Loe raamatut: «Любовь зла – полюбишь и мажора»

Глава 1. Ему всё можно?

Настя

Я шла по улице в новом платье и отличном настроении, бережно катя перед собой инвалидное кресло с сидящим в нём Веней. Летняя погода радовала мягким, не обжигающим теплом, дул нежный ветерок, играя на листьях деревьев, и эта музыка ощущалась прекрасным фоном для заливающихся трелями птиц. Мой подопечный сегодня встал явно "с той ноги" – так старательно улыбался мне при встрече, что не дал и шанса загрустить.

Вениамин Большов – мальчик четырнадцати лет от роду, длинный, но очень худенький и сильно перекошенный церебральным параличом – не так уж часто встречал меня в хорошем расположении духа, хотя его родители утверждали, что их Веня – самый большой оптимист на свете, а во мне по-настоящему не чает души. Обычно, однако, я наблюдала его в пасмурном, неразговорчивом настроении. Впрочем, разговоры, вообще давались этому юноше с трудом: обширно распространившийся по телу синдром, разумеется, затронул и речевой аппарат, и первое время мне трудно было общаться с Веней, так чтобы слёзы не подкатывали к горлу болезненным комом. Но потом я привыкла и даже стала находить в этом занятии некое умиротворение. Конечно, я не могу ему помочь, вылечить от тяжёлого недуга, но подарить капельку тепла и принятия – могу, а это ли не самое главное для любого, даже абсолютно здорового человека?

Задача моя была до смешного проста: забрать Веню из дома, оборудованного всеми необходимыми приспособлениями для перемещения людей с повышенными потребностями, отвезти в находящуюся неподалёку (какая-то пара километров – сущий пустяк) поликлинику на физиопроцедуры, дождаться их окончания и прикатить обратно, пока его родители находятся на работе. Дома Веня справлялся сам – он научился и держать ложку в непослушных руках, и мыть их перед едой, и обслуживать прочие свои нехитрые потребности. Например, включал на планшете аудиокниги, занимался на специальных тренажёрах, любил смотреть в окошко на обычную жизнь других людей… Если у меня было свободное время, то я оставалась с ним ненадолго, но случалось это нечасто, так как практически любой мой день был до отказа заполнен разнообразными делами.

Честно признаться, я получала деньги, пусть и небольшие, за заботу о Вениамине. Первое время это ужасно смущало мою совесть, ведь жизнь и так обошлась жестоко с ним и его родителями – но, к сожалению, обходиться без денег никак не получается, хоть ты тресни, даже если живёшь в недорогом студенческом общежитии, не страдаешь разборчивостью в еде, а в одежде простоту и удобство предпочитаешь моде и вычурности. Мама время от времени пыталась выскоблить из своего вдовьего крестьянского дохода мне на молодую жизнь хоть несколько копеечек, но я с негодованием отвергала их и возвращала назад в виде полезных вещей – крепкой обуви или чего-нибудь для быта.

Моя мама – самый добрый и терпеливый человек из всех, кого я знаю. Другая, наверное, уже сто раз попрекнула бы меня за мои "странности": поехала ведь в город учиться – могла бы найти подработку поденежнее, чем этот уход за небогатым инвалидом, и помогать оставшейся в деревне матери финансово. Но – деньги ко мне не липнут. Начать с выбора профессии – учительница русского и литературы. Ну не дура? – так про меня все подружки деревенские говорили, крутя пальцем у виска. Мол, экономистом надо быть, юристом, бухгалтером, на худой конец. А мне не интересно. С работой то же самое: я честно хотела найти что-то приличное, что можно назвать доходом, а не только себе на оплату общаги зарабатывать… но увидела на собеседовании лицо Вениамина – такое юное и с такой вселенской тоской в глазах – и не смогла отказаться. Постоянно ищу что-нибудь в нагрузку, но со временем туго: у меня есть весьма спецефическое хобби, о котором речь впереди, а ещё ведь домашку в универе задают.

Веня сегодня был разговорчив, можно сказать – болтлив, по его меркам:

– Птички поют! – сообщил он мне, обнажая зубы и коверкая звуки, как только мы выехали из подъезда.

– Да, очень красиво, Веня! – подтвердила я. – Ты любишь слушать птиц?

– Очень люблю. Хочу тоже быть птичкой.

Ещё полгода назад я б разревелась на этом моменте, а сейчас – ничего. Я – кремень!

По дороге Веня продолжал улыбаться и сообщать мне очевидные вещи, которые для него каждое – маленькое чудо. Я искренне соглашалась, потому что и сама люблю все эти летние звуки и виды…

А вот на переходе через улицу Петровскую нас поджидал неприятный сюрприз. Хорошо, что я никогда не тороплюсь и тщательно проверяю, насколько далеко и быстро двигаются к нам автомобили: если бы выскочила на проезжую часть несколькими секундами раньше, наверняка получила бы травму. О беспомощном Вене и говорить нечего. Страшное дело!

Новенькая и, очевидно, очень дорогая двухместная иномарка буквально перед моим носом вылетела на пешеходный переход и, коротко, но резко взвизгнув шинами, остановилась прямо на нём, довольно близко от тротуара, полностью перегородив пологий съезд для колясок. Из водительской двери тут же выскочил всклокоченный молодой человек в помятой одежде и с крайне недовольным выражением лица. Он с размаху хлопнул дверью, так что маленькая машинка даже угрожающе качнулась в нашу с Веней сторону, и помчался куда-то, почти на той же скорости, с которой недавно ехал его автомобиль. Ни на кого не глядя, ничего не замечая. Раздосадованная неприятным неудобством (попробуйте скатить с выского бордюда инвалидную коляску с, пусть и худым, но всё-таки не маленьким мальчиком в ней!), я решила обратить внимание водителя роскошного автомобиля, припаркованного прямо на переходе, к его вопиющему нарушению:

– Молодой человек! – крикнула я изо всех своих невеликих силёнок, но юноша и не подумал обернуться – продолжал чеканить не совсем твёрдый шаг дальше по улице.

Мне стало до крайности неприятно, что меня так беспардонно игнорируют – я поставила Венину коляску на тормоз и побежала за нарушителем, повторяя, как попугай: "Молодой человек! Молодой человек!" – без малейшего успеха. Позор какой… Однако, я, хоть девушка скромная и конфликты не люблю, но если сейчас отступлюсь и побреду искать другой переход – потом загрызу себя до полусмерти. Нельзя быть такой тряпкой! К тому же, было уже неловко, проделав такой путь, бросить свою миссию, основанную, кстати, на вполне законных гражданских правах. Я ускорила шаг и ухватила невежу за рукав футболки:

– Простите!

Он наконец соизволил обернуться – с ещё более кислым лицом, чем прежде. Проскрипел пренебрежительно:

– Чего тебе?

– Уберите, пожалуйста, свою машину с пешеходного перехода!

Юноша скривился презрительно:

– А у тебя что, ноги отвалятся – обойти?

– Нет! – холодно процедила я. – Но у меня коляска! – и указала рукой на испуганно тянущего шею Веню.

– Ну так объедь! – как дурочке, с раздражением посоветовал парень и, одним движением вырвав из моей руки футболку, направился дальше.

– Там бордюр! – в отчаянии крикнула я ему в удаляющуюся спину, чувствуя себя просто отбросом каким-то, грязью, прилипшей к его дорогим кожаным сандалиям.

Смысла бежать снова за этим негодяем не было никакого. Вот если б я могла дать ему по морде – другое дело, но все мои инструменты по работе с хамством были уже исчерпаны. Даже ругаться толком не умею. Кого я обманываю? Тряпка и есть…

Но и оставлять всё как есть, тоже не вариант. Оглянувшись вокруг, я с недоумением обнаружила несколько групп блюстителей порядка. Точнее, в том, что они находились поблизости, ничего странного не было – тут как раз располагается районное отделение полиции. А вот то, насколько равнодушно они отнеслись к нарушителю, удивительно. Он, кстати, именно в сторону их здания и направлялся. Сын какой-нибудь полицейской шишки? Ну и что? Разве им закон не писан? Я бросилась к ближайшей компании в форме.

– Простите! Нельзя ли задержать вот этого молодого человека, – я указала пальцем на широкую мужскую спину в мятой красной футболке, которая в следующую секунду скрылась за дверью главного входа, – и по…потребовать, чтобы он убрал машину с пешеходного перехода? Она очень мешает… и так ведь нельзя…

Мужчина с суровым лицом и круглой мясистой головой, буркнул недовольно:

– Мы ж не ДПС-ники. Если хотите, вызывайте ГИБДД. Но я бы не советовал.

– Почему?

– Пока вы их ждать будете, он уже уедет, а вам штраф выпишут за ложный вызов.

– Но неужели ничего нельзя сделать? – в отчаянии воскликнула я.

– В чём проблема? – подключился к нашему разговору ещё один блюститель порядка.

– У меня инвалидная коляска, а он… этот… загородил съезд.

– Давай помогу, – пробормотал второй полицейский и пошёл со мной к Вене.

– Спасибо! – от души поблагодарила его я. – И всё-таки это неправильно, что некоторые люди ведут себя так…

– Не лезь в это, девочка! Тебе заняться нечем? Иди уроки учи!

– Что?! – я опешила.

– Что слышала. Не там справедливость ищешь, только проблем себе соберёшь.

Ну точно, шишка. Ладно, я подумаю об этом потом. А пока, по горячим следам, сделаю фото на память. На появившемся в моём смартфоне изображении было чётко видно номера крутой тачки и её "удобное" расположение на пешеходном переходе. Справедливости я, может, и не найду, но должны же быть хоть какие-то границы…

Глава 2. Идиоты

Ярослав

Как же. Меня. Бесят. Все эти. Идиоты. Все! До единого! Ни одного, блин, нормального человека вокруг! Как так могло случиться, что на восемь миллиардов особей всего один я красавчик? А остальные – идиоты. Как на подбор. Даже батя мой, хотя, казалось бы, мэр… но о нём позже. Начнём с кузена, мать его растак через козла. Придурок чистой воды. Батя твердит, что это я виноват, мол, кто просил малахольного напаивать до белых чёртиков? А откуда мне было знать, что у этого дебилоида такая зашкварная реакция на огненную воду? Я вдвое больше могу выпить – и нифига. А этот – в милицию загремел! Что он там творил по пьяной лавочке в общественных местах, я даже вспоминать не хочу… и нет чтобы сразу мне позвонить, как проблемы начались – он принялся орать на всю улицу, что он племянник мэра и ему закон не писан. Долбаный провинциал… Нет, у нас тут тоже, конечно, не столица, но хоть элементарные понятия об этикете надо иметь! Хорошо, копы ему не поверили, вызвонили сначала тётку, матушку этого ху…торянина, но потом, конечно, и до бати дошло, однако ж забирать это мурло из обезьянника отправили меня. Как я бесился – ни в сказке сказать, ни пером описать. Похмелье, склад из голых тёлок (которых вполне можно было оприходовать ещё разок-другой) и полупустых бутылок… все мои друзья дрыхнут без задних ног, а я должен тащиться куда-то ни свет ни заря, вытаскивать этого утырка из-за решётки. Но отвертеться было нельзя. Батя наорал по телефону благим матом и заявил, что это всё моя вина – мне и расхлёбывать. Пришлось последние карманные в ментовке оставить, чтобы маргинала этого выпустили, а потом сразу оттуда с кривой похмельной рожей к царю-батюшке на поклон ехать. Как он орал и плевался! Как грозил оставить без денег и машину отобрать… Даже Станиславский бы поверил. Разумеется, я клятвенно пообещал взяться за ум: бросить пить и сдать все хвосты в универе, а уж после этого отправился к оставленным друзьям – один, без этого бесячего идиота-кузена. Вечеринка плавно перетекла в пикник за городом, потом ещё в одну вечеринку… Некоторое время жизнь шла своим нормальным чередом, а потом – закончилась.

Чесслово, мне в тот вечер показалось, что вот сейчас батя достанет ремень из брюк и отходит меня, как мелкого пацана. На самом деле, я даже и не помню толком, бил ли он меня когда-нибудь в детстве, а сейчас, в 23, уже явно поздно – это любой мало-мальски разумный человек скажет. Но "разумный" – это было не про моего отца в тот момент.

– Щщенок! – шипел он, то краснея, то бледнея попеременно. – Сопляк! С*кин сын! Что ж за наказание такое? И когда вся эта канитель закончится?! Наверное, с моей смертью… которой недолго ждать осталось, с таким-то сыном…

– Бать, да чё случилось-то? – стараясь унять дрожь в голосе, спросил, к счастью, трезвый я.

– Я тебе скажу, что случилось! – затряс он опять побагровевшей до синевы одутловатой физиономией. – Я тебе сейчас всё покажу! И кузькину мать, и где раки зимуют, и как моё имя из-за тебя, м*дака, на все корки полощут!

– Кто?! Где?! – изумился я, точно зная, что в последние дни никак на людях не отмечался. Бухал с друзьями и тёлками тихо на даче, без привлечения участковых и госнаркоконтроля.

– Во всех, мать их, пабликах города и области, чтоб им пусто было!

– Че-го? – изумлённо переспросил я. В первый раз слышал, чтобы батя упоминал это слово – "паблик" – в своей речи. – Ты что, следишь, о чём треплются эти неудачники на своих страничках в соцсетях?!

– Требование времени! – развёл руками отец. – Я не сам, конечно, для этого есть специальные люди в администрации, но – да! Нынче, Ярик, рейтинг политика на чёртову половину складывается из вот этих, как ты их называешь, трёпов неудачников, и они, мать их за ногу, всем растрепали, до каждой бабушки в Одноклассниках донесли, какое у меня в семье выросло чудо чудесное, как я ему позволяю о простых людей ноги вытирать, а полиция это дело доблестно прикрывает!

– Да ничего я не вытирал, па, мамой клянусь! О чём речь-то вообще? Где, когда, кто свидетель?

– Да вот, на, смотри, читай, раз у тебя от пьянок да разврата память отшибло!

Он сунул мне под нос свой смартфон с открытым на нём сопливо-слёзным постом в одной из популярных соцсетей на тему того, как я, распоследнее ничтожество и мерзавец, беспардонно нарушаю правила дорожного движения, а также по-хамски отношусь к социально беззащитным группам населения. Что батюшка мой подаёт мне пример, обустраивая город для их удобства только в центре – там, где федеральные комиссии смотрят – а все остальные участки небрежно игнорирует. Мол, инвалидам и так тяжело – так ещё притесняют их без всякого повода личности, ничего из себя не представляющие, наживающиеся на народном горе и относящиеся к нему (народу) при этом без малейшего уважения. А блюстители порядка отважно отводят глаза.

К посту прилагались фото моей тачки, брошенной на пешеходном переходе, и какого-то мальчишки в кресле-каталке на её же фоне, со спины.

Писец!

– Так можно любой поступок наизнанку вывернуть! – оскорблённо произнёс я. – Подумаешь, поторопился, оставил машину в неположенном месте – можно подумать, я спецом этого мальца оскорбить хотел или создать для него неудобства!..

– Неет, не специально! – опять начал расходиться батя, уже было подуспокоившийся, пока я читал пост. – Ты, сопли кусок, только на пьянки свои с дружками специально ездишь, а всё остальное тебе до пупа! Сколько раз я с тобой об этом разговаривал? Сколько объяснял, просил, угрожал? Не порти мне репутацию – сам же себе яму роешь! Но теперь – всё! Баста! Надоело за тобой, как за шкодливым псом, г**но подбирать, улаживать, умасливать, затирать… Иди и сам ситуация исправляй, я больше не собираюсь вписываться в эту канитель!

На глубине души закопошилось нехорошее предчувствие.

– В к-каком смысле – исправляй?

– В самом что ни на есть наипрямейшем! Исправительные работы тебе подписал, на сто часов!

В животе похолодело:

– Какие работы?! Где?!

– Общественно полезные! А где именно – мне всё равно, это инспектор решает. Лишь бы подальше от меня. Достал ты, Яр, сил нет. Всё, иди с глаз долой!

Сказать, что я охренел – это ничего не сказать. Отцу пришлось физически вытолкать меня из своего кабинета, потому что случившееся никак не укладывалось в моей модно подстриженной и дорого парфюмированной голове. Я не только дар речи потерял, но и движения – лишь в голове беспокойно метались мысли: ну почему вокруг одни идиоты? Как они не понимают, что ни на каких общественных работах толку от меня не будет – я же ничего не умею!!!

Глава 3. Сама пострадала – сама и плати

Настя

В тот день всё шло кувырком. С утра пораньше было назначено собеседование в кафешке в центре города (я же говорила, что постоянно ищу подработки?), и мне на кой-то чёрт понадобилось надеть туда босоножки на каблуках. Впечатление хотела произвести… но официантка на каблуках – это же нонсенс, и ежу понятно: как можно целый день на них бегать? Честно сказать, мне даже пару часов трудно проходить, хотя каблуки, конечно, небольшие и устойчивые, но кеды-то всё равно устойчивее! Короче, наказал меня божечка за попытку произвести впечатление не того человека, которым я на самом деле являюсь. Каблук сломался примерно на середине пути. Ну конечно, зачем беречь силы и ехать на автобусе? Лучше я деньги сэкономлю. Вот и сэкономила – опоздала на собеседование на сорок минут, потому что пришлось возвращаться домой за кедами. Конечно, позвонила работодателю, и предупредила, и назвала причину, но впечатление всё равно испортила – как пить дать. Леонид Романович – невысокий худощавый мужчина лет 40-45 со строгим лицом – пообещал позвонить, но я уже не надеялась. Опыта – ноль, образование – вообще не связано со сферой продаж, да ещё и опоздунка. Если уж что и требуется от официантки, так это точность – и увы!

Я пришла к Вене в унылом настроении, и он моментально его подхватил, а может, и до этого уже был расстроен. Мы брели в поликлинику молча, мальчик лишь изредка разбавлял тишину жалобами вроде: "Жарко!", "Солнце слепит!" или "Пух (тополиный) в глаза попал!". Один раз даже заплакал. Я чувствовала себя ужасно, как будто виновата во всех этих явлениях природы.

Но главный "приятный" сюрприз ожидал меня в детском доме. Об этом "хобби" я ещё не рассказывала… Тут со мной произошла такая же история, как с Веней: пришла один раз с девчонками однокурсницами за компанию на какое-то мероприятие – и пропала. Ну как посмотреть в эти глаза – такие несчастные, потерянные, голодные (не в смысле нехватки еды, а в смысле недостатка человеческого тепла) – и отказать в помощи? Так я и стала волонтёром. Хожу в детдом регулярно: во время учёбы три раза в неделю, на каникулах – каждый день, в дошкольную группу, в основном. Со взрослыми детками сложнее, а закладка-то в раннем возрасте проходит. Конечно, я вряд ли смогу излечить их всех от этого вечного голода по вниманию и нежности, но хоть чем-то помочь – мне кажется, мой долг. В конце концов, я будущий педагог, и польза здесь обоюдная.

Мы с малышами играем в игры, мастерим, лепим, рисуем, читаем книжки, учим буквы и так далее и тому подобное – всё, что может делать обычный взрослый с обычными детьми. Я дилетант, у меня нет специального образования для этого возраста, но я вижу по их лицам, что это неважно. Главное – что я здесь, с ними, что я готова обнять и выслушать каждого, даже самого вредного и хулиганистого мальчишку, самую капризную и непослушную девочку. Первые минут десять-пятнадцать после моего прихода мы просто обнимаемся. Они наваливаются гурьбой, тесня друг друга, но в конце концов ко мне успевает подобраться каждый ребёнок.

Первое время воспитатели гневно фыркали и пытались запрещать эту кучу-малу: такое осуждется негласными правилами – нельзя приучать детдомовских детей к рукам. Они же привыкнут и потом будут донимать взрослых. Но я считаю, что для ребёнка лучше так, чем вообще никогда не знать нежности. А у местных работников нет никаких рычагов давления на меня: я не получаю зарплату, не числюсь в штате. Ну запретят приходить – так им же хуже. Я даю им передышки в работе, за которые не приходится расплачиваться рублём. В общем, устраиваю анархию и хожу в чужой монастырь со своим уставом – такая, вот, дрянь.

Первые дни здесь я постоянно ревела, так что совсем перестала красить глаза, даже тушью. Так было жалко этих одиноких детишек… Даром что они тут огромной гурьбой – каждый живёт будто в вакууме, без родных и близких. Даже строгая холодная мать – целое солнце, по сравнению с этой ледяной космической пустыней.

Детский дом – это одновременно дом скорби и отдушина для меня. Я ведь тоже одна. Мама осталась далеко в деревне, близкие подружки тоже. Ни сестёр, ни братьев у меня нет. Конечно, в универе я обзавелась приятельницами, даже живу не одна, а с двумя другими девочками в комнате, но – физическая близость, как известно, не гарантирует близость духовную.

Парня тоже нет. Я учусь на исключительно женской специальности, мальчиков в группе – ноль. Конечно, бывало, что я ходила куда-то с однокурсницами гулять, и там мы знакомились с молодыми людьми. Но даже не знаю, кому с кем было скучнее: мне с ними или им со мной. Я деревенская и люблю классическую литературу – трудно придумать сочетание, более неподходящее для непринуждённого общения с парнями. Про детдом вообще молчу. С тех пор, как рассказала одному вот такому случайному знакомому про своё волонтёрство – он посмотрел, как на прокажённую, пожал плечами и буркнул что-то вроде: "Какой смысл?" – больше я об этом не заикаюсь. Потому что мне неприятно, и хочется нагрубить в духе: "Разумеется, в том, чтобы бухать на лавочке в парке и трястись на дискотеке – куда больше смысла!"

Но с того рокового дня моя отдушина превратилась в капкан. Или клетку. Меня заковали в неё вместе с самым неприятным субъектом, какого я только встречала в своей жизни, и не оставили выбора.

Я пришла, как обычно, в три – некоторые детки уже просыпались после сон-часа и звонко шлёпали своими маленькими босыми ножками в группу, где на выставленных в ряд стульчиках покоилась одинаковая для всех одежда: унылые серые платьица, маечки и шортики – и такие же одинаковые тряпичные сандалики…

Но мне не удалось обнять и поцеловать ни одного ребёнка: из-за угла, как чёрт из табакерки, выскочил незнакомый мне усатый мужчина среднего возраста и с сияющей улыбкой провозгласил:

– А вот и она! – так что малыши повздрагивали, мгновенно обернувшись на резкий звук. – Здравствуйте, барышня! – мужчина пошёл мне навстречу, протягивая свои огромные клешни. – Меня зовут Константин Георгиевич, я инспектор по делам молодёжи в N-ском округе. Привёз вам, так сказать, материал для исправления!

– Что? – не поняла я, с усилием отнимая у него свои руки. – Какой ещё материал?

– Вот! – инспектор сделал торжественный приглашающий жест рукой в сторону того угла, из-за которого появился, и оттуда выплыл высокий молодой человек. Медленно, покачиваясь, и с недовольным выражением на, к сожалению, весьма знакомом лице. Ярослав Мелехин, сын мэра. Тот самый субъект, который примерно неделю назад вызвал моё негодование своим вопиющим пренебрежением к правилам дорожного движения и окружающим людям. Честное слово, я не собиралась устраивать на него охоту или даже создавать ему дурную славу! Просто решила узнать, что за человек и почему чувствует себя так безнаказанно. Через девчонок нашла хороших ребят с журфака и поделилась историей. Они быстро вычислили, что за тип нас с Веней притеснил, и предложили кинуть клич по неравнодушным пабликам. Я только плечами пожимала да осторожно советовала не связываться с власть предержащими, но парни отмахивались: мэр – не президент, авось не накажет. Да и не пересажает же он владельцев всех пабликов города! Подозрительно будет, привлечёт к себе лишнее внимание… А оглашать подобное поведение нужно, иначе все эти кумовья да племянники совсем стыд потеряют, житья от них не станет… В общем, ребята выразили свою гражданскую позицию, а прилетело мне. Не знаю, как они вышли на меня – видимо, кто-то из администрации пабликов проболтался, но на пострадавшую, ни в чём не повинную девушку отчего-то решили повесить всех собак. Точнее, одну собаку. Пса. Здоровенного такого, невоспитанного и злобного.

– Почему мне?! – зашептала я, за пуговицу оттащив в сторону инспектора, пока мэрчонок с презрением оглядывал небогатую обстановку комнаты. – Не умею я никого перевоспитывать! Что за дурацкая идея?!

– А потому что думать головой надо, моя милая, прежде чем возню в СМИ устраивать! Вы думали, можно, как Зорро, захотела – выскочила и натворила делов, захотела – спряталась? Нет, дорогуша, сейчас не те времена! Мэру известно, что это вы кашу заварили, а мы за вас голову на плаху положить не готовы. Сами заварили – сами и расхлёбывайте. Авось, Дмитрий Анатольич сироту пожалеет…

– Я не сирота! – оскорбилась я за свою вполне живую матушку.

– Тем более! – инспектор уже хотел ретироваться, но я вовремя успела опять схватить его за пуговицу.

– Так и что вы мне предлагаете с ним делать?!

– Вам бесплатные рабочие руки нужны?

– Они нужны всегда и везде, вы же знаете.

– Ну вот и пользуйтесь!

Я не удержала нервный смешок:

– Это вы про руки Ярослава Дмитриевича, что ли, говорили? И с чем же они умеют работать? С сенсорным экраном?

– Это уж не моя проблема. Приспособьте куда-нибудь, пусть детей носит из спальни в ванную, ну или я не знаю… всё, свои руки я умываю!

Вот так и началась моя каторга на ниве воспитания подрастающего поколения правящего сословия.