленно вращаясь по поверхности стола, пока наконец не замолкает. Еще месяц назад я была бы уверена, что сейчас он позвонит снова, вынуждая ответить на звонок, а после пришлет сообщение с предупреждением о готовящейся операции моего спасения. Но сегодня такие поступки кажутся странными и нереальными, словно все это было в другой жизни и не со мной.

Увы, но, когда он мне был по-настоящему нужен и когда от него в действительности зависела моя жизнь, я так и не смогла подать нужный сигнал.

Рука непроизвольно тянется к запястью другой, на котором я обычно ношу умные часы, сейчас там только тугая черная резинка. Растягиваю ее, чувствуя, как сердце разгоняется в груди, когда я неизбежно проваливаюсь в прошлое, туда, где лежу на полу с кровоточащей дырой внизу живота и судорожно нажимаю на боковую кнопку часов в напрасной попытке позвать на помощь. Смотрю по сторонам и сквозь сгущающийся мрак вижу жуткие фигуры, они словно берут меня в кольцо, сжимая пространство. Я задыхаюсь и только сильнее жму на кнопку, внезапно ощущая жгучую боль в запястье.

Открываю глаза, заставляя себя дышать ровно и глубоко. Мобильный вновь начинает звонить, только на этот раз на экране уже высвечивается имя «Лили». Странно, ведь за все время нашего знакомства она ни разу мне не звонила.

– Привет. Как дела? – спрашиваю я, отвечая на звонок.

– Не знаю, по-разному, – скрипит Лили. – Я тебя, наверное, отвлекаю… Прости, не хотела мешать.

– Все нормально, я рада тебя слышать. У тебя что-то случилось? – искренне интересуюсь я, невзирая на происходящее за окном. Общая трагедия не отменяет личных передряг.

– Все плохое, что могло случиться, уже произошло, – отвечает она поникшим голосом. Ее тон делает наш разговор еще тяжелее.

Знаю, что Лили ходит к психологу и вроде как вполне успешно. Но порой результат сессии может быть весьма неожиданным, мне ли этого не знать. Слова поддержки уже готовы сорваться с языка, мне только нужен ориентир – куда «стрелять», а потому я молча жду, когда она признается, почему звонит.

– «Урбан пульс» закрылся… – наконец, выдыхает она. – Пока на пару недель, но мы все понимаем, что это может затянуться на несколько месяцев. В общем, похоже, я осталась без работы…

Тяжело вздыхаю, ругая себя, что в этой суматохе даже не подумала о таком. Мы познакомились с Лили в конце января, когда они с соседкой искали себе новую квартиру. И если Сиера согласилась на эти перемены из страха стать следующей жертвой насильника, то Лили уже физически не могла оставаться в той квартире, потому как чувствовала, что сходит с ума. И хоть переехали они с авеню D на авеню C, находящееся на два квартала севернее, им обеим стало спокойнее на сердце. Передышка длиной в два месяца, и снова смутные времена…

– Так что, если есть кто-то, кому нужны услуги бухгалтера по налогам, можешь смело меня рекомендовать, – долетает до меня просьба Лили. – Никогда не думала, что буду снова этим заниматься, но другого выхода пока не вижу. У Сиеры тоже проблемы, магазин закрыли. Получается, мы теперь обе на мели с арендой в три тысячи баксов в месяц и продуктами в холодильнике, которых едва хватит на неделю. Но не думай, что я плакаться позвонила. Все обязательно как-нибудь разрешится. Я просто сейчас всех обзваниваю. Можно было бы, конечно, все упростить и разместить объявление в интернете, но… – Лили останавливается, и я прекрасно понимаю почему.

Несмотря на то что я показала ей свой список подозреваемых и мы вместе даже сузили его до трех человек, в глубине души она продолжает сомневаться, обвиняя Спенсера Харрисона. Она познакомилась с ним за две недели до нападения в приложении, и в тот роковой день они договорились о первом свидании в ресторане итальянской кухни «Л’Артуси». После случившегося он как-то неожиданно быстро потерял к ней интерес и просто испарился, что заставило Лили думать о нем как о том самом ублюдке. Как по мне, то я почти уверена, что никакого Спенсера Харрисона не существовало вовсе, скорее всего, это был отвлекающий маневр, и только. Но, поскольку подтвердить свою догадку я никак не могу, приходится мириться с иррациональным страхом Лили перед новыми виртуальными знакомствами и социальными сетями в целом.

– Сделаю все, что смогу. Можешь на меня рассчитывать, – говорю я, мысленно листая список контактов и прикидывая, кому могут быть полезны услуги бухгалтера по налогам.

***

Улицы Нью-Йорка стали пустеть еще пару недель назад, когда впервые заговорили о чрезвычайном положении, но сегодня город словно вымер. До этого дня таксисты возили меня из южной точки Бруклина в Гарлем через бульвар Гранд-Сентрал-Паркуэй, а дальше по мосту Трайборо на Манхэттен, но сегодня мы едем через Бруклин-Бэттери из-за приказа оставаться дома, которому, судя по всему, безоговорочно последовало большинство горожан. В итоге машину я ждала ровно сорок две минуты вместо привычных пяти.

– Вы живете тут или путешествуете? – неожиданно спрашивает меня таксист.

– Я здесь живу.

– Ясно, а то хотел предложить вам проехать через центр, сегодня тот редкий шанс, когда можно увидеть этот город будто замершим во времени.

– Почему бы и нет, думаю, это отличная идея, – отзываюсь я, встречаясь с ним взглядом в зеркале заднего вида. Удивительно, но две недели назад при виде водителя в медицинской маске я испытала легкое оцепенение, но сегодня сама выгляжу не лучше, и меня это даже не смущает.

Когда мы с 6-й поворачиваем на 42-ю улицу, двигаясь в сторону Таймс-сквер, я, кажется, впервые осознаю смысл маминых слов о декорациях, как в кино. Я по привычке списала ее сравнение на очередную попытку все излишне драматизировать и сгущать краски, но сейчас, проезжая мимо площади, обычно полной туристов, местных жителей и уличных артистов, я и сама ощущаю себя героем фильма об апокалипсисе. С этими огромными яркими билбордами, освещающими совершенно пустые улицы, Нью-Йорк впервые напомнил мне город-призрак. Прижавшись лбом к стеклу, я широко открытыми глазами смотрю по сторонам все еще не в силах поверить в тревожную тишину этого места. Вдруг позади раздается громкая сирена, и в следующий миг, заметно превышая скорость, нас обгоняет микроавтобус. И это уже был четвертый автомобиль скорой помощи, который мы встретили за время пути.

Тяжело сглатываю, откидываясь на спинку сиденья. Сложно сказать, чего я ожидала от этой поездки, но то, что увидела, только повысило уровень моего беспокойства.

Глава 4

21 марта 2020 года

В прошлый раз, выходя из кабинета доктора Крамер, я говорила себе, что справлюсь, что все смогу. Но я снова здесь. И снова этот сеанс напоминает скорее поездку на американских горках, чем терапию, помогающую с поиском ответов и решающую душевные проблемы. Несколько минут назад я смеялась, потом, разумеется, плакала, а сейчас просто молча наблюдаю за тем, как Манго, попугай доктора Крамер, увлеченно чистит перья, издавая странные чавкающие звуки.

– Как прошла твоя неделя? Тебе удалось отдохнуть? – спрашивает доктор Крамер, так, будто я только что переступила порог ее кабинета. Таращусь на нее с минуту, но, наконец, понимаю, что это всего лишь очередная уловка вывести меня на разговор. Разговор, который с самого начала свернул не туда.

– Какая разница, как прошла моя неделя? – вздыхаю я, прижимая к себе правое колено так, что теперь могу упереться в него подбородком. Доктор Крамер смотрит мне прямо в глаза, явно ожидая моего ответа. – Отдыхала. Вот прям, как сейчас, сидела с утра до вечера на диване в своей студии и просто смотрела в потолок. У меня за всю неделю было только двое пациентов. А в остальном – все, как ты и рекомендовала: тишина и покой.

– О чем ты думала в эти моменты?

– Думала о том, какая я ничтожная, жалкая, ненужная… уязвимая, больная… продолжать?

– Понятно. Давай попробуем иначе. Закрой глаза, – предлагает доктор Крамер, но, заметив мое удивление, поясняет: – Буквально на пару минут. Маленький эксперимент.

Уверена, что это пустая трата времени, но все же выполняю ее просьбу.

– Сделай глубокий вдох. И медленный выдох, – напутствует меня доктор мягким голосом. – А теперь попробуй вспомнить момент из прошлого, когда ты чувствовала себя очень счастливой. Настолько счастливой и наполненной, что, даже если бы в этот самый момент в мире произошло что-то жуткое, ты не обратила бы на это внимание.

Смотрю на доктора недоуменным взглядом, но она только улыбается мне и коротко кивает головой. Снова закрываю глаза, мысленно прогуливаясь по лабиринтам памяти в поисках того единственного счастливого мига. Он обязательно должен был быть, ведь так?

– Выпускной, – неожиданно слетает с моих губ, и, немного поразмыслив, я понимаю, что сделала правильный выбор. – Наверное, это было самое яркое событие. Мне совсем не хотелось туда идти… Накануне я рассталась с Эйденом и знала, что он уже пригласил на бал девчонку из параллельного класса. Но Джесс каким-то образом все же удалось меня уговорить… Мама купила мне шикарное платье нежно-голубого оттенка, с корсетом и пышной юбкой. Я в нем была похожа на принцессу, а вот королевой бала должна была стать Джесс. Я голосовала за нее, но… в тот вечер корона досталась мне. Ты бы видела рожу Эйдена. У него просто отвисла челюсть, а глаза… я и не догадывалась, что они могут быть такими огромными. В тот момент я была победительницей и по-настоящему наслаждалась властью.

Улыбка сходит с моего лица, и я начинаю нервно кусать нижнюю губу. Открываю глаза, встречая заинтересованный взгляд доктора Крамер, ожидающей продолжения истории.

– Только пару лет спустя я случайно узнала о том, что Джесс подговорила остальных проголосовать за меня, чтобы дать мне шанс отомстить Эйдену. Она решила, что это поможет мне справиться с его предательством, и оказалась права. Джесс – хорошая подруга… самая лучшая.

– А в какой именно момент ты ощутила то самое безоговорочное счастье?

Возвращаюсь к воспоминанию и будто заново проживаю тот миг триумфа и собственного величия.

– Когда все расступились, образуя живой коридор. Яркий свет прожектора слепил глаза. Я почти ничего не видела, но продолжала смотреть вперед, не веря в происходящее. Они все смотрели на меня так, точно видели впервые. Это было нечто… Кто-то смотрел с восхищением, кто-то с удивлением, кто-то не скрывал зависти и злости. Но, когда я пошла к сцене, каждый из них пытался дотронуться до меня, поздравить. Это было волшебно. И как смотрел на меня Эйден… Знаешь, я потом долго не могла забыть его взгляд, его отвисшую челюсть. Когда он расставался со мной, он назвал меня скучной серой зубрилой, но в тот вечер он увидел перед собой какую-то другую девушку, какой я, по сути, никогда и не была.

Манго издает странный громкий звук, похожий на крик о помощи, мгновенно привлекая к себе внимание. Вероятно, он делает это специально. Поймав на себе наши взгляды, он задирает голову вверх и крутит ей в разные стороны, точно разминается перед нападением, после чего снова как ни в чем не бывало принимается чистить перья. Я прыскаю со смеху. Но радость заканчивается тоже внезапно, и теперь, когда в комнате наступает звенящая тишина, я еще острее ощущаю вину, отдающую режущей болью в желудке.

– У тебя очень хорошая и преданная подруга. Не многим везет, – подливает масла в огонь доктор Крамер.

Я не могу сдержать слез. Закрываю глаза, но это не помогает.

– Джесс удивительная. Она тогда помогла мне не просто пережить первое предательство, она сделала намного больше, она подарила мне уверенность. А что сделала для нее я?.. Уже который год я бьюсь в закрытую дверь, пытаясь вырвать ее из токсичных отношений. Я дипломированный психолог и не могу подобрать верный ключ, а она – семнадцатилетняя девчонка, мечтающая о сцене, смогла. Она смогла, понимаешь? Она смогла… Выходит, даже подруга из меня хреновая… Что я за человек вообще тогда?!

***

Когда мое дыхание приходит в норму и каждый вдох не сопровождается отрывистым всхлипыванием, похороненной где-то в груди истерики, я обнаруживая себя по-прежнему сидящей на диване с прижатыми ногами к груди. Не нужно быть квалифицированным психологом, чтобы понять значение этой позы, но я не пытаюсь ее изменить. Да, я, как никогда прежде, ощущаю себя уязвимой, беззащитной, слабой, напуганной, изможденной… Я научилась подавлять свои чувства, эмоции. Улыбка – отличная маска, способная скрыть и боль, и отчаяние, и даже страх. Я и сама не заметила, как привыкла притворяться нормальным человеком, и, кажется, совсем забыла, каково это – быть просто мной… настоящей.

– Джен, как думаешь, мы можем продолжить? – спрашивает меня доктор Крамер, вращая в руках шариковую ручку, которой несколько минут назад делала какие-то пометки в блокноте. Я безразлично пожимаю плечами, и тогда она говорит: – Закрой глаза и вернись туда, где ты чувствуешь себя счастливой и наполненной.

Послушно выполняю ее просьбу и неожиданно вновь вижу себя стоящей на сцене с короной на голове и лентой на груди «Королева выпускного бала – 2006».

– Получилось? – спрашивает доктор Крамер, и я молча киваю головой. – Отлично. А теперь скажи мне, о чем мечтает та Дженнифер? Каким она видит свое будущее? Работу? Отношения? Все, что захочешь…

– О семье я не думала, просто знала, что когда-нибудь обязательно встречу кого-то хорошего, доброго и надежного, кого-то, сильно не похожего на Эйдена. Но, знаешь, Ник едва ли был лучше. Так что доверчивая Дженни снова наступила на те же грабли, – хмыкаю я, продолжая сидеть с закрытыми глазами. – Где-то за год до выпускного у нашего соседа пропал сын. Наши семьи не дружили, просто здоровались из вежливости, если сталкивались в магазине или на улице. Доминик был младше меня на три года, иногда я встречала его в школе, но, как и все старшеклассники, делала вид, что не знаю его. Хотя, честно говоря, я и действительно не знала его, он меня вообще не интересовал до того дня, когда объявление с его фотографией не оказалось повсюду. Он пропал. Ушел утром в школу и не вернулся. Жуткая история, о которой мои родители предпочитали не говорить и не думать. Его искали все: полиция, родные, волонтеры, соседи. А три дня спустя его тело подняли со дна пруда Уолкера.

Я открываю глаза, не скрывая удивления от неожиданно всплывшего воспоминания. Эта трагедия произошла почти пятнадцать лет назад, и, хотя я никогда и никому не рассказывала о ней, я удивилась, что до сих пор помню ее в мельчайших подробностях. Например, помню, что стоял теплый солнечный день, тишину которого нарушил истошный вопль миссис Райкер, бросившейся к своему сыну. Ее крик еще не одну ночь звучал в моих самых мрачных снах.

– Ему было всего тринадцать, – выдавливаю я.

– Это был несчастный случай или?..

– Его задушили. Расследование длилось несколько месяцев. Несколько месяцев, превратившихся для всех детей нашего района в настоящую пытку. Родители боялись, что в округе может бродить психопат-убийца, а потому мало кому удавалось вырваться из-под тотального контроля.

– Убийцу нашли?

– Да, как подарок под Рождество: Доминика убил его отец. В действительности Харрисон Райкер был его отчимом, но сути это не меняет. Он растил мальчика с трех лет, называл своим сыном, и вот что из этого вышло.

– Это событие повлияло на тебя?

– Я думаю, оно определило мой путь. Вместе с другими соседями я участвовала в поисках: раздавала листовки, ходила его маршрутом, заглядывая под каждый куст, стучалась в каждую дверь в поисках кого-то, кто мог что-то видеть, слышать, знать, – вспоминаю я и снова закрываю глаза. Перед внутренним взором возникает картина, как по тихой и спокойной улице в канун Рождества мимо нашего дома промчались десятки машин, разрушая вечерний покой тревожным ревом сирен. – Я почувствовала удовлетворение и торжество справедливости, когда Харрисона Райкера вывели в наручниках. Помню, как выбежала из дома наперекор родителям, только чтобы увидеть этот миг. В глубине души я так и думала, ведь даже в тех фильмах, что мы с Винсентом часто тайком смотрели от родителей, в подобных историях всегда оказывался замешан кто-то из членов семьи. Поэтому все эти месяцы бессмысленных поисков я злилась на копов из-за их бездействия и слепоты.

– А почему ты вспомнила об этом сейчас? Ведь я попросила тебя рассказать, о чем думала и мечтала счастливая и наполненная Дженнифер, стоя на сцене во время выпускного бала.

Прикусив губу, открываю глаза. Пока я мысленно путешествовала в прошлое, доктор Крамер успела переместиться ближе ко мне, поэтому ее голос прозвучал громче. Опускаю ноги на пол, чувствуя легкое покалывание в пальцах. Удобнее сажусь на диване, впервые за все время сеанса не пытаясь выставить перед собой щит – мои собственные ноги или подушку.

– Я собиралась поступать в медицинский. На тот момент уже подала документы во все вузы, которые для меня отобрала мама, даже в Гарвард и Стэнфорд. Хотя мы обе понимали, что шансов нет, – с кривой улыбкой говорю я. – Но тогда на сцене я осознала, что в жизни все может быть иначе. Понимаешь, в тот вечер королевой должна была стать Джесс, ни у кого не было шансов ее обойти. Она красавица, она звезда. Но победа досталась мне. И это изменило меня. Я поверила в себя. Поверила, что могу сделать свой выбор, а не идти на поводу у мамы. Той же ночью я отправила заявление в Нью-Йоркский университет на отделение криминальной психологии через сайт. И меня приняли. Я снова победила. Но уже по-честному.

– Кто победил однажды, обязательно сделает это вновь, – говорит доктор Крамер, с ободряющей улыбкой на лице. – В последнее время тебе пришлось пережить слишком много всего. Дай себе время, и ты обязательно со всем справишься. А пока, позволь себе хотя бы иногда расслабляться и наслаждаться моментом. Не нужно пытаться все держать под контролем.

Глава 5

23 марта 2020 года

Вечернюю программу Синди Вуд я обычно использую исключительно как шумовую завесу, чтобы отгородиться от бесконечных криков и ругани соседей и чтобы не чувствовать себя одинокой. Жаркие дискуссии, довольно часто случающиеся в студии, отлично помогают бороться с душевной пустотой и порой даже неплохой заменяют дружеские встречи, причем имеют явное преимущество перед последними: я всегда могу убрать звук или же вовсе «выдворить» всех, просто выключив телевизор. Но сейчас едва на экране появляется фирменная заставка шоу, я увеличиваю громкость.

«Добрый вечер! Сегодня у нас необычный выпуск, – приветствует телезрителей Синди, драматично снимая с лица медицинскую маску. – Наш город – тот самый Нью-Йорк, который никогда не спит, внезапно уснул летаргическим сном. В последние дни на улицах ощущается тревога, в воздухе висит страх перед чем-то невидимым, но пугающе реальным. Этот коронавирус еще вчера, казалось, был где-то далеко, на другом континенте… но вот он уже здесь, совсем близко. И теперь каждый из нас в большой опасности. Ежедневно приходит все больше новостей о больницах, готовящихся к наплыву пациентов. Врачи говорят, что наши ресурсы ограничены и система может не выдержать, если вирус будет распространяться так же стремительно, как в других странах. Мы видим пустые полки в магазинах, закрывающиеся заведения и все еще надеемся, что это лишь временные меры. Но кто-то из нас уже потерял работу. Кто-то из нас боится возвращаться домой, чтобы не заразить своих близких. И самое страшное – мы не знаем, что будет дальше. Никто не знает, каким будет наше завтра».

На экране появляется заставка с кадрами из нескольких крупных городов Америки: Чикаго, Лос-Анджелеса, Майами, Остина, Сиэтла. От этой жуткой хроники становится не по себе. Над головой раздается пронзительный плач ребенка, а следом за ним какая-то неразборчивая ругань. Этого оказывается достаточным, чтобы на мгновение переключить внимание с экрана на бутылку белого вина, одиноко стоящую на барной стойке.

«Самое время выпить еще», – заключаю я и, подхватив с журнального столика пустой бокал, в несколько шагов оказываюсь у цели. Прохладное шардоне приятно освежает, оставляя во рту легкое фруктовое послевкусие.

– …я работаю в отделении скорой помощи в Нью-Йорке и должен признаться, что наша работа стала почти невыносимой. Количество пациентов увеличилось в разы, а ресурсов катастрофически не хватает, – доносится мужской голос из телевизора, и по контексту понимаю, что первым гостем выпуска стал врач. – Аппаратов искусственной вентиляции легких можно пересчитать по пальцам, а пациентов с тяжелым течением десятки, если не сотни.

Делаю еще один глоток вина, после чего закрываю глаза, прислоняясь спиной к холодильнику. Если подозрения подруги Бастина окажутся верными, то убийца в белом халате сейчас должен испытывать противоречивые чувства. Грусть и сострадание – ведь он изо дня в день видит только тяжело больных людей, изолированных от своих семей. Усталость и, может быть, даже подавленность – ведь теперь ему придется переходить от одной выполненной работы к другой, минуя привычный период охлаждения. Работа, которая некогда приносила удовольствие и эйфорию, вполне может стать тяжелым изнуряющим бременем.

– Каждый раз, когда я захожу в палату к больному коронавирусом, я боюсь заразиться, – неожиданно громкий женский голос заставляет меня вздрогнуть и открыть глаза. К счастью, это всего лишь очередная гостья эфира. – Наша защита минимальна: маски, перчатки, костюмы, но их недостаточно. Многие мои коллеги болеют, а те, кто выходит на смену, уже физически и эмоционально истощены, ведь мы работаем по 12–14 часов без отдыха.

Если эти опасения подтвердятся, то страшно даже представить, сколько человек сможет убить Ангел смерти в разгар эпидемии. Кто станет его подозревать?!

– Это разрушительно. От этого вируса нет защиты. Мы теряем не просто сотрудников, но и друзей, единомышленников, – вклинивается в мои мысли низкий женский голос. – Я не хочу, чтобы мои слова прозвучали пафосно, но мы каждый день рискуем жизнью, прекрасно осознавая, что можем стать следующими!

***

Звонок мобильного наконец заставляет меня выключить дурацкую комедию, которая началась сразу после ток-шоу Синди. Когда мама лежала в больнице, я выбрала для ее звонков особый рингтон, тот, который невозможно было бы пропустить. Громкая и тревожная мелодия, моментально вырывала меня из сна. На экране отображается фотография мамы до операции: светлые волосы собраны в низкий пучок, глаза подведены темно-синим карандашом, а губы накрашены нежно-бордовым блеском. Сейчас мама выглядит иначе: она сильно осунулась и потускнела. И хотя я, как и все, вижу эти тревожные перемены, я продолжаю искренне верить, что все обязательно наладится и очень скоро в ее глазах вновь появится блеск, а в голосе – знакомые нотки кокетства.

– Как тебе последние новости? Совсем с ума посходили! Это же ужас какой-то, – причитает мама, и я слышу легкий свистящий звук – верный признак того, что ей не хватает воздуха.

– Как ты съездила в больницу? – спрашиваю я, игнорируя ее стенания.

– Все хорошо, врач настаивает на том, что мне нужно больше двигаться, разрабатывать руку. Но где взять сил? Из-за этой дурной собаки Клаудии я почти не сплю, она лает сутками напролет. Миранда затеяла ремонт – такой грохот стоит, будто она там стены сносит. Кэйт и вовсе решила запереться в четырех стенах: пару дней назад я видела, как ей продукты доставляли. На такой запас всей семьей год жить можно, а она одна. А вот бедняжка Лола скончалась, но похорон не будет, ничего не будет… Вот посмотришь на все это и призадумаешься: стоит ли вообще выходить на улицу?..

– Все будет хорошо, ты, главное, не раскисай. Тебе нужно восстанавливаться, соблюдать диету и выполнять все рекомендации врача.

– Я вот почему звоню. Наверное, не стоит вам приезжать в выходные. Я очень волнуюсь. Ты слышала, Виктория, кажется, заболела.

Молчу, внимательно разглядывая себя в зеркало. В последний раз рассказ о Виктории закончился восхвалением Ника. Мама говорила, какой он завидный жених, образцовый парень и как было бы замечательно, если бы мы снова стали парой. В тот день мы чуть не поругались. И хотя сегодня контекст явно другой, я предпочитаю не терять бдительности.

– Звонила ей сегодня, – продолжает мама. – У нее такой ужасный кашель, а она боится идти к врачу. И знаешь, я ее хорошенько припугнула, что теперь даже переживаю.

– Будем надеяться, что у нее всего лишь знакомый нам бронхит.

– Я сказала, что если она не возьмется за ум, то умрет, так и не побывав на свадьбе ее единственного сын, – не слушая меня, на одном дыхании выдает мама, после чего она замолкает, и я слышу, как она делает несколько коротких глотков воды. – Представляешь, вот так я и сказала. Грубо, да?

В этой неуклюжей попытке подбодрить старую подругу я нахожу только скрытое послание для меня. Умереть, так и не выдав дочь замуж, – единственный страх, который испытывала мама перед операцией. Полагаю, эти мысли гложут ее до сих пор.

– Уверена, она поняла, что ты это сказала из самых добрых побуждений. А как ты себя сегодня чувствуешь?

– По-разному. Сейчас вроде неплохо, а с утра голова болела и слабость была. Ладно, пойду попробую сделать зарядку. Вроде рука немного разошлась, – выдыхает мама. – В общем, в выходные не приезжайте. Мы с отцом, конечно, очень соскучились, но лучше лишний раз не рисковать.

– Не переживай, что-нибудь придумаем, – отвечаю я. – Как дела у Винса? Я не говорила с ним с тех пор, как они с Лией начали работу с новым психологом.

– Вроде лучше. Во всяком случае Лия снова начала печь, а это, мне кажется, хороший знак. С Божьей помощью все преодолеют.

– Так и будет.

– Кстати, Винсент теперь работает из дома, ты, надеюсь, тоже не шастаешь по городу, да? Сейчас надо думать о живых, а не играть в дурацкие игры с мертвыми!

Мою работу медиумом мама сразу невзлюбила. К слову, о том, чем занимается ее дочь – дипломированный психолог-криминалист после того, как отказалась от карьеры в ФБР и закрыла кабинет частной практики, она узнала из СМИ, и то когда студии было уже год. И хотя прошло много времени, этим неожиданным и циничным замечанием мама явственно дала понять, что ее позиция неизменна.

– Не волнуйся, я законопослушный гражданин и без веских причин не стану рисковать ни своей жизнью, ни тем более других. Забаррикадируюсь в своей крошечной квартирке до лучших времен, – говорю я и тихим шепотом добавляю: – Только бы не умереть от тоски и голода.

– Не шути так, – грозится мама. – Правильно, лучше не рисковать. Помни об этом всегда.