Loe raamatut: «Асенька и ее зверь»
1. Пролог
– Нась! Вставай, слышишь! Я нашел, я понял, я знаю!
Ванька вопил на весь дом так, как будто бы раскопал Атлантиду в просторах гостиной. Он вылетел в кабинет, ставший теперь их с Владом совместным, возбужденный, взъерошенный, размахивая странного вида то ли книгой, то ли тетрадью для записей: кожаный переплет, плетеные из тоненьких нитей закладки.
Настя закрыла ноутбук. Влад был в столице сегодня, приедет лишь вечером, девочек взял с собой – на какой-то там детский спектакль под присмотром их нянечки новой, младшей племянницы росомахи – Варении (детям ужасно понравилось это имя).
– Что там у тебя, открыватель вселенной?
Он швырнул раскрытые настежь страницы ей прямо на стол, тыкая пальцем в ровные буквы, написанные круглым почерком:
“Основы родовых ритуалов всех древних двуликих родов”.
Настю будто ошпарило. Нигде еще не удавалось найти даже крох информации. На Лукане бумажные документы всегда не любили, предпочитая передавать самые важные сведения устно. Глупо и ненадежно.
И вот перед ними лежал, вероятно тот самый, бесценнейший ключ к главным тайнам Луканы.
***
В маленькой комнате с низким потолком темно и душно. На окне не задернута ситцевая занавеска, и круглая луна освещает стол, шкаф и кровать не хуже уличного фонаря. Лениво жужжат деревенские комары, что-то еле слышно бормочет радиоточка в кухне. За окном трещат кузнечики, тихо шелестит листва, поскрипывают ветви старой яблони.
Маленькая девочка на высокой кровати не спит. Она спряталась под одеяло, ей очень-очень страшно. Малышка боится монстра. Он уже рядом, он здесь, она это чувствует, знает. Глухое рычание, удар когтистой лапой по тонкой фанерной двери. Девочка не кричит – просто не может. Горло перехватывает от ужаса. Дрожа, она накрывается с головой тяжелой и твердой подушкой, желая только лишь одного: чтобы монстр не нашел ее, сгинув в темноте летней ночи. Но страшный зверь не исчезает, он подходит к постели уверенно, неторопливо – и когтями подцепляет тонкое байковое одеяло, лапой отодвигая подушку. Ребенок от ужаса открывает глаза. Монстр. Это вовсе не медведь и не волк, даже не тигр. Таких животных не рисуют в детских книжках. В свете луны чудовище кажется почти черным, но его маленькие злые глазки бешено сверкают зеленым огнем, жуткая морда оскалена, острые белые зубы торчат, как кинжалы.
Снова глухое рычание, зверь запрыгивает на жалобно заскрипевшую кровать и опускает мохнатую толстую лапу прямо на ногу окаменевшему от смертельного страха ребенку.
В ответ детский крик прорезает полотно жуткой ночи, как нож. Изо всех сил кричит девочка, словно от этого крика зависит теперь ее жизнь.
– Мама!!!
И просыпается.
И нет никакого скрипа кровати, это просто машина подпрыгнула на дорожной колдобине.
– Снова кошмары? – встревоженный голос мужа рядом. Как хорошо, когда он под рукой. Даже кошмары сразу становятся просто снами.
– Да, – выдавливает с тудом из себя, прислушиваясь к лихорадочному биению своего сердца. Пытается дышать глубже, но глаза закрывать все еще страшно. Горячее дыхание зверя на лице словно еще не остыло.
Немой вопрос в подбадривающем мужском взгляде.
– Да. Монстр в моей постели, – нервный смешок, она закуталась в плед поплотней и добавила, словно слова эти что-то могли изменить: – это точно был не медведь, я уверена.
Влад задумчиво посмотрел на жену, снова тревожно вглядываясь в глаза ее, разве что пульс не пощупал.
– Да уж. Монстров кроме себя в твоей постели я видеть совсем не хотел бы. Ну, выше нос, Асенька. Разберемся мы и кошмарами. Как ты, еще не передумала?
– И не рассчитывай, Беринг. От меня теперь просто так ты не отделаешься.
©М. Красовская, Н. Кроноцкая, октябрь 2022г
2. Семейный отпуск
Настя быстро и неумолимо взрослела. Училась находить удовольствие в тех вещах, которые раньше казались ей нудными, совершенно ненужными и неприятными.
Долгие путешествия она никогда не любила. В городе девушка предпочитала передвигаться пешком. В Урсулии расстояния ощущались все совершенно иначе: мир острова был уютен и казался ей очень компактным. Перемещения на тамошнем транспорте, без грязи, грохота трасс и удушливых запахов технической цивилизации не утомляли. Она научилась любить эти часы, рядом с мужем, на переднем сидении снегохода, автомобиля или даже циклолета.
Но теперешняя их одиссея обещала быть долгой и трудной. И чувства эта мысль вызывала у девушки неоднозначные. Хотя…
Рядом с Владом даже время текло иначе. С ним было всегда интересно и очень уютно. Даже в бензиновом автомобиле. Они ехали уже много часов, а Настя все еще не устала ни от дороги, ни от собственной болтовни.
С любовью улыбнулась мужу, поймав его быстрый взгляд.
– Ты такую машину умеешь водить , Асенька?
– Конечно, нет, – хмыкнула девушка. – Откуда? Но правила знаю. Когда… хм… Валька пытался сдать на права, – Настя чуть покраснела, произнося имя бывшего своего парня. – Я с ним все и выучила.
– А почему же сама не сдавала? – Беринг был абсолютно невозмутим. Он вообще никогда не рефлексировал, строго придерживаясь их негласного общего правила: “Все, что было – прошло, идем дальше и не оглядываемся.” У Насти так легко это не выходило. – На тебя не похоже. Ты у меня очень смелая умница.
– А! – отмахнулась, задумавшись на секунду. – Денег не было, да и машины тоже. Разве я могла тогда предположить, что все так изменится?
– Учиться надо здесь, у нас дома все совершенно иначе. Сдав на права в мегаполисе, ты сможешь водить даже космотранс, как мне кажется. Попробуем все успеть, я подумаю… – пообещал Влад, улыбаясь одними глазами.
– И я хочу! – тут же встрепенулся на заднем сидении Ванька.
– Ты сначала со снегохода падать перестань. И с лошади тоже. Сначала научишься думать и риски рассчитывать. А потом и поговорим.
Ванька насупился. Эта лошадь… Он давно был уверен: Беринг такую ему специально нашел: вредную, кусачую как крокодил, умную как обезьяна. Как с нее было не падать, когда это копытное могло выступать на соревнованиях по художественной акробатике и уверенно там побеждать? Да она кувыркалась лучше, чем сам Ванька, скидывая его неизменно, хоть гвоздями себя прибивай. И ехидный взгляд Влада точно ему говорил: “Пока не победишь эту лошадь, никаких тебе больше наук!” Оставалось тоскливо вздыхать и смотреть в окно, пряча незваные слезы.
Настя тихонько поерзала. Ей все больше нравилась эта дорога, нравилось просто сидеть рядом с Владом, искоса и незаметно за ним наблюдая. Не так уж давно она замужем, не успела еще изучить все черты его, все привычки. Не умела точно угадывать настроение, лишь отдаленно догадываясь, какие там, за этим высоким лбом, бродят мысли. Но любоваться могла, даже уже не скрываясь. С восторгом разглядывала прямой крупный нос с чуть заметной горбинкой, чутко и ярко очерченные, очень красивые его губы и черную щетину на щеках. В Руме Влад брился два раза в день – утром и вечером, а Настасья, смеясь, наблюдала, как он отмеряет три пальца вниз по шее от линии челюсти, отделяя заросли на груди от зоны цивилизованной выбритости. Как и любой морф, он растительностью обрастал очень быстро. Сейчас же они ехали уже больше двенадцати часов, и Беринг уже был практически бородат.
А Настеньке нравилось, хотя в прошлой жизнь волосатость мужчин вызывала в ней некую даже брезгливость. Просто… все они не были Владами.
Ей вообще абсолютно все нравилось в нем.
Сильные крепкие руки, увитые выпуклыми темными венами под смуглой кожей, машину вели спокойно и очень уверенно. Он молчал, чему-то мечтательно улыбаясь, и лишь иногда поглядывал в зеркало заднего вида на крепко уснувшего Ваньку. Беринг мальчишку с собой брать вовсе и не планировал, уверенный, что прекрасно справится с раскрытием странных всех тайн их семьи самостоятельно. Тем более, что с собой он привел целый отряд охраны и сопровождения: сплоченная группа братьев Сибировых уже следовала по оговоренному с ними маршруту.
К тому же ему выпал редкий шанс провести это лето наедине с женой, сдержав обещание и устроив им наконец медовый месяц.
Но Ванька, ершистый и не по годам быстро взрослеющий, если решил уж чего, то мог переупрямить стадо горных козлов вместе с их пастухом и самими горами в придачу. Тем более, за брата вступилась вдруг Настя. Внезапно.
– Ты пойми, Влад, Ваня просто хочет поглядеть еще раз на свой дом. Попрощаться, наверное. К тому же кто, как ни он, знает там все тайники, и все щели? Ну и сам подумай: это его отца наследство. Он имеет право.
Влад вздохнул. Спорить с Асей он не любил, к тому же она действительно говорила резонные слова. Да, Иван имел право. Именно он нашел ту самую тетрадь всю исписанную отцовскими комментариями, с которой все и началось.
– Дорога долгая, Ась, – Влад пытался давить на ее чисто женскую жалость, единственное слабое Настино место. – Почти сутки в машине, потом – неизвестно.
– Сутки? – Настя сморщила лоб недоуменно. – От Белогорья до Ярославской области? Почему так мало? Или у тебя не машина, а вертолет?
Ясно. Стрелки перевела, ее излюбленная манера. Беринг тихо вздохнул. Он пытался, и совесть чиста, ничего не поделать теперь, нет у него против любимой оружия. Хорошо лишь, что сама его юная супруга об этом еще не догадывалась совершенно. Пока.
А Настя пыталась припомнить, сколько времени заняло их путешествие осенью прошлого года – и не смогла. Все, что отложилось в ее памяти от той дороги – только страх, целый ворох тревог и бесконечная усталость. И тонким лучиком теплым в той тьме: неожиданная доброта самого Влада и трогательная забота о всех них.
Теперь же она – настоящая его жена, не фиктивная. Подруга, возлюбленная, спутница. И ее очередь была заботиться о своем восхитительном муже. Она и заботилась: скармливала Владу приготовленные загодя бутерброды, наливала горячий крепкий травяной чай в его личную термочашку, не беспокоила его на заправках, когда он откидывал голову и закрывал устало глаза.
Влад был словно железный: достаточно было десятка минут, короткой передышки, и вот они снова в пути, и потоки огней навстречу, шорох колес по дороге, гул машин.
Начала короткого русского лета Настенька никогда не любила. Особенно такого, каким было это: приход весны явно был поздним, сама она очень дождливой и в конце серого мая еще вовсю цвела ошалевшая от такого климатического беспредела черемуха. Грязно, серо, дождливо. Яркими бликами юной зелени эта серость едва разбавлялась, зато комаров и мошки, норовящих влезть в малейшую щель одежды на каждой стоянке было предостаточно.
Но рядом с Берингом все кардинально менялось, словно обретало осмысленность и глубину. Она готова была ехать с ним вот так вечно, не обращая внимания на затекшие ноги и уставшую спину.
К Глухаревке подъезжали уже ранним утром. Мокрая унылая деревня по-прежнему не вызывала у Насти никаких приятных воспоминаний, зато Ванька весь извертелся на заднем сиденьи. Правильно она мужу сказала: какой-никакой, а это его родной дом, до их отъезда в Урсулию другого он и не знал никогда. Здесь прошло его детство. Каким оно было? Не им совершенно судить.
Джип Беринга, переваливаясь как утка, на глубокой и коварной колее, заполненной смесью грязи песка и воды, свернул на единственную деревенскую улицу и остановился у сломанного и обугленного забора. Настя ахнула пораженно, выскочила из машины, тут же провалившись в лужу едва ли не по щиколотку. Сдавленно выругался Ванька. Витиевато, как взрослый мужик.
Дома Шапкиных больше не было. От него не осталось даже обгоревшего остова, лишь внушительная куча чистого пепла, пропитавшегося весенней влагой и оттого уже черного. Вообще ничего: ни стальных старых кроватей, ни печки. Голое пепелище.
– Нась, – гулко сглотнул мальчишка. – Как же это вышло?
– Я не знаю. Может, газ… Или бомжи сожгли?
– Да откуда здесь бомжи? – зло выкрикнул Ванька. – Я знаю! Это все он!
– Кто – он? – Влад, вышедший из автомобиля следом за ними, был собран и обманчиво-спокоен. Но Настя не раз видела его уже таким и не обманывалась совершенно. Это была спокойная уверенность хищника, вышедшего на тропу охоты.
– Урод этот, чтоб его… чтоб ему дом наш под ребра воткнулся и перевернулся! Поди узнал, что мы уехали, и тут же вернулся.
– Соседи. Самый надежный источник информации. Идемте, расспросим соседей. – Беринг присел, задумчиво трогая пепел и даже принюхиваясь. – Деревня же, не голимая тундра. Иван, вспоминай, кто тут у вас тут самый наблюдательный и разговорчивый?
– Бабка Варя, наверное, – внезапно осипшим от непрошенных слез голосом ответил Ванька. – Ведьма старая, она везде свой нос сует. Или еще можно у Гришиных спросить, они хорошие. Папка с ними дружил.
– Вот к Гришиным и пойдем, раз дружил и хорошие – Беринг встал, отчего-то внимательно разглядывая старую яблоню, росшую когда-то под окнами этого дома. – Веди, Сусанин.
– Я не Сусанин, – буркнул мальчишка обиженно. – Сусанин – тот полупроводник был. А я в болота никого еще не завел. Я…
– Это да. В болота еще не водил. Впереди у нас все еще, я так думаю. Потенциал у тебя ого-го и задатки имеются. Так уйти можешь в лес, что вертолетами не доискаться, – медведь улыбнулся насмешливо. – Пойдем уже, полупроводник, время не терпит.
Ванька только фыркнул подчеркнуто-громко и глаза закатил. Мол, старое кто помянет…
Дом напрочь забытых Настей Гришиных был большим и добротным. Бревенчатый, как и большинство деревенских домов, он выглядел обихоженным. Стальная красная крыша, ажурные резные наличники над чистыми окнами. Полог кружевных штор за стеклами, непременная цветущая герань на подоконниках. Глухой забор из проф-листа под цвет кровли, антенна-тарелка, угнездившаяся у круглого мансардного окна. И как кокетливая деталь, завершающая пасторальную композицию успешного домохозяйства – флюгер в виде петуха на крыше.
Беринг нажал на кнопку звонка, чутко прислушиваясь к происходящему за забором.
Калитку открыл им, видимо, сам хозяин – пожилой уже и пузатый мужик в фуфайке, семейных трусах да резиновых сапогах. Уставился вопросительно на незваных гостей.
– Дядя Валера, а это я, Иван Шапкин, – выскочивший вперед мальчишка лучезарно ему улыбался. – Это Настя, сестра моя старшая, и ее муж.
– А, Иван, – мужик внимательно окинул взглядом всю компанию, зорким глазом отметив и новую Ванькину куртку, и заляпанные грязью Настины джинсы и кроссовки, и солидную экипировку Беринга (он был в летнем горно-штормовом костюме, униформе всех экспедиционников. Энцефалитки еще не хватало). Настю саму рассмотрел он отдельно, очень внимательно, даже прищуриваясь, словно старался припомнить ее. Видимо, удалось: согласно кивнув ей, продолжил приветливо. – А я слышал: вас опека в детский дом увезла. Мы уж со Светкой даже думали вас по весне навестить, может, и забрать к себе даже. А вон оно как вышло. Сестра, значит. Дочка старшая Марусина, как же. А похожа, ага. Совсем стала взрослая. Ты меня и не помнишь, поди?
Комары плотоядно облепливали голые колени хозяина, что придавало его монологу некоторую нервозность.
– Помню, дядя Валера, – вздохнула Настя. Она вдруг действительно многое вспомнила: дом этот Гришинский, старый сад их большой и хозяев. – Как я с вашей вишни свалилась и платье порвала, а тетя Света меня потом успокаивала и компотом поила.
– Да, а помнишь, как ты на заборе повисла, да слезть не смогла, и орала как поросенок неврезанный?
Настя скромно потупилась, а Ванька покосился на сестру со все возрастающим уважением. Подобных подвигов он от этой рыжей зануды он не ожидал.
– Так, а приехали-то вы зачем?
– С оказией, – Влад тоже разглядывал хозяина дома, приветливо улыбаясь ему, – Хотели на дом поглядеть, кое-какие вещички забрать… памятные. А тут такое…
– Да, зимой еще дом их сгорел. Полыхало, как та Хиросима – мужик кивнул, открывая калитку пошире. – Ну вы это… с дороги-то уставшие? Чаю, может, хотите?
– Не откажемся, – кивнул Беринг задумчиво. – Вань, сгоняй-ка в машину, принеси из багажника нашу заначку.
– Ну проходите что ли, – Валерий Гришин, кажется, не ожидал их согласия, но теперь слов обратно забрать было нельзя. – Только бардак у нас, уж не обессудьте.
– Ничего, мы привычные, – проворчала Настя. – У самих дома трое детей. Да еще и друзья их в гости приходят очень часто.
– Так вы и белок этих диких забрали?
– Ну конечно, а разве можно было по-другому?
Дождались Ваньку, с трудом тащившего огромный бокс- холодильник с урсулийской снедью. Здесь были: и рыба соленая в подарочной упаковке, и румяный окорок, головка роскошного козьего сыра, несколько кругов колбасы, упаковка чипсов из нежной крольчатины, большая стеклянная банка крупной красной икры. Настя еще громко ворчала на мужа, что столько им не съесть ни за что, а он посмеивался и упаковал все в дорожных их холодильник.
Прошли в ухоженный двор. Да, не все деревенские жители были такими, как думала Настя недавно. Гришины жили если и не богато, но в полном достатке. Сразу видно, что в доме был крепкий хозяин.
Крыльцо не скрипело, двери все закрывались отлично, да и двор радовал своей ухоженностью: чистый газон, цветник с алевшими в нем яркими пятнами запоздалых тюльпанов, раскидистая сирень тоже цветущая тяжелыми ароматными гроздьями. Отцветающий сад, нарядный, с колоннадой беленых стволов, лавочки крепкие в палисаднике, крепкая сруб-песочница. И качели, мечта всего Настиного детства.
– Светк, а я гостей к нам привёл! – рявкнул дядя Валера. – Давай чайник ставь! Вы проходите, я хоть штаны надену пока и порося покормлю. Рано как приехали… В самый раз к завтраку.
Тетю Свету в лицо Настя не помнила совершенно, зато та ее сразу узнала… ну или сделала вид, а вот Ванька вызвал у неё бурное восхищение.
– Как вырос-то! – ахала тетка. – И подстрижен по-городскому! Глянь-ка, в джинсах! А ну, Иван, скажи, небось и в школу ходишь?
– Угу. В шестой класс уже.
– А учишься как?
– Ну… средне, – вздохнул Ванька. – По математике десятки… в смысле, пятерки, а вот язык мне совсем не даётся, и сочинения писать не умею. У меня или рассказывать получается или ошибки не делать. Все вместе – никак.
– Так ведь он в школу-то и не ходил, – радостно сообщила молчавшему Берингу, с трудом разместившемуся на крошечной кухне, хозяйка дома. – Да и когда ему было, за сестренками своими присматривал, грибы да ягоды собирал, в огороде копался. Да и зачем нам в деревне вся эта учёба? Вон у меня Данька после девятого класса на тракториста учиться пошёл и теперь дом себе строит кирпичный, с нами-то жить и не хочет уже.
– Конечно, не хочет, – хохотнул появившийся в дверях Гришин – уже в потертых джинсах и клетчатой рубахе, что, должно быть, обозначало у него парадный наряд. – Ты же вокруг него как курица кудахтаешь, какой мужик это вынесет? Вот скажи, Настенька, ты тоже мужу трусы и носки утюжишь?
Ответа от Настеньки очевидно, не требовалось, супруги общались привычно, получая от дуэли взаимных подколов привычное удовольствие. Настя тайно им позавидовала: она все ещё опасалась выглядеть перед Владом дурочкой деревенской. Лишний раз не шутила, да и прежде чем что-то сказать, порой даже думала. Что, вообще-то, было для неё нехарактерно обычно.
Вздохнула сумрачно, опускаясь на кривоногий венский стул (и откуда тут такое чудо?). Огляделась, подмечая разительный контраст этого по местным мерком вполне добротного дома и “лесной избушки” Берингов. Низкие потолки, дощатые потертые полы, прикрытые замытыми до дыр ковриками, старая клеенка на столе, низкие окна. Новенькие кухонные ящики на стене смотрелись чем-то совсем инородным. Алюминиевые ложки, граненые стаканы в подстаканниках – вполне себе ретро-стиль. Тюлевые занавески на окнах. Но странное дело: – несмотря ни на что, тут было уютно. И как-то по-домашнему, что ли. Не то запахи старого дома ей вскружили голову (точно так же пахло в доме Анискиных-Шапкиных), не то дешевый крепкий чай, блюдце с вареньем и баранки на столе остро напомнили беззаботное студенческое время. Они с Валькой вот так же чаевничали. Экономили на всем, порой делили последнюю сосиску пополам, но твердо были уверены: впереди их ждет прекрасное будущее. С каждым днем будет все лучше. Теперь же она вообще не была ни в чем уверена. Точно взрослеет.
3. Память
Выпив чаю и поболтав ни о чем, они снова вернулись к этому скорбному месту. Соседи (вполне ожидаемо) ничего подозрительного не видали. Так странно… Их маленький двор теперь выглядел, как большая могила. Тут было похоронено их с Ванькой детство, и от этой мысли всю душу Насти выворачивало наизнанку.
Ей еще совсем недавно казалось, что из памяти стерто все, здесь когда-то происходившее. А теперь в сознании мучительно всплывали короткие и очень яркие отрывки событий из самого раннего детства. Первые шаги вокруг яблони, скрип их калитки, вкусный запах картошки вареной, прямо из печки. Бабушка: дородная, крепкая женщина, строгая и решительная. Пахла она изумительно, Настя помнила этот запах.
А еще она вспомнила вдруг, что до появления Шапкина жили они очень бедно и странно: мать пропадала в каких-то командировках (как бабушка ей говорила). На столе была только картошка, да овощи с огорода. Зато чистота в доме была необыкновенная, а это она тоже помнила. Салфеточки белые, кипенно-снежные занавесочки.
Момент, когда в их жизни появился этот странный мужчинаНастя не помнила совершенно. Зато мать теперь не уезжала, девушка помнила ее: вдруг похорошевшую, свежую, очень веселую. Как они с ней читали учебник по природоведению, как учили стихи. Жили тогда они сытно, в достатке и весело. Потому и так горько было ей до сих пор их расставание. Не простила… До сих пор все произошедшее в душе Настя называла тяжелым словом “предательство”, и не иначе.
А теперь… Кажется, долгий и утомительный путь был ими проделан напрасно. На пепелище не осталось ничего ценного, сгорело все совершенно. Настя подозревала, что если что и было – это украли еще до того, как поджечь.
Влад, сидящий на корточках и что-то снова разглядывавший в куче чистого пепла, хмурился. Ванька просто шмыгал носом.
– Насть, а можно на кладбище мне сходить? – наконец, выдавил из себя мальчишка. – Я там в прошлом году частенько бывал, думал цветов каких посадить… Ну, чтобы маме лежать было красиво.
– Можно и нужно, – ответил за девушку Влад. – Непременно сходим, теперь же. Ох, и не нравится мне этот поджог. Скажи, Иван, тот человек, что с вами жил в последние дни, он каким был? Не было ли у него странностей? Все, что помнишь, говори, любые мелочи. Цвет глаз, количество зубов, привычка бегать по утрам…
– Ага, бегать. За пузырем, – хмыкнул Ванька. – Вот как утром просыпался, сразу и бежал. Спортсмен! Мастер спорта по литроболу!
– И как мастера этого звали?
– Толик-алкоголик, ага.
– Вот как… – Беринг поднялся, отряхивая ладони, и тяжело вздохнул. – Грузитесь в машину, поехали. Делать здесь больше нечего.
– А дальше?
– Мои золотые, а дальше все как и планировали, ничего не меняется, едем домой ко мне, в Питер… – Он замолчал словно прервав сам себя, – к нам домой. По дороге закидываем Ваньку в лагерь, конечно. Мы с вами как бы, если вы не забыли, работали все это время в одной экспедиции в Белогорье. У меня камеральные, масса работы, отчетные конференции… Работа не ждет. Лето у меня пора очень горячая, нужно спешить. Ну, и конечно же, наше с вами важнейшее дело. Семейное.
Питер. Слова эти волшебные: лагерь, конференции, экспедиция. Настя с Ванькой восторженно переглянулись. Лето обещало быть… многообещающим.
Сразу стало даже как-то теплее, солнечнее. Ванька поскакал к машине, как козленок, а Беринг обнял Настю за плечи, уткнулся носом в растрепанные рыжие волосы и пробормотал:
– Не нравится мне все это. Пожар, Толик этот… и это пепелище. Видишь ли, оно как чистый лист бумаги: каждый, тут побывавший после пожара, оставляет за собой словно широкую подпись. А почитать было что. Запахи – вещь откровенная. Еще и яблоня эта. Ты заметила: дерево стоит рядом с домом, но совершенно не обгорело? Какие-то аномалии физики. Или… не аномалии.
– Ты что-то предполагаешь? – встрепенулась Настя, прекрасно помнившая, что запахи заменяют для морфов удостоверения личности.
– Я не могу с уверенностью сказать, – Влад задумчиво вытирал пальцы. – Ладно, нам пора ехать. Больше тут делать нечего.
– А Толик? Ты не хочешь ему задать пару вопросов?
– Очень хочу, но времени его разыскивать у нас просто нет. Если мои предположения верны, то… сначала я основательно позабочусь о вашей с Ванькой безопасности. И немедленно. К тому же, мне что-то подсказывает, – он снова вздохнул отчего-то, – деваться ему просто некуда. Всему свое время, родная.
Настя внимательно посмотрела на мужа и молча кивнула.
Несмотря на всю любовь к этому невероятному человеку, которая ее просто порой разрывала на части, с ним было непросто. Из прошлых отношений Настя вынесла совсем другой опыт. С Валькой все у них было на равных. Они знали друг друга отлично, и церемоний не требовалось: могли кривляться, зло шутить, ссориться и мириться сто раз на дню.
Влад был совершенно другим. Закрытый, загадочный, умный. Ироничный. Настя остро чувствовала, что не дотягивает до его уровня, но даже если бы и была она академиком или фотомоделью, ничего бы не изменилось. Он все равно был бы островом, на который волей случая для нее был построен тонкий и хрупкий их мост.
Открывался ей по-настоящему Беринг пока только в моменты их близости. Но сейчас это короткое счастье им было вообще недоступно: Настю смущало Ванькино присутствие, накопившаяся за последние все недели усталость. С каждым часом они становились все дальше, словно между супругами вырастала стена. Из недосказанности, недопонимания, странных тайн Беринга.
Насте все больше хотелось затопать ногами и, схватив мужа за грудки, потребовать, чтобы он немедленно рассказал все то, что уже сложилось у него в голове. Глупо и некрасиво. Да и смысл? Все равно не скажет. А истерика может только их больше еще отдалить.
– Я попрощаюсь с Гришиными и вернусь, когда еще свидимся, – сказала девушка тихо. – И можно уже ехать.
Влад кивнул, погруженный в свои тяжкие мысли.
Уехать возможно что навсегда, никому ничего не сказав, показалось Насте невежливым. К тому же она знала прекрасно, как мало в деревне событий. Их визит здесь будут вспоминать еще долго. Поэтому решительно толкнула отпертую уже калитку и постучалась в дом.
– Ну, мы поехали, – сообщила она тете Свете. – До свидания, наверное, даже – прощайте. Боюсь, мы нескоро вернемся.
– Погоди, Настен, зайди-ка на минутку, – тетка быстро огляделась и затащила девушку в дом. – Во-первых, я вам пирогов положу, и не отказывайся – дорога длинная, Беринг твой сказал, что в Питер намылились. Домашние пироги всяко лучше, чем забегаловки придорожные. А во-вторых… Не хотела я говорить при муже твоем, мало ли… Студент твой приезжал этой зимой. Тебя искал. В доме ночевал. Не знаю, может, важно это. Просил передать, что если ты вдруг вернешься – чтобы обязательно позвонила, у него к тебе разговор важный есть.
– А дом, случайно, не после его визита сгорел? – с подозрением спросила Настя.
– Случайно нет. Месяца два с тех пор прошло.
– Спасибо, тетя Света. За все спасибо.
– Не за что, дочка, поезжай с Богом.
Вот, значит, как. Валька приезжал. Зачем, почему? Что ему от Насти может быть нужно? Звонить она, конечно, не будет. Владу это должно не понравиться. В хрупких их отношениях только Валек еще не хватало.
***
Кладбище, старое как этот мир, было недалеко от деревни. Когда-то здесь была и церковь, но давно разрушилась, а восстанавливать, понятное дело, ее не спешили, да и никому это было не нужно. Жители Глухаревки по праздникам ходили через лес в соседнее село, где была часовня. Настя там была один только раз, когда бабушку отпевали. Зато на кладбище бегала часто. Сначала скрывалась там от матери, у которой порой бывали приступы странной злости, потом – сбегала от строгого отчима и кричащего младенца в доме. Сидела на могилке у бабушки, разговаривала с ней. Цветы сажала. Теперь вот к матери шла. И Ваньку понимала очень хорошо: пока родных ушедших вспоминаешь, вроде бы как они и не совсем мертвые. Живут внутри тебя. Хорошо, что она мать в последний путь не провожала, одним страшным воспоминанием меньше.
Машина, даже большая и мощная, проехать близко к кладбищу не смогла. Дорога представляла собой месиво из липкой рыжеватой грязи, камней и каких-то досок, видимо, выложенных для тех, кто ходил в это печальное место к своим предкам. Пришлось вылезать, натягивать резиновые сапоги и прыгать как зайцы. Могила Марии Анискиной нашлась быстро: с прошлого года новых захоронений здесь не было. Но даже если бы и были, пройти мимо ее скромной могилы было никак не возможно: на бурой земле, на прошлогодних ветках ели лежали алые как кровь гвоздики. Много, целый ворох. Довольно-таки свежих, живых.
Беринг вдруг сверкнул хищно глазами и весь подобрался, а Настя замерла, глазам своим просто не веря. Отчетливо вдруг поняла: горькие эти цветы не укладывались в ее представление обо всем здесь произошедшем. Она готова была увидеть полное запустение, неприглядный холмик, поросший сгнившей травой, даже могилу, разграбленную.
А над захоронением матери стоял большой черный камень, со срезанной полировкой гладкой гранью, да с выбитыми именем ее и двумя датами, в которые уложилась вся жизнь Марии Анискиной-Шапкиной. И эти цветы. Кто эту женщину помнил, кому она была так дорога? У Насти не было на эти вопросы ответов. Красные, как капли крови цветы были громким криком о чьей-то мучительной боли.
А Ванька, опустив низко голову, стоял и молчал. Ему было явно очень тоскливо и грустно сейчас. Настя обняла брата за плечи, он уткнулся ей в грудь и всхлипнул.
– Все будет хорошо, – сказала девушка. – Мы плачем не о мертвых, а о живых. Для мамы все закончилось, а для тебя – только начинается. Уверена, она бы не хотела, чтобы ты плакал.
– Да больно ты понимаешь, – буркнул Ванька, но глаза вытер рукавом. – Поехали, ладно.
– Да. Поехали.
Забрались в машину снова, тут же включая климат-контроль. Влад молчал.
– А все же у отца должны были быть записи, – неожиданно сказал Ванька с заднего сиденья. – Я ведь помню, он часто что-то писал в толстых тетрадях. Он вообще очень любил все записывать. И даже знаю, где прятал. Я пытался читать как-то, но совсем не понял. Наверное, этот урюк Толик стырил, а потом дом поджег.
– Или Валька, – неожиданно догадалась Настя и тут же виновато замолчала.
– Асенька… ты ничего мне не хочешь сказать? – тут же спросил Беринг, внимательно поглядев на жену.
